В то время Солженицын был полным затворником. Его почти никто не видел, не говоря о том, чтобы взять у него интервью. Сенсацией было его величественно-молчаливое появление с непокрытой головой в стужу на похоронах Александра Твардовского в декабре 1971 года. Твардовский, либеральный редактор журнала «Новый мир», был человеком, убедившим Хрущёва опубликовать пронзительную повесть о сталинских лагерях «Один день из жизни Ивана Денисовича». Вторым появлением на публике, взбудоражившем общественность, был его приход в Московскую Консерваторию на концерт Мстислава Ростроповича, виолончелиста, вызвавшего гнев Кремля за то, что он приютил Солженицына на своей даче. Противоречивые мнения ходили о только что опубликованном на русском «Августе 1914-го». Назревала новая конфронтация с властями, потому что Солженицын с вызовом гнул свою линию на то, чтобы получить Нобелевскую премию по литературе, присуждённую ему в 1970-м году в Москве, в ходе частной церемонии. Он боялся уезжать из страны за её получением, думая, что Москва захлопнет перед ним
( ... )
У Солженицына эта страсть к запорам и защищающим заборам не могла исчезнуть видимо также, как у человека, который пережил страшный голод, не может исчезнуть страсть делать запасы продуктов на всякий случай.
не могла исчезнуть видимо также, как у человека, который пережил страшный голод, не может исчезнуть страсть делать запасы продуктов на всякий случай. ::::::::::::::
!!!!!!!!!!!!!!!
Именно так,мой друг. МОя мама ,пережив ребенком ленингрдскую блокаду,до сих пор боится.. здесь,в США!!..остаться голодной. У нее дома и на порче(крытой веранде ) 3 холодильника,до упора збитые мясом и другими продуктами..
и это-не считая деревянных полок в шкафчике,где куча сухариков,воды,и других припасов.
И ничего она поделать с этим не может.. боится остатся голодной..
Плохо, заявил он мне и Кайзеру в ту первую встречу, что ему пришлось сдвинуть вперед время нашего интервью, потому что он не получил, как планировал, наших письменных вопросов. Выжимку наших интересов он узнал у Медведева и, чтобы всё прошло без сучка и задоринки, подготовил кое-какой материал. Заявление? - подумал я, не веря своим ушам. - Это стоило нам столько хлопот, а теперь мы останемся с заранее заготовленным заявлением на руках
( ... )
«Так ведь он же не понимает этого, - заметил Боб. - Это его первое интервью за много лет, за девять, как он сам говорил. Может, он просто не знает, как делается интервью». Ирония судьбы была жестокой, но она показала, как обработала Солженицына советская жизнь. Его поведение было отражением близорукости советских диссидентов вообще, которые, как и представители советских властей, были так же не сведущи в том, что в условиях демократии вопросы журналистов должны быть неожиданными и неудобными. Мы столкнулись с Солженицыным, бескомпромиссным противником советской системы, использовавшим советские методы, потому что не знал никаких других
( ... )
Суровые испытания, через которые он прошёл в лагерях, придали ему не только неимоверную моральную храбрость и способствовали созданию репутации как писателя, но и сделали из него твёрдого, несгибаемого, прочного, как алмаз автократа. Он не поверил, когда я сказал, что «Нью-Йорк Таймс» сможет взять лишь примерно половину приготовленного им текста в 7500 слов с условием, что мы вставим несколько дополнительных ответов на наши вопросы, и никак не мог на это согласиться. «Мы не гарантируем даже американскому президенту, что напечатаем каждое его слово». - напомнил я ему. Кайзера тоже беспокоили требования Солженицына. «Он думает, что мир должен уцепиться за каждое сказанное им слово» - прошептал мне Боб, а Солженицыну заявил, что «Вашингтон Пост» даст чуть больше половины. Мы оба считали, что рассказ автора о своей семье вызовет лишь слабый интерес в Америке, а именно это он хотел больше всего увидеть напечатанным
( ... )
Спустя четыре часа, мы с Кайзером, совершенно измотанные, покинули его квартиру. Оглядываясь по сторонам прошли к моей машине. Уже ближе к дому я пропустил поворот и, когда остановился, чтобы развернуться в обратном направлении, чья-то машина стукнула меня сзади. Мы оба сразу же подумали об инсценированной КГБ для того, чтобы поймать нас с магнитофонами, фотоаппаратами и текстами на русском, аварии. Кайзер живо собрал всё, под шумок вышел из машины и ушёл прочь, пока я объяснялся с милиционером, который появился далеко не сразу. К моему облегчению и даже, в конечном итоге, эпизод меня позабавил, оказалось, что просто один неосторожный таксист въехал своим радиатором в мой багажник, а его пассажиры, совсем как Кайзер, сбежали от греха подальше, чтобы не иметь дела с властями. Милиционер был очень вежлив и предупредителен, и ничего не знал о нашей встрече с Солженицыным. Наши статьи появились в печати пару дней спустя, как было запланировано
( ... )
День спустя он ушёл. Его вели семеро агентов КГБ, которые до этого тщательно его обшмонали, он подвергся допросам, не имел ни с кем связи, ему угрожали расстрелом, а потом, как персонажа его же романа, отправили в ссылку. Вся эта драма была словно повторением спектакля «казни» Достоевского в XIX веке, помилованного царём перед самым расстрелом, когда он уже был взят на мушку расстрельной командой, а потом отправленным в Сибирь. За исключением того факта, что Солженицына сослали на Запад, то есть сделали с ним то, что он некогда описывал как «умственную катастрофу». Когда я встретился с ним в Цюрихе в декабре1974 года, он прошёл этап того, что сам называл в разговоре с друзьями «первой иссушающей агонией человека, с корнями вырванного из почвы любимой России и оторванного от семьи», не уверенного в том, следует ли ему продолжать писать и боящегося, что буквально сгинет без семьи и работы. К тому времени он выпустил «письмо Верховным Правителям» , личный манифест, поразивший Запад
( ... )
Как бы причудливо не звучали мысли Солженицына в ушах людей с Запада, его голос не был гласом вопиющего в пустыне, как полагали многие иностранцы. Он поместил себя внутри течения классических русских славянофилов, то есть той части русской нации, которая наделена ментальностью людей, отвергающих пассивное подражание Западу и преклонение перед иностранщиной и провозгласивших себя частицей священной и уникальной миссии России, сторонящейся Европы и превозносящей духовное превосходство России перед другими народами. Триединство церкви, почвы и Матери-Родины, водружаемое Солженицыным на пьедестал уже было провозглашено до него Достоевским. Его деревенский популизм перекликался с движением XIX века под названием «Народная воля». Сторонников этого движения назвали narodniki. Даже сегодня, спустя полвека, проведённых под властью коммунистического промывания мозгов, некоторые славянофилы высказывают похожие взгляды. (На самом деле Солженицын относится скорее к русофилам, чем к славянофилам, потому что славянофильство включает и другие
( ... )
«В нас смешалась азиатская психология и культура Европы, и сейчас мы понемногу возвращаемся к своим русским истокам». - говорил мне Владимир Максимов, писатель - славянофил до того, как власти начали его преследовать и вынудили уехать в Париж. - Если бы не китайская проблема, то мы бы шли к ним решительнее. Китайцы вынуждают наших руководителей становиться на защиту нашей идеологии
( ... )
Reply
Reply
Reply
который пережил страшный голод, не может исчезнуть
страсть делать запасы продуктов на всякий случай.
::::::::::::::
!!!!!!!!!!!!!!!
Именно так,мой друг. МОя мама ,пережив
ребенком ленингрдскую блокаду,до сих пор боится..
здесь,в США!!..остаться голодной.
У нее дома и на порче(крытой веранде ) 3 холодильника,до упора збитые мясом и другими
продуктами..
и это-не считая деревянных полок в шкафчике,где куча сухариков,воды,и других припасов.
И ничего она поделать с этим не может..
боится остатся голодной..
Reply
Reply
остается на всю жизнь
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Leave a comment