Естественный отбор
Однажды я задумался над биологическим смыслом подлости. Можно ведь построить модель, в которой наличие подлецов уменьшает потери во внутривидовых конфликтах, а, следовательно, выгодно человечеству с эволюционной точки зрения.
Лефевр условно делил этических субъектов на святых, героев, обывателей и лицемеров - в порядке убывания этического статуса. В его теории все эти понятия имеют конкретную математическую основу, но нас сейчас это не волнует.
В первом приближении святой нужен только для того, чтобы герою было на кого смотреть снизу вверх. Святой - он как герой, но круче и скромнее героя. Святой выше простой этики, он делает правильные вещи, которые не может сделать никто другой.
Герой - это тот, кто выполняет требования соответствующей этики от и до. В терминах Лефевра, в случае выбора между страданиями и угрызениями совести, герой всегда выбирает страдания. То есть, даже если правильное (этичное) решение объективно ухудшит ситуацию, в которой находится герой, герой пойдёт до конца. Герой может погибнуть, но при этом его совесть будет чиста.
Обыватель тоже является носителем той или иной этической системы. Но в случае конфликта интересов, он всегда выбирает угрызения совести, а не страдания, на то он и обыватель. То есть, он всегда стремится создать себе наиболее комфортные условия, но при этом способен осознать неправильность своего поведения с точки зрения установленной героями планки. Поступая неправильно, обыватель переживает.
Наконец, есть лицемер. Лицемер не принадлежит к рассматриваемой этической системе, какой бы она не была, он только имитирует верность её установкам. Поэтому, когда он нарушает её принципы ради собственной выгоды, никаких угрызений совести он не испытывает.
(Из этого есть несколько любопытных выводов, но строить матрицы 2х2 мы все умеем. :))
Теперь, опять же по Лефевру, архаичная этика склонна ставить (жертвенный) конфликт гораздо выше (жертвенного) компромисса. Для носителей этой этики готовность к компромиссу и уступкам понижает этический статус сторон, а готовность к конфликту - повышает. "Никаких компромиссов, даже перед лицом смерти! Мы не отступим!"
Таким образом, если бы человеческие общества состояли бы только из героев и святых древней этики, каждая война велась бы до полного истребления проигравших, потому что смерть лучше бесчестья или измены идеалам. Для популяции в целом последствия были бы скорее негативными.
Давайте вспомним статью "Межгрупповые войны - причина альтруизма?"
"...Иными словами, племена не должны были «размножаться как единое целое», подобно муравьиным семьям. В случае острой межгрупповой вражды для развития внутригруппового альтруизма вполне достаточно «обычного» естественного отбора, действующего на индивидуальном уровне, - но только при выполнении определенных условий. Условий этих несколько, но наиболее важными являются три.
Во-первых, репродуктивный успех индивида должен напрямую зависеть от процветания группы (причем в понятие «репродуктивный успех» включаются любые способы передачи своих генов потомству - в том числе и через родственников, которым индивид помог выжить и которые имеют много общих с ним генов; см. inclusive fitness). В том, что это условие выполнялось в коллективах наших предков, сомневаться не приходится. Если группа проигрывает межгрупповой конфликт, часть ее членов погибает, а у выживших снижаются шансы вырастить здоровое и многочисленное потомство. Например, в ходе межплеменных войн у шимпанзе группы, проигрывающие в борьбе с соседями, постепенно теряют и своих членов, и территорию, то есть доступ к пищевым ресурсам.
Второе условие состоит в том, что межгрупповая вражда у наших предков должна была быть достаточно острой и кровопролитной. Доказать это значительно труднее, и среди антропологов бытуют разные точки зрения на сей счет.
Третье условие состоит в том, что средняя степень генетического родства между соплеменниками должна быть существенно выше, чем между группами. В противном случае естественный отбор не сможет поддержать жертвенное поведение ни при каких обстоятельствах (если исходить из предположения, что альтруизм не дает индивидууму никаких косвенных преимуществ - ни через повышение репутации, ни через благодарность облагодетельствованных соплеменников).
