Среди сибирских дельцов
И. Сурин. Среди сибирских дельцов. (Из дорожных впечатлений). - Сибирские вопросы. 1911, № 20-21, 22-23.
I.
Сибирский северный экспресс, красивой пестрой лентой вытянувшийся у дебаркадера Николаевского вокзала, судорожно вздрагивал от толчков паровоза, грузно выбрасывавшего клубы дыма.
Второй звонок. Последние объятия, последние поцелуи…
- Нюточка, береги себя, ради Бога… - глухо говорила старушка, крестя свою дочь сестру милосердия, уезжавшую на харбинскую чуму.
- Доверенному-то, Ваня, строго накажи касательно соболя-то… Не продешевил бы… - наставительно басил, поглаживая бороду, купец в еноте, а Ваня, с серебристой сединой на висках, кивал головой в знак согласия.
- Завидую вам, - говорил мне приятель-сибиряк, - через три-четыре дня попадаете в полосу ядреных морозов, не то что здесь - мозглятина какая-то… Эх! на лыжах бы теперь по кедровым лесам - гуляй душа!..
И только бесстрастные лица иностранцев, которых в этих поездах всегда много, не гармонировали с моментом. Они солидно посматривали на суетливые прощанья, попыхивая сигарами, и время от времени перебрасывались односложными замечаниями.
Сиреной завыл локомотив, проскакивая Обводный мост и вылетая на плато фабрик и заводов.
Пассажиры все собрались в вагоне-ресторане: как раз был час завтрака.
Любопытное зрелище представляет собой вагон-ресторан сибирских экспрессов. Костюмы, начиная от русской поддевки и кончая американским клетчатым халатом; речь на всех языках, с характерными для каждого из них особенностями в интонации; чисто деловые разговоры о предприятиях, пересыпаемые тысячами и миллионами рублей, долларов, марок и фунтов стерлингов - все это на момент заставляет вас забыть, что вы в поезде, и переносит на международную биржу, где человеческая жизнь расценивается только долларами.
С любопытством смотрят иностранцы на мелькающий калейдоскопичный пейзаж Севера, перебрасываясь лаконическими фразами, чередуя глотки шустовского коньяка из высоких рюмок с затягиваниями синеватым, едким дымом крепких сигар. И кует стальная мысль этих грюндеров с берегов Шпре, Темзы и Миссисипи ряд новых предприятий, грандиозность которых поражает инертный ум сибиряка.
Екатеринбург. «Американская гостиница» («Американские номера») на Покровском проспекте. Источник: denisov-dnevnik.
Екатеринбург - первый этап, где экспресс выбрасывает десяток немцев, англичан и американцев. С тем же спокойным видом, с каким они смотрели из зеркальных окон вагона, эти грюндеры растекаются по Уралу, проникают на Тавду и Ухту и, смотришь, через несколько месяцев нарождается несколько новых акционерных компаний по разработке железной руды, нефти, по экспорту леса, вырастает десяток-другой заводских труб там, где в течение четверти века прилаживался русский капитал, но дальше кустарничества и старательства не пошел.
Правда, в последние годы Урал как-то замер, благодаря общему упадку мировой промышленности, русской в особенности, а также вследствие нерешенности посессионного вопроса, который, по мнению одного из министров, более запутан, чем узел Гордия. Предприимчивые англичане и немцы, не задумывающиеся насчет затрат на верное дело, заняли в отношении Урала выжидательную позицию и перенесли центр своих предприятий в Западную Сибирь, Степной край, где, помимо наличности богатства различных ценностей, широкое поле для выгодного помещения свободных капиталов.
Источник: humus.
Город Курган. Ему суждено играть роль насоса, присасывающего к себе по радиусу на 100-150 верст все молоко с тем, чтобы, в виде масла, выбрасывать его в миллионах пудов за границу, а до того, что дети лишены теперь капли молока, нет дела: ради баланса государственного казначейства должны нести лишения и подрастающие граждане.
Погрузка в вагон-ледник курганского масла. Его везли в Петербург, там перегружали на пароходы и отправляли в Европу. Источник: al-dedov.
Но этого мало. Предприимчивый ум иностранца не мог успокоиться на одном масле, тем более что из этой отрасли выжато все что можно, и на расширение дела нет надежды. И вот, вблизи полотна железной дороги вырастает сначала экспортная свинобойня немецкой компании «Брюль и Тегерсен», а потом тут же английская компания Union возводит грандиозное сооружение - холодильник и экспортную бойню.
