О мыслях - цитаты и ссылки
раз, два.
Я не уверен, что я смогу довести эти рассуждения до какого-либо удовлетворительного финала, но вот большой кусок с ссылками.
Всё началось с того, что в один прекрасный день (13 сентября 2014) я увидел в своей ленте два поста.
В одном avva размышлял о размышлениях о Гегеле:
" Хороший американский блоггер Скотт Александр размышляет о Гегеле. Труды Гегеля в наше время вызывают такие оценки, как "скучно", "невозможно продраться", "непонятно, о чем это все и зачем это нужно" - и так думали в том числе немало знаменитых философов 20-го века: то есть речь не идет о реакции широкого читателя на любой вообще философский трактат. Те люди среди нас, которые вообще говоря обожают философские трактаты, все равно нередко не могут продраться сквозь Гегеля и не понимают, какой там заложен смысл и есть ли он вообще. Меж тем для читателей 19-го века Гегель был одним из гигантов философской мысли, если вообще не самым главным и самым важным философом.
Как объяснить эту разницу, спрашивает Скотт Александр? Может, в 19-м веке готовы были поверить любому шарлатану, придумавшему побольше запутанного жаргона - а в 20-м и 21-м мы читаем лучше и качественнее и нас так легко не провести? Или наоборот: в эпоху телевизора и твиттера мы торопимся проглотить все, что легко понять и легко усвоить, и потеряли умение читать сложные тексты и понимать сложные идеи гениального мыслителя, которые запутанными являются лишь постольку, поскольку мир - сложная штука и понять его тяжело?"
В другом wyradhe разъяснял суть классической философии:
" Этот метод греческой (как и индийской, как и китайской) онтологической философии - опираться на интуитивные ощущения смысла и соотношения наших понятий как на точное отражение реальности (что и передавалось формулой "истинно только то, что может быть непротиворечиво помышлено" - рассудим, чему, каким умственным ощущениям в реальности отвечают эти слова!) - возник не на пустом месте и был вполне в духе познания первобытности и древности вообще. Это познание (включая разработку концепций души, загробной жизни, магии, духов и богов и т.д.) было сугубо логики-эмпирическим, чуждым религиозной вере (= принципиально внедоказательной полной, не подлежащей коррекциям вере в принципиально стопроцентную, некорректируемую, недоказуемую и не нуждающуюся в верификации истинность каких-то суждений). Но это познание включало в объективный/эмпирический опыт, по которому можно строить знание о мире, все устойчивые, не выдуманные, не воображенные осознаваемыми усилиями ума и воображения впечатления, т.е. впечатления, независимые от индивидуальной воли и разума и его усилий. Это было вполне разумно: именно независимость впечатления от нашей воли и нашего воображения всегда была главным критерием выделения объективного опыта, а просто так догадаться, что у нас внутри имеется генератор картинок, устойчивых образов и впечатлений, независимых - по нашему ощущению - от нашей воли, разума и воображения, было невозможно. Оставалось все это засчитывать, наряду с опытом глаз и рук, как объективный опыт, как показание приборов. Анализ этого опыта (на деле таковым не являющегося, но знать это было неоткуда) давал очень большую часть картины мира".
wyradhe, впрочем, уже поднимал эту тему:
"Так родилась философия. Это не некая "наука наук", это самая обычная естественная наука древности, специализировавшаяся на изучении специфического "опытного материала" - данных человеческого языка, обоснованно (хотя и неправильно) воспринимавшихся как показания прибора, прямо и точно отображающего внешний мир. Таким образом, тонны бумаги, изведенные частью нынешних философов и культурологов на решение вопроса о том, в чем принципиальная разница между магией // мифологией и философией, пропали даром. Такой разницы попросту нет. Это две естественные науки, изучающие разные "куски" объективного (точнее, кажущегося им объективным) опыта. Противостоят друг другу они не больше, чем физика и химия.
