Принцесса на подиуме. Натали Палей. Часть 6
Начало см. : http://eho-2013.livejournal.com/434619.html
http://eho-2013.livejournal.com/435694.html
http://eho-2013.livejournal.com/435850.html
http://eho-2013.livejournal.com/438027.html
http://eho-2013.livejournal.com/439374.html
Николай II, находясь под арестом, чистит снег в парке Царского Села
Семья императора с марта 1917 года находилась под арестом. Родственники могли лишь издали увидеть Николая, который под надзором охраны колол лед и расчищал снег в дворцовом парке. Это зрелище привлекало множество зевак, преимущественно - из низших слоев, которые, собравшись у ограды, с удовольствием глумились над низвергнутым царем.
Ни Павел Александрович, ни его дети не находили в себе сил наблюдать такие картины. Только Ольга Валериановна выбиралась иногда взглянуть на императора, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, и возвращалась домой в слезах от увиденного. Больше всего ранила жестокость простых людей к лишившемуся могущества монарху. Царя рассматривали как редкостное животное в клетке зоосада и говорили о нем так, словно он и вправду был зверем, неспособным понять человеческую речь...
Каждый день приносил новые перемены к худшему. Семья Павла Александровича оказывалась все в большей изоляции - многие прежние друзья избегали общения с великими князьями, это могло быть небезопасным. Те, кто рисковал посетить дом Павла Александровича, старались сделать это тайно - например, французский посол Морис Палеолог и тот нанес прощальный визит в обстановке строжайшей тайны. Великий князь не хотел ставить людей в неловкое положение и сам стал избегать встреч с людьми.
Дети императора во время работы на огороде под арестом в Царском Селе
Надвигающийся ужас заставил еще больше ценить семейные связи, любовь и преданность. Мария никогда не была столь близка с отцом - судьба подарила им несколько месяцев полного единения перед окончательным крахом. Она очень привязалась к своим сводным сестрам и брату. Но если в общении с девочками Мария чувствовала большую разницу в возрасте, то с братом Владимиром у нее завязалась необыкновенная дружба.
Владимир Палей был интеллектуально развит и богато одарен. Он рисовал, музицировал и писал стихи. В 1917 году Володя работал необыкновенно много, причем стихи из-под его пера, вернее, из-под клавиш его машинки, выходили в столь совершенном виде, что уже не требовали дальнейших переработок и исправлений. Марии даже казалось, что он пишет слишком много, что не нужно так торопиться выплеснуть то, что копится на душе.
- Я должен писать, - говорил брат в ответ на ее советы. - Когда мне исполнится двадцать один год, я больше не буду писать. Все, что есть во мне, я должен выразить сейчас; потом будет слишком поздно...
Юный поэт оказался прав - "потом" для него уже не было...
Николай II с семьей и приближенными работает на огороде под арестом в Царском Селе
Как ни странно, именно в это сложное время Марии довелось встретить настоящую любовь. Среди друзей брата Володи в доме появлялся Алек Путятин, сын князя Михаила Сргеевича Путятина, дворцового коменданта Царского Села. С Алеком иногда приходил его старший брат, молодой князь Сергей Путятин, который служил в Четвертом снайперском полку.
Блестящий аристократ, он, в отличие от многих, не избегал опасности, успел повоевать, имел два фронтовых ранения и награды за героизм в бою. Марии сперва показалось даже немного странным, что этот мужественный офицер - тот самый Сережа Путятин, которого она знала с детства... Во время войны они встречались не так уж часто - Сергей пропадал на фронте, она - в псковском госпитале, их редкие отпуска не совпадали. И все же однажды, на Святки, они одновременно оказались в Царском Селе и более того - в одних санях во время праздничного ночного катанья... С этого дня у молодых людей начался, по словам Марии, "легкий, необременительный роман", насколько можно считать романом заочные отношения разделенных войной влюбленных.
Князь Сергей Путятин в 1914 году
Прошло несколько месяцев, и Мария с Сергеем встретились в Царском Селе, где оба оказались на положении беженцев. Она вынужденно оставила свой госпиталь, он столь же вынужденно - свой полк, где из-за придворной службы отца ему постоянно угрожали расправой.
"Наши отношения наладились, взаимная робость исчезла, и мы увлеклись друг другом, - рассказывала великая княгиня. - В глубине моего сердца зашевелились чувства, которых я никогда прежде не испытывала. Вокруг нас все рушилось, мы жили в неизвестности и страхе, но молодость и умственная энергия брали свое. На нас действовала весна, наполняя наши души новой радостью. Нам хотелось счастья... Так на руинах нашего старого мира мы рискнули попытать счастья, начать новую жизнь. Я полностью отдалась незнакомому новому чувству настоящей влюбленности."
И судьба была милостива к влюбленным. "Мы находились в постоянной опасности, - говорила Мария, - и в конце концов начали делать вид, будто ее вовсе не существует. В противном случае жизнь стала бы невыносимой, а ведь мы должны были как-то жить".
Отец понимал, что положение семьи может измениться в любой момент, и он не в силах будет защитить детей от самой страшной судьбы. Хотелось бы, чтобы у старшей дочери была еще какая-нибудь защита и опора, например, любящий муж. В семействе Романовых браки великих князей с обычными дворянами, даже аристократами, имеющими княжеский титул, считались с ХVIII века мезальянсом - особам императорской крови полагалось искать себе пару в царствующих домах других стран. Но династический союз, заключенный с принцем Вильгельмом, не принес Марии счастья, а принципы и предрассудки императорского дома исчезали на глазах вместе с империей...
