Принцесса на подиуме. Натали Палей. Часть 5
Начало см. : http://eho-2013.livejournal.com/434619.html
http://eho-2013.livejournal.com/435694.html
http://eho-2013.livejournal.com/435850.html
http://eho-2013.livejournal.com/438027.html
Дворец Ольги Палей в Царском Селе
Ольга Валерьяновна Палей в своих мемуарах хотела показать, что Рождество 1916 года ее семья провела в трогательном единении, хотя и со слезами на глазах. На самом деле после убийства Распутина атмосфера в доме царила тяжелая. За столом собрались близкие люди, родственники и друзья, но недавние события развели их по разным лагерям, и найти общий язык теперь было сложно. Хозяева дома попали в нелегкое положение. Старшая сестра Ольги Палей, княгиня Головина и ее дочь были фанатичными поклонницами Распутина, к тому же они страдали от мысли о собственной косвенной вине в случившемся - ведь Феликс Юсупов установил контакт с Распутиным именно через Маню Головину, бывшую когда-то невестой его брата Николая Юсупова, убитого на дуэли. Теперь Головины особенно сильно ненавидели заговорщиков. К ним примыкал и сын Ольги Валериановны от первого брака Александр Пистолькорс. Он был женат на сестре приближенной к императрице фрейлины Анны Вырубовой и выражал настроение придворных прораспутинских кругов.
Его же родная сестра Марианна, которая всегда была очень дружна с Дмитрием, придерживалась противоположной точки зрения и восхищалась "молодыми героями"... Что уж говорить о Марии Павловне! Ольга Валериановна прилагала массу усилий, чтобы примирить собравшихся за рождественским столом мужа, детей, падчерицу, невестку, сестру и племянницу, но ее усилия были тщетны. Общий разговор не вязался, все смотрели друг на друга волками... Считалось, что младшие девочки ничего не понимают, и главное - не испортить им ёлку с подарками. Но тринадцатилетняя Ирина и одиннадцатилетняя Наташа догадывались о многом и понимали больше, чем казалось взрослым.
Наташа и Ирина
Наказание для убийц Распутина оказалось удивительно мягким - ссылка, и то не явная. Дмитрия перевели служить в отделенный гарнизон на персидской границе. Мария, Володя и Павел Александрович тяжело переживали разлуку с Дмитрием... Но судьба приготовила для всех Романовых более страшные испытания.
Наступивший 1917 год привел к значительному ухудшению ситуации в тылу. Люди устали от войны и радостно откликались на любую антиправительственную пропаганду. В феврале петроградские пекари устроили забастовку, в городе начались перебои с печеным хлебом, это вызвало волнения среди рабочих... Все покатилось стремительно, как снежный ком. Николай II был в Ставке, а Александра Федоровна не смогла правильно оценить ситуацию в столице. У нее тяжело заболели дети, и это несчастье поглотило все внимание императрицы...
23 февраля у Ольги и царевича Алексея началась корь. Вскоре болезнь поразила еще двух девочек. Не заболела поначалу только Мария. Александра Федоровна, всегда с безумным страхом воспринимавшая все, что происходило с близкими, нервно металась между кроватями больных детей в затемненных комнатах (яркий свет был им вреден)... Думать о том, что происходит за стенами дворца у нее не было ни времени, ни сил... Она забрасывала мужа письмами, сообщая все, даже самые мелкие детали - утренюю температуру у детей, кто из них как провел ночь и до какого часа спал, у кого сильнее сыпь... О политических событиях - мимоходом и с явным непонимаем происходящего.
"24 февраля. Вчера были беспорядки на Васильевском острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочную. Они вдребезги разнесли булочную Филиппова и против них вызвали казаков. Все это я узнала неофициально... У Ольги температура 37, 7..."
"25 февраля. Бесценное, любимое сокровище. Стачки и беспорядки в городе более, чем вызывающи... Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, - просто для того, чтобы создать возбуждение - и рабочие мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет вести себя хорошо... (...) У Ольги 37, 6, у Татьяны 37, 1, Бэби еще спит".
Николай Бодаревский. Императрица Александра Федоровна
26 февраля Председатель Государственной Думы Родзянко посылает царю в Ставку телеграмму: "В столице анархия. Правительство парализовано, транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное растройство. Части войск стреляют друг в друга. На улицах - беспорядочная стрельба. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство... Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца".
