Путешествие в имение Савичи вместе с Эдвардом Войниловичем. Ч. 1.
Местность у деревни Савичи на Копыльщине, наверное, одна из самых красивых и живописных в Беларуси. Словно волны спокойного могучего моря, здесь раскинулись холмы и долины, уходящие до горизонта где сочным ковром зелёных лугов, а где тёмной стеной величественного бора. Летом здесь весело и упоительно звенят своим пением птицы, деловито жужжат летающие над бесчисленными полевыми цветами пчёлы. В общем, сложно придумать картины более умиротворённой и идиллической. Но, сожалению, эта прекрасная земля - место очень печальных событий, часть огромной трагедии, разыгравшейся здесь сто лет назад.
В белорусскую историю и культуру Савичи вошли как колыбель славного рода Войниловичей, из которого вышло множество представителей элиты Великого княжества Литовского. Жителям Минска должен быть особенно знаком Эдвард Войнилович, оставивший после себя великолепный памятник - костёл святых Симеона и Елены на главной минской площади Независимости. Эдвард Войнилович был не просто дворянином-землевладельцем. Имея два высших образования, всю свою жизнь он заботился о внедрении на земли Минщины самых продуктивных форм ведения сельского хозяйства, много лет проработав с этой целью на посту вице-председателя Минского Общества Сельского Хозяйства. Трижды он избирался в Государственную Думу Российской империи, где ему не один год пришлось «тратить свое здоровье и силы, трепать нервы и отчаянно преодолевать трудности в надежде добиться на Неве лучших условий бытия для родного Края, расположенного на Немане и Припяти». Притом, что Эдвард объехал при жизни пол-Европы и имел много недвижимости во многих местах нашего края, в т.ч. и в самом Минске, своим настоящим родным домом он считал только Савичи. Именно сюда он возвращался из всех столиц, именно здесь он создал красивое и успешное имение, которое могло быть образцом землевладения для всей Российской империи. Как никто другой, Эдвард Войнилович знал и любил это место, и к счастью, он успел поведать нам о нём на страницах своих мемуаров. Благодаря этому, у нас сегодня есть возможность взглянуть на Савичи не только сквозь призму сухого ряда исторических дат и справочных фактов, но и глазами человека, который был жителем той самой эпохи, которая сегодня уже стала легендарной. Эпоха князей и графов, дворцов и замков, красоты и высокой культуры, уничтоженной в 20 веке нашествием красных варваров. И сегодня, стоя на савичской земле, на которой от этого прошлого остались лишь маленькие крупицы, нет нужды погружаться в романтические грёзы, чтобы представить, каким здесь всё было тогда - это уже досконально и очень живо описано Эдвардом Войниловичем. Поэтому в нашем путешествии в Савичи мы сделаем правильно, если дадим главное слово именно ему - тому, чьими заботами и усилиями этот край жил и процветал долгие годы. А нам останется только дополнить этот основной рассказ подробностями и необходимыми примечаниями.
Эдвард Войнилович у своего дворца в Савичах. Фотография начала 20 в.
Имение Савичи вместе с фольварками и деревнями включало когда-то около 5000 десятин земли и входило в состав Новогрудского воеводства Слуцкого княжества. Вошло во владение семьи Войниловичей к концу XVI - началу XVII столетия как приданое Анны Тельшевской, дочери Валентина, которая после смерти трех мужей: Трипольского, Войниловича и Рейтана, свои имения Савичи, Пузово и другие отписала своим детям, рожденным от Войниловича. Этими владениями богатая и знатная семья Тельшевских пользовалась на залоговом праве, а впоследствии приобрела в личное пользование от Софии Олелькович, жены Януша Радзивилла, последней слуцкой княжны, прах которой покоится в саркофаге, построенном в монастыре Святой Троицы в Слуцке. Там хранились портреты ее отца и трех его братьев: Александра, Егора и Симеона Олельковичей, Святое Писание, собственноручно написанное Олельковичем, и позолоченный Посох с надписью на латинском языке по кругу…
Войниловичи в то время признавали восточный обряд, свидетельством этому являются крестики в стиле восточной графики на молитвенниках, на портретах прабабушек, например, Анны из рода Тельшевских. Одно фото Трипольской, второе Войниловичевой, третье Рейтановой. Подтверждают о том и имена при крещении: сыновей Симеона звали Борис, Богдан, Змайло; внуков - Мельхиор, Григорий, Иван. После принятия Римского обряда в XVIII ст. пошли Людовики, Христофоры и т. д. Эти фазы проходили все древние русские роды, Войниловичи не были исключением…
Как явствует из этого описания, изначально, в 16 веке, савичский двор принадлежал слуцким и копыльским князьям Олельковичам. В 1591 году Ян Симеон Олелькович передал его в аренду роду Тельшевских за две тысячи коп грошей. Правда, совсем скоро Тельшевские едва не потеряли свой дом. После того, как через брак Софии Олелькович копыльское княжество перешло к Янушу Радзивиллу, последний не стал продлевать договор аренды с Тельшевскими, а передал Савичи для покупки волковысскому хорунжему Станиславу Кезгайловичу для последующей покупки. Тельшевским пришлось выкручиваться и перекупать у Станислава Кезгайловича это право, благо тот согласился вместо имения взять деньги. Вот благодаря этому, в 1662 году Анна Тельшевская и смогла принести Савичи в приданное стольнику мозырскому Людвику Войниловичу.
Из воспоминаний Эдварда Войниловича известно, что как раз в это время имению пришлось пережить набеги казаков (их целью был радзивилловский Несвиж, который они сожгли в 1654 году), а затем и нашествие шведов. К счастью, на благосостоянии имения это критически не сказалось. Точно так же, как и разделы Речи Посполитой в конце 18 столетия.
…Когда меня в свивальнике привезли в Савичи, там жил еще мой дед Антоний, слуцкий маршалок, впервые избранный в 1811 г. В 1812 г. во времена Наполеона должность называлась - помощник префