Дневник К.С.Льюиса (три года назад обещанное)
Когда-то давно обещала выложить в ЖЖ перевод фрагментов из дневника Клайва Льюиса, который вел он после смерти своей супруги Джой. Фольклорный срок ожидания -- три года -- почти прошли, а значит, самое время отдавать обещанное .
Краткая история этого текста, отголоски которого звучат во всем известном фильме Shadowland, такова: сам Льюис публиковать дневниковые записи, конечно, не собирался, согласился издать их лишь по настоянию друзей, и только под пседдонимом. Впервые книга, автором которой значился Н.У.Клерк, вышла в 1961 г. в издательстве Faber & Faber. Русский перевод дневников , выполненный, если не ошибаюсь, в конце 60-х-начале 70-х годов Натальей Леонидовной Трауберг, некоторое время жил в самиздате, "прописывали" его, как сильнодействующее лекарство, а потом при загадочных обстоятельствах он бесследно исчез. Согласно одному из преданий, очередной читатель забыл его в электричке и одни утешались тем, что лекарство досталось тому, кому нужнее, а другие облегченно вздыхали: "Раз исчез, то и не нужен".
В 1996 году (было это в Кракове) ксерокопия оригинала попала к нынешнему переводчику. Вскоре оказалось, что, как и все спасательные книжки, пришла она вовремя. Понадобилось почти 10 лет, чтобы появился перевод, журнальный вариант которого впервые был опубликован в рижском альманахе "Христианос" ( XVI, 2007). Поскольку фрагменты довольно большие, выкладывать их буду по частям.
К. С. Льюис
Исследуя скорбь
Мне никогда не говорили, что скорбь так похожа на страх. Бояться, вроде бы, нечего, но все равно страшно. Та же мелкая дрожь в желудке, то же смятение, комок в горле… То и дело нервно сглатываю.
Иногда чувствуешь себя, как после небольшой попойки или легкого сотрясения. Словно кто-то протянул невидимую завесу между мной и миром. Трудно поддерживать разговор, вернее, трудно хотеть его поддерживать. Мне совсем не интересно, о чем говорят люди, но хочется, чтобы они были рядом. Особенно жутко в те часы, когда дома никого нет. Пусть приходят, но только пусть беседуют друг с другом, а не со мной.
А порой откуда-то изнутри неожиданно начинает подниматься увещевающее воркованье: "Мол, не стоит так сильно отчаиваться, жизнь больше любви, ты ведь бывал счастлив и до того, как встретил Е (Джой очень любила греческую античность, поэтому дома звалась Еленой. - Прим.пер.)... У тебя было много, как теперь принято говорить, возможностей... Ну, будь молодцом... В конце концов, люди и не с таким горем справляются»... Слышать этот лепет стыдно, хотя на мгновение кажется, будто в нем и впрямь что-то есть. Но тут же подкатывает горячечная память, и все «благоразумие» рассыпается в прах.
Другие, напротив, скорбят громко и бурно. Мадлен плачет. Я же предпочитаю молча умирать от горя. Во всяком случае, это честней и чище, чем плескаться в приторно-сладкой, липкой водице жалости к себе. И даже когда я сам предаюсь этому извращенному удовольствию, знаю, что оно уводит меня от Е. Поддайся на его приманку - и тут же на месте женщины окажется кукла. Но, слава Богу, память о ней так сильна (а она всегда будет так сильна?), что удерживает от этого соблазна.
С Е. никогда ничего подобного не случалось. Ее разум был гибким, быстрым и мощным, как леопард. Ослабить его не могла ни страсть, ни нежность, ни боль. Он безошибочно чуял малейшую пошлость.., один прыжок - и ты повержен еще до того, как понял, что же произошло. Сколько моих пузырей она проткнула! Я довольно быстро выучился не говорить ей ерунды, а если говорить, то лишь ради бесхитростного удовольствия - еще один обжигающий удар! -- быть осмеянным и остаться в дураках. Меньше всего глупостей я совершил, когда мы были вместе.