27 февраля Николай принял решение вернуться в Петроград и 28 рано утром покинул Ставку. Но было уже поздно. Добраться до столицы императору не дадут. Вернется в город он только после отречения... потеряв всякую власть над страной и народом.
28 февраля в Царском Селе восстал 40-тысячный военный гарнизон. Александра Федоровна осталась в Александровском дворце вместе с детьми на милость случая. Родзянко просил передать царице - нужно как можно скорее покинуть дворец, Царское Село, и позаботиться о надежном укрытии. "Но дети больны", - возражали ему.
"Когда дом горит - и больных детей выносят", - отрезал Родзянко. "Никуда я не поеду! Пусть делают, что хотят!" - ответила Александра Федоровна, встретившая опасность с бездеятельным отчаянием героини античной трагедии.
(Мало кто знал, что в это время она, растерянная, не знающая, что делать, постоянно посылала мужу телеграммы, а они возвращались обратно с пометкой "Местонахождение неизвестно"... И это - о государе императоре!? Александра теряла голову...)
Елена Самокиш-Судковская. Императрица Александра Федоровна с детьми
Павел Александрович принимал в драме Февральской революции довольно активное участие, делая все, чтобы спасти положение или, хотя бы, смягчить последствия политических перемен для Николая, Александры и их детей. Вплоть до рокового отречения императора от власти и престола, Павел Александрович добивался встречи с императрицей, чтобы объяснить ей реальное положение дел. В то, что перемена положения Николая роковым образом скажется и на всех его родственниках, еще никому в голову не приходило.
После убийства Распутина отношения между семьей опального Дмитрия Павловича и императорской четой оставались более чем холодными. Неприязнь к убийце своего «Друга» императрица отчасти распространила и на отца великого князя Дмитрия. Но все же в конце февраля Александра Федоровна согласилась принять Павла Александровича и даже сама послала за ним.
Впрочем, встретила она Павла Александровича весьма сдержанно, обвинив всех Романовых в попытках направить императора по неверному пути и в недостаточной преданности престолу и традициям самодержавной России. Уговорить императрицу прислушаться к советам и взглянуть на происходящее в реальном свете великий князь так и не смог. Императрица еще сильнее, чем прежде, была настроена против всяких уступок взбунтовавшимся подданным, считая самодержавие незыблемым... На следующий день император должен был прибыть в Царское Село, но Павел Александрович напрасно ждал племянника на вокзале - это был как раз тот самый день, когда царский поезд не пустили в столицу, и судьба монархии уже оказалась предрешена.
Павлу Александровичу выпала и тяжелая миссия объявить императрице об отречении мужа - почти сутки никто из приближенных не мог на это решиться... Великий князь рассказывал, что когда он прочел Александре Федоровне манифест об отречении, она воскликнула:
- Не верю, все это - враки. Газетные выдумки. Я верю в Бога и армию. Она нас еще не покинула.
А дворец уже был окружен восставшими войсками... Павлу Александровичу пришлось обратиться со ступеней Царскосельского дворца к солдатам с просьбой не беспокоить бывшую царицу и ее больных корью детей. И он, как ни странно, нашел в солдатских сердцах понимание. Люди в начале революции еще не переступили границы человечности, хотя вскоре это случится и выльется в ужасающую жестокость гражданской войны… Но в первые дни марта 1917 года, пока царские дети поправлялись после болезни, Александру Федоровну никто практически не трогал.
Только 8 марта 1917 года Временным правительством было принято решение об аресте царской семьи и всех, кто пожелает остаться с ними, и изоляции арестованных в Александровском дворце Царского Села. Выход за дворцовую ограду и какие бы то ни было сношения с внешним миром были запрещены.
