Железная Стрекоза 2 и Ракетчики 7
Bell 206B, так звать сегодняшнюю стрекозу:
http://www.youtube.com/watch?v=j222tzDo9Mo
Как-то провел в воздухе на подобном аппарате почти три часа, осматривая магистральный трубопровод компании Теннеко в Техасе. Вредная работа у вертолетчиков. Поэтому перехожу к рассказу о ракетчиках, которые еще не настоящие.
Ракетчики (продолжение):
На следующее утро мне надо было в институт, чтобы встретиться с Львом Петровичем Зимаковым, отдать ему фасонный рубанок, потом зайти в деканат и поставить штамп «Переведен на шестой курс» в зачетке и в студенческом билете. Как я уже говорил, Лев Петрович был знаменитым конструктором катеров. Первые «Казанка» и «Прогресс» - это его конструкции. Он преподавал в КуАИ на кафедре КиПЛА и был руководителем моего курсового проекта. В качестве темы проекта мы выбрали крыло легкого многоцелевого самолета. Я уже тогда начал интересоваться композитами и их использованием в авиации. Поэтому крыло я сделал стеклопластиковым. Очень хотелось попробовать применить результаты своей научно-исследовательской работы (НИР) по оптимизации трехслойных конструкций. Занимаясь НИР с Николаем Васильевичем Власовым, я придумал алгоритм с тремя вложенными циклами поиска параметров трехслойного пакета: в первом цикле удовлетворялись условия прочности несущих слоев и подбирались их толщины; во втором - условия местной формы потери устойчивости и определялся тип и параметры заполнителя; в третьем - общая форма потери устойчивости и назначалась строительная высота пакета. Алгоритм превращался в программу на электронной вычислительной машине ПРОМИНЬ. Кодирование заключалось во втыкании командных штекеров на программном поле и вводе числовой информации по ходу выполнения программы. Был даже какой-то вывод на бумагу. Да, странно все это звучит теперь. Проминь, изобретение Глушковского института, был хорошим прообразом персональных компьютеров. Но он преждевременно родился, опередив персоналки на тридцать лет, и развития не получил. Программируемые калькуляторы восьмидесятых оказались более производительными. Короче, определив нагрузки на крыло по нормам прочности, я занимался назначением параметров силовой конструкции и воплощал все это в чертежах. Льву Петровичу я приносил эскизы на миллиметровке, и он никогда не заставлял меня переносить все это на ватман. Сам он в то лето строил новый катер - тримаран с просторной каютой на шесть человек. Мы часто обсуждали его конструкцию тоже. Все это происходило во дворе частного дома, принадлежащего семье Романенко, где и располагалась мастерская Льва Петровича. Хорошо помню его комментарии к общему виду проектируемого мной самолета:
«Да, люк надо бы приподнять выше ватерлинии».
И через секунду:
«Извини, выше строительной горизонтали фюзеляжа».
А на лодках Прогресс-2, которых до сих пор очень много на Волге и Самарке, можно видеть табличку в кормовой части кокпита с надписью: «Конструктор катера - Л.П. Зимаков».
Сессия закончилась и начались каникулы, во время которых большинство одногруппников разъехались по домам. Я тоже сгонял в Полтаву к родителям на пару недель и вернулся в Куйбышев, где меня ждали работа по осмотру трубопроводов, ял и Волга.
Как-то в один из вечеров Кузя сообщил, что приезжает его друг, Толя Александров, бывший актер Куйбышевской драмы, а теперь директор оркестра Лундстрема. Мы решили, что завтра утром отправимся прогуляться на яле по Волге. Ял стоял на своем обычном месте недалеко от паромного причала на спуске Шмидта. Пока я расчехлял ял, Кузя и Толя купили пива, четыре литра, налив его в закопченный котелок. Ветра практически не было. Отчалили на веслах. Пошли немного вверх, к парку. Я поставил паруса, посадил Кузю на кливер шкоты. Пошел дождь, но мы продолжали в полветра пересекать Волгу. Нас сносило течением, и противоположного берега мы достигли в районе пристани «Чистые Пески». Я выскочил из яла, пересек косу, пробежался вдоль протоки, сорвал пижму, ярко-желтую в это время года. Понюхал. Этот запах у меня до сих пор связан с нашими волжскими островами, протоками.
