Аристотель и два Платона
Давно хотел посмотреть книжку В.П.Визгина про «квалитативизм» Аристотеля - слово хоть и некрасивое, но смысл его очень привлекательный: качество. И вот она у меня в руках, читаю не разочаровываясь - очень интересно уже в начале: сравнение геометрической физики Платона (по «Тимею») и качественной физики Аристотеля (по трактату «О небе»).
И сразу же «на полях» проступают догадки о двусмысленности и недовыясненности отношения между двумя греками.
Что рассказывает Визгин? Платон придумал объяснять различия между элементами (земля, огонь и т.д.) через обращение к более глубокому (внимание: мне все эти пространственные метафоры - надо еще понять, что было у самих греков, а что мы вносим, - кажутся очень важными!) уровню, на котором геометрические фигуры, форма которых и ответственна в конечном счете за своеобразие каждого из элементов-стихий. Земле, скажем, соответствует куб, а огню - пирамида. Эти фигуры в свою очередь образованы из нескольких типов треугольников. Там все очень красиво, как всегда у Платона, сразу захотелось «Тимея» читать…
Но опускаю детали. Аристотель находит у Платона и логико-математические некоторые неувязки, но - главное - ему представляется неверным сам подход: объяснять физику через математику - во-первых, он считает немыслимым получить наблюдаемые качественные различия из различий в геометрической форме (как, скажем, получить вес из сложения треугольников, каждый из которых по сути своей ничего не весит?); во-вторых, он вообще предпочитает начинать от наблюдаемого, от эмпирии…
Визгин, понятное дело, дает резюме, а я и вовсе пунктиром обозначаю то, что у него прочел. И делаю я такое нехорошее дело по той причине, что хочу сделать зарубку - для своего пути.
Цитирую Визгина:
Для Аристотеля «путь к постижению сущностей или субстанций (οὐσίας) лежит в изучении их атрибутов - качеств или свойств и их функций или действий. Действительно, элементы - огонь, воздух, вода, земля - это сущности, а их существенные различия, как это стремится показать Аристотель, надо искать в сфере их свойств, качеств и динамических проявлений. Таким образом, в ходе критики геометрической теории Платона Аристотель намечает новую программу познания природы, очерчивает иной “вектор” ее постижения: не “снизу”, от элементарных микроформ к макротелам и качествам, а “сверху”, от эмпирически, чувственно данных качеств и проявлений к сущностям» (с. 32).
Вот я про вектор. Нетрудно уже в этом кратком описании оппозиции двух подходов увидеть будущее противоборство эмпиризма и математизма в естествознании (и, кстати, победу второго, т.е. Платона, в новейших его формах). Но и не это привлекло мое внимание. Смотрите, Визгин воспринимает платоновский подход как взгляд «снизу вверх» или, что то же самое, как редукцию качественного многообразия к элементарным формам, аристотелевский - как направленный «сверху вниз». Платон у него как бы в одной компании с Демокритом.
Но ведь для самого Платона (и для платоников всех разновидностей) идеи, формы и числа воспринимались как находящееся «сверху», «на небе», и поворот взгляда, осуществленный Аристотелем, - как обращение его «вниз», «на землю» (вспомните рафаэлевскую «Афинскую школу»). В других терминах платоновский (можно сказать, платоновско-пифагорейский) взгляд духовен в противоположность аристотелевскому, материальному (ср. усвоение именно так понятого платонизма в христианском платонизме и обращение к Аристотелю как к противоядию, к эликсиру трезвения). Это, конечно, расхожий взгляд, но ведь он неслучайно стал таковым…
К чему я клоню? То ли сам Платон двойственен, то ли мы здесь имеем дело со сниженным взглядом на Платона (Визгина? самого Аристотеля?), но получаются как бы два Платона и, если угодно, два типа духовности. Для Платона Ι - высшая духовность в математике с ее строгой красотой, ясностью и простотой, высшая форма жизни - в отвлеченном умозрении («негеометр да не войдет!»). Но ведь - и в этом пафос критики такого взгляда со стороны Аристотеля - математические объекты суть понятия, получаемые абстрагированием (ἐξ ἀφαιρέσεως), т.е. за счет «лишения», «отнятия» (букв. смысл ἀφαίρεσις). Физические объекты по Аристотелю, напротив, конкретны, «богаты» и сложны. Платонизм I - это редукционизм.
Но таков ли Платон «на самом деле», Платон, каким его тоже можно мыслить - Платон ΙΙ? Уже ведь и пифагорейско-платоновские числа, возможно, греками воспринимались иначе (см. об этом у А.Ф.Лосева, над идеей «гилетических» чисел уже много лет медитирует Виктор Кудрин, библиотекарь лосевского дома). Да и вообще, что мы со своим «плотяным» умом можем знать о внутреннем богатстве платоновского эйдоса, через причастие к которому получает свое вторичный уже, отраженный эмпирический облик вещь, которой мы любуемся в этом мире? Разве божественный замысел о тварной вещи, ее логос (по преп. Максиму Исповеднику) нужно мыслить как абстракцию от ее эмпирической качественности?
Но тут ведь еще и вопрос нашей познавательно-жизненной «стратегии». Если принять слово «философия» как обозначение лучшего (не в смысле благополучия, конечно) образа жизни, то чему ближе философия - поэзии или математике? Или, как склонен считать я, ничем не любящий жертвовать, каждому (не только человеку, но и моменту) свое?
А поскольку в этом рассуждении математики (хоть и не очень внятной) было сколько-то, а поэзии не было совсем, то приведу стишок Эмили Дикинсон:
Кто Небо не нашел внизу -
Нигде уж не найдет -
Ведь где бы мы ни жили - Бог
Поблизости живет.