Курган. Дом с конторами компаний «МакКормик» и «Брюль и Тегерсен», владельцев мясоперерабатывающих предприятий (беконных фабрик). Дом принадлежал купцу Смолину и сдавался иностранным компаниям в аренду. Этот дом (ул. Куйбышева, 139) сейчас жилой. Переулок по соседству, в честь инвесторов, назывался Компанейским (ныне ул. Савельева). Источник: cobakapavlova.
Курган. Рождественская ярмарка. Торговля мороженым мясом.
Потянулись к Новому Порту, Виндаве и Риге сотни вагонов с беконом (соленая свинина), бараниной и яйцами, запестрели улицы Кургана новыми вывесками: «Здесь скупка яиц».
Курган. Дегустация масла.
И вся эта сотня контор, имеющих тысячи агентов, шныряющих по селам Курганского и Ишимского уездов, работает на заграницу, отдавая ей все продукты, обогащая компании, поддерживая баланс, но ровно ничего не давая ни населению, ни краю.
Одно сплошное выкачивание.
Петропавловск - это уже центр предпринимательских вожделений. Здесь англичане, немцы и американцы думают водрузить свой предпринимательский флаг и развернуть деятельность в более широком масштабе.
Открытки с видами Петропавловска заимствованы с mypiter.kz.
За ту неделю, которую я провел в обществе иностранцев, мысленно вырастали в моем представлении заводы: кожевенные, кишечнопромывательные, консервные, салотопленные; холодильники; вся степь покрывалась сетью подъездных путей.
И это было не хвастовство завравшегося прожектера, а вполне продуманный план выгодной эксплуатации края.
И в то время, пока русские предприниматели, вообще тугие на подъем, собираются что-то соорудить, пока русские компании разрабатывают, сидя в Петербурге и Москве, проекты более целесообразной промышленности, иностранцы усиленно куют дивиденды в 15-20%.
- Удивительный народ, - делился со мной впечатлениями владелец петропавловской гостиницы, где я остановился. - Не чета нашему… Русский коммерсант приедет и норовит все молчком, ко всем относится подозрительно, до всего хочет своим умом дойти. Пройдет неделя-другая, заговорит издалека, намеками, и как будто его касается совсем другое дело, а этим он интересуется так только, мимоходом… Через месяц соберется уезжать; спросишь - ну как, мол, насчет дельца?.. «Да што, - говорит - а сам в сторону смотрит, - надо думать…» И пока думает, иностранец из-под носа тащит лучшие жирные куски… Этот предприниматель совсем иной… Не успеет в номер влезть, как начинает на машинах стучать и коридорный только успевает письма таскать. На всех заводах побывает, кой к кому из купцов заглянет, всю прислугу расспросит, а назавтра в степь едет… Вернется на день - на два - снова в степь. Смотришь, через месяц у него весь план готов, расчет полный, а главное - ничего не упущено, все учтено… Недавно американец тут жил - хотят от Петропавловска вести дорогу до Борового, где у них консервный завод, - так он в месяц про интересующее его скотопромышленное дело знал столько, сколько я узнал за шесть лет своей жизни…
В этом я убедился лично. Иностранцы не скрывают своих планов, действуют открыто, как открыто удивляются инертности русских предпринимателей.
- По долларам ходят, - говорил представитель известной английской компании «Свифт», - и не дают себе труда нагнуться и поднять… Здесь капитал даст дивиденд, на который трудно рассчитывать у нас от самого выгодного предприятия…
Иностранцы-предприниматели учитывают все, вплоть до русской инертности. Они учли и то, что Петропавловск для степной скотопромышленности своего рода Рим: к нему ведут все скотопромышленные пути; и то, что колонизационная волна, поглотившая лучшие западносибирские земли, оставила нетронутыми солончаковые петропавловские пастбища: и то, что сотни гуртов скота, откармливаемого на этих пастбищах, убиваются к зиме и расходятся в виде второсортного, а то и третьесортного продукта по заводам Урала; наконец, учли и ту рабскую зависимость дела от капризов погоды, которые ежегодно наносят миллионные убытки промышленности края.
