Гений карьеры: Ельцин на подъеме #Новые должности #Все выше, и ... #Борьба на два ...
Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти
Книга Олега Давыдова «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти» представляет собой психоаналитическое исследование судьбы и карьеры Михаила Горбачева. Опираясь на узловые моменты биографии Горбачева, автор вскрывает структуру его личности и обнаруживает поведенческие стереотипы, которые обусловили его стремительное возвышение в рамках партийной иерархии. Это, так сказать, история успеха советского карьериста.
Олег Давыдов
© эссеист
Содержание и введение
Гений карьеры: Ельцин на подъеме
Чтобы уж закончить разговор о внутреннем устройстве Ельцина (начатый здесь - ранее изложенная глава «Ельцин как сын и родитель», прим. mamlas), кратко скажем о том, что за устройство работает в нем, когда он успешно выходит из «кризиса». Когда мы подробно разбирали первую часть сценария Ельцина (папа бьет), мы говорили о действиях его «Отца» (внутреннего) а также инстанции, играющей роль бьющего «отца» во внешнем мире. Теперь мы говорим о второй части сценария (мама спасает). Здесь надо увидеть, как работает ельцинская «Мать» (и различать «Мать» внутреннюю и «мать» внешнюю).
Принципиальная схема психологического устройства Бориса Ельцина
На внутреннем уровне работа «Матери» - это все, что связано со знаменитым ельцинским инстинктом выживания. Принятие единственно верных и спасительных (для себя) решений, спонтанное совершение точных действий в нужное время без оглядки на какие-либо условности, без учета возможных будущих жертв. Всем памятны спонтанные действия Ельцина не только в 88-м, но и в 91-м, 93-м, 96-м. 99-м годах (конечные стадии «трехходовок»).
Впрочем, «всенародная поддержка» - это уже работа, скажем так, внешней «матери» - некоей проекции во вне жалкого состояния человека, чей «Отцовский сын», спровоцировал отеческие побои. Народу было жаль Ельцина, побиваемого, как думал народ, за правду, и матерински настроенные люди посредством почты выражали соболезнования. Борис Николаевич вспоминает: они «предлагали мед, травы, малиновое варенье, массаж и т.д. и т.д., чтобы я подлечил себя и больше никогда не болел». Как это по-матерински! Кроме того люди «требовали не раскисать, а продолжать борьбу за перестройку», а это уже залог всенародной поддержки в дальнейшем… Таким образом, для Бориса Николаевича, теперь переживающего благостное состояние «Маменькиного сынка», «матерью» на внешнем уровне оказалась поддерживающая его сердобольная часть советского народа, а наказывающим «отцом» - Горбачев.
Конкретно говоря, работа «матери» на внешнем уровне - это поиск преданных людей и создание из них внешних структур, предназначенных для того, чтоб продвигать вперед, выводить из-под удара, спасать своего патрона. Таких друзей у наказанного после выступления на Пленуме Ельцина под рукой не оказалось. Вот почему внутренняя порка («состояние похмелья») тогда продолжалась так долго. Но уже в процессе подготовки XIX партконференции такие люди нашлись, начались сорганизовываться в то, что мы здесь называем внешней «матерью», потом эта «мать» подключила к процессу спасения сердобольный народ, голосующий сердцем…
Вообще говоря, проекция психологических игр на социальный уровень - интереснейшая тема. Например, Эрик Берн пишет: «В США существует множество организаций, принимающих участие в игре «Алкоголик». Многие из них словесно проповедуют правила игры, объясняют, как надо играть роль Алкоголика». Несколько иронически описывая эти организации, старающиеся бороться с алкоголизмом и, борясь, невольно его пропагандирующие, автор «Игр, в которые играют люди» приходит к выводу, что игроки в «Алкоголика» могут менять свои роли, продолжая играть во все ту же игру. Так, Алкоголик, бросив пить, может превратиться в Спасителя или Преследователя. Правильный путь лечения - попытаться заставить Алкоголика не играть никаких ролей.