А еще - никто никогда не говорил мне, что скорбь так ленива. Если не считать работы - колесо должно вертеться, как всегда - малейшее усилие мне в тягость. Куда там писать, прочитать письмо - и то невмоготу. Даже побриться... Да и какое значение имеет сейчас, гладкие ли у меня щеки. Говорят, будто несчастному нужно хоть на время «забыться», то есть уйти от себя самого. Возможно, но лишь настолько, насколько тому, кто устал, как собака, нужно второе одеяло в холодную ночь - он, скорее, предпочтет лежать и мерзнуть, чем встанет, чтобы его достать. Легко понять, почему одинокие люди опускаются, становятся сначала неряшливыми, потом -- грязными и, наконец, отвратительными.
Кстати, а где Бог? Это один из самых тревожных симптомов. Когда вы счастливы, настолько счастливы, что не видите смысла к Нему взывать и уже готовы счесть Его заповеди досадной помехой или, наоборот, когда вы в ясному уме и доброй совести возносите Ему благодарения и хвалы, вас - так, по крайней мере, кажется, -- примут с распростертыми объятиями. Но стоит придти к Нему в отчаянии, когда помощи ждать неоткуда - и что же? Дверь захлопнулась перед носом. Вы слышите, как изнутри ее запирают на двойной засов, и все, тишина. Убирайся восвояси. Ждать бессмысленно - тишина становится только убийственней. В окнах темно. Дома никого нет. Да и был ли там кто-нибудь? Когда-то вы думали, нет, наверняка знали, что дом обитаем, а сейчас... Что все это значит? Почему Он лезет со своими заповедями, когда мы счастливы, и явно не спешит помочь в беде?
Сегодня вечером я попробовал поговорить об этом с К. Он напомнил, что похоже было и со Христом. «...зачем Ты меня оставил?» Да, я знаю. Но разве от этого легче понять?
Нет, мне не угрожает (по крайней мере, я так думаю) потеря веры. Куда ужасней поверить в «жестокую правду» о Нем. Подумать: «теперь я знаю, что Бога нет», не так страшно, как сказать себе: «теперь я знаю, каков Он на самом деле, и больше не буду обманываться на этот счет»
...Конечно, легко сказать: Бог отсутствует именно тогда, когда Он больше всего нужен просто потому, что этот «персонаж» отсутствует вообше, то есть Его не существует. Но почему же в таком случае, Он всегда оказывается рядом когда, скажем прямо, Его не звали?
Сегодня вечером я попробовал поговорить об этом с К. Он напомнил, что похоже было и со Христом. «...зачем Ты меня оставил?» Да, я знаю. Но разве от этого легче понять?
Нет, мне не угрожает (по крайней мере, я так думаю) потеря веры. Куда ужасней поверить в «жестокую правду» о Нем. Подумать: «теперь я знаю, что Бога нет», не так страшно, как сказать себе: «теперь я знаю, каков Он на самом деле, и больше не буду обманываться на этот счет».
style="margin-right:52.45pt">Впрочем, женитьба открыла мне одну истину: это неправда, будто религию придумали для утоления подсознательных ненасытных желаний, и она заменяет нам секс. В течение этих нескольких лет мы упивались любовью, такой разной - возвышенной и дурашливой, романтичной и вполне земной; иногда тревожной, словно грозовые раскаты, а порой тихой и уютной, как домашние тапочки. Каждое движение души было услышано, каждый изгиб тела -- обласкан. Так что если Бог и впрямь оказался бы всего лишь «суррогатом страсти», мы довольно скоро должны были потерять к Нему всякий интерес. Кому нужен суррогат, если можно «пить из источника»? Но все оказалось иначе. Мы оба знали: нам нужно что-то еще, помимо друг друга, - это было совершенно иное «что-то» и совсем иная жажда... Если любящие обладают друг другом, это вовсе не значит, что им больше не нужно читать, или есть - или дышать.