Учли и смело начинают вкладывать свои свободные капиталы в ряд крупных предприятий. А пока русский предприниматель схватится и обычно начнет рассуждать о необходимости строгого протекционизма, Западная Сибирь вся будет захвачена иностранными предпринимателями, и сотни огромных насосов, в виде фабрик и заводов, начнут выкачивать из края молоко, яйца, мясо. И если теперь население жалуется, что у них молоко до капли поступает на заводы, «потому нужда в копейке», то скоро позабудут вкус яйца, а на мясо будут смотреть как на лакомство.
II.
В 240 верстах от Петропавловска, в Кокчетавском уезде, на берегу красивого озера раскинулся поселок Боровой. Еще недавно он олицетворял собою ту непроходимую глушь, куда и ворон призадумался бы занести свои кости, а теперь - он… - Что вы теперь видите, - говорил мне мистер Моррис, гражданин Альбиона, - это только начало… Через 15-20 лет здесь будет крупный город, заводская и фабричная деятельность которого затмит и Курган, и Омск, и другие города Сибири… Дайте только нам приложить наши свободные капиталы…
До японской войны поселок, повторяю, являл собою пустое место. Во время войны, когда русская предприимчивость развернулась во всю ширь за счет казны, один смышленый генерал предпочел боевой деятельности предпринимательскую: занялся, конечно, при приличной субсидии от казны, поставкой мясных консервов для действующей армии и с этой целью соорудил в пос. Боровом консервный завод. Каковы были эти консервы, попали ли они на позиции, или в тылу задержались - история умалчивает, да и не в этом дело. Факт тот, что завод действовал, а по окончании войны перешел в руки одного из предприимчивых граждан Шпре. Насколько выбор места оказался удачным, можно судить по одному тому, что дивиденд завода в 1909 году выразился в 300.000 руб. Цифра настолько почтенная, что даже мистер Моррис, привыкший в своих лондонских предприятиях к солидным барышам, энергично причмокнул бритыми губами, увидев в отчете такой баланс. Пожар завода и ряд неблагоприятных условий последних двух лет, главным образом бескормица, отразившаяся на киргизском скотоводстве, а кроме того, некоторые семейные обстоятельства, понизили энергию немца, владельца завода, и он вошел в переговоры с одной английской фирмой, представителем которой и явился мистер Моррис.
В течение тех трех дней, которые мы употребили на осмотр завода, мистер, заглядывая во все закоулки, внимательно выслушивая объяснения директора предприятия, не проронил о деле ни слова, за исключением пресловутого «o, yes»… Молча посасывал он свою сигару, когда и я знакомил его с данными о положении киргизской скотопромышленности. Только глаза, то уходившие вглубь орбит, то широко раскрывавшиеся, явно говорили, что ожидания мистера далеко перешли пределы. Но зато, когда мы пустились в обратный путь, в Петропавловск, мистер дал волю своим соображениям и впечатлениям.
- Вы, русские, если и представляете себе, какие скрываются тут богатства, если и допускаете возможность огромного дивиденда от эксплуатации их, то никогда не сумеете учесть самых существенных моментов… Вы не сердитесь, ведь вы не предприниматель, - вдруг он с улыбкой обратился ко мне. Я поспешил успокоить любезного мистера.
- Генерал, который основал здесь консервный завод, или случайно остановился на выборе места, или в его жилах течет струйка нашей, английской крови… Эти пересекающееся скотопрогонные тракты и обилие ярмарок дают широкую свободу выбора скота, делают невозможной конкуренцию, на этих пастбищах является полная возможность дешевого откорма гуртов, богатые сенокосы обеспечивают на зиму дешевым и хорошим кормом… Тут не миллионы фунтов вывозить можно, а сотни миллионов фунтов. Можно консервными товарами забросать не только Лондон, но и всю Англию, составить серьезную конкуренцию австралийскому мясу. Нужно только устроить правильный транспорт, а для этого требуется железная дорога от Борового до Петропавловска. Вот тут-то, как говорят русские, и точка с запятой…
Последние три слова он произнес по-русски, и у него вышло: «тошка шапятой», что невольно вызвало у меня улыбку. «Вот, - подумал я, - все учел, как бы выгоднее проглотить лакомый кусок, а по-русски слова правильно не может сказать»…
- В чем же эта точка с запятой? - спросил я, желая поддержать разговор.