Но это очень трудно, «так как почти во всех западных странах запойные пьяницы часто являются для благотворительных организаций долгожданным объектом порицания, тревоги или щедрости. Поэтому человек, вдруг отказавшийся играть какую-либо из ролей игры «Алкоголик», скорее всего вызовет общественное негодование. /…/ Однажды в одной нашей клинике группа психотерапевтов, серьезно занимавшаяся игрой «Алкоголик», пыталась вылечить пациентов, разрушив их игру. Как только стратегия психотерапевтов стала очевидной, благотворительный комитет, субсидировавший клинику, постарался изгнать всю группу и в дальнейшем при лечении этих пациентов не обратился ни к одному из ее членов за помощью».
Этот западный опыт наводит на забавные размышления о роли нашей антиалкогольной кампании в последовавшей за ней социальной революции. Ясно, что антиалкогольная кампания была общегосударственной партией игры в «Алкоголика», где тон задавали Преследователи, а все остальные подыгрывали как могли. В выигрыше оказались, естественно, Поставщики спиртного (самогонщики и бутлегеры). Спасители и Простаки под руководством Преследователей гоношились в обществах борьбы за трезвость. Преследуемые Алкоголики, конечно, страдали, но ради страданий большинство из них только и пьет.
В результате к началу настоящих реформ общество расслоилось (разумеется, это только один из аспектов) по совершенно непристойному с точки зрения нормальной социологии принципу - склонности играть одну из ролей в игре «Алкоголик» (на Алкоголиков, Преследователей, Спасителей, Простаков и Поставщиков спиртного). Когда началась политическая реформа, эти слои (а других тогда еще и не было, кроме тех, что консолидировались по национальному признаку) стали ориентироваться на тех фигурантов выпущенных на волю политических процессов, которых ощущали, так сказать, ролево-близкими себе. Ясно, что преследователи были против Ельцина и за консервативное крыло в партии. В дальнейшем из них получились оголтелые коммуно-патриоты. Алкоголики и Простаки, конечно же, выступали за Бориса Николаевича. К ним, разумеется, примкнули поставщики спиртного (понимать это слой надо в расширительном смысле - как бизнесменов и политиков, использующих в своих целях авторитет Ельцина среди Алкоголиков и Простаков). Спасители скорей всего были склонны ориентироваться на Горбачева, но их было не так уж и много.
Разумеется, я не собираюсь настаивать на столь приблизительной социологии, но, если вообще не принимать во внимание социальное измерение игры «Алкоголик», трудновато будет вразумительно объяснить, почему после партконференции Москва столь безумно бурлил демонстрациями в поддержку будущего президента России. Ведь о нем в тот момент достоверно было известно лишь то, что он серьезно пострадал от борцов со спиртным. Ничего иного о нем просто не знали. Зато его лицо часто видели по телевизору, считывали с этого лица некую информацию и понимали: это «тот человек, который нам нужен». Понимали не умом, а печенкой. И - каждый по-своему.
Гений карьеры: Новые должности
Конечно, значение XIX партконференции не сводится только к превращению Ельцина в народного героя из детской сказки. Партконференция определила направление развития страны и партии на ближайшее время. На повестку дня стали: проведение в 88-м отчетно-выборной кампании в партии, реорганизация партийного аппарата и советских органов, совмещение постов, подготовка изменений Конституции СССР, выборы народных депутатов, и создание новых органов власти. Логика этих решений, сама теперь будет толкать Горбачева к применению своих фирменных карьерных технологий. Цели ясны, задачи определены - за работу, товарищи… Уже 1.10.88 Верховный Совет СССР рассмотрел просьбу товарища Громыко А.А. об освобождении его от обязанностей Председателя Президиума ВС СССР и удовлетворил ее. В рамках решения партконференции о совмещении постов Председателем Президиума ВС становился Генеральный секретарь Горбачев.
Маргарет Тэтчер принимает Михаила Горбачева в Лондоне в 1985 году
Мы уже говорили, что Михаил Сергеевич принес необходимые для страны экономические реформы в жертву своей склонности предаваться политическим процедурам, образец для которых почерпнул в доме своего дедушки Пантелея Ефимовича Гопкало (ранее изложенная глава «Вылитый дед», прим. mamlas). Образец это представлял собой ни к чему особенно не обязывающее деревенское балабольство на темы, предлагаемые партийными и советскими органами районного звена. Нечто вроде трепа пикейных жилетов из «Золотого теленка», но - с сельской спецификой и ставропольским кругозором. Эти впитанные мальчиком образцы оказались настолько удачными и эффективными в условиях Советского государства, что с их багажом Михаил Сергеевич сделал умопомрачительную партийную карьеру.