Краткая история этого текста, отголоски которого звучат во всем известном фильме Shadowland, такова: сам Льюис публиковать дневниковые записи, конечно, не собирался, согласился издать их лишь по настоянию друзей, и только под пседдонимом. Впервые книга, автором которой значился Н.У.Клерк, вышла в 1961 г. в издательстве Faber & Faber. Русский перевод дневников , выполненный, если не ошибаюсь, в конце 60-х-начале 70-х годов Натальей Леонидовной Трауберг, некоторое время жил в самиздате, "прописывали" его, как сильнодействующее лекарство, а потом при загадочных обстоятельствах он бесследно исчез. Согласно одному из преданий, очередной читатель забыл его в электричке и одни утешались тем, что лекарство досталось тому, кому нужнее, а другие облегченно вздыхали: "Раз исчез, то и не нужен".
В 1996 году (было это в Кракове) ксерокопия оригинала попала к нынешнему переводчику. Вскоре оказалось, что, как и все спасательные книжки, пришла она вовремя. Понадобилось почти 10 лет, чтобы появился перевод, журнальный вариант которого впервые был опубликован в рижском альманахе "Христианос" ( XVI, 2007). Поскольку фрагменты довольно большие, выкладывать их буду по частям.
К. С. Льюис
Исследуя скорбь
Мне никогда не говорили, что скорбь так похожа на страх. Бояться, вроде бы, нечего, но все равно страшно. Та же мелкая дрожь в желудке, то же смятение, комок в горле… То и дело нервно сглатываю.
Иногда чувствуешь себя, как после небольшой попойки или легкого сотрясения. Словно кто-то протянул невидимую завесу между мной и миром. Трудно поддерживать разговор, вернее, трудно хотеть его поддерживать. Мне совсем не интересно, о чем говорят люди, но хочется, чтобы они были рядом. Особенно жутко в те часы, когда дома никого нет. Пусть приходят, но только пусть беседуют друг с другом, а не со мной.
А порой откуда-то изнутри неожиданно начинает подниматься увещевающее воркованье: "Мол, не стоит так сильно отчаиваться, жизнь больше любви, ты ведь бывал счастлив и до того, как встретил Е (Джой очень любила греческую античность, поэтому дома звалась Еленой. - Прим.пер.)... У тебя было много, как теперь принято говорить, возможностей... Ну, будь молодцом... В конце концов, люди и не с таким горем справляются»... Слышать этот лепет стыдно, хотя на мгновение кажется, будто в нем и впрямь что-то есть. Но тут же подкатывает горячечная память, и все «благоразумие» рассыпается в прах.
Другие, напротив, скорбят громко и бурно. Мадлен плачет. Я же предпочитаю молча умирать от горя. Во всяком случае, это честней и чище, чем плескаться в приторно-сладкой, липкой водице жалости к себе. И даже когда я сам предаюсь этому извращенному удовольствию, знаю, что оно уводит меня от Е. Поддайся на его приманку - и тут же на месте женщины окажется кукла. Но, слава Богу, память о ней так сильна (а она всегда будет так сильна?), что удерживает от этого соблазна.
С Е. никогда ничего подобного не случалось. Ее разум был гибким, быстрым и мощным, как леопард. Ослабить его не могла ни страсть, ни нежность, ни боль. Он безошибочно чуял малейшую пошлость.., один прыжок - и ты повержен еще до того, как понял, что же произошло. Сколько моих пузырей она проткнула! Я довольно быстро выучился не говорить ей ерунды, а если говорить, то лишь ради бесхитростного удовольствия - еще один обжигающий удар! -- быть осмеянным и остаться в дураках. Меньше всего глупостей я совершил, когда мы были вместе.