Мистер достал сигару, обрезал ее с обоих концов круглыми ножницами-брелоком, закурил и, затянувшись два раза, проговорил:
- А в том, дорогой сэр, что русское правительство само не будет строить этой дороги, да и нет смысла для него…
«Ну, насчет того, есть или нет смысла, ты, почтенный мистер, кривишь душой» - мелькнуло у меня в голове.
- … а нам, за наш собственный риск и страх, оно не разрешит, потому что компания иностранная…
________
Мистер просматривал отчеты, проверял балансы завода, а я возился с средней годовой вступлений киргизского скота в Акмолинскую область.
В дверь нашего номера-конторы постучали.
- Please… - произнес мистер, не отрывая глаз от отчетов.
В комнату вошел высокий господин с полуседой головой, хотя моложавое лицо говорило, что ему не много лет, безукоризненно одетый.
- Мистер Моррис? - наклоняя голову, произнес вошедший.
- O, yes… - не вставая со стула, протянул мистер руку.
- Василевский…
Легкий наклон головы в мою сторону.
Не знаю, узнал ли меня г. Василевский, но я его вспомнил сразу, хотя пятнадцать лет прошло с тех пор, как мы вместе страдали в Омске от чересчур бдительного надзора за нами со стороны полицейских аргусов.
- Вы, мистер, как я слышал, - начал Василевский, садясь на предложенный ему стул, - заинтересованы соединением поселка Борового рельсовым путем с Петропавловском. И вам, конечно, также известно, что русское правительство ни в каком случае не разрешит этого. Надо искать русских концессионеров, которые взяли бы постройку на себя…
- Сэр говорит о номинальной концессии?
- Конечно, конечно, мистер… Капитал вашей компании, фирма нашей группы. Мы уже имеем одну такую концессию…
- Когда и где я могу говорить более подробно с сэром?
Они условились, крепко пожали друг другу руки, и Василевский, попрощавшись со мной легким кивком головы, вышел.
Мистер прошелся два раза по комнате, а потом, засунув руки в карманы брюк, остановился предо мной и с веселой усмешкой произнес:
- Вот и «тошка шапятой» нет… Русские - народ сговорчивый. Запретили английским траулерам работать в северных русских водах - сговорились с архангельскими купцами, и те дали им свой флаг. Нельзя иностранной компании взять концессию - к услугам русская компания…
Вечером я сидел у Василевского.
- Вы - радикал, и вдруг предприниматель, грюндер!.. - недоумевал я.
- Да, и жалею, что раньше не занялся этим… - спокойно ответил англизированный русский делец.
- Но чем это вызвано?
- Странный вы человек! - с усмешкой произнес Василевский. - Вызвано жаждой деятельности, деятельности кипучей и…
- И жаждой наживы, - перебил я, повышая тон, - но ведь это принцип щедринского ташкентца, у которого была одна идея: жрать, жрать и жрать…
Василевский поморщился.
- Ну, зачем уж так сильно… Просто из двух зол выбираю меньшее: или мотаться по канцеляриям, что мне не по душе, или, оставаясь свободным человеком, так или иначе двигать жизнь, будировать мысль… Предпочел последнее, тем более…
- Тем более - это и целесообразнее с точки зрения жратвы, - снова не утерпел я, возмущаясь спокойным тоном англизированного экс-радикала.
- Вы все упираете, выражаясь вашим языком, на жратву. Да, грешный человек, люблю покушать, предпочитаю вкусный соус простой дешевой подливке… Когда я бываю в Петербурге, я завтракаю у Кюба, обедаю у Эрнеста… Но не в этом дело. Русское правительство, взявшееся за «поворот страны на путь культуры и прогресса», сейчас более, чем когда-либо, прозябает в своей косной неподвижности, а на инициативу и активные выступления общественных организаций и отдельных групп могут рассчитывать одни наивные мечтатели… извините, вроде вас…
- Поэтому вы…
- Поэтому мы, т. е. я и мне подобные сэры, решили способствовать приложению в стране таких энергичных элементов, как английские и американские предприниматели-капиталисты. Пусть они наживают миллионы за счет Сибири, но зато и будят дремлющие силы края…
- А кроме того, - перебил я, вставая с кресла, - кое-кто и из русских грюндеров руки погреет около этого предпринимательского пожара.