Мария Павловна была вынуждена оставить госпиталь в Пскове и вернуться в Петроград. Город изменился до неузнаваемости, казался страшным и чужим. Революция произошла всего две недели назад, а казалось, минули годы с тех пор, как в стране воцарился хаос. Государственные деятели, занимавшие крупные посты при правлении Николая II, оказались в тюрьмах. Почти никто не работал, проводя время на уличных митингах и демонстрациях. Снабжение, и без того вызывавшее нарекания в последние месяцы, в силу общей анархии становилось все хуже и хуже - очереди, перебои и нехватки стали привычными. Полиции не было видно, поэтому никто не соблюдал никакого порядка - уличные драки, грабежи, погромы случались постоянно. Состоятельные люди где-то прятались, чтобы самим своим видом не раздражать озлобленные толпы солдат и матросов, бродившие по городу. Никто даже не убирал улиц и они быстро покрывались кучами мусора и нечистот...
При этом Петроград ликовал так, словно праздновал большую победу. По словам Марии Павловны, не разделявшей и не понимавшей этих восторгов, "газеты пели хвалебные гимны революции и свободе и с остервенением поносили прошлое. На улицах продавали памфлеты с карикатурами на царя, с низкими клеветническими намеками и обвинениями".
Революционный Петроград "вселял ужас" в сердце Марии.
"Среди всего этого хаоса я чувствовала себя потерянной. Меня не оставляло ощущение беспомощность; меня словно бросили в волны, которые вот-вот сомкнуться над головой; плывущие на обломках люди смеялись надо мной и были готовы при первой же удобной возможности утопить. Казалось, они не замечали, что волны вздымаются все выше, и им самим грозит смертельная опасность", - напишет Мария Павловна годы спустя, вспоминая Февральскую революцию в России.
Единственное место, где она чувствовала себя хоть как-то защищенной, был дом великого князя Павла Александровича в Царском Селе: "В доме отца по-прежнему царила атмосфера тепла и уюта, там я нашла надежное укрытие от хаоса и неопределенности. Это было скорее состояние души, нежели отображение реальности. Отец, которому в то время было пятьдесят семь лет, с удивительным спокойствием переносил утрату привычного окружения и прежней морали; а к потере материальных ценностей относился с терпением и смиренностью, которые поражали меня до глубины души".
Великий князь Павел Александрович действительно внешне оставался, как всегда, спокоен и выдержан. Все понимали, что происходящие события больно ранят его, но ни истерик, ни уныния, ни раздражения он себе не позволял. Это было просто невозможно для человека, превыше всего ценящего достоинство и честь. Он, конечно же понимал, что членов его семьи окружает смертельная опасность только за принадлежность к царской семье, но, сколько было в его силах, старался, чтобы жизнь близких была спокойной и благополучной.
Однако, и родителям и старшим детям было ясно, что это - иллюзия... Все становилось хуже день ото дня. В апреле 1917 старшая дочь Ольги Валерьяновны от первого брака графиня Крейц собралась эмигрировать в Швецию. Она пыталась уговорить мать и отчима присоединиться к ней вместе с младшими детьми. Ольга Палей вспоминала: "Мама, великий князь и Бодя в опасности, - твердила она, - умоляю заставь их, великий князь сделает все, что ты скажешь". Господи, почему не послушалась я девочки своей, почему не добилась, не настояла? Не были б мы теперь с дочерьми человеческими отбросами".
Вместо того, чтобы просто бежать из России, великий князь с супругой отправились к Керенскому, просить официального разрешения на выезд во Францию. Тот вел себя очень грубо, насмешливо передразнивал Ольгу Валериановну и заявил: "Никакой Франции! Что скажут Советы рабочих и крестьянских депутатов, если я выпущу великого князя, - бывшего великого князя, поправился он, - такую-то особу? Езжайте на Кавказ, в Крым, в Финляндию. Во Францию - нет!"
- Неужели Вам жалко? - спросила наивная Ольга Палей.
- О, мне ничуть, а вот Советам - так да.
Павел Александрович и Ольга Валериановна
Позже Ольга Валериановна горько жалела, что не увезла семью в Финляндию, или хотя бы не отправила туда Володю, Ирину и Наташу! Все могло сложиться по-другому... Но помимо других соображений Ольгу подвела меркантильность.
«Еще недавно можно было бежать, но стало жалко чудного дворца в Царском и ужасала даже мысль расстаться с редкими коллекциями», - признавалась потом Ольга Валериановна.
Дорога в Финляндию еще не была отрезана, но Ольга Валериановна съездила туда в одиночестве, чтобы вывезти и припрятать у друзей чемодан с драгоценностями и ценными бумагами. И вернулась домой, в революционный Петроград...