Сделав ряд правдоподобных допущений и упрощений (без которых невозможно никакое моделирование), Боулс вывел формулы, позволяющие оценить достижимый уровень развития альтруизма, то есть максимальное снижение собственного репродуктивного успеха по сравнению с соплеменниками-эгоистами, при котором естественный отбор будет благоприятствовать распространению генов, обеспечивающих такой уровень альтруизма. Боулс показал, что эта величина (c) зависит от следующих четырех параметров:
1) k - интенсивность межгрупповых конфликтов, которую можно оценить по уровню смертности в войнах, точнее, по отношению числа погибших на войне к общему числу смертей за определенный интервал времени;
2) λ - величина, показывающая, в какой степени повышение доли альтруистов (например, храбрых воинов, готовых умереть ради своего племени) увеличивает вероятность победы племени в межгрупповом конфликте;
3) F - «коэффициент инбридинга», показывающий, насколько родство внутри группы превышает родство между враждующими группами;
4) n - размер группы.
Чтобы понять, в каком диапазоне могли меняться эти четыре параметра в популяциях первобытных людей, Боулс привлек обширные литературные данные. Интенсивность военных конфликтов у первобытных народов оценивалась на основе тщательно отобранных археологических данных по различным группам верхнепалеолитических охотников-собирателей, живших от 14-16 тысяч до 200-300 лет назад (в последнем случае это были данные по индейцам Калифорнии и Британской Колумбии). При этом использовались всевозможные поправки (например, были учтены данные, полученные в США во время войн с индейцами, согласно которым лишь около трети стрел, попавших в человека, оставляют следы на костях). Использовались также этнографические данные по тем племенам охотников-собирателей, которые еще не успели испытать на себе влияние цивилизации и не знают ни земледелия, ни животноводства. Многие из этих племен вплоть до недавнего времени вели друг с другом кровопролитные войны (особенно богатый материал такого рода есть по австралийским аборигенам). Имеющиеся данные позволяют заключить, что отношение военных потерь к общей смертности взрослого населения в палеолите колебалось обычно в пределах от 0,05 до 0,3, в среднем около 0,15. Иными словами, от 5 до 30% всех смертей приходилось на военные конфликты.
Величина F для многих популяций охотников-собирателей известна благодаря усилиям генетиков, изучающих генетическое разнообразие человечества. Приблизительные размеры человеческих коллективов в палеолите тоже известны. В итоге остается только одна величина, которую практически невозможно оценить напрямую, - λ, степень зависимости военных успехов группы от наличия в ней альтруистов (героев, храбрецов). Эта величина сильно зависит от характера конфликта, тактики боя (нападение из засады или прямое столкновение), вооружения, степени численного или технического превосходства одной из сторон, и так далее. Поэтому Боулс был вынужден ограничиться очень приблизительными, «интуитивными» оценками величины λ, и учитывать возможность ее варьирования в очень широких пределах.
Расчеты показали, что даже при самых низких значениях λ естественный отбор в популяциях охотников-собирателей должен способствовать поддержанию весьма высокого уровня внутригруппового альтруизма. «Весьма высокий» уровень в данном случае соответствует величинам с порядка 0,02-0,03. Иными словами, «ген альтруизма» будет распространяться в популяции, если шансы выжить и оставить потомство у носителя такого гена на 2-3% ниже, чем у соплеменника-эгоиста. Может показаться, что 2-3% - это не очень высокий уровень самопожертвования. Однако на самом деле это весьма значительная величина. Боулс наглядно демонстрирует это при помощи двух несложных расчетов.
Пусть изначальная частота встречаемости данного аллеля в популяции равна 0,9. Если репродуктивный успех носителей этого аллеля на 3% ниже, чем у носителей других аллелей, то уже через 150 поколений частота встречаемости «вредного» аллеля снизится с 90 до 10%. Таким образом, с точки зрения естественного отбора трехпроцентное снижение приспособленности - очень дорогая цена.
Теперь попробуем взглянуть на ту же самую величину (3%) с «военной» точки зрения. Альтруизм на войне проявляется в том, что воины бросаются на врагов, не щадя своей жизни, в то время как эгоисты прячутся за их спинами. Предположим, что герои-альтруисты не имеют никаких преимуществ в мирное время (что их выживаемость и число детей такие же, как у эгоистов). Все расчеты Боулса строятся на этом допущении. Предположим также для простоты, что в случае поражения в войне с соседним племенем побежденные - как альтруисты, так и эгоисты - подвергаются полному уничтожению, а в случае победы все эгоисты остаются живы.
На самом деле конфликты между первобытными племенами, по-видимому, далеко не всегда заканчивались полным истреблением побежденных, но Боулс специально пересчитал имеющиеся данные по военной смертности у палеолитических охотников-собирателей в такие тотальные «войны на уничтожение». Естественно, после такого пересчета частота конфликтов оказывается очень низкой - гораздо реже, чем раз в поколение. На основе этих допущений можно рассчитать, сколько альтруистов должно погибнуть в победоносной войне, чтобы величина с оказалась равной 0,03. Расчеты показали, что в этих условиях военная смертность среди альтруистов должна составлять свыше 20%, то есть всякий раз, когда племя сталкивается с соседями не на жизнь, а на смерть, каждый пятый альтруист должен пожертвовать жизнью ради общей победы. Надо признать, что это не такой уж низкий уровень героизма.
Таким образом, уровень межгрупповой агрессии у первобытных охотников-собирателей был вполне достаточен для того, чтобы «гены альтруизма» распространялись в человеческой популяции. Это механизм работал бы даже в том случае, если внутри каждой группы отбор благоприятствовал исключительно эгоистам. А ведь это условие, скорее всего, соблюдалось далеко не всегда. Самоотверженность и военные подвиги могли повышать репутацию, популярность и, следовательно, репродуктивный успех людей в мирное время.
Автор отмечает, что его модель вполне приложима не только к наследственным (генетическим) аспектам альтруизма, но и к культурным, передающимся путем обучения и воспитания. Она даже лучше объясняет вторые, чем первые, потому что культура и традиции соседних групп охотников-собирателей обычно различаются намного сильнее, чем их гены".
Эта модель действует для охотников-собирателей, которые воюют за ограниченные ресурсы. В этом смысле, подобные конфликты служат одним из факторов, регулирующих численность "суперхищника", способного перебить всю дичь в округе - агрессивные конкуренты истребляются, "лишние" охотники умирают в бою, слабые племена вытесняются на малопригодные для жизни территории и там медленно вымирают.
С переходом к земледелию всё меняется. Во-первых, стремительно растёт количество людей в популяции. Возникает статусное и имущественное расслоение. Конфликты теперь регулярно происходят в рамках одного народа - за власть над этим народом. На этом уровне воюют уже не племена, воюют партии. Но заявленные принципы по-прежнему действуют - побеждают те, на чьей стороне окажется больше героев и храбрецов, которые "бросаются на врагов, не щадя своей жизни". Всё по Гегелю - если один человек готов умереть, но не сдаться, а второй готов сдаться, чтобы не умереть, то второй будет работать на первого.
Да. Появляется категория людей, которые работают на поле с мотыгами и обеспечивают других людей продовольствием. Вот эти люди с мотыгами обычно и являются обывателями. Теперь есть смысл захватывать территорию, чтобы расселять на ней излишки своего населения (у охотников-собирателей не было категории "излишки населения"). Есть смысл брать пленных, потому что им можно вручить мотыгу и заставить работать на победителей. Наконец, можно просто присоединить территорию, на которой уже имеются люди с мотыгами - им достаточно сказать "мы ваше новое начальство, мы прогнали ваше предыдущее начальство, теперь вы будете кормить нас".
Но и в войнах с другими народами теперь гибнут не только герои (хорошо, если бы было так!). Герои гонят на убой обывателей, потому что обыватели покорны и внушаемы, идеалы-то у них общие. И это выгодно - побеждает тот, кто сумел более эффективно использовать имеющиеся ресурсы, в том числе людские. Но будем считать, что герои - это по-прежнему бонус к военным усилиям, то есть побеждает тот, у кого больше героев, и чей народ более склонен к героическому, жертвенному поведению. При всех прочих равных.