Павел Александрович
- Никто не знает, что с нами будет, - сказал однажды Павел Александрович дочери. - Может быть, нам придется расстаться, может быть, нас разлучат силой. (Мария прекрасно поняла, что отец говорит о своем возможном аресте. Но о том, что через несколько месяцев не только мужчин из дома Романовых, но и женщин, и детей будут подвергать методичному уничтожению, так что спастись удастся единицам, и каждое спасение будет сродни чуду, в те дни еще никто не догадывался.) Я стар; Дмитрий далеко. Ты должна найти хорошего человека и выйти за него замуж; тогда я буду за тебя спокоен.
Великий князь знал, что дочь уже нашла такого человека и поэтому тут же добавил:
- Если тебе нравится Путятин, выходи за него замуж.
С благословения отца Мария обручилась с князем Сергеем. Жених и невеста решили не тянуть со свадьбой и сыграть ее в самое ближайшее время. Обстоятельства, которые могли измениться буквально каждый час, подталкивали их.
А тем временем Николая с семьей отправили из Царского Села в ссылку в Тобольск. "Их отъезд сопровождался таким же унижением, как и жизнь под арестом. Накануне вечером им велели собраться, и они, одетые, прождали почти всю ночь. Их отъезд произвел на нас тяжелое впечатление, но мы даже не предполагали, какой трагедией окончится эта ссылка", - вспоминала Мария.
Перед свадьбой она переехала в Петроград, чтобы завершить приготовления, но, естественно, продолжала часто бывать у отца в Царском Селе. Однажды она вместе с женихом была приглашена Павлом Александровичем к семейному обеду. Шел проливной ливень и молодые люди взяли извозчика, чтобы добраться от вокзала до дома. Однако дворец отца встретил их неприветливо - огромные резные ворота, обычно широко распахнутые, были заперты, а вокруг бродили часовые, не желавшие отвечать ни на какие вопросы. Дом казался необитаемым...
Мария, потеряв голову от страха, кинулась наводить справки. Сергей Путятин знал командира полка, к которому были приписаны солдаты охраны (номер части на их погонах рассмотреть все же удалось), но полученные сведения были неутешительны - Павел Александрович вместе с семьей, включая несовершеннолетних детей, находится под домашним арестом по приказу Керенского. Связь с внешним миром для великокняжеского семейства запрещена... Похоже, повторялся сценарий, уже использованный с императорским семейством. Мария приняла отчаянное решение - обратиться непосредственно к Керенскому и просить его за отца.
Александр Керенский
Она добилась приема у Керенского в Зимнем дворце, где он обосновался в кабинете ее деда, и сидел, развалясь, в царском кресле. Ничего, кроме издевательств, ей добиться не удалось. Для Марии чрезвычайно тяжелым было само сознание, что она унижалась перед недостойным человеком - воспитание не позволяло терять достоинство в любых обстоятельствах.
"Мои усилия оказались тщетными. Я ничего не добилась своим визитом. Помимо огорчения из-за неудачи я испытывала глубокое унижение. Я не нашла подходящих слов, я умоляла, заикалась и потеряла голову в присутствии Керенского, я не только подвела отца, но еще и выставила себя посмешищем в глазах этого господина!", - горько сетовала она всю свою жизнь.
Что ж, великая княгиня давно научилась не сгибаться под ударами судьбы - возвращаясь после неудачной миссии домой, она успела придумать иной план. Нужно было искать "обходных путей"...
Через знакомых она сумела установить неформальный контакт с помощником Керенского Кузьминым, который, как бывший политический ссыльный, пользовался большим авторитетом в революционном Петрограде. Это был человек, открытый для общения с другими людьми, невзирая на классовую и социальную принадлежность, и неравнодушный к просьбам тех, кому приходилось трудно... Пустив в ход все свое обаяние, ум и умение убеждать, Мария через Кузьмина добилась смягчения участи своих близких. Хотя к свадьбе дочери Павла Александровича так и не освободили, все же позже охрана у его дома была снята.
Между тем "Корниловский мятеж" (мятеж ли?.. многие ныне оспаривают это расхожее название, закрепившееся в исторической литературе) потерпел крах. Надежды тех, кто видел в генерале Корнилове спасителя отечества, не оправдались.
"Дерзкая вылазка генерала была последней акцией подобного рода, а потом наше отечество погрузилось в кромешную тьму и хаос. (...) Корниловский заговор не имел целью восстановление монархии, но мы все надеялись на его успех. Нам казалось, что он может спасти Россию от анархии, тогда, возможно, и мы перестанем бояться за свои жизни", - говорила великая княгиня.
Как раз в те дни, когда Корнилов стоял у ворот Петрограда и с часу на час ожидали начала уличных боев, великая княгиня венчалась в Павловске со своим женихом.
Лавр Корнилов
В Павловске корниловский заговор породил те же беспорядки, что и в Петрограде, гарнизон снова бунтовал, и свадебная церемония могла невольно оказаться в эпицентре боевых действий. Венчание в силу обстоятельств было более чем скромным. Присутствовало всего несколько человек из числа еще не арестованных новой властью родственников и друзей новобрачных. Все нервно прислушивались к тому, что происходит за церковными стенами - отзвуки орудийной канонады долетали даже до дворцовой часовни, в которой проходило венчание.
Но Марию ждал подарок, в любом случае способный принести радость, - друзьям удалось выхлопотать для новобрачных разрешение на встречу с Павлом Александровичем и его близкими, все еще пребывавшими под арестом. И молодые прямо после венчания направились в окруженный кольцом часовых дом отца получить его благословение.
Керенского презирали. Большевистского переворота ожидали каждую минуту. Однако покидать Россию по-прежнему никто из Романовых не спешил. Никто был не силах оценить грозившую опасность и размах террора в послереволюционной России. Мария Павловна признавалась потом, что ее близкие пребывали в радужных иллюзиях - большевики сметут ненавистный режим Керенского, опротивевшего всем своими пустыми речами и страстью к роскоши, но сами власть удержать не сумеют более двух-трех месяцев. А их временная победа неизбежно вызовет в стране мощную реакцию очищения...
В октябре Мария с мужем собралась в Москву - повидать тетю Эллу, которая еще не познакомилась с новым избранником племянницы и не благословила их брак, и к тому же следовало забрать драгоценности, хранящиеся в сейфе одного из московских банков. Отныне казалось безопаснее хранить их дома, в тайниках, ведь эти украшения были последними остатками некогда несметного состояния великих князей, и на разумное использование фамильных ценностей Мария возлагала большие надежды...
В Москве молодые, остановившись в дом князей Юсуповых, наносили визиты, встречались с друзьями, а когда наконец выбрались в банк, оказались в гуще уличных боев и едва не погибли - в городе началось выступление большевиков. Им чудом удалось спастись и вернутся в Петроград.
Похороны жерт уличных боев в Москве, ноябрь 1917 года
В Петрограде Марию с мужем встретили словно два привидения, вернувшиеся из мира иного - все знали, что они попали в Москву в самый разгар боев, и уже не чаяли увидеть их живыми... Пригородные поезда между Петроградом и Царским Селом были отменены. А Мария непременно должна была дать отцу знать, что с ней все относительно благополучно, по крайней мере, и она, и Сергей уцелели... Пришлось просить о помощи ординарца Сергея Путятина, еще хранившего верность своему командиру. Он отсутствовал целый день. В прежние времена добраться до Царского Села можно было за час, но в разгар революции это было непредсказуемо долгое путешествие. Вернувшись, он невозмутимо заявил Марии Павловне:
- Должен сообщить, что все в порядке и что великого князя два дня назад увезли в Смольный.
Мария оцепенела от ужаса. Теперь-то с отцом могло случиться все, что угодно. По слухам, его собирались заточить в Петропавловской крепости. Семья вновь начала хлопотать об освобождении Павла Александровича, для чего Ольга Валериановна с детьми приехала из Царского Села в Петроград. Княгиня Палей лично отправилась в Петроградский Совет и не уходила оттуда, пока не добилась отмены приговора.
При существовавшем в те дни условном восприятии закона человека могли с равным успехом расстрелять, заточить, либо выпустить на волю, исходя из личного понимания революционной целесообразности каким-нибудь самым незначительным комиссаром... Павла Александровича отпустили "условно", то есть, с условием не покидать Петрограда и в любой момент и по первому зову предстать перед новой властью... Это, тем не менее, отчасти успокоило семью - само по себе освобождение из-под ареста вселяло оптимизм касательно будущего. Но у Марии и так было много волнений и страхов, совершенно нежелательных - вернувшись из Москвы, она поняла, что ждет ребенка. Конечно, революция и начинающаяся гражданская война были совершенно неподходящим временем для материнства, но природа и сама жизнь брали свое, не замечая политической ситуации, опасностей и риска...
Мир вокруг становился все более страшным и тревожным. Каждый день издавались новые декреты большевистского правительства, перечеркивающие прошлую жизнь. Произвол набирал обороты. Дом отца в Царском Селе несколько раз обыскивали, отбирая у хозяев все, что считали нужным. Обнаружив в подвале огромный винный погреб, местный Совет решил заняться его уничтожением. Надо сказать, что Павел Александрович помимо собственных запасов унаследовал коллекцию редких вин своего брата Алексея Александровича, в которой содержались поистине редкие и баснословно дорогие вина со всего мира.
Всю ночь представители победившего класса выносили из подвала и разбивали бутылки и бочки с изысканными винами. Вино рекой текло по грязным осенним улицам, воздух был пропитан алкогольными испарениями. Сбежалась вся городская голытьба и, не обращая никакого внимания на угрозы членов Совета, принялась кружками и котелками вычерпывать мутные винные ручьи. Иные ложились прямо на тротуар и пили бегущую вдоль бордюрного камня жидкость, опустив в нее лицо. Кто-то насыпал в ведра рыхлый ноябрьский снег, густо пропитавшийся вином...
В доме, во дворе, за воротами, на соседних улицах звучали пьяные крики и грязная брань. Пьяны были все - и члены Совета, крушившие княжеские винные запасы, и окружавшая их разнокалиберная толпа, пытавшаяся отнять заветные бутылки. Дело переросло во всеобщую свалку...
Семья великого князя боялась насилия со стороны обезумевших от алкоголя людей и всю ночь не смыкала глаз. Ольга Валериановна едва не умерла от страха за дочерей - две девочки-подростка, да еще кузины императора, могли стать "законной добычей" на пьяной оргии. Да и всю семью в винном угаре "победители" могли поставить к стенке. Но обошлось... По мнению Марии Павловны, "в тот раз толпа была слишком пьяна, чтобы убивать".
Молодая семья перебралась из дворца Дмитрия Павловича в скромную квартирку на Сергиевской улице, и Мария вздохнула с облегчением: теперь их жизнь стала скромной и уже не казалась такой вызывающей новым хозяевам города. Добыть продукты теперь можно было только по карточкам, да и то - плохого качества; в городе процветала спекуляция; Марии Павловне нередко приходилось ломать голову, где же достать хоть немного еды... Вскоре к ним переехали старшие князья Путятины, родители Сергея, вынужденные оставить свой дом. Жить одним домом было практичнее, к тому же свекровь взяла на себя заботы о хозяйстве, освободив беременную Марию от этой нелегкой ноши. Хозяйство можно было называть "хозяйством" лишь с большой натяжкой - это более походило на суровую борьбу за выживание.