Продолжение следует.
http://eho-2013.livejournal.com/435694.html
http://eho-2013.livejournal.com/435850.html
http://eho-2013.livejournal.com/438027.html
Дворец Ольги Палей в Царском Селе
Ольга Валерьяновна Палей в своих мемуарах хотела показать, что Рождество 1916 года ее семья провела в трогательном единении, хотя и со слезами на глазах. На самом деле после убийства Распутина атмосфера в доме царила тяжелая. За столом собрались близкие люди, родственники и друзья, но недавние события развели их по разным лагерям, и найти общий язык теперь было сложно. Хозяева дома попали в нелегкое положение. Старшая сестра Ольги Палей, княгиня Головина и ее дочь были фанатичными поклонницами Распутина, к тому же они страдали от мысли о собственной косвенной вине в случившемся - ведь Феликс Юсупов установил контакт с Распутиным именно через Маню Головину, бывшую когда-то невестой его брата Николая Юсупова, убитого на дуэли. Теперь Головины особенно сильно ненавидели заговорщиков. К ним примыкал и сын Ольги Валериановны от первого брака Александр Пистолькорс. Он был женат на сестре приближенной к императрице фрейлины Анны Вырубовой и выражал настроение придворных прораспутинских кругов.
Его же родная сестра Марианна, которая всегда была очень дружна с Дмитрием, придерживалась противоположной точки зрения и восхищалась "молодыми героями"... Что уж говорить о Марии Павловне! Ольга Валериановна прилагала массу усилий, чтобы примирить собравшихся за рождественским столом мужа, детей, падчерицу, невестку, сестру и племянницу, но ее усилия были тщетны. Общий разговор не вязался, все смотрели друг на друга волками... Считалось, что младшие девочки ничего не понимают, и главное - не испортить им ёлку с подарками. Но тринадцатилетняя Ирина и одиннадцатилетняя Наташа догадывались о многом и понимали больше, чем казалось взрослым.
Наташа и Ирина
Наказание для убийц Распутина оказалось удивительно мягким - ссылка, и то не явная. Дмитрия перевели служить в отделенный гарнизон на персидской границе. Мария, Володя и Павел Александрович тяжело переживали разлуку с Дмитрием... Но судьба приготовила для всех Романовых более страшные испытания.
Наступивший 1917 год привел к значительному ухудшению ситуации в тылу. Люди устали от войны и радостно откликались на любую антиправительственную пропаганду. В феврале петроградские пекари устроили забастовку, в городе начались перебои с печеным хлебом, это вызвало волнения среди рабочих... Все покатилось стремительно, как снежный ком. Николай II был в Ставке, а Александра Федоровна не смогла правильно оценить ситуацию в столице. У нее тяжело заболели дети, и это несчастье поглотило все внимание императрицы...
23 февраля у Ольги и царевича Алексея началась корь. Вскоре болезнь поразила еще двух девочек. Не заболела поначалу только Мария. Александра Федоровна, всегда с безумным страхом воспринимавшая все, что происходило с близкими, нервно металась между кроватями больных детей в затемненных комнатах (яркий свет был им вреден)... Думать о том, что происходит за стенами дворца у нее не было ни времени, ни сил... Она забрасывала мужа письмами, сообщая все, даже самые мелкие детали - утренюю температуру у детей, кто из них как провел ночь и до какого часа спал, у кого сильнее сыпь... О политических событиях - мимоходом и с явным непонимаем происходящего.
"24 февраля. Вчера были беспорядки на Васильевском острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочную. Они вдребезги разнесли булочную Филиппова и против них вызвали казаков. Все это я узнала неофициально... У Ольги температура 37, 7..."
"25 февраля. Бесценное, любимое сокровище. Стачки и беспорядки в городе более, чем вызывающи... Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, - просто для того, чтобы создать возбуждение - и рабочие мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет вести себя хорошо... (...) У Ольги 37, 6, у Татьяны 37, 1, Бэби еще спит".
Николай Бодаревский. Императрица Александра Федоровна
26 февраля Председатель Государственной Думы Родзянко посылает царю в Ставку телеграмму: "В столице анархия. Правительство парализовано, транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное растройство. Части войск стреляют друг в друга. На улицах - беспорядочная стрельба. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство... Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца".