К сожалению, война - это не спорт. Силы бывают неравны. Бывает, что против одной стороны выступит целая коалиция. Случается фатальное невезение. В этой ситуации руководство из последовательных героев способно на ровном месте уничтожить собственный народ, в процессе причинив серьёзный ущерб противнику. Потому что капитуляция немыслима, герои будут сражаться до конца и требовать того же от всех остальных.
И вот здесь определённый процент лицемеров по Лефевру неожиданно оказывается полезным для социума. Пока их стороне сопутствует удача, лицемеры обеими руками поддерживают героев. Ну не дураки же они? Но стоит ситуации измениться, как лицемеры тут же предают героев и переходят на сторону противника. "Вовремя предать - предусмотреть". " Treason doth never prosper: what’s the reason? Why, if it prosper, none dare call it treason." Они сдают крепости, проводят врагов по тайному ходу, взрывают пороховые склады, бьют героям в спину. В результате святые и герои умирают, обыватели покорно подчиняются новой власти, а лицемеры начинают активно сотрудничать с оккупационной администрацией.
Но общий результат оказывается полезным для вида в целом. Раз в каждом социуме есть люди, готовые сразу же перебежать на сторону, которая в данный момент побеждает, войны быстрее кончаются, сильные быстрее одерживают верх, слабые быстрее проигрывают. Нет необходимости доигрывать партию до конца, до полного уничтожения противника. Отсюда меньшее число потерь с обеих сторон. И даже у проигравших в живых останутся обыватели и лицемеры - и все их будущие потомки. А значит, предрасположенность к подобному поведению, если это наследственный признак, сохранится в популяции. А вот популяции с низким процентом лицемеров и высоким процентом героев рано или поздно понесут огромные потери и вымрут. Нельзя же постоянно выигрывать? Сначала ты бьёшь всех, потом все бьют тебя...
Более того, в большинстве случаев выжившие обыватели смогут сохранить и культуру. Они же являются носителями этики, даже если не живут по ней. Смерть героев в результате предательства передаче мемов не мешает. Восток добавил к этому, что иногда, чтобы поступить этично, приходится умирать. Потому что для Востока мемы важнее генов. Главное - это соблюдать правила. Если человек нарушил правила, чтобы спасти свою жизнь, то он продемонстрировал, что правила ничего не значат, и следовать им необязательно. Но если человек умер, но не отступил, то этим он вознёс правила на недосягаемую высоту - и утвердил их, как единственную приемлемую норму поведения. Если буржуинство побеждает, дело Плохиша - всех сдать (и этим спасти жизни безыдейных обывателей!), дело Кибальчиша - красиво сложиться (и оставить будущим поколениям образец правильного поведения).
Многие, наверное, читали книгу Лоренца про агрессию - про то, что по-настоящему опасные виды животных почти никогда не доводят поединки с представителями своего вида до смертельного исхода. Биологическому это просто невыгодно. "Ворон ворону глаз не выклюет". Проигравший схватку волк подставляет победителю горло - и победитель останавливается. У людей, заключает Лоренц, нет естественного оружия - поэтому и тормозов нет.
Но что если у нас единицами отбора являются именно социумы? Они-то и являются по-настоящему опасными друг для друга. Значит, в процессе эволюции должны вырабатываться способы минимизации ущерба в схватках между большими группами людей. По принципу "повинную голову меч не сечёт" - слабейшая сторона должна быстро признавать над собой власть победителя и покоряться ему. Не имеет значения, что думают об этом отдельные "клеточки", отбор всё равно будет идти в этом направлении.
Итак, в рамках архаической этики, герои увеличивают шансы на победу, лицемеры минимизируют потери в случае поражения, обыватели обеспечивают выживание популяции. Осталось придумать, зачем нужны святые :). Ну, видимо, они действительно помогают контролировать поведение героев, которые в массе своей полные отморозки.
Правда, если верить Лефевру, человечество потом выдумало ещё более крутую штуку - этическую систему, в которой компромисс стоит выше конфликта, то есть такую этику, в рамках которой способность договариваться, мириться и идти на уступки является по-настоящему героическим качеством 8-).