Мы расстались, вероятно, с тем, чтобы больше никогда не встречаться.
I.
Сибирский северный экспресс, красивой пестрой лентой вытянувшийся у дебаркадера Николаевского вокзала, судорожно вздрагивал от толчков паровоза, грузно выбрасывавшего клубы дыма.
Второй звонок. Последние объятия, последние поцелуи…
- Нюточка, береги себя, ради Бога… - глухо говорила старушка, крестя свою дочь сестру милосердия, уезжавшую на харбинскую чуму.
- Доверенному-то, Ваня, строго накажи касательно соболя-то… Не продешевил бы… - наставительно басил, поглаживая бороду, купец в еноте, а Ваня, с серебристой сединой на висках, кивал головой в знак согласия.
- Завидую вам, - говорил мне приятель-сибиряк, - через три-четыре дня попадаете в полосу ядреных морозов, не то что здесь - мозглятина какая-то… Эх! на лыжах бы теперь по кедровым лесам - гуляй душа!..
И только бесстрастные лица иностранцев, которых в этих поездах всегда много, не гармонировали с моментом. Они солидно посматривали на суетливые прощанья, попыхивая сигарами, и время от времени перебрасывались односложными замечаниями.
Сиреной завыл локомотив, проскакивая Обводный мост и вылетая на плато фабрик и заводов.
Пассажиры все собрались в вагоне-ресторане: как раз был час завтрака.
Любопытное зрелище представляет собой вагон-ресторан сибирских экспрессов. Костюмы, начиная от русской поддевки и кончая американским клетчатым халатом; речь на всех языках, с характерными для каждого из них особенностями в интонации; чисто деловые разговоры о предприятиях, пересыпаемые тысячами и миллионами рублей, долларов, марок и фунтов стерлингов - все это на момент заставляет вас забыть, что вы в поезде, и переносит на международную биржу, где человеческая жизнь расценивается только долларами.
С любопытством смотрят иностранцы на мелькающий калейдоскопичный пейзаж Севера, перебрасываясь лаконическими фразами, чередуя глотки шустовского коньяка из высоких рюмок с затягиваниями синеватым, едким дымом крепких сигар. И кует стальная мысль этих грюндеров с берегов Шпре, Темзы и Миссисипи ряд новых предприятий, грандиозность которых поражает инертный ум сибиряка.
Екатеринбург. «Американская гостиница» («Американские номера») на Покровском проспекте. Источник: denisov-dnevnik.
Екатеринбург - первый этап, где экспресс выбрасывает десяток немцев, англичан и американцев. С тем же спокойным видом, с каким они смотрели из зеркальных окон вагона, эти грюндеры растекаются по Уралу, проникают на Тавду и Ухту и, смотришь, через несколько месяцев нарождается несколько новых акционерных компаний по разработке железной руды, нефти, по экспорту леса, вырастает десяток-другой заводских труб там, где в течение четверти века прилаживался русский капитал, но дальше кустарничества и старательства не пошел.
Правда, в последние годы Урал как-то замер, благодаря общему упадку мировой промышленности, русской в особенности, а также вследствие нерешенности посессионного вопроса, который, по мнению одного из министров, более запутан, чем узел Гордия. Предприимчивые англичане и немцы, не задумывающиеся насчет затрат на верное дело, заняли в отношении Урала выжидательную позицию и перенесли центр своих предприятий в Западную Сибирь, Степной край, где, помимо наличности богатства различных ценностей, широкое поле для выгодного помещения свободных капиталов.
Источник: humus.
Город Курган. Ему суждено играть роль насоса, присасывающего к себе по радиусу на 100-150 верст все молоко с тем, чтобы, в виде масла, выбрасывать его в миллионах пудов за границу, а до того, что дети лишены теперь капли молока, нет дела: ради баланса государственного казначейства должны нести лишения и подрастающие граждане.
Погрузка в вагон-ледник курганского масла. Его везли в Петербург, там перегружали на пароходы и отправляли в Европу. Источник: al-dedov.
Но этого мало. Предприимчивый ум иностранца не мог успокоиться на одном масле, тем более что из этой отрасли выжато все что можно, и на расширение дела нет надежды. И вот, вблизи полотна железной дороги вырастает сначала экспортная свинобойня немецкой компании «Брюль и Тегерсен», а потом тут же английская компания Union возводит грандиозное сооружение - холодильник и экспортную бойню.