27 февраля Николай принял решение вернуться в Петроград и 28 рано утром покинул Ставку. Но было уже поздно. Добраться до столицы императору не дадут. Вернется в город он только после отречения... потеряв всякую власть над страной и народом.
28 февраля в Царском Селе восстал 40-тысячный военный гарнизон. Александра Федоровна осталась в Александровском дворце вместе с детьми на милость случая. Родзянко просил передать царице - нужно как можно скорее покинуть дворец, Царское Село, и позаботиться о надежном укрытии. "Но дети больны", - возражали ему.
"Когда дом горит - и больных детей выносят", - отрезал Родзянко. "Никуда я не поеду! Пусть делают, что хотят!" - ответила Александра Федоровна, встретившая опасность с бездеятельным отчаянием героини античной трагедии.
(Мало кто знал, что в это время она, растерянная, не знающая, что делать, постоянно посылала мужу телеграммы, а они возвращались обратно с пометкой "Местонахождение неизвестно"... И это - о государе императоре!? Александра теряла голову...)
Елена Самокиш-Судковская. Императрица Александра Федоровна с детьми
Павел Александрович принимал в драме Февральской революции довольно активное участие, делая все, чтобы спасти положение или, хотя бы, смягчить последствия политических перемен для Николая, Александры и их детей. Вплоть до рокового отречения императора от власти и престола, Павел Александрович добивался встречи с императрицей, чтобы объяснить ей реальное положение дел. В то, что перемена положения Николая роковым образом скажется и на всех его родственниках, еще никому в голову не приходило.
После убийства Распутина отношения между семьей опального Дмитрия Павловича и императорской четой оставались более чем холодными. Неприязнь к убийце своего «Друга» императрица отчасти распространила и на отца великого князя Дмитрия. Но все же в конце февраля Александра Федоровна согласилась принять Павла Александровича и даже сама послала за ним.
Впрочем, встретила она Павла Александровича весьма сдержанно, обвинив всех Романовых в попытках направить императора по неверному пути и в недостаточной преданности престолу и традициям самодержавной России. Уговорить императрицу прислушаться к советам и взглянуть на происходящее в реальном свете великий князь так и не смог. Императрица еще сильнее, чем прежде, была настроена против всяких уступок взбунтовавшимся подданным, считая самодержавие незыблемым... На следующий день император должен был прибыть в Царское Село, но Павел Александрович напрасно ждал племянника на вокзале - это был как раз тот самый день, когда царский поезд не пустили в столицу, и судьба монархии уже оказалась предрешена.
Павлу Александровичу выпала и тяжелая миссия объявить императрице об отречении мужа - почти сутки никто из приближенных не мог на это решиться... Великий князь рассказывал, что когда он прочел Александре Федоровне манифест об отречении, она воскликнула:
- Не верю, все это - враки. Газетные выдумки. Я верю в Бога и армию. Она нас еще не покинула.
А дворец уже был окружен восставшими войсками... Павлу Александровичу пришлось обратиться со ступеней Царскосельского дворца к солдатам с просьбой не беспокоить бывшую царицу и ее больных корью детей. И он, как ни странно, нашел в солдатских сердцах понимание. Люди в начале революции еще не переступили границы человечности, хотя вскоре это случится и выльется в ужасающую жестокость гражданской войны… Но в первые дни марта 1917 года, пока царские дети поправлялись после болезни, Александру Федоровну никто практически не трогал.
Только 8 марта 1917 года Временным правительством было принято решение об аресте царской семьи и всех, кто пожелает остаться с ними, и изоляции арестованных в Александровском дворце Царского Села. Выход за дворцовую ограду и какие бы то ни было сношения с внешним миром были запрещены.
Мария Павловна была вынуждена оставить госпиталь в Пскове и вернуться в Петроград. Город изменился до неузнаваемости, казался страшным и чужим. Революция произошла всего две недели назад, а казалось, минули годы с тех пор, как в стране воцарился хаос. Государственные деятели, занимавшие крупные посты при правлении Николая II, оказались в тюрьмах. Почти никто не работал, проводя время на уличных митингах и демонстрациях. Снабжение, и без того вызывавшее нарекания в последние месяцы, в силу общей анархии становилось все хуже и хуже - очереди, перебои и нехватки стали привычными. Полиции не было видно, поэтому никто не соблюдал никакого порядка - уличные драки, грабежи, погромы случались постоянно. Состоятельные люди где-то прятались, чтобы самим своим видом не раздражать озлобленные толпы солдат и матросов, бродившие по городу. Никто даже не убирал улиц и они быстро покрывались кучами мусора и нечистот...