С самого начала у философии как науки нашлись смертельные враги. Это были мыслители, полагавшие, что язык - это осознанное, искусственное изобретение богов или неких древних людей. Тогда, разумеется, язык, как и вообще все, что придумано сознательно, утратит для нас значение физического прибора и превратится в условную систему наименований, по которой нельзя всерьез судить ни о чем, кроме ее собственных создателей. Те, кто полагал, что язык был сознательно изобретен и принят по договоренности, естественно, отказывали философскому методу познания в праве называться таковым. Именно поэтому философия не возникла на древнем Ближнем Востоке; там, судя по всему, всегда считали речь сознательным божественным установлением. Однако в античном обществе и Индии люди, придерживавшиеся подобных взглядов, находились в меньшинстве. Большинство просто не могло представить себе, как это язык можно сознательно изобрести "с нуля". (Это, кстати, и в самом деле невозможно, но догадаться об истинном положении дел - медленном саморазвитии языка, древность, разумеется, не могла: даже и сейчас мы едва представляем себе механизм этого саморазвития).
Итак, Платон и его аудитория отлично знали, чем доказывается его теория касательно идей. Раз у человека есть понятие о "столе вообще" (а оно есть, как есть и соответствующее слово - "стол"), и раз в его семантической структуре размытый образ этого "стола вообще" оказывается центральным и первичным по отношению к образам отдельных столов (а он оказывается), и, наконец, раз ничего этого человек сознательно не придумывал (а он и не придумывал), - то, значит, в мире обязательно существует некий "стол вообще" - мать всех столов, а иначе откуда у всех людей независимо друг от друга появились такие ощущения? Отлично понимал Платон и то, что при ином представлении о происхождении языка философия потеряет всякую силу. Однажды некий сторонник искусственного изобретения языка сказал ему: "Стол, Платон, я вижу, а стольности (идеи стола) - не вижу!" "У тебя есть глаза, чтобы видеть стол, но нет ума, чтоб увидеть стольность!" - ответил Платон, укоряя оппонента в том, что тот пренебрегает особым "органом чувств" - "умом", собственным понятийным аппаратом, являющимся на деле ничуть не худшим каналом получения объективной информации, чем зрение.
Такими приемами испокон веков и работали все философы: их наука целиком основана на объективизации языковой структуры и языковых связей как прямого отражения внешнего мира. Логику соответствующих рассуждений легко проследить или восстановить почти для любого философского сочинения.
Однако тот факт, что по происхождению философия - это настоящая наука, причем весьма древняя, не отменяет двух неприятных для нее обстоятельств. Во-первых, в действительности язык вовсе не является физическим прибором. Это порождение человека, и его структура соответствует вовсе не структуре мира, а специфическим потребностям и свойствам самого человека. Поэтому весь исследовательский метод философии оказывается в корне ошибочным, а ее результаты теряют доказательность и научную ценность. Да, философия - наука, и ее появление было научно оправдано, но то же самое можно сказать о ламаркизме в биологии или флогистонной теории в физике. Итак, философия (как, скажем, и астрология) представляет реальный интерес как явление истории науки и культуры, но истинных научных результатов предъявить она не может (и не могла с самого начала). Ее существование в современном мире - дело такой же культурной инерции, как функционирование в нем же магии и гадания. Большим же пиететом философия окружена по двум причинам: она породила куда больше соблазнов, от которых теперь трудно отказываться (астрология, например, не претендовала на проникновение в самые глубинные и сущностные законы мироустройства, ограничиваясь счетными вещами), и, кроме того, за ней стоит ряд куда более славных и знаменитых имен.
Второе обстоятельство куда печальнее. Право заниматься философией как осмысленным делом сохраняет, очевидно, лишь тот, кто по-прежнему видит в языке прямое отражение структуры мира. Подобных философов и в самом деле много, однако большинство из них давным-давно отказалось от этой точки зрения, а некоторые вообще не подозревают о том, какое значение имеет этот вопрос для самого существования их науки. И уж точно подавляющее большинство из них не знают (в отличие от древних), каким рассуждением можно обосновать репрезентативность языка как прибора, а сталкиваясь с этим рассуждением независимо, его не разделяют (что-то я мало знаю философов, занимающихся магией и птицегаданием, а философский метод можно признать оправданным лишь на общих основаниях с ними). Выходит, что такие философы слепо копируют философский метод былых времен, даже не пытаясь сообразить, насколько природа этого метода совместима с их же собственными представлениями о мире".