Разумеется, по мере своего карьерного возвышения Михаил Горбачев набирался все новых знаний и опыта, но основа всегда оставалась той же - образцы поведения (моторного, речевого, ментального - всякого), усвоенные в доме деда Пантелея. То, что именно такие примитивные образцы оказались наиболее подходящими для быстрого карьерного продвижения, может показаться кому-то несколько странным. Но если ясно понимать, что собой представляла коммунистическая партия, эволюционировавшая вместе с Горбачевым (или наоборот: он вместе с ней), все становится на свои места. Ведь совершенно очевидно, что партия как инструмент власти с 50-х годов деградировала, постепенно превращаясь из рычага власти (или дубинки, мы ведь говорим безоценочно), в сборище карьеристов, в богадельню для интеллектуальных и нравственных инвалидов (доказательством этому служит ее бесславный конец). На фоне этой богадельни Горбачев, конечно же, выглядел если не гением, то - вполне дееспособным человеком.
Но это была только видимость. Когда настала пора делать дело, а не карьеру, багаж, который имел Горбачев, оказался ни к черту негоден. Михаил Сергеевич суетился, метался туда и сюда, тянул время, чтобы не делать ничего практически полезного, использовал элементы своих технологий… А точнее - методы функционирования в мире деда Пантелея, которые в партийной среде оказывались методами делания карьеры, но - которые были совершенно непригодны для серьезной созидательной работы на самом высоком посту. В результате он только впустую расходовал время и властный ресурс.
Вот, скажем, гласность - мощное оружие в руках того, кто ею умеет пользоваться. Как и свобода слова. Опыт каких-нибудь Гусинского и Березовского показал, каких впечатляющих результатов можно добиться при помощи этой дубины ввода народного гнева в нужное русло. Горбачев, может быть, и хотел применить гласность именно как дубину (помните, «Прожектор перестройки» и прочее), но получилось у него в результате нечто лишь просветительское, инструмент для создания «Синдрома Бобчинского» (элемент карьерной технологии «Чисто партийная работа», подробнее здесь - ранее изложенная глава «С места - в карьер», mamlas). А в дальнейшем этот инструмент у него и вообще перехватили. И использовали по назначению, как дубину, но - уже против самого Горби. Вспомним хотя бы артистически проделанный Гдляном и Ивановым перевод Узбекского дела в дело Кремлевское с попыткой замазать уже и самого Михаила Сергеевича.
Впрочем, не будем влезать в эти дрязги - Гдлян, Иванов, Петров, Яковлев и другие анекдотические персонажи перестроечной эпохи. О них и сейчас-то уже все забыли, а пройдет еще время, и выяснится, что эти раздутые гласностью призраки - просто миф. А Горбачев с его карьерными терзаниями будет вечно волновать воображение потомков. Почему? Да потому что он совершил нечто такое, что трудно понять. Он стал делать карьеру после того, как достиг последней карьерной ступени, существующей в его стране. Если бы речь шла о каком-нибудь мистике, вроде пророка Ионы, напрямую обсуждавшего с Господом экзистенциальную дилактику божественного и человеческого, можно бы было сказать: вот - человек трансцендировал. Но Горбачев никакой ведь не мистик, он коммунист, партработник, генсек. Так куда же его понесло? Давайте посмотрим.
Мы сказали, что Горбачев хорошо умел делать только одно - карьеру. Причем делал ее в призрачном мире партийной иерархии. Став генсеком, он стал применять элементы своих карьерных технологий на высшем партийном посту. Хорошо. Тут, однако, зарыта собака: если, например, «гласность» была элементом «Чисто политической работы», то - кто начальник, к которому надо обращаться с «Улыбкой Иосифа» ради «Стремительного повышения»? Согласно брежневской Конституции это - Советский народ. Конечно, этот народ - сущность довольно абстрактная, но, в конце концов, Михаил Сергеевич был воспитан на советских мифах, а потому весьма уважал «общность людей, возникшую в СССР на основе победы социализма» и представленную в лице Советов, руководимых партией. Вот и стал он ездить по стране, общаться с советскими людьми и демонстрировать им свою «Улыбку». Товарищи дмитриевы, конечно, ворчали, иногда даже жаловались, но - что они могли сделать? Горбачев был выше любого начальника. И поначалу он был очень любезен народу.