С начала зимы семья почти не ела мяса, лишь изредка удавалось достать немного конины. Белый хлеб можно было купить только за бешеные деньги у спекулянтов, причем продажа его считалась незаконной, и не только продавцам, но и покупателям грозили репрессии в случае облавы. А в черный хлеб, который выдавался по карточкам, добавляли сперва отруби, потом - опилки, потом - вообще Бог знает что, меньше всего напоминавшее пищевой продукт; хлеб был не просто невкусным, но и вредным для здоровья. Сахар исчез, приходилось пользоваться химическим сахарином сомнительного качества, им нередко травились...
Недостаток сладкого Мария Павловна переживала особенно остро, хотя прежде не была сластеной. Беременность требовала особого рациона, и голод причинял будущей матери настоящие страдания...
С наступлением холодов жители Петрограда почувствовали и резкую нехватку топлива. Путятины с трудом наскребали дрова, чтобы протапливать только одну комнату, куда к теплой печурке собирались все домашние. Ноги Марии Павловны, отмороженные во время войны, когда она занималась эвакуацией раненых, оказались очень чувствительными к холоду, опухали, покрывались язвами. Тесную кожаную обувь надеть на больные ноги было невозможно, и даже на улицу зимой Марии приходилось выходить в растоптанных войлочных тапках большого размера.
Частные банки после революции национализировали, и последние вклады семьи были конфискованы. Денег не осталось совсем.
Правда, старым князьям удалось, проявив изобретательность, забрать из сейфа московского банка драгоценности Марии перед самым началом конфискации. Свекровь, будучи дамой зрелой и более опытной в житейском отношении, понимала, что бриллианты могут спасти жизнь членам семьи и еще неродившемуся внуку, и относилась к драгоценностям невестки бережно. Она сшила себе специальную тужурку, которую буквально "нафаршировала" украшениями, и постоянно носила ее под одеждой.
Моисей Соломонович Урицкий
В середине марта 1918 года Урицкий, возглавлявший петроградскую ЧК, издал указ, обязывающий всех мужчин, принадлежащих к дому Романовых, пройти обязательную регистрацию.
Никто еще не догадывался, с какой целью новая власть придумала эту акцию, но Ольга Валериановна, боявшаяся за мужа, лично явилась в ЧК со справкой, что "бывший великий князь" Павел Александрович тяжело болен и на регистрацию явиться не может.
Остальные родственники, находившиеся в тот момент в Петрограде, и даже Володя Палей отправились в ЧК "регистрироваться". Их тут же арестовали. Несчастная Ольга Валериановна, проклиная себя за то, что не разгадала опасности и отпустила Володю, снова кинулась обивать пороги важных комиссаров, добиваясь освобождения сына. "Ведь он - не Романов, его фамилия Палей", - объясняла она. Урицкий самолично вызвал Владимира на допрос и потребовал, чтобы тот раз и навсегда публично отрекся от всех Романовых, включая собственного отца. Володя отказался, и это предрешило его участь...
Через две недели он вместе с другими Романовыми: великим князем Сергеем Михайловичем и тремя молодыми Константиновичами - Иоанном, Константином и Игорем - был отправлен в ссылку. Первоначально местом ссылки назначили Вятку, но в конце апреля ссыльных Романовых перевели в Екатеринбург, потом в Алапаевск...
В Алапаевске к арестантам присоединилась Елизавета Федоровна, тетя Элла, которую арестовали в Москве в Марфо-Мариинской обители на Пасху. Когда ее уводили, сестры обители залились слезами. "Не плачьте, на том свете увидимся", - сказала им Елизавета.
Владимир Палей
Владимир Палей и под арестом продолжал писать стихи. Теперь они наполнились не просто лирической тоской юного поэта-романтика, а конкретным и страшным содержанием:
Немая ночь жутка. Мгновения ползут.
Не спится узнику... Душа полна страданья;
Далеких, милых, прожитых минут
Нахлынули в нее воспоминанья...
Все время за окном проходит часовой,
Не просто человек, другого стерегущий,
Нет, - кровный враг, латыш угрюмый и тупой,
Холодной злобой к узнику дышащий...
За что? За что? Мысль рвется из души.
Вся эта пытка нравственных страданий,
Телесных ежечасных ожиданий
Убийств, грозящих каждый миг в тиши...
Мысль узника в мольбе уносится высоко...
То, что гнетет кругом, так мрачно и так низко...
Родные, близкие так жутко далеко,
А недруги так жутко близко.
"Угрюмый латыш", о котором пишет Володя Палей, - конвоир из числа латышских стрелков, "гвардейцев революции".
Три добровольческие дивизии латышских стрелков, сформированные в 1914 году, воевали в составе русской армии и наводили ужас на немцев на фронте. В 1917 году стрелки не могли вернуться в занятую немцами Латвию и остались в России, безоговорочно приняв новую власть. Вскоре латышские стрелки стали опорой большевистского режима, "ленинской гвардией", охранявшей большевистское правительство и выполнявшей сложные конфиденциальные поручения большевиков и лично Ленина.
Роль латышей в истории послереволюционной России была мрачной - многие события могли бы развиваться иначе, многие люди остались бы в живых, если бы не исполнительность и жестокость латышских стрелков... Правда, преданность большевистскому режиму не спасла их самих - большинство латышских стрелков, участвовавших в революции, не смогло пережить роковой 1937 год...