В комментах у wyradhe всплыла ссылка на недобрый текст "О непостижимой (не)эффективности философии. Table talks в гостях у В. А. Успенского", где просто раздаётся всем сёстрам по серьгам.
(Помимо прочего, там цитируются следующие бессмертные строчки Гегеля:
"Ловцам дроздов хорошо известно, что после туманного утра эти птицы превращаются в течение нескольких часов из крайне худых в очень тучных: мы имеем здесь непосредственное превращение влаги воздуха в животное вещество без дальнейшего отделения и прохождения через единичные моменты процесса ассимиляции".)
Я по этому поводу как-то сказал следующее:
Это просто была другая мысль. Вот человеку (автору зарисовки "О непостижимой (не)эффективности философии") показалось забавным, что Гегель не мог понять даже науку своего собственного времени, и потому писал такие тексты:
"Подобно тому как несостоятельно представление физиков о составленности воды из кислорода и водорода, (…) точно так же и воздух не состоит из газообразных кислорода и азота, но и здесь это лишь формы, в которых полагается воздух. Далее, эти абстракции интегрируются не с помощью друг друга, а с помощью третьего, в котором крайние члены снимают свою абстрактность и восполняются до тотальности понятия".
Зато Гегель знал, что дрозды раздуваются, поглощая влагу из воздуха.
Смысл в том, что то, что философы называли "наукой" (и что строилось на умопостигаемости, разумности, соразмерности, законах языка, Священном Писании), в какой-то момент перестало быть наукой. А на смену ей пришла новая европейская наука. Это было большой трагедией для многих людей, но они это пережили.
И да, это ещё не всё.
Я не уверен, что я смогу довести эти рассуждения до какого-либо удовлетворительного финала, но вот большой кусок с ссылками.
Всё началось с того, что в один прекрасный день (13 сентября 2014) я увидел в своей ленте два поста.
В одном avva размышлял о размышлениях о Гегеле:
" Хороший американский блоггер Скотт Александр размышляет о Гегеле. Труды Гегеля в наше время вызывают такие оценки, как "скучно", "невозможно продраться", "непонятно, о чем это все и зачем это нужно" - и так думали в том числе немало знаменитых философов 20-го века: то есть речь не идет о реакции широкого читателя на любой вообще философский трактат. Те люди среди нас, которые вообще говоря обожают философские трактаты, все равно нередко не могут продраться сквозь Гегеля и не понимают, какой там заложен смысл и есть ли он вообще. Меж тем для читателей 19-го века Гегель был одним из гигантов философской мысли, если вообще не самым главным и самым важным философом.
Как объяснить эту разницу, спрашивает Скотт Александр? Может, в 19-м веке готовы были поверить любому шарлатану, придумавшему побольше запутанного жаргона - а в 20-м и 21-м мы читаем лучше и качественнее и нас так легко не провести? Или наоборот: в эпоху телевизора и твиттера мы торопимся проглотить все, что легко понять и легко усвоить, и потеряли умение читать сложные тексты и понимать сложные идеи гениального мыслителя, которые запутанными являются лишь постольку, поскольку мир - сложная штука и понять его тяжело?"