Что было обидно, так это то, что вся эта блестящая «Чисто политическая работа» не могла привести к новым карьерным шагам. Михаил Сергеевич не мог просто так получить ни от партии, ни от народа новую, более высокую должность. Ее ведь даже не существовало в природе, карьерная лестница кончилась… Однако новую должность можно было учредить. И генсек приступил к Политической реформе. Что бы там ни говорилось о совмещении постов первых секретарей парткомов и председателей соответствующих Советов (что это путь к сосредоточению всей власти в одних руках, что это временная мера на период перехода власти от партии к Советам и так далее), мы должны понимать, что Горбачев старался совместить эти посты ради себя одного. Поэтому предварительным шагом политической реформы стало занятие генсеком поста Председателя Президиума ВС СССР (после отправки Громыко в отставку). Повышение? Да, но - паллиативное. Предстояло еще много серьезной работы.
Вначале нужно было создать Съезд народных депутатов СССР, новый высший государственный орган, который уже мог Горбачева повысить, сделать Председателем Верховного Совета, а не просто Председателем какого-то там Президиума. При условии, что Михаил Сергеевич остается генсеком, это уже вполне ощутимое и даже очень серьезное повышение. Разумеется, весь этот длительный и кропотливый процесс, начавшийся еще с подготовки XIX партийной конференции (а точнее - с бессонной ночи, которой закончилось обсуждение письма Нины Андреевой на Политбюро), был «Заездом в рай на комбайне» под лозунгом «Вся власть Советам». И - со всеми вытекающими отсюда последствиями: писались, обсуждались и принимались многочисленные документы, проходили выборы, менялась Конституция. Это была тяжелая рутинная работа - «Сотрудничество со взрослым» (роль взрослого в данном случае выполнял в основном Анатолий Лукьянов).
Собственно здесь просматриваются все элементы технологии «Заезд в рай на комбайне» (ранее изложенная глава «Партийный губернатор», mamlas). Для начала, конечно, Михаил Сергеевич «Почувствовал настроение» и понял: консерваторы хоть и показали свое лицо в письме Нины Андреевой, «но огромный авторитет, связанный с положением генсека, и крепнущая поддержка в обществе курса на перестройку помогали удерживать контроль над ситуацией». Из этого была извлечена «идея-толкач», которая в первоначальном виде сводилась к дальнейшей демократизации и совмещению партийных и советских постов. «Внедрением идеи-толкача» была подготовка к XIX партконференции, а сама конференция - «Апелляцией к дедушке» (Ленину с его «нормами»). Далее - «Сотрудничество со взрослым», о котором уже сказано. На этом этапе претендент на новую должность набирает политический вес и влияние. И Михаил Сергеевич их набирал, готовясь к предстоящему повышению на Съезде Народных депутатов СССР.
Пикантно то, что некоторые люди очень точно понимали карьерные усилия нашего героя. Например, Маргарет Тэтчер, которую многие считают повивальной бабкой карьеры Михаила Сергеевича, пошутила, встречая председателя Президиума Верховного Совета М.С. Горбачева, прилетевшего в Лондон в апреле 89-го: «Мы, в Великобритании, польщены сознанием того, что ваши визиты в Лондон сопровождаются повышением служебных перспектив». Совпосол в Англии Леонид Замятин, который пересказывает эту шутку в своей книжке «Горби и Мэгги», кажется, не замечает того, что шутка эта (по крайней мере в его передаче) звучит довольно двусмысленно, ведь слова Мэгги можно понять и так, что «повышение служебных перспектив» Горби как-то зависит от его визитов на Запад. Впрочем, об этом поговорим в другом месте.
Гений карьеры: Все выше, и выше, и…
Итак, в процессе рассматриваемого нами «Заезда в рай на комбайне» авторитет Горбачева в стране и в мире рос, а экономика, пущенная на самотек, продолжала разрушаться. Экономическая реформа, оставленная во время «Заезда» без надлежащего внимания, только способствовала этому разрушению. Тем не менее в мае 89-го цель Михаила Сергеевича была достигнута, повышение состоялось. Что делает новоиспеченный Председатель уже не Президиума, а всего Верхсовета? Естественно, приступает к «Поиску своей роли» (что можно расценить и как «Сделать ручкой»). Находит не сразу: «Каюсь, не сразу пришел я к мысли о необходимости увенчать нашу новую политическую структуру должностью президента». Поначалу-то он думал, что «будет работать над законами вместе с депутатами, глубже сознавать свою ответственность перед народными избранниками».