Перевод А.Гаврилова
В оригинале две последние строчки - про ангелов, снимающих себе жилье рядом с нами всюду, куда бы мы ни перебрались…
И сразу же «на полях» проступают догадки о двусмысленности и недовыясненности отношения между двумя греками.
Что рассказывает Визгин? Платон придумал объяснять различия между элементами (земля, огонь и т.д.) через обращение к более глубокому (внимание: мне все эти пространственные метафоры - надо еще понять, что было у самих греков, а что мы вносим, - кажутся очень важными!) уровню, на котором геометрические фигуры, форма которых и ответственна в конечном счете за своеобразие каждого из элементов-стихий. Земле, скажем, соответствует куб, а огню - пирамида. Эти фигуры в свою очередь образованы из нескольких типов треугольников. Там все очень красиво, как всегда у Платона, сразу захотелось «Тимея» читать…
Но опускаю детали. Аристотель находит у Платона и логико-математические некоторые неувязки, но - главное - ему представляется неверным сам подход: объяснять физику через математику - во-первых, он считает немыслимым получить наблюдаемые качественные различия из различий в геометрической форме (как, скажем, получить вес из сложения треугольников, каждый из которых по сути своей ничего не весит?); во-вторых, он вообще предпочитает начинать от наблюдаемого, от эмпирии…
Визгин, понятное дело, дает резюме, а я и вовсе пунктиром обозначаю то, что у него прочел. И делаю я такое нехорошее дело по той причине, что хочу сделать зарубку - для своего пути.
Цитирую Визгина:
Для Аристотеля «путь к постижению сущностей или субстанций (οὐσίας) лежит в изучении их атрибутов - качеств или свойств и их функций или действий. Действительно, элементы - огонь, воздух, вода, земля - это сущности, а их существенные различия, как это стремится показать Аристотель, надо искать в сфере их свойств, качеств и динамических проявлений. Таким образом, в ходе критики геометрической теории Платона Аристотель намечает новую программу познания природы, очерчивает иной “вектор” ее постижения: не “снизу”, от элементарных микроформ к макротелам и качествам, а “сверху”, от эмпирически, чувственно данных качеств и проявлений к сущностям» (с. 32).
Вот я про вектор. Нетрудно уже в этом кратком описании оппозиции двух подходов увидеть будущее противоборство эмпиризма и математизма в естествознании (и, кстати, победу второго, т.е. Платона, в новейших его формах). Но и не это привлекло мое внимание. Смотрите, Визгин воспринимает платоновский подход как взгляд «снизу вверх» или, что то же самое, как редукцию качественного многообразия к элементарным формам, аристотелевский - как направленный «сверху вниз». Платон у него как бы в одной компании с Демокритом.
Но ведь для самого Платона (и для платоников всех разновидностей) идеи, формы и числа воспринимались как находящееся «сверху», «на небе», и поворот взгляда, осуществленный Аристотелем, - как обращение его «вниз», «на землю» (вспомните рафаэлевскую «Афинскую школу»). В других терминах платоновский (можно сказать, платоновско-пифагорейский) взгляд духовен в противоположность аристотелевскому, материальному (ср. усвоение именно так понятого платонизма в христианском платонизме и обращение к Аристотелю как к противоядию, к эликсиру трезвения). Это, конечно, расхожий взгляд, но ведь он неслучайно стал таковым…
К чему я клоню? То ли сам Платон двойственен, то ли мы здесь имеем дело со сниженным взглядом на Платона (Визгина? самого Аристотеля?), но получаются как бы два Платона и, если угодно, два типа духовности. Для Платона Ι - высшая духовность в математике с ее строгой красотой, ясностью и простотой, высшая форма жизни - в отвлеченном умозрении («негеометр да не войдет!»). Но ведь - и в этом пафос критики такого взгляда со стороны Аристотеля - математические объекты суть понятия, получаемые абстрагированием (ἐξ ἀφαιρέσεως), т.е. за счет «лишения», «отнятия» (букв. смысл ἀφαίρεσις). Физические объекты по Аристотелю, напротив, конкретны, «богаты» и сложны. Платонизм I - это редукционизм.
Но таков ли Платон «на самом деле», Платон, каким его тоже можно мыслить - Платон ΙΙ? Уже ведь и пифагорейско-платоновские числа, возможно, греками воспринимались иначе (см. об этом у А.Ф.Лосева, над идеей «гилетических» чисел уже много лет медитирует Виктор Кудрин, библиотекарь лосевского дома). Да и вообще, что мы со своим «плотяным» умом можем знать о внутреннем богатстве платоновского эйдоса, через причастие к которому получает свое вторичный уже, отраженный эмпирический облик вещь, которой мы любуемся в этом мире? Разве божественный замысел о тварной вещи, ее логос (по преп. Максиму Исповеднику) нужно мыслить как абстракцию от ее эмпирической качественности?
Но тут ведь еще и вопрос нашей познавательно-жизненной «стратегии». Если принять слово «философия» как обозначение лучшего (не в смысле благополучия, конечно) образа жизни, то чему ближе философия - поэзии или математике? Или, как склонен считать я, ничем не любящий жертвовать, каждому (не только человеку, но и моменту) свое?
А поскольку в этом рассуждении математики (хоть и не очень внятной) было сколько-то, а поэзии не было совсем, то приведу стишок Эмили Дикинсон:
Кто Небо не нашел внизу -
Нигде уж не найдет -
Ведь где бы мы ни жили - Бог
Поблизости живет.
Перевод А.Гаврилова
В оригинале две последние строчки - про ангелов, снимающих себе жилье рядом с нами всюду, куда бы мы ни перебрались…