Курган. Дом с конторами компаний «МакКормик» и «Брюль и Тегерсен», владельцев мясоперерабатывающих предприятий (беконных фабрик). Дом принадлежал купцу Смолину и сдавался иностранным компаниям в аренду. Этот дом (ул. Куйбышева, 139) сейчас жилой. Переулок по соседству, в честь инвесторов, назывался Компанейским (ныне ул. Савельева). Источник: cobakapavlova.
Курган. Рождественская ярмарка. Торговля мороженым мясом.
Потянулись к Новому Порту, Виндаве и Риге сотни вагонов с беконом (соленая свинина), бараниной и яйцами, запестрели улицы Кургана новыми вывесками: «Здесь скупка яиц».
Курган. Дегустация масла.
И вся эта сотня контор, имеющих тысячи агентов, шныряющих по селам Курганского и Ишимского уездов, работает на заграницу, отдавая ей все продукты, обогащая компании, поддерживая баланс, но ровно ничего не давая ни населению, ни краю.
Одно сплошное выкачивание.
Петропавловск - это уже центр предпринимательских вожделений. Здесь англичане, немцы и американцы думают водрузить свой предпринимательский флаг и развернуть деятельность в более широком масштабе.
Открытки с видами Петропавловска заимствованы с mypiter.kz.
За ту неделю, которую я провел в обществе иностранцев, мысленно вырастали в моем представлении заводы: кожевенные, кишечнопромывательные, консервные, салотопленные; холодильники; вся степь покрывалась сетью подъездных путей.
И это было не хвастовство завравшегося прожектера, а вполне продуманный план выгодной эксплуатации края.
И в то время, пока русские предприниматели, вообще тугие на подъем, собираются что-то соорудить, пока русские компании разрабатывают, сидя в Петербурге и Москве, проекты более целесообразной промышленности, иностранцы усиленно куют дивиденды в 15-20%.
- Удивительный народ, - делился со мной впечатлениями владелец петропавловской гостиницы, где я остановился. - Не чета нашему… Русский коммерсант приедет и норовит все молчком, ко всем относится подозрительно, до всего хочет своим умом дойти. Пройдет неделя-другая, заговорит издалека, намеками, и как будто его касается совсем другое дело, а этим он интересуется так только, мимоходом… Через месяц соберется уезжать; спросишь - ну как, мол, насчет дельца?.. «Да што, - говорит - а сам в сторону смотрит, - надо думать…» И пока думает, иностранец из-под носа тащит лучшие жирные куски… Этот предприниматель совсем иной… Не успеет в номер влезть, как начинает на машинах стучать и коридорный только успевает письма таскать. На всех заводах побывает, кой к кому из купцов заглянет, всю прислугу расспросит, а назавтра в степь едет… Вернется на день - на два - снова в степь. Смотришь, через месяц у него весь план готов, расчет полный, а главное - ничего не упущено, все учтено… Недавно американец тут жил - хотят от Петропавловска вести дорогу до Борового, где у них консервный завод, - так он в месяц про интересующее его скотопромышленное дело знал столько, сколько я узнал за шесть лет своей жизни…
В этом я убедился лично. Иностранцы не скрывают своих планов, действуют открыто, как открыто удивляются инертности русских предпринимателей.
- По долларам ходят, - говорил представитель известной английской компании «Свифт», - и не дают себе труда нагнуться и поднять… Здесь капитал даст дивиденд, на который трудно рассчитывать у нас от самого выгодного предприятия…
Иностранцы-предприниматели учитывают все, вплоть до русской инертности. Они учли и то, что Петропавловск для степной скотопромышленности своего рода Рим: к нему ведут все скотопромышленные пути; и то, что колонизационная волна, поглотившая лучшие западносибирские земли, оставила нетронутыми солончаковые петропавловские пастбища: и то, что сотни гуртов скота, откармливаемого на этих пастбищах, убиваются к зиме и расходятся в виде второсортного, а то и третьесортного продукта по заводам Урала; наконец, учли и ту рабскую зависимость дела от капризов погоды, которые ежегодно наносят миллионные убытки промышленности края.