Михаил Горбачев
«Но, увы, буквально через несколько месяцев я убедился, что допустил ошибку. Исправно просидев на первой сессии Верховного Совета на председательском кресле, старательно вникая во все детали процедуры, регламента, работы комитетов и комиссий, понял, что просто невозможно физически сочетать непосредственное руководство парламентом с другими функциями». Еще бы, ведь это рутина, забирающая у человека чертову уйму времени.
Но кроме того, что парламентская работа рутинна, Михаил Сергеевич понял еще две важные вещи: во-первых, «что законодательная и исполнительная власти требуют разных подходов» (своевременное открытие), а во-вторых, что народу нужна достойная замена власти Политбюро и генсека («То, что этот авторитетный источник власти, который и почитали и которого страшились, как бы иссяк, сразу же отразилось на государственной дисциплине»). Ну что ж, это очень серьезные соображения, и, вы знаете, они вполне годятся для обоснования необходимости нового «Заезда а рай на комбайне», в результате которого наш герой становится уже президентом. Когда на Съезде обсуждалась кандидатура Горбачева на пост президента, калмыкский акын Давид Кугультинов, агитируя за нашего кандидата, очень точно сказал: «Михаил Сергеевич помнит еще, что такое штурвал комбайна». О, вещая душа поэта!
…Вместе с учреждением президентства в Конституцию была внесена поправка, фактически отменяющая руководящую роль партии (что до сих пор отдается болью в сердцах истинных коммунистов), но это как раз совсем не беда. Беда в том, что введение президентского поста не укрепило центральную власть, а напротив ослабило ее, дало новый толчок процессам дезинтеграции. В частности еще во время обсуждения горбачевского президентства Нарсултан Назарбаев недвусмысленно высказался за применение модели президентской власти в республиках. Михаил Сергеевич комментирует: «Иными словами, в республиках молниеносно уловили, что центральная власть укрепляется, и, не желая поступаться обретенной самостоятельностью, решили воспользоваться моментом, чтобы на всякий случай обезопасить себя». И в связи с этим называет Назарбаева «хитрым».
Ну какая уж тут хитрость. Естественное поведение политика, почувствовавшего солоноватый вкус власти на своих губах и боящегося, что его оторвут от артерии. Ведь все эти первые секретари компартий союзных республик еще на стадии подготовки политической реформы получили некоторые привилегии. Горбачеву нужна была их поддержка, и вот, чтобы ее получить, он заигрывал с ними и, в конце концов, сделал то, чего не было в КПСС никогда: первые секретари компартий стали входить в Политбюро по должности. То есть - автоматически повысились в ранге, формально выделились в особую группу и уже нацелились в президенты. С какой стати им уступать эти свои завоевания? Нет, не уступят.
А вот Михаил Сергеевич что-то стал сдавать, заигрался, недооценивает партнеров: «Не буду скрывать, в мои расчеты, конечно же, не входило создание президентских постов в союзных республиках. Это наполовину обесценивало все приобретения, которые мы связывали с повышением авторитета центральной власти. Соглашаясь дать Москве дополнительные прерогативы, республики тут же требовали «своей доли». Но делать было нечего. Попытка оспаривать разумность такого подхода могла лишь возбудить страсти и привести к тому, что изменения в Конституции не получили бы требуемого квалифицированного большинства».
То есть - наш герой так хотел стать президентом, что даже не подумал о последствиях этого карьерного шага для себя и для государства во главе которого стоял. Не учел того, что в ответ неизбежно последует эхо дезинтеграции. И даже после того, как ему объяснили, чем дело пахнет, не отступил. До него вообще как-то не доходило, что его детские игры в создание все новых должностей, которые он хотел заполнять собой, опасны, что безумные попытки продолжения карьеры за последней существующей в стране карьерной ступенькой может привести только к сверзанию в пропасть с вершины кончившейся карьерной лестницы.