А еще - никто никогда не говорил мне, что скорбь так ленива. Если не считать работы - колесо должно вертеться, как всегда - малейшее усилие мне в тягость. Куда там писать, прочитать письмо - и то невмоготу. Даже побриться... Да и какое значение имеет сейчас, гладкие ли у меня щеки. Говорят, будто несчастному нужно хоть на время «забыться», то есть уйти от себя самого. Возможно, но лишь настолько, насколько тому, кто устал, как собака, нужно второе одеяло в холодную ночь - он, скорее, предпочтет лежать и мерзнуть, чем встанет, чтобы его достать. Легко понять, почему одинокие люди опускаются, становятся сначала неряшливыми, потом -- грязными и, наконец, отвратительными.
Кстати, а где Бог? Это один из самых тревожных симптомов. Когда вы счастливы, настолько счастливы, что не видите смысла к Нему взывать и уже готовы счесть Его заповеди досадной помехой или, наоборот, когда вы в ясному уме и доброй совести возносите Ему благодарения и хвалы, вас - так, по крайней мере, кажется, -- примут с распростертыми объятиями. Но стоит придти к Нему в отчаянии, когда помощи ждать неоткуда - и что же? Дверь захлопнулась перед носом. Вы слышите, как изнутри ее запирают на двойной засов, и все, тишина. Убирайся восвояси. Ждать бессмысленно - тишина становится только убийственней. В окнах темно. Дома никого нет. Да и был ли там кто-нибудь? Когда-то вы думали, нет, наверняка знали, что дом обитаем, а сейчас... Что все это значит? Почему Он лезет со своими заповедями, когда мы счастливы, и явно не спешит помочь в беде?
Сегодня вечером я попробовал поговорить об этом с К. Он напомнил, что похоже было и со Христом. «...зачем Ты меня оставил?» Да, я знаю. Но разве от этого легче понять?
Нет, мне не угрожает (по крайней мере, я так думаю) потеря веры. Куда ужасней поверить в «жестокую правду» о Нем. Подумать: «теперь я знаю, что Бога нет», не так страшно, как сказать себе: «теперь я знаю, каков Он на самом деле, и больше не буду обманываться на этот счет»
...Конечно, легко сказать: Бог отсутствует именно тогда, когда Он больше всего нужен просто потому, что этот «персонаж» отсутствует вообше, то есть Его не существует. Но почему же в таком случае, Он всегда оказывается рядом когда, скажем прямо, Его не звали?
Сегодня вечером я попробовал поговорить об этом с К. Он напомнил, что похоже было и со Христом. «...зачем Ты меня оставил?» Да, я знаю. Но разве от этого легче понять?
Нет, мне не угрожает (по крайней мере, я так думаю) потеря веры. Куда ужасней поверить в «жестокую правду» о Нем. Подумать: «теперь я знаю, что Бога нет», не так страшно, как сказать себе: «теперь я знаю, каков Он на самом деле, и больше не буду обманываться на этот счет».
style="margin-right:52.45pt">Впрочем, женитьба открыла мне одну истину: это неправда, будто религию придумали для утоления подсознательных ненасытных желаний, и она заменяет нам секс. В течение этих нескольких лет мы упивались любовью, такой разной - возвышенной и дурашливой, романтичной и вполне земной; иногда тревожной, словно грозовые раскаты, а порой тихой и уютной, как домашние тапочки. Каждое движение души было услышано, каждый изгиб тела -- обласкан. Так что если Бог и впрямь оказался бы всего лишь «суррогатом страсти», мы довольно скоро должны были потерять к Нему всякий интерес. Кому нужен суррогат, если можно «пить из источника»? Но все оказалось иначе. Мы оба знали: нам нужно что-то еще, помимо друг друга, - это было совершенно иное «что-то» и совсем иная жажда... Если любящие обладают друг другом, это вовсе не значит, что им больше не нужно читать, или есть - или дышать.