Продолжение следует.
http://eho-2013.livejournal.com/435694.html
http://eho-2013.livejournal.com/435850.html
http://eho-2013.livejournal.com/438027.html
http://eho-2013.livejournal.com/439374.html
Николай II, находясь под арестом, чистит снег в парке Царского Села
Семья императора с марта 1917 года находилась под арестом. Родственники могли лишь издали увидеть Николая, который под надзором охраны колол лед и расчищал снег в дворцовом парке. Это зрелище привлекало множество зевак, преимущественно - из низших слоев, которые, собравшись у ограды, с удовольствием глумились над низвергнутым царем.
Ни Павел Александрович, ни его дети не находили в себе сил наблюдать такие картины. Только Ольга Валериановна выбиралась иногда взглянуть на императора, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, и возвращалась домой в слезах от увиденного. Больше всего ранила жестокость простых людей к лишившемуся могущества монарху. Царя рассматривали как редкостное животное в клетке зоосада и говорили о нем так, словно он и вправду был зверем, неспособным понять человеческую речь...
Каждый день приносил новые перемены к худшему. Семья Павла Александровича оказывалась все в большей изоляции - многие прежние друзья избегали общения с великими князьями, это могло быть небезопасным. Те, кто рисковал посетить дом Павла Александровича, старались сделать это тайно - например, французский посол Морис Палеолог и тот нанес прощальный визит в обстановке строжайшей тайны. Великий князь не хотел ставить людей в неловкое положение и сам стал избегать встреч с людьми.
Дети императора во время работы на огороде под арестом в Царском Селе
Надвигающийся ужас заставил еще больше ценить семейные связи, любовь и преданность. Мария никогда не была столь близка с отцом - судьба подарила им несколько месяцев полного единения перед окончательным крахом. Она очень привязалась к своим сводным сестрам и брату. Но если в общении с девочками Мария чувствовала большую разницу в возрасте, то с братом Владимиром у нее завязалась необыкновенная дружба.
Владимир Палей был интеллектуально развит и богато одарен. Он рисовал, музицировал и писал стихи. В 1917 году Володя работал необыкновенно много, причем стихи из-под его пера, вернее, из-под клавиш его машинки, выходили в столь совершенном виде, что уже не требовали дальнейших переработок и исправлений. Марии даже казалось, что он пишет слишком много, что не нужно так торопиться выплеснуть то, что копится на душе.
- Я должен писать, - говорил брат в ответ на ее советы. - Когда мне исполнится двадцать один год, я больше не буду писать. Все, что есть во мне, я должен выразить сейчас; потом будет слишком поздно...
Юный поэт оказался прав - "потом" для него уже не было...
Николай II с семьей и приближенными работает на огороде под арестом в Царском Селе
Как ни странно, именно в это сложное время Марии довелось встретить настоящую любовь. Среди друзей брата Володи в доме появлялся Алек Путятин, сын князя Михаила Сргеевича Путятина, дворцового коменданта Царского Села. С Алеком иногда приходил его старший брат, молодой князь Сергей Путятин, который служил в Четвертом снайперском полку.
Блестящий аристократ, он, в отличие от многих, не избегал опасности, успел повоевать, имел два фронтовых ранения и награды за героизм в бою. Марии сперва показалось даже немного странным, что этот мужественный офицер - тот самый Сережа Путятин, которого она знала с детства... Во время войны они встречались не так уж часто - Сергей пропадал на фронте, она - в псковском госпитале, их редкие отпуска не совпадали. И все же однажды, на Святки, они одновременно оказались в Царском Селе и более того - в одних санях во время праздничного ночного катанья... С этого дня у молодых людей начался, по словам Марии, "легкий, необременительный роман", насколько можно считать романом заочные отношения разделенных войной влюбленных.
Князь Сергей Путятин в 1914 году
Прошло несколько месяцев, и Мария с Сергеем встретились в Царском Селе, где оба оказались на положении беженцев. Она вынужденно оставила свой госпиталь, он столь же вынужденно - свой полк, где из-за придворной службы отца ему постоянно угрожали расправой.
"Наши отношения наладились, взаимная робость исчезла, и мы увлеклись друг другом, - рассказывала великая княгиня. - В глубине моего сердца зашевелились чувства, которых я никогда прежде не испытывала. Вокруг нас все рушилось, мы жили в неизвестности и страхе, но молодость и умственная энергия брали свое. На нас действовала весна, наполняя наши души новой радостью. Нам хотелось счастья... Так на руинах нашего старого мира мы рискнули попытать счастья, начать новую жизнь. Я полностью отдалась незнакомому новому чувству настоящей влюбленности."
И судьба была милостива к влюбленным. "Мы находились в постоянной опасности, - говорила Мария, - и в конце концов начали делать вид, будто ее вовсе не существует. В противном случае жизнь стала бы невыносимой, а ведь мы должны были как-то жить".
Отец понимал, что положение семьи может измениться в любой момент, и он не в силах будет защитить детей от самой страшной судьбы. Хотелось бы, чтобы у старшей дочери была еще какая-нибудь защита и опора, например, любящий муж. В семействе Романовых браки великих князей с обычными дворянами, даже аристократами, имеющими княжеский титул, считались с ХVIII века мезальянсом - особам императорской крови полагалось искать себе пару в царствующих домах других стран. Но династический союз, заключенный с принцем Вильгельмом, не принес Марии счастья, а принципы и предрассудки императорского дома исчезали на глазах вместе с империей...