В другом wyradhe разъяснял суть классической философии:
" Этот метод греческой (как и индийской, как и китайской) онтологической философии - опираться на интуитивные ощущения смысла и соотношения наших понятий как на точное отражение реальности (что и передавалось формулой "истинно только то, что может быть непротиворечиво помышлено" - рассудим, чему, каким умственным ощущениям в реальности отвечают эти слова!) - возник не на пустом месте и был вполне в духе познания первобытности и древности вообще. Это познание (включая разработку концепций души, загробной жизни, магии, духов и богов и т.д.) было сугубо логики-эмпирическим, чуждым религиозной вере (= принципиально внедоказательной полной, не подлежащей коррекциям вере в принципиально стопроцентную, некорректируемую, недоказуемую и не нуждающуюся в верификации истинность каких-то суждений). Но это познание включало в объективный/эмпирический опыт, по которому можно строить знание о мире, все устойчивые, не выдуманные, не воображенные осознаваемыми усилиями ума и воображения впечатления, т.е. впечатления, независимые от индивидуальной воли и разума и его усилий. Это было вполне разумно: именно независимость впечатления от нашей воли и нашего воображения всегда была главным критерием выделения объективного опыта, а просто так догадаться, что у нас внутри имеется генератор картинок, устойчивых образов и впечатлений, независимых - по нашему ощущению - от нашей воли, разума и воображения, было невозможно. Оставалось все это засчитывать, наряду с опытом глаз и рук, как объективный опыт, как показание приборов. Анализ этого опыта (на деле таковым не являющегося, но знать это было неоткуда) давал очень большую часть картины мира".
wyradhe, впрочем, уже поднимал эту тему:
"Так родилась философия. Это не некая "наука наук", это самая обычная естественная наука древности, специализировавшаяся на изучении специфического "опытного материала" - данных человеческого языка, обоснованно (хотя и неправильно) воспринимавшихся как показания прибора, прямо и точно отображающего внешний мир. Таким образом, тонны бумаги, изведенные частью нынешних философов и культурологов на решение вопроса о том, в чем принципиальная разница между магией // мифологией и философией, пропали даром. Такой разницы попросту нет. Это две естественные науки, изучающие разные "куски" объективного (точнее, кажущегося им объективным) опыта. Противостоят друг другу они не больше, чем физика и химия.
С самого начала у философии как науки нашлись смертельные враги. Это были мыслители, полагавшие, что язык - это осознанное, искусственное изобретение богов или неких древних людей. Тогда, разумеется, язык, как и вообще все, что придумано сознательно, утратит для нас значение физического прибора и превратится в условную систему наименований, по которой нельзя всерьез судить ни о чем, кроме ее собственных создателей. Те, кто полагал, что язык был сознательно изобретен и принят по договоренности, естественно, отказывали философскому методу познания в праве называться таковым. Именно поэтому философия не возникла на древнем Ближнем Востоке; там, судя по всему, всегда считали речь сознательным божественным установлением. Однако в античном обществе и Индии люди, придерживавшиеся подобных взглядов, находились в меньшинстве. Большинство просто не могло представить себе, как это язык можно сознательно изобрести "с нуля". (Это, кстати, и в самом деле невозможно, но догадаться об истинном положении дел - медленном саморазвитии языка, древность, разумеется, не могла: даже и сейчас мы едва представляем себе механизм этого саморазвития).
Итак, Платон и его аудитория отлично знали, чем доказывается его теория касательно идей. Раз у человека есть понятие о "столе вообще" (а оно есть, как есть и соответствующее слово - "стол"), и раз в его семантической структуре размытый образ этого "стола вообще" оказывается центральным и первичным по отношению к образам отдельных столов (а он оказывается), и, наконец, раз ничего этого человек сознательно не придумывал (а он и не придумывал), - то, значит, в мире обязательно существует некий "стол вообще" - мать всех столов, а иначе откуда у всех людей независимо друг от друга появились такие ощущения? Отлично понимал Платон и то, что при ином представлении о происхождении языка философия потеряет всякую силу. Однажды некий сторонник искусственного изобретения языка сказал ему: "Стол, Платон, я вижу, а стольности (идеи стола) - не вижу!" "У тебя есть глаза, чтобы видеть стол, но нет ума, чтоб увидеть стольность!" - ответил Платон, укоряя оппонента в том, что тот пренебрегает особым "органом чувств" - "умом", собственным понятийным аппаратом, являющимся на деле ничуть не худшим каналом получения объективной информации, чем зрение.