Учли и смело начинают вкладывать свои свободные капиталы в ряд крупных предприятий. А пока русский предприниматель схватится и обычно начнет рассуждать о необходимости строгого протекционизма, Западная Сибирь вся будет захвачена иностранными предпринимателями, и сотни огромных насосов, в виде фабрик и заводов, начнут выкачивать из края молоко, яйца, мясо. И если теперь население жалуется, что у них молоко до капли поступает на заводы, «потому нужда в копейке», то скоро позабудут вкус яйца, а на мясо будут смотреть как на лакомство.
II.
В 240 верстах от Петропавловска, в Кокчетавском уезде, на берегу красивого озера раскинулся поселок Боровой. Еще недавно он олицетворял собою ту непроходимую глушь, куда и ворон призадумался бы занести свои кости, а теперь - он… - Что вы теперь видите, - говорил мне мистер Моррис, гражданин Альбиона, - это только начало… Через 15-20 лет здесь будет крупный город, заводская и фабричная деятельность которого затмит и Курган, и Омск, и другие города Сибири… Дайте только нам приложить наши свободные капиталы…
До японской войны поселок, повторяю, являл собою пустое место. Во время войны, когда русская предприимчивость развернулась во всю ширь за счет казны, один смышленый генерал предпочел боевой деятельности предпринимательскую: занялся, конечно, при приличной субсидии от казны, поставкой мясных консервов для действующей армии и с этой целью соорудил в пос. Боровом консервный завод. Каковы были эти консервы, попали ли они на позиции, или в тылу задержались - история умалчивает, да и не в этом дело. Факт тот, что завод действовал, а по окончании войны перешел в руки одного из предприимчивых граждан Шпре. Насколько выбор места оказался удачным, можно судить по одному тому, что дивиденд завода в 1909 году выразился в 300.000 руб. Цифра настолько почтенная, что даже мистер Моррис, привыкший в своих лондонских предприятиях к солидным барышам, энергично причмокнул бритыми губами, увидев в отчете такой баланс. Пожар завода и ряд неблагоприятных условий последних двух лет, главным образом бескормица, отразившаяся на киргизском скотоводстве, а кроме того, некоторые семейные обстоятельства, понизили энергию немца, владельца завода, и он вошел в переговоры с одной английской фирмой, представителем которой и явился мистер Моррис.
В течение тех трех дней, которые мы употребили на осмотр завода, мистер, заглядывая во все закоулки, внимательно выслушивая объяснения директора предприятия, не проронил о деле ни слова, за исключением пресловутого «o, yes»… Молча посасывал он свою сигару, когда и я знакомил его с данными о положении киргизской скотопромышленности. Только глаза, то уходившие вглубь орбит, то широко раскрывавшиеся, явно говорили, что ожидания мистера далеко перешли пределы. Но зато, когда мы пустились в обратный путь, в Петропавловск, мистер дал волю своим соображениям и впечатлениям.
- Вы, русские, если и представляете себе, какие скрываются тут богатства, если и допускаете возможность огромного дивиденда от эксплуатации их, то никогда не сумеете учесть самых существенных моментов… Вы не сердитесь, ведь вы не предприниматель, - вдруг он с улыбкой обратился ко мне. Я поспешил успокоить любезного мистера.
- Генерал, который основал здесь консервный завод, или случайно остановился на выборе места, или в его жилах течет струйка нашей, английской крови… Эти пересекающееся скотопрогонные тракты и обилие ярмарок дают широкую свободу выбора скота, делают невозможной конкуренцию, на этих пастбищах является полная возможность дешевого откорма гуртов, богатые сенокосы обеспечивают на зиму дешевым и хорошим кормом… Тут не миллионы фунтов вывозить можно, а сотни миллионов фунтов. Можно консервными товарами забросать не только Лондон, но и всю Англию, составить серьезную конкуренцию австралийскому мясу. Нужно только устроить правильный транспорт, а для этого требуется железная дорога от Борового до Петропавловска. Вот тут-то, как говорят русские, и точка с запятой…
Последние три слова он произнес по-русски, и у него вышло: «тошка шапятой», что невольно вызвало у меня улыбку. «Вот, - подумал я, - все учел, как бы выгоднее проглотить лакомый кусок, а по-русски слова правильно не может сказать»…
- В чем же эта точка с запятой? - спросил я, желая поддержать разговор.