Павел Александрович
- Никто не знает, что с нами будет, - сказал однажды Павел Александрович дочери. - Может быть, нам придется расстаться, может быть, нас разлучат силой. (Мария прекрасно поняла, что отец говорит о своем возможном аресте. Но о том, что через несколько месяцев не только мужчин из дома Романовых, но и женщин, и детей будут подвергать методичному уничтожению, так что спастись удастся единицам, и каждое спасение будет сродни чуду, в те дни еще никто не догадывался.) Я стар; Дмитрий далеко. Ты должна найти хорошего человека и выйти за него замуж; тогда я буду за тебя спокоен.
Великий князь знал, что дочь уже нашла такого человека и поэтому тут же добавил:
- Если тебе нравится Путятин, выходи за него замуж.
С благословения отца Мария обручилась с князем Сергеем. Жених и невеста решили не тянуть со свадьбой и сыграть ее в самое ближайшее время. Обстоятельства, которые могли измениться буквально каждый час, подталкивали их.
А тем временем Николая с семьей отправили из Царского Села в ссылку в Тобольск. "Их отъезд сопровождался таким же унижением, как и жизнь под арестом. Накануне вечером им велели собраться, и они, одетые, прождали почти всю ночь. Их отъезд произвел на нас тяжелое впечатление, но мы даже не предполагали, какой трагедией окончится эта ссылка", - вспоминала Мария.
Перед свадьбой она переехала в Петроград, чтобы завершить приготовления, но, естественно, продолжала часто бывать у отца в Царском Селе. Однажды она вместе с женихом была приглашена Павлом Александровичем к семейному обеду. Шел проливной ливень и молодые люди взяли извозчика, чтобы добраться от вокзала до дома. Однако дворец отца встретил их неприветливо - огромные резные ворота, обычно широко распахнутые, были заперты, а вокруг бродили часовые, не желавшие отвечать ни на какие вопросы. Дом казался необитаемым...
Мария, потеряв голову от страха, кинулась наводить справки. Сергей Путятин знал командира полка, к которому были приписаны солдаты охраны (номер части на их погонах рассмотреть все же удалось), но полученные сведения были неутешительны - Павел Александрович вместе с семьей, включая несовершеннолетних детей, находится под домашним арестом по приказу Керенского. Связь с внешним миром для великокняжеского семейства запрещена... Похоже, повторялся сценарий, уже использованный с императорским семейством. Мария приняла отчаянное решение - обратиться непосредственно к Керенскому и просить его за отца.
Александр Керенский
Она добилась приема у Керенского в Зимнем дворце, где он обосновался в кабинете ее деда, и сидел, развалясь, в царском кресле. Ничего, кроме издевательств, ей добиться не удалось. Для Марии чрезвычайно тяжелым было само сознание, что она унижалась перед недостойным человеком - воспитание не позволяло терять достоинство в любых обстоятельствах.
"Мои усилия оказались тщетными. Я ничего не добилась своим визитом. Помимо огорчения из-за неудачи я испытывала глубокое унижение. Я не нашла подходящих слов, я умоляла, заикалась и потеряла голову в присутствии Керенского, я не только подвела отца, но еще и выставила себя посмешищем в глазах этого господина!", - горько сетовала она всю свою жизнь.
Что ж, великая княгиня давно научилась не сгибаться под ударами судьбы - возвращаясь после неудачной миссии домой, она успела придумать иной план. Нужно было искать "обходных путей"...
Через знакомых она сумела установить неформальный контакт с помощником Керенского Кузьминым, который, как бывший политический ссыльный, пользовался большим авторитетом в революционном Петрограде. Это был человек, открытый для общения с другими людьми, невзирая на классовую и социальную принадлежность, и неравнодушный к просьбам тех, кому приходилось трудно... Пустив в ход все свое обаяние, ум и умение убеждать, Мария через Кузьмина добилась смягчения участи своих близких. Хотя к свадьбе дочери Павла Александровича так и не освободили, все же позже охрана у его дома была снята.
Между тем "Корниловский мятеж" (мятеж ли?.. многие ныне оспаривают это расхожее название, закрепившееся в исторической литературе) потерпел крах. Надежды тех, кто видел в генерале Корнилове спасителя отечества, не оправдались.
"Дерзкая вылазка генерала была последней акцией подобного рода, а потом наше отечество погрузилось в кромешную тьму и хаос. (...) Корниловский заговор не имел целью восстановление монархии, но мы все надеялись на его успех. Нам казалось, что он может спасти Россию от анархии, тогда, возможно, и мы перестанем бояться за свои жизни", - говорила великая княгиня.
Как раз в те дни, когда Корнилов стоял у ворот Петрограда и с часу на час ожидали начала уличных боев, великая княгиня венчалась в Павловске со своим женихом.
Лавр Корнилов
В Павловске корниловский заговор породил те же беспорядки, что и в Петрограде, гарнизон снова бунтовал, и свадебная церемония могла невольно оказаться в эпицентре боевых действий. Венчание в силу обстоятельств было более чем скромным. Присутствовало всего несколько человек из числа еще не арестованных новой властью родственников и друзей новобрачных. Все нервно прислушивались к тому, что происходит за церковными стенами - отзвуки орудийной канонады долетали даже до дворцовой часовни, в которой проходило венчание.
Но Марию ждал подарок, в любом случае способный принести радость, - друзьям удалось выхлопотать для новобрачных разрешение на встречу с Павлом Александровичем и его близкими, все еще пребывавшими под арестом. И молодые прямо после венчания направились в окруженный кольцом часовых дом отца получить его благословение.