Такими приемами испокон веков и работали все философы: их наука целиком основана на объективизации языковой структуры и языковых связей как прямого отражения внешнего мира. Логику соответствующих рассуждений легко проследить или восстановить почти для любого философского сочинения.
Однако тот факт, что по происхождению философия - это настоящая наука, причем весьма древняя, не отменяет двух неприятных для нее обстоятельств. Во-первых, в действительности язык вовсе не является физическим прибором. Это порождение человека, и его структура соответствует вовсе не структуре мира, а специфическим потребностям и свойствам самого человека. Поэтому весь исследовательский метод философии оказывается в корне ошибочным, а ее результаты теряют доказательность и научную ценность. Да, философия - наука, и ее появление было научно оправдано, но то же самое можно сказать о ламаркизме в биологии или флогистонной теории в физике. Итак, философия (как, скажем, и астрология) представляет реальный интерес как явление истории науки и культуры, но истинных научных результатов предъявить она не может (и не могла с самого начала). Ее существование в современном мире - дело такой же культурной инерции, как функционирование в нем же магии и гадания. Большим же пиететом философия окружена по двум причинам: она породила куда больше соблазнов, от которых теперь трудно отказываться (астрология, например, не претендовала на проникновение в самые глубинные и сущностные законы мироустройства, ограничиваясь счетными вещами), и, кроме того, за ней стоит ряд куда более славных и знаменитых имен.
Второе обстоятельство куда печальнее. Право заниматься философией как осмысленным делом сохраняет, очевидно, лишь тот, кто по-прежнему видит в языке прямое отражение структуры мира. Подобных философов и в самом деле много, однако большинство из них давным-давно отказалось от этой точки зрения, а некоторые вообще не подозревают о том, какое значение имеет этот вопрос для самого существования их науки. И уж точно подавляющее большинство из них не знают (в отличие от древних), каким рассуждением можно обосновать репрезентативность языка как прибора, а сталкиваясь с этим рассуждением независимо, его не разделяют (что-то я мало знаю философов, занимающихся магией и птицегаданием, а философский метод можно признать оправданным лишь на общих основаниях с ними). Выходит, что такие философы слепо копируют философский метод былых времен, даже не пытаясь сообразить, насколько природа этого метода совместима с их же собственными представлениями о мире".
В комментах у wyradhe всплыла ссылка на недобрый текст "О непостижимой (не)эффективности философии. Table talks в гостях у В. А. Успенского", где просто раздаётся всем сёстрам по серьгам.
(Помимо прочего, там цитируются следующие бессмертные строчки Гегеля:
"Ловцам дроздов хорошо известно, что после туманного утра эти птицы превращаются в течение нескольких часов из крайне худых в очень тучных: мы имеем здесь непосредственное превращение влаги воздуха в животное вещество без дальнейшего отделения и прохождения через единичные моменты процесса ассимиляции".)
Я по этому поводу как-то сказал следующее:
Это просто была другая мысль. Вот человеку (автору зарисовки "О непостижимой (не)эффективности философии") показалось забавным, что Гегель не мог понять даже науку своего собственного времени, и потому писал такие тексты:
"Подобно тому как несостоятельно представление физиков о составленности воды из кислорода и водорода, (…) точно так же и воздух не состоит из газообразных кислорода и азота, но и здесь это лишь формы, в которых полагается воздух. Далее, эти абстракции интегрируются не с помощью друг друга, а с помощью третьего, в котором крайние члены снимают свою абстрактность и восполняются до тотальности понятия".
Зато Гегель знал, что дрозды раздуваются, поглощая влагу из воздуха.
Смысл в том, что то, что философы называли "наукой" (и что строилось на умопостигаемости, разумности, соразмерности, законах языка, Священном Писании), в какой-то момент перестало быть наукой. А на смену ей пришла новая европейская наука. Это было большой трагедией для многих людей, но они это пережили.
И да, это ещё не всё.