Лефевр условно делил этических субъектов на святых, героев, обывателей и лицемеров - в порядке убывания этического статуса. В его теории все эти понятия имеют конкретную математическую основу, но нас сейчас это не волнует.
В первом приближении святой нужен только для того, чтобы герою было на кого смотреть снизу вверх. Святой - он как герой, но круче и скромнее героя. Святой выше простой этики, он делает правильные вещи, которые не может сделать никто другой.
Герой - это тот, кто выполняет требования соответствующей этики от и до. В терминах Лефевра, в случае выбора между страданиями и угрызениями совести, герой всегда выбирает страдания. То есть, даже если правильное (этичное) решение объективно ухудшит ситуацию, в которой находится герой, герой пойдёт до конца. Герой может погибнуть, но при этом его совесть будет чиста.
Обыватель тоже является носителем той или иной этической системы. Но в случае конфликта интересов, он всегда выбирает угрызения совести, а не страдания, на то он и обыватель. То есть, он всегда стремится создать себе наиболее комфортные условия, но при этом способен осознать неправильность своего поведения с точки зрения установленной героями планки. Поступая неправильно, обыватель переживает.
Наконец, есть лицемер. Лицемер не принадлежит к рассматриваемой этической системе, какой бы она не была, он только имитирует верность её установкам. Поэтому, когда он нарушает её принципы ради собственной выгоды, никаких угрызений совести он не испытывает.
(Из этого есть несколько любопытных выводов, но строить матрицы 2х2 мы все умеем. :))
Теперь, опять же по Лефевру, архаичная этика склонна ставить (жертвенный) конфликт гораздо выше (жертвенного) компромисса. Для носителей этой этики готовность к компромиссу и уступкам понижает этический статус сторон, а готовность к конфликту - повышает. "Никаких компромиссов, даже перед лицом смерти! Мы не отступим!"
Таким образом, если бы человеческие общества состояли бы только из героев и святых древней этики, каждая война велась бы до полного истребления проигравших, потому что смерть лучше бесчестья или измены идеалам. Для популяции в целом последствия были бы скорее негативными.
Давайте вспомним статью "Межгрупповые войны - причина альтруизма?"
"...Иными словами, племена не должны были «размножаться как единое целое», подобно муравьиным семьям. В случае острой межгрупповой вражды для развития внутригруппового альтруизма вполне достаточно «обычного» естественного отбора, действующего на индивидуальном уровне, - но только при выполнении определенных условий. Условий этих несколько, но наиболее важными являются три.
Во-первых, репродуктивный успех индивида должен напрямую зависеть от процветания группы (причем в понятие «репродуктивный успех» включаются любые способы передачи своих генов потомству - в том числе и через родственников, которым индивид помог выжить и которые имеют много общих с ним генов; см. inclusive fitness). В том, что это условие выполнялось в коллективах наших предков, сомневаться не приходится. Если группа проигрывает межгрупповой конфликт, часть ее членов погибает, а у выживших снижаются шансы вырастить здоровое и многочисленное потомство. Например, в ходе межплеменных войн у шимпанзе группы, проигрывающие в борьбе с соседями, постепенно теряют и своих членов, и территорию, то есть доступ к пищевым ресурсам.
Второе условие состоит в том, что межгрупповая вражда у наших предков должна была быть достаточно острой и кровопролитной. Доказать это значительно труднее, и среди антропологов бытуют разные точки зрения на сей счет.
Третье условие состоит в том, что средняя степень генетического родства между соплеменниками должна быть существенно выше, чем между группами. В противном случае естественный отбор не сможет поддержать жертвенное поведение ни при каких обстоятельствах (если исходить из предположения, что альтруизм не дает индивидууму никаких косвенных преимуществ - ни через повышение репутации, ни через благодарность облагодетельствованных соплеменников).