Керенского презирали. Большевистского переворота ожидали каждую минуту. Однако покидать Россию по-прежнему никто из Романовых не спешил. Никто был не силах оценить грозившую опасность и размах террора в послереволюционной России. Мария Павловна признавалась потом, что ее близкие пребывали в радужных иллюзиях - большевики сметут ненавистный режим Керенского, опротивевшего всем своими пустыми речами и страстью к роскоши, но сами власть удержать не сумеют более двух-трех месяцев. А их временная победа неизбежно вызовет в стране мощную реакцию очищения...
В октябре Мария с мужем собралась в Москву - повидать тетю Эллу, которая еще не познакомилась с новым избранником племянницы и не благословила их брак, и к тому же следовало забрать драгоценности, хранящиеся в сейфе одного из московских банков. Отныне казалось безопаснее хранить их дома, в тайниках, ведь эти украшения были последними остатками некогда несметного состояния великих князей, и на разумное использование фамильных ценностей Мария возлагала большие надежды...
В Москве молодые, остановившись в дом князей Юсуповых, наносили визиты, встречались с друзьями, а когда наконец выбрались в банк, оказались в гуще уличных боев и едва не погибли - в городе началось выступление большевиков. Им чудом удалось спастись и вернутся в Петроград.
Похороны жерт уличных боев в Москве, ноябрь 1917 года
В Петрограде Марию с мужем встретили словно два привидения, вернувшиеся из мира иного - все знали, что они попали в Москву в самый разгар боев, и уже не чаяли увидеть их живыми... Пригородные поезда между Петроградом и Царским Селом были отменены. А Мария непременно должна была дать отцу знать, что с ней все относительно благополучно, по крайней мере, и она, и Сергей уцелели... Пришлось просить о помощи ординарца Сергея Путятина, еще хранившего верность своему командиру. Он отсутствовал целый день. В прежние времена добраться до Царского Села можно было за час, но в разгар революции это было непредсказуемо долгое путешествие. Вернувшись, он невозмутимо заявил Марии Павловне:
- Должен сообщить, что все в порядке и что великого князя два дня назад увезли в Смольный.
Мария оцепенела от ужаса. Теперь-то с отцом могло случиться все, что угодно. По слухам, его собирались заточить в Петропавловской крепости. Семья вновь начала хлопотать об освобождении Павла Александровича, для чего Ольга Валериановна с детьми приехала из Царского Села в Петроград. Княгиня Палей лично отправилась в Петроградский Совет и не уходила оттуда, пока не добилась отмены приговора.
При существовавшем в те дни условном восприятии закона человека могли с равным успехом расстрелять, заточить, либо выпустить на волю, исходя из личного понимания революционной целесообразности каким-нибудь самым незначительным комиссаром... Павла Александровича отпустили "условно", то есть, с условием не покидать Петрограда и в любой момент и по первому зову предстать перед новой властью... Это, тем не менее, отчасти успокоило семью - само по себе освобождение из-под ареста вселяло оптимизм касательно будущего. Но у Марии и так было много волнений и страхов, совершенно нежелательных - вернувшись из Москвы, она поняла, что ждет ребенка. Конечно, революция и начинающаяся гражданская война были совершенно неподходящим временем для материнства, но природа и сама жизнь брали свое, не замечая политической ситуации, опасностей и риска...
Мир вокруг становился все более страшным и тревожным. Каждый день издавались новые декреты большевистского правительства, перечеркивающие прошлую жизнь. Произвол набирал обороты. Дом отца в Царском Селе несколько раз обыскивали, отбирая у хозяев все, что считали нужным. Обнаружив в подвале огромный винный погреб, местный Совет решил заняться его уничтожением. Надо сказать, что Павел Александрович помимо собственных запасов унаследовал коллекцию редких вин своего брата Алексея Александровича, в которой содержались поистине редкие и баснословно дорогие вина со всего мира.
Всю ночь представители победившего класса выносили из подвала и разбивали бутылки и бочки с изысканными винами. Вино рекой текло по грязным осенним улицам, воздух был пропитан алкогольными испарениями. Сбежалась вся городская голытьба и, не обращая никакого внимания на угрозы членов Совета, принялась кружками и котелками вычерпывать мутные винные ручьи. Иные ложились прямо на тротуар и пили бегущую вдоль бордюрного камня жидкость, опустив в нее лицо. Кто-то насыпал в ведра рыхлый ноябрьский снег, густо пропитавшийся вином...
В доме, во дворе, за воротами, на соседних улицах звучали пьяные крики и грязная брань. Пьяны были все - и члены Совета, крушившие княжеские винные запасы, и окружавшая их разнокалиберная толпа, пытавшаяся отнять заветные бутылки. Дело переросло во всеобщую свалку...
Семья великого князя боялась насилия со стороны обезумевших от алкоголя людей и всю ночь не смыкала глаз. Ольга Валериановна едва не умерла от страха за дочерей - две девочки-подростка, да еще кузины императора, могли стать "законной добычей" на пьяной оргии. Да и всю семью в винном угаре "победители" могли поставить к стенке. Но обошлось... По мнению Марии Павловны, "в тот раз толпа была слишком пьяна, чтобы убивать".
Молодая семья перебралась из дворца Дмитрия Павловича в скромную квартирку на Сергиевской улице, и Мария вздохнула с облегчением: теперь их жизнь стала скромной и уже не казалась такой вызывающей новым хозяевам города. Добыть продукты теперь можно было только по карточкам, да и то - плохого качества; в городе процветала спекуляция; Марии Павловне нередко приходилось ломать голову, где же достать хоть немного еды... Вскоре к ним переехали старшие князья Путятины, родители Сергея, вынужденные оставить свой дом. Жить одним домом было практичнее, к тому же свекровь взяла на себя заботы о хозяйстве, освободив беременную Марию от этой нелегкой ноши. Хозяйство можно было называть "хозяйством" лишь с большой натяжкой - это более походило на суровую борьбу за выживание.