Первоначально мы планировали пройтись вверх, до Поляны Фрунзе, зайти в Грязное Озеро, проверить, как там раки себя чувствуют. Но отсутствие ветра изменило планы. Лавируя против ветра и дрейфуя вместе с течением мы, как выразился Толя, плавали от берега к берегу и дудели. Это слова какого-то героя из какой-то пьесы, в которой он играл, может даже роль этого героя. Пиво кончилось. И хотя погода была теплой, а в яле мы закрывались от дождя брезентовым чехлом, дальнейшее плавание стало бессмысленным, тем более что гудка у нас не было. Решили причалить и пойти в баню.
Ял я поставил на наши стояночные якоря и хорошо зачехлил. Мы поднялись к Ново-Садовой. Тут, на перекрестке, к нам обратился парень, лет шестнадцати, спросив:
«Эй, скажи, сколько сейчас времени?»
Я, не успев даже взглянуть на часы, вздрогнул от грозного голоса Толи:
«Ты к кому так обращаешься, а? Ты где учишься? Ты разве не знаешь, что к старшим надо обращаться на вы? И не сколько времени, а который час надо говорить».
«Да, я ничего. Я просто хотел узнать, сколько сейчас… Который сейчас час». - мямлил парень.
«Не могу терпеть хамства» - сказал Толя, повернувшись к нам.
Я, опешив, глядел на Александрова. Принципиальный человек.
Бани на Ерошевского выглядели не так, как сегодня. Номеров не было. Только два отделения: мужское и женское. Заплатив по 15 коппек за билет, 20 копеек за простыни и 50 за веник, мы вошли в раздевалку. Банщик посмотрел на нас, и сказал, что пар сегодня хороший и народу мало. Мы, быстро скинув одежду, отправились в парилку греться. Эта баня у керамзитного института была далеко не лучшей в Куйбышеве. Например, баня на Самарской, с хорошими печами, - гораздо эффективней. Но нам в тот дождливый день влажный жар из трубы, березовый веник и хорошая компания компенсировали некоторые недостатки комфорта. А завершился день совсем хорошо. Мы отправились к Александрову домой, где его мама накормила нас борщом. Ну, да я об этом уже рассказыва в банной серии, кажется.
http://www.youtube.com/watch?v=j222tzDo9Mo
Как-то провел в воздухе на подобном аппарате почти три часа, осматривая магистральный трубопровод компании Теннеко в Техасе. Вредная работа у вертолетчиков. Поэтому перехожу к рассказу о ракетчиках, которые еще не настоящие.
Ракетчики (продолжение):
На следующее утро мне надо было в институт, чтобы встретиться с Львом Петровичем Зимаковым, отдать ему фасонный рубанок, потом зайти в деканат и поставить штамп «Переведен на шестой курс» в зачетке и в студенческом билете. Как я уже говорил, Лев Петрович был знаменитым конструктором катеров. Первые «Казанка» и «Прогресс» - это его конструкции. Он преподавал в КуАИ на кафедре КиПЛА и был руководителем моего курсового проекта. В качестве темы проекта мы выбрали крыло легкого многоцелевого самолета. Я уже тогда начал интересоваться композитами и их использованием в авиации. Поэтому крыло я сделал стеклопластиковым. Очень хотелось попробовать применить результаты своей научно-исследовательской работы (НИР) по оптимизации трехслойных конструкций. Занимаясь НИР с Николаем Васильевичем Власовым, я придумал алгоритм с тремя вложенными циклами поиска параметров трехслойного пакета: в первом цикле удовлетворялись условия прочности несущих слоев и подбирались их толщины; во втором - условия местной формы потери устойчивости и определялся тип и параметры заполнителя; в третьем - общая форма потери устойчивости и назначалась строительная высота пакета. Алгоритм превращался в программу на электронной вычислительной машине ПРОМИНЬ. Кодирование заключалось во втыкании командных штекеров на программном поле и вводе числовой информации по ходу выполнения программы. Был даже какой-то вывод на бумагу. Да, странно все это звучит теперь. Проминь, изобретение Глушковского института, был хорошим прообразом персональных компьютеров. Но он преждевременно родился, опередив персоналки на тридцать лет, и развития не получил. Программируемые калькуляторы восьмидесятых оказались более производительными. Короче, определив нагрузки на крыло по нормам прочности, я занимался назначением параметров силовой конструкции и воплощал все это в чертежах. Льву Петровичу я приносил эскизы на миллиметровке, и он никогда не заставлял меня переносить все это на ватман. Сам он в то лето строил новый катер - тримаран с просторной каютой на шесть человек. Мы часто обсуждали его конструкцию тоже. Все это происходило во дворе частного дома, принадлежащего семье Романенко, где и располагалась мастерская Льва Петровича. Хорошо помню его комментарии к общему виду проектируемого мной самолета:
«Да, люк надо бы приподнять выше ватерлинии».