Сделав ряд правдоподобных допущений и упрощений (без которых невозможно никакое моделирование), Боулс вывел формулы, позволяющие оценить достижимый уровень развития альтруизма, то есть максимальное снижение собственного репродуктивного успеха по сравнению с соплеменниками-эгоистами, при котором естественный отбор будет благоприятствовать распространению генов, обеспечивающих такой уровень альтруизма. Боулс показал, что эта величина (c) зависит от следующих четырех параметров:
1) k - интенсивность межгрупповых конфликтов, которую можно оценить по уровню смертности в войнах, точнее, по отношению числа погибших на войне к общему числу смертей за определенный интервал времени;
2) λ - величина, показывающая, в какой степени повышение доли альтруистов (например, храбрых воинов, готовых умереть ради своего племени) увеличивает вероятность победы племени в межгрупповом конфликте;
3) F - «коэффициент инбридинга», показывающий, насколько родство внутри группы превышает родство между враждующими группами;
4) n - размер группы.
Чтобы понять, в каком диапазоне могли меняться эти четыре параметра в популяциях первобытных людей, Боулс привлек обширные литературные данные. Интенсивность военных конфликтов у первобытных народов оценивалась на основе тщательно отобранных археологических данных по различным группам верхнепалеолитических охотников-собирателей, живших от 14-16 тысяч до 200-300 лет назад (в последнем случае это были данные по индейцам Калифорнии и Британской Колумбии). При этом использовались всевозможные поправки (например, были учтены данные, полученные в США во время войн с индейцами, согласно которым лишь около трети стрел, попавших в человека, оставляют следы на костях). Использовались также этнографические данные по тем племенам охотников-собирателей, которые еще не успели испытать на себе влияние цивилизации и не знают ни земледелия, ни животноводства. Многие из этих племен вплоть до недавнего времени вели друг с другом кровопролитные войны (особенно богатый материал такого рода есть по австралийским аборигенам). Имеющиеся данные позволяют заключить, что отношение военных потерь к общей смертности взрослого населения в палеолите колебалось обычно в пределах от 0,05 до 0,3, в среднем около 0,15. Иными словами, от 5 до 30% всех смертей приходилось на военные конфликты.
Величина F для многих популяций охотников-собирателей известна благодаря усилиям генетиков, изучающих генетическое разнообразие человечества. Приблизительные размеры человеческих коллективов в палеолите тоже известны. В итоге остается только одна величина, которую практически невозможно оценить напрямую, - λ, степень зависимости военных успехов группы от наличия в ней альтруистов (героев, храбрецов). Эта величина сильно зависит от характера конфликта, тактики боя (нападение из засады или прямое столкновение), вооружения, степени численного или технического превосходства одной из сторон, и так далее. Поэтому Боулс был вынужден ограничиться очень приблизительными, «интуитивными» оценками величины λ, и учитывать возможность ее варьирования в очень широких пределах.
Расчеты показали, что даже при самых низких значениях λ естественный отбор в популяциях охотников-собирателей должен способствовать поддержанию весьма высокого уровня внутригруппового альтруизма. «Весьма высокий» уровень в данном случае соответствует величинам с порядка 0,02-0,03. Иными словами, «ген альтруизма» будет распространяться в популяции, если шансы выжить и оставить потомство у носителя такого гена на 2-3% ниже, чем у соплеменника-эгоиста. Может показаться, что 2-3% - это не очень высокий уровень самопожертвования. Однако на самом деле это весьма значительная величина. Боулс наглядно демонстрирует это при помощи двух несложных расчетов.
Пусть изначальная частота встречаемости данного аллеля в популяции равна 0,9. Если репродуктивный успех носителей этого аллеля на 3% ниже, чем у носителей других аллелей, то уже через 150 поколений частота встречаемости «вредного» аллеля снизится с 90 до 10%. Таким образом, с точки зрения естественного отбора трехпроцентное снижение приспособленности - очень дорогая цена.