С начала зимы семья почти не ела мяса, лишь изредка удавалось достать немного конины. Белый хлеб можно было купить только за бешеные деньги у спекулянтов, причем продажа его считалась незаконной, и не только продавцам, но и покупателям грозили репрессии в случае облавы. А в черный хлеб, который выдавался по карточкам, добавляли сперва отруби, потом - опилки, потом - вообще Бог знает что, меньше всего напоминавшее пищевой продукт; хлеб был не просто невкусным, но и вредным для здоровья. Сахар исчез, приходилось пользоваться химическим сахарином сомнительного качества, им нередко травились...
Недостаток сладкого Мария Павловна переживала особенно остро, хотя прежде не была сластеной. Беременность требовала особого рациона, и голод причинял будущей матери настоящие страдания...
С наступлением холодов жители Петрограда почувствовали и резкую нехватку топлива. Путятины с трудом наскребали дрова, чтобы протапливать только одну комнату, куда к теплой печурке собирались все домашние. Ноги Марии Павловны, отмороженные во время войны, когда она занималась эвакуацией раненых, оказались очень чувствительными к холоду, опухали, покрывались язвами. Тесную кожаную обувь надеть на больные ноги было невозможно, и даже на улицу зимой Марии приходилось выходить в растоптанных войлочных тапках большого размера.
Частные банки после революции национализировали, и последние вклады семьи были конфискованы. Денег не осталось совсем.
Правда, старым князьям удалось, проявив изобретательность, забрать из сейфа московского банка драгоценности Марии перед самым началом конфискации. Свекровь, будучи дамой зрелой и более опытной в житейском отношении, понимала, что бриллианты могут спасти жизнь членам семьи и еще неродившемуся внуку, и относилась к драгоценностям невестки бережно. Она сшила себе специальную тужурку, которую буквально "нафаршировала" украшениями, и постоянно носила ее под одеждой.
Моисей Соломонович Урицкий
В середине марта 1918 года Урицкий, возглавлявший петроградскую ЧК, издал указ, обязывающий всех мужчин, принадлежащих к дому Романовых, пройти обязательную регистрацию.
Никто еще не догадывался, с какой целью новая власть придумала эту акцию, но Ольга Валериановна, боявшаяся за мужа, лично явилась в ЧК со справкой, что "бывший великий князь" Павел Александрович тяжело болен и на регистрацию явиться не может.
Остальные родственники, находившиеся в тот момент в Петрограде, и даже Володя Палей отправились в ЧК "регистрироваться". Их тут же арестовали. Несчастная Ольга Валериановна, проклиная себя за то, что не разгадала опасности и отпустила Володю, снова кинулась обивать пороги важных комиссаров, добиваясь освобождения сына. "Ведь он - не Романов, его фамилия Палей", - объясняла она. Урицкий самолично вызвал Владимира на допрос и потребовал, чтобы тот раз и навсегда публично отрекся от всех Романовых, включая собственного отца. Володя отказался, и это предрешило его участь...
Через две недели он вместе с другими Романовыми: великим князем Сергеем Михайловичем и тремя молодыми Константиновичами - Иоанном, Константином и Игорем - был отправлен в ссылку. Первоначально местом ссылки назначили Вятку, но в конце апреля ссыльных Романовых перевели в Екатеринбург, потом в Алапаевск...
В Алапаевске к арестантам присоединилась Елизавета Федоровна, тетя Элла, которую арестовали в Москве в Марфо-Мариинской обители на Пасху. Когда ее уводили, сестры обители залились слезами. "Не плачьте, на том свете увидимся", - сказала им Елизавета.
Владимир Палей
Владимир Палей и под арестом продолжал писать стихи. Теперь они наполнились не просто лирической тоской юного поэта-романтика, а конкретным и страшным содержанием:
Немая ночь жутка. Мгновения ползут.
Не спится узнику... Душа полна страданья;
Далеких, милых, прожитых минут
Нахлынули в нее воспоминанья...
Все время за окном проходит часовой,
Не просто человек, другого стерегущий,
Нет, - кровный враг, латыш угрюмый и тупой,
Холодной злобой к узнику дышащий...
За что? За что? Мысль рвется из души.
Вся эта пытка нравственных страданий,
Телесных ежечасных ожиданий
Убийств, грозящих каждый миг в тиши...
Мысль узника в мольбе уносится высоко...
То, что гнетет кругом, так мрачно и так низко...
Родные, близкие так жутко далеко,
А недруги так жутко близко.
"Угрюмый латыш", о котором пишет Володя Палей, - конвоир из числа латышских стрелков, "гвардейцев революции".
Три добровольческие дивизии латышских стрелков, сформированные в 1914 году, воевали в составе русской армии и наводили ужас на немцев на фронте. В 1917 году стрелки не могли вернуться в занятую немцами Латвию и остались в России, безоговорочно приняв новую власть. Вскоре латышские стрелки стали опорой большевистского режима, "ленинской гвардией", охранявшей большевистское правительство и выполнявшей сложные конфиденциальные поручения большевиков и лично Ленина.
Роль латышей в истории послереволюционной России была мрачной - многие события могли бы развиваться иначе, многие люди остались бы в живых, если бы не исполнительность и жестокость латышских стрелков... Правда, преданность большевистскому режиму не спасла их самих - большинство латышских стрелков, участвовавших в революции, не смогло пережить роковой 1937 год...
Продолжение следует.