Самое поразительное здесь все-таки то, что он вначале делал шаг на новую шаткую конструкцию и только потом начинал оглядываться: куда это он попал? Вы только послушайте этот плач: «Приняв правильное решение о введении института президентства, мы, по сути дела, остановились на этой начальной стадии, не продумали вопросы до конца. Ведь достаточно широкие права были и у Председателя Верховного Совета /…/. А плюсы президентской системы, и значительные, могли обнаружиться при условии создания соответствующего механизма. Здесь мы действительно заколебались, действовали непоследовательно». Понятно? Он сперва добился для себя должности президента, а потом уже стал думать, чем займется на этом посту. Будет, конечно, «искать свою роль».
Но тут особенно долго искать не пришлось. Еще до избрания Горбачева президентом СССР роль ему четко наметил Нарсултан Абишевич. Из вышеприведенных слов будущего президента Казахстана о президентской модели в республиках с неизбежностью рока вытекал раздрай, который вот-вот начнется. Задним умом Горбачев это понял прекрасно. Назвав мелкие причины неэффективности своего президентства Михаил Сергеевич переходит к главному: «И колебания со статусом правительства, и недоработки с судебной властью не идут, конечно, ни в какое сравнение с тем, что явилось главной причиной низкой эффективности президентской системы. Это, как я уже говорил, развернувшийся сразу же после принятия верховным Советом России Декларации независимости парад суверенитетов. За ним последовала так называемая война законов. /…/ Центральная власть кардинально подрывалась».
«Война законов» - это когда объявившие себя суверенными республики принимают свои законы в пику законам Союза и живут по ним. Прямая дорога к распаду страны. Значит, на очереди борьба за заключение нового Союзного договора, еще одна радикальная смена всей государственной структуры.
Гений карьеры: Борьба на два фронта
«Парад суверенитетов», как известно, открыла Россия. 30.05.90 Ельцин был избран председателем Верховного Совета РСФСР, а 12.06 была принята Декларация о суверенитете России. Отсюда все и пошло. Россия стала законодательно претендовать на Союзную собственность, что очень обеспокоило национальные республики, и все они наперегонки начали принимать свои декларации о суверенитете. Вот, собственно, и «парад суверенитетов». Конечно, необходимые предпосылки для этого «парада» создал Михаил Сергеевич, но - не без помощи Бориса Николаевича.
Горбачёв и Ельцин
Мы очень подробно разобрали первоначальный конфликт Ельцина и Горбачева. Из этого описания следует, что никто другой, как именно будущий президент России спровоцировал нашего героя на всякого рода агрессивные действия. Но вот эта история завершилась, просьба Бориса Николаевича освободить его от партийных должностей удовлетворена. Все, проехали и забыли. Однако вместо того, чтобы отправить смутьяна куда-нибудь в Новую Гвинею, где в жарком климате он через год обязательно бы спился и устраивал истерики уже только членам семьи (в узком смысле), Горбачев оставил будущего отца независимости России в столице.
Этого нельзя понять, если не предположить, что Горбачеву нужен был человек, с которым он мог бы в дальнейшем успешно конфликтовать. Мы ведь знаем, что у Михаила Сергеевича была потребность по делу и без дела запускать механизмы своих карьерных технологий, одной из которых была «Атака слабой позиции». Правда, в первые три года генсекства для этого не было никакой возможности. Горбачев был высшим партийным (а заодно и государственным) функционером, и все вокруг (даже недовольные его политикой) почтительно смотрели ему в рот. Тут не поконфликтуешь. Ведь отчитывание подчиненных - это никакая не «Атака». Вот и пришлось создавать достойного спаринг-партнера своими руками. Генсек выбрал Ельцина из-за того, что увидел в нем человека, который, мягко выражаясь, сможет доставить много волнений в будущем.
Сам Михаил Сергеевич объясняет дело иначе: «Не в моем характере расправляться с людьми, да это и противоречило бы духу отношений, которые я стремился внедрить в партию». Но такие наивные объяснения пренебрежения элементарными правилами «техники безопасности» годятся, разве что, для «Пионерской зорьки». Для нас же они - лишнее подтверждение того, что Горбачев склонен к играм, в которые играют люди. Мы уже знаем, что в отсутствие реального начальства Михаил Сергеевич назначил своим начальником народ в лице его представительных органов. В такой ситуации партия (от которой наш герой все же очень зависел) оказывалась «начальником в слабой позиции». И тут открывались прекрасные возможности для «Атак», которые он и стал с некоторых пор проводить. Но кроме того, создавая Ельцина как оппозиционера, Горбачев фактически создавал еще одного «начальника в слабой позиции». Вскоре после экзекуции, которую правоверные коммунисты учинили над ним, обиженный Ельцин станет знаменем так называемых демократических сил, и продвижение Горбачева на вновь создаваемые им посты будет в какой-то степени зависеть от них. С этими силами так или иначе придется конфликтовать на глазах у высшего органа государственной власти (Съезда) и от этих конфликтов будет зависеть виртуальная карьера Горбачева. Попеременно «Атакуя», то «слабую позицию» партийных консерваторов, то «слабую позицию» демократов, наш герой, лавируя, будет добиваться своих целей. Съезд будет совершать свои «Неожиданные назначения».