Теперь попробуем взглянуть на ту же самую величину (3%) с «военной» точки зрения. Альтруизм на войне проявляется в том, что воины бросаются на врагов, не щадя своей жизни, в то время как эгоисты прячутся за их спинами. Предположим, что герои-альтруисты не имеют никаких преимуществ в мирное время (что их выживаемость и число детей такие же, как у эгоистов). Все расчеты Боулса строятся на этом допущении. Предположим также для простоты, что в случае поражения в войне с соседним племенем побежденные - как альтруисты, так и эгоисты - подвергаются полному уничтожению, а в случае победы все эгоисты остаются живы.
На самом деле конфликты между первобытными племенами, по-видимому, далеко не всегда заканчивались полным истреблением побежденных, но Боулс специально пересчитал имеющиеся данные по военной смертности у палеолитических охотников-собирателей в такие тотальные «войны на уничтожение». Естественно, после такого пересчета частота конфликтов оказывается очень низкой - гораздо реже, чем раз в поколение. На основе этих допущений можно рассчитать, сколько альтруистов должно погибнуть в победоносной войне, чтобы величина с оказалась равной 0,03. Расчеты показали, что в этих условиях военная смертность среди альтруистов должна составлять свыше 20%, то есть всякий раз, когда племя сталкивается с соседями не на жизнь, а на смерть, каждый пятый альтруист должен пожертвовать жизнью ради общей победы. Надо признать, что это не такой уж низкий уровень героизма.
Таким образом, уровень межгрупповой агрессии у первобытных охотников-собирателей был вполне достаточен для того, чтобы «гены альтруизма» распространялись в человеческой популяции. Это механизм работал бы даже в том случае, если внутри каждой группы отбор благоприятствовал исключительно эгоистам. А ведь это условие, скорее всего, соблюдалось далеко не всегда. Самоотверженность и военные подвиги могли повышать репутацию, популярность и, следовательно, репродуктивный успех людей в мирное время.
Автор отмечает, что его модель вполне приложима не только к наследственным (генетическим) аспектам альтруизма, но и к культурным, передающимся путем обучения и воспитания. Она даже лучше объясняет вторые, чем первые, потому что культура и традиции соседних групп охотников-собирателей обычно различаются намного сильнее, чем их гены".
Эта модель действует для охотников-собирателей, которые воюют за ограниченные ресурсы. В этом смысле, подобные конфликты служат одним из факторов, регулирующих численность "суперхищника", способного перебить всю дичь в округе - агрессивные конкуренты истребляются, "лишние" охотники умирают в бою, слабые племена вытесняются на малопригодные для жизни территории и там медленно вымирают.
С переходом к земледелию всё меняется. Во-первых, стремительно растёт количество людей в популяции. Возникает статусное и имущественное расслоение. Конфликты теперь регулярно происходят в рамках одного народа - за власть над этим народом. На этом уровне воюют уже не племена, воюют партии. Но заявленные принципы по-прежнему действуют - побеждают те, на чьей стороне окажется больше героев и храбрецов, которые "бросаются на врагов, не щадя своей жизни". Всё по Гегелю - если один человек готов умереть, но не сдаться, а второй готов сдаться, чтобы не умереть, то второй будет работать на первого.
Да. Появляется категория людей, которые работают на поле с мотыгами и обеспечивают других людей продовольствием. Вот эти люди с мотыгами обычно и являются обывателями. Теперь есть смысл захватывать территорию, чтобы расселять на ней излишки своего населения (у охотников-собирателей не было категории "излишки населения"). Есть смысл брать пленных, потому что им можно вручить мотыгу и заставить работать на победителей. Наконец, можно просто присоединить территорию, на которой уже имеются люди с мотыгами - им достаточно сказать "мы ваше новое начальство, мы прогнали ваше предыдущее начальство, теперь вы будете кормить нас".
Но и в войнах с другими народами теперь гибнут не только герои (хорошо, если бы было так!). Герои гонят на убой обывателей, потому что обыватели покорны и внушаемы, идеалы-то у них общие. И это выгодно - побеждает тот, кто сумел более эффективно использовать имеющиеся ресурсы, в том числе людские. Но будем считать, что герои - это по-прежнему бонус к военным усилиям, то есть побеждает тот, у кого больше героев, и чей народ более склонен к героическому, жертвенному поведению. При всех прочих равных.