Мистер достал сигару, обрезал ее с обоих концов круглыми ножницами-брелоком, закурил и, затянувшись два раза, проговорил:
- А в том, дорогой сэр, что русское правительство само не будет строить этой дороги, да и нет смысла для него…
«Ну, насчет того, есть или нет смысла, ты, почтенный мистер, кривишь душой» - мелькнуло у меня в голове.
- … а нам, за наш собственный риск и страх, оно не разрешит, потому что компания иностранная…
________
Мистер просматривал отчеты, проверял балансы завода, а я возился с средней годовой вступлений киргизского скота в Акмолинскую область.
В дверь нашего номера-конторы постучали.
- Please… - произнес мистер, не отрывая глаз от отчетов.
В комнату вошел высокий господин с полуседой головой, хотя моложавое лицо говорило, что ему не много лет, безукоризненно одетый.
- Мистер Моррис? - наклоняя голову, произнес вошедший.
- O, yes… - не вставая со стула, протянул мистер руку.
- Василевский…
Легкий наклон головы в мою сторону.
Не знаю, узнал ли меня г. Василевский, но я его вспомнил сразу, хотя пятнадцать лет прошло с тех пор, как мы вместе страдали в Омске от чересчур бдительного надзора за нами со стороны полицейских аргусов.
- Вы, мистер, как я слышал, - начал Василевский, садясь на предложенный ему стул, - заинтересованы соединением поселка Борового рельсовым путем с Петропавловском. И вам, конечно, также известно, что русское правительство ни в каком случае не разрешит этого. Надо искать русских концессионеров, которые взяли бы постройку на себя…
- Сэр говорит о номинальной концессии?
- Конечно, конечно, мистер… Капитал вашей компании, фирма нашей группы. Мы уже имеем одну такую концессию…
- Когда и где я могу говорить более подробно с сэром?
Они условились, крепко пожали друг другу руки, и Василевский, попрощавшись со мной легким кивком головы, вышел.
Мистер прошелся два раза по комнате, а потом, засунув руки в карманы брюк, остановился предо мной и с веселой усмешкой произнес:
- Вот и «тошка шапятой» нет… Русские - народ сговорчивый. Запретили английским траулерам работать в северных русских водах - сговорились с архангельскими купцами, и те дали им свой флаг. Нельзя иностранной компании взять концессию - к услугам русская компания…
Вечером я сидел у Василевского.
- Вы - радикал, и вдруг предприниматель, грюндер!.. - недоумевал я.
- Да, и жалею, что раньше не занялся этим… - спокойно ответил англизированный русский делец.
- Но чем это вызвано?
- Странный вы человек! - с усмешкой произнес Василевский. - Вызвано жаждой деятельности, деятельности кипучей и…
- И жаждой наживы, - перебил я, повышая тон, - но ведь это принцип щедринского ташкентца, у которого была одна идея: жрать, жрать и жрать…
Василевский поморщился.
- Ну, зачем уж так сильно… Просто из двух зол выбираю меньшее: или мотаться по канцеляриям, что мне не по душе, или, оставаясь свободным человеком, так или иначе двигать жизнь, будировать мысль… Предпочел последнее, тем более…
- Тем более - это и целесообразнее с точки зрения жратвы, - снова не утерпел я, возмущаясь спокойным тоном англизированного экс-радикала.
- Вы все упираете, выражаясь вашим языком, на жратву. Да, грешный человек, люблю покушать, предпочитаю вкусный соус простой дешевой подливке… Когда я бываю в Петербурге, я завтракаю у Кюба, обедаю у Эрнеста… Но не в этом дело. Русское правительство, взявшееся за «поворот страны на путь культуры и прогресса», сейчас более, чем когда-либо, прозябает в своей косной неподвижности, а на инициативу и активные выступления общественных организаций и отдельных групп могут рассчитывать одни наивные мечтатели… извините, вроде вас…
- Поэтому вы…
- Поэтому мы, т. е. я и мне подобные сэры, решили способствовать приложению в стране таких энергичных элементов, как английские и американские предприниматели-капиталисты. Пусть они наживают миллионы за счет Сибири, но зато и будят дремлющие силы края…
- А кроме того, - перебил я, вставая с кресла, - кое-кто и из русских грюндеров руки погреет около этого предпринимательского пожара.
Мы расстались, вероятно, с тем, чтобы больше никогда не встречаться.