При этом Петроград ликовал так, словно праздновал большую победу. По словам Марии Павловны, не разделявшей и не понимавшей этих восторгов, "газеты пели хвалебные гимны революции и свободе и с остервенением поносили прошлое. На улицах продавали памфлеты с карикатурами на царя, с низкими клеветническими намеками и обвинениями".
Революционный Петроград "вселял ужас" в сердце Марии.
"Среди всего этого хаоса я чувствовала себя потерянной. Меня не оставляло ощущение беспомощность; меня словно бросили в волны, которые вот-вот сомкнуться над головой; плывущие на обломках люди смеялись надо мной и были готовы при первой же удобной возможности утопить. Казалось, они не замечали, что волны вздымаются все выше, и им самим грозит смертельная опасность", - напишет Мария Павловна годы спустя, вспоминая Февральскую революцию в России.
Единственное место, где она чувствовала себя хоть как-то защищенной, был дом великого князя Павла Александровича в Царском Селе: "В доме отца по-прежнему царила атмосфера тепла и уюта, там я нашла надежное укрытие от хаоса и неопределенности. Это было скорее состояние души, нежели отображение реальности. Отец, которому в то время было пятьдесят семь лет, с удивительным спокойствием переносил утрату привычного окружения и прежней морали; а к потере материальных ценностей относился с терпением и смиренностью, которые поражали меня до глубины души".
Великий князь Павел Александрович действительно внешне оставался, как всегда, спокоен и выдержан. Все понимали, что происходящие события больно ранят его, но ни истерик, ни уныния, ни раздражения он себе не позволял. Это было просто невозможно для человека, превыше всего ценящего достоинство и честь. Он, конечно же понимал, что членов его семьи окружает смертельная опасность только за принадлежность к царской семье, но, сколько было в его силах, старался, чтобы жизнь близких была спокойной и благополучной.
Однако, и родителям и старшим детям было ясно, что это - иллюзия... Все становилось хуже день ото дня. В апреле 1917 старшая дочь Ольги Валерьяновны от первого брака графиня Крейц собралась эмигрировать в Швецию. Она пыталась уговорить мать и отчима присоединиться к ней вместе с младшими детьми. Ольга Палей вспоминала: "Мама, великий князь и Бодя в опасности, - твердила она, - умоляю заставь их, великий князь сделает все, что ты скажешь". Господи, почему не послушалась я девочки своей, почему не добилась, не настояла? Не были б мы теперь с дочерьми человеческими отбросами".
Вместо того, чтобы просто бежать из России, великий князь с супругой отправились к Керенскому, просить официального разрешения на выезд во Францию. Тот вел себя очень грубо, насмешливо передразнивал Ольгу Валериановну и заявил: "Никакой Франции! Что скажут Советы рабочих и крестьянских депутатов, если я выпущу великого князя, - бывшего великого князя, поправился он, - такую-то особу? Езжайте на Кавказ, в Крым, в Финляндию. Во Францию - нет!"
- Неужели Вам жалко? - спросила наивная Ольга Палей.
- О, мне ничуть, а вот Советам - так да.
Павел Александрович и Ольга Валериановна
Позже Ольга Валериановна горько жалела, что не увезла семью в Финляндию, или хотя бы не отправила туда Володю, Ирину и Наташу! Все могло сложиться по-другому... Но помимо других соображений Ольгу подвела меркантильность.
«Еще недавно можно было бежать, но стало жалко чудного дворца в Царском и ужасала даже мысль расстаться с редкими коллекциями», - признавалась потом Ольга Валериановна.
Дорога в Финляндию еще не была отрезана, но Ольга Валериановна съездила туда в одиночестве, чтобы вывезти и припрятать у друзей чемодан с драгоценностями и ценными бумагами. И вернулась домой, в революционный Петроград...
Продолжение следует.