К сожалению, война - это не спорт. Силы бывают неравны. Бывает, что против одной стороны выступит целая коалиция. Случается фатальное невезение. В этой ситуации руководство из последовательных героев способно на ровном месте уничтожить собственный народ, в процессе причинив серьёзный ущерб противнику. Потому что капитуляция немыслима, герои будут сражаться до конца и требовать того же от всех остальных.
И вот здесь определённый процент лицемеров по Лефевру неожиданно оказывается полезным для социума. Пока их стороне сопутствует удача, лицемеры обеими руками поддерживают героев. Ну не дураки же они? Но стоит ситуации измениться, как лицемеры тут же предают героев и переходят на сторону противника. "Вовремя предать - предусмотреть". " Treason doth never prosper: what’s the reason? Why, if it prosper, none dare call it treason." Они сдают крепости, проводят врагов по тайному ходу, взрывают пороховые склады, бьют героям в спину. В результате святые и герои умирают, обыватели покорно подчиняются новой власти, а лицемеры начинают активно сотрудничать с оккупационной администрацией.
Но общий результат оказывается полезным для вида в целом. Раз в каждом социуме есть люди, готовые сразу же перебежать на сторону, которая в данный момент побеждает, войны быстрее кончаются, сильные быстрее одерживают верх, слабые быстрее проигрывают. Нет необходимости доигрывать партию до конца, до полного уничтожения противника. Отсюда меньшее число потерь с обеих сторон. И даже у проигравших в живых останутся обыватели и лицемеры - и все их будущие потомки. А значит, предрасположенность к подобному поведению, если это наследственный признак, сохранится в популяции. А вот популяции с низким процентом лицемеров и высоким процентом героев рано или поздно понесут огромные потери и вымрут. Нельзя же постоянно выигрывать? Сначала ты бьёшь всех, потом все бьют тебя...
Более того, в большинстве случаев выжившие обыватели смогут сохранить и культуру. Они же являются носителями этики, даже если не живут по ней. Смерть героев в результате предательства передаче мемов не мешает. Восток добавил к этому, что иногда, чтобы поступить этично, приходится умирать. Потому что для Востока мемы важнее генов. Главное - это соблюдать правила. Если человек нарушил правила, чтобы спасти свою жизнь, то он продемонстрировал, что правила ничего не значат, и следовать им необязательно. Но если человек умер, но не отступил, то этим он вознёс правила на недосягаемую высоту - и утвердил их, как единственную приемлемую норму поведения. Если буржуинство побеждает, дело Плохиша - всех сдать (и этим спасти жизни безыдейных обывателей!), дело Кибальчиша - красиво сложиться (и оставить будущим поколениям образец правильного поведения).
Многие, наверное, читали книгу Лоренца про агрессию - про то, что по-настоящему опасные виды животных почти никогда не доводят поединки с представителями своего вида до смертельного исхода. Биологическому это просто невыгодно. "Ворон ворону глаз не выклюет". Проигравший схватку волк подставляет победителю горло - и победитель останавливается. У людей, заключает Лоренц, нет естественного оружия - поэтому и тормозов нет.
Но что если у нас единицами отбора являются именно социумы? Они-то и являются по-настоящему опасными друг для друга. Значит, в процессе эволюции должны вырабатываться способы минимизации ущерба в схватках между большими группами людей. По принципу "повинную голову меч не сечёт" - слабейшая сторона должна быстро признавать над собой власть победителя и покоряться ему. Не имеет значения, что думают об этом отдельные "клеточки", отбор всё равно будет идти в этом направлении.
Итак, в рамках архаической этики, герои увеличивают шансы на победу, лицемеры минимизируют потери в случае поражения, обыватели обеспечивают выживание популяции. Осталось придумать, зачем нужны святые :). Ну, видимо, они действительно помогают контролировать поведение героев, которые в массе своей полные отморозки.
Правда, если верить Лефевру, человечество потом выдумало ещё более крутую штуку - этическую систему, в которой компромисс стоит выше конфликта, то есть такую этику, в рамках которой способность договариваться, мириться и идти на уступки является по-настоящему героическим качеством 8-).