И через секунду:
«Извини, выше строительной горизонтали фюзеляжа».
А на лодках Прогресс-2, которых до сих пор очень много на Волге и Самарке, можно видеть табличку в кормовой части кокпита с надписью: «Конструктор катера - Л.П. Зимаков».
Сессия закончилась и начались каникулы, во время которых большинство одногруппников разъехались по домам. Я тоже сгонял в Полтаву к родителям на пару недель и вернулся в Куйбышев, где меня ждали работа по осмотру трубопроводов, ял и Волга.
Как-то в один из вечеров Кузя сообщил, что приезжает его друг, Толя Александров, бывший актер Куйбышевской драмы, а теперь директор оркестра Лундстрема. Мы решили, что завтра утром отправимся прогуляться на яле по Волге. Ял стоял на своем обычном месте недалеко от паромного причала на спуске Шмидта. Пока я расчехлял ял, Кузя и Толя купили пива, четыре литра, налив его в закопченный котелок. Ветра практически не было. Отчалили на веслах. Пошли немного вверх, к парку. Я поставил паруса, посадил Кузю на кливер шкоты. Пошел дождь, но мы продолжали в полветра пересекать Волгу. Нас сносило течением, и противоположного берега мы достигли в районе пристани «Чистые Пески». Я выскочил из яла, пересек косу, пробежался вдоль протоки, сорвал пижму, ярко-желтую в это время года. Понюхал. Этот запах у меня до сих пор связан с нашими волжскими островами, протоками.
Первоначально мы планировали пройтись вверх, до Поляны Фрунзе, зайти в Грязное Озеро, проверить, как там раки себя чувствуют. Но отсутствие ветра изменило планы. Лавируя против ветра и дрейфуя вместе с течением мы, как выразился Толя, плавали от берега к берегу и дудели. Это слова какого-то героя из какой-то пьесы, в которой он играл, может даже роль этого героя. Пиво кончилось. И хотя погода была теплой, а в яле мы закрывались от дождя брезентовым чехлом, дальнейшее плавание стало бессмысленным, тем более что гудка у нас не было. Решили причалить и пойти в баню.
Ял я поставил на наши стояночные якоря и хорошо зачехлил. Мы поднялись к Ново-Садовой. Тут, на перекрестке, к нам обратился парень, лет шестнадцати, спросив:
«Эй, скажи, сколько сейчас времени?»
Я, не успев даже взглянуть на часы, вздрогнул от грозного голоса Толи:
«Ты к кому так обращаешься, а? Ты где учишься? Ты разве не знаешь, что к старшим надо обращаться на вы? И не сколько времени, а который час надо говорить».
«Да, я ничего. Я просто хотел узнать, сколько сейчас… Который сейчас час». - мямлил парень.
«Не могу терпеть хамства» - сказал Толя, повернувшись к нам.
Я, опешив, глядел на Александрова. Принципиальный человек.
Бани на Ерошевского выглядели не так, как сегодня. Номеров не было. Только два отделения: мужское и женское. Заплатив по 15 коппек за билет, 20 копеек за простыни и 50 за веник, мы вошли в раздевалку. Банщик посмотрел на нас, и сказал, что пар сегодня хороший и народу мало. Мы, быстро скинув одежду, отправились в парилку греться. Эта баня у керамзитного института была далеко не лучшей в Куйбышеве. Например, баня на Самарской, с хорошими печами, - гораздо эффективней. Но нам в тот дождливый день влажный жар из трубы, березовый веник и хорошая компания компенсировали некоторые недостатки комфорта. А завершился день совсем хорошо. Мы отправились к Александрову домой, где его мама накормила нас борщом. Ну, да я об этом уже рассказыва в банной серии, кажется.