Даже Борис Николаевич сразу понял, к чему клонит Горбачев, оставляя его у себя под рукой. Понял по-своему примитивно, но все-таки… Вот что он написал в своей «Исповеди» еще в 89-м: «Мне часто задавали вопрос, да потом я и сам себя спрашивал, почему все же он решил не расправляться со мной окончательно. Вообще с политическими противниками у нас боролись всегда успешно. И можно было меня отправить на пенсию или послом в дальнюю страну. Горбачев оставил меня в Москве, дал сравнительно высокую должность, по сути оппозиционер остался рядом…
Мне кажется, если бы у Горбачева не было Ельцина, ему пришлось бы его выдумать. Несмотря на его в последнее время негативное отношение ко мне. Он понимал, что такой человек, острый, колючий, не дающий спокойно жить забюрокраченному партийному аппарату, - необходим, надо его держать рядышком, поблизости. В этом живом спектакле все роли распределены, как в хорошей пьесе. Лигачев - консерватор, отрицательный персонаж; Ельцин - забияка с левыми заскоками; и мудрый всепонимающий главный герой, сам Горбачев. Видимо, так ему все это виделось.
А кроме того, я думаю, он решил не отправлять меня на пенсию и не усылать послом куда подальше, боясь мощного общественного мнения».
Ну, во-первых, в 87-м никакого «общественного мнения» можно было еще не бояться. А во-вторых, роли в спектакле распределены как-то уж очень ходульно. Фокус в том, что ни Лигачев не был никаким консерватором, ни Горбачев - мудрым человеком. Что же касается Ельцина, то он, точно, был забиякой и игроком в «Алкоголика», но - вовсе не левым. Как и не правым. Он был просто гением психологической провокации. И вокруг него, почувствовав его разрушительную мощь, стали собираться деструктивные элементы, порожденные перестройкой. Одновременно подобная же кристаллизация началась в среде товарищей перестройкой обиженных, почуявших в ней свою гибель. Только собирались они не вокруг Лигачева. У них так и не появилось единого центра.
…К 91-му это все окончательно прояснилось. Вполне оформились две группировки, два «фланга», как говорит Горбачев, считающий, что сам он «занял центристскую позицию». Вот его анализ задним числом ситуации зимы 91-го: «Уже тогда оба эти фланга начали осуществлять свою далеко рассчитанную стратегию: один - развал Советского Союза, другой - восстановление сверхцентрализованного унитарного государства. В феврале, по позднейшему признанию С. Шушкевича, был разработан договор-«заготовка», который послужил основой документа, принятого через несколько месяцев в Беловежской пуще. И тогда же, в феврале, А.И. Тизяков начиняет сочинять проекты документов о введении чрезвычайного положения. Две группы заговорщиков вели подкоп под Кремль, стараясь опередить друг друга».
Таким образом, названы две инстанции, с которыми Горбачев конфликтует, «две группы заговорщиков», которые «вели подкоп» под него. И соответственно, налицо два процесса, два разных конфликта, две раздельных «Атаки слабой позиции». Конфликт с Ельциным к 91-му году превратился в конфликт с силами, которые вели Советский Союз к развалу (именно так понимает дело Михаил Сергеевич и так формулирует). Начальником «в сильной позиции», которому наш герой апеллирует в этом конфликте, оказывается весь Советский народ (уже даже не Съезд). Конфликтуя у него на глазах с радикал-демократами (всех национальностей, а Ельцин только их лицо и голос для россиян), ведущими к расчленению Союза, Горбачев берет курс на общенародный референдум в надежде на то, что народ поддержит и тем самым как бы повысит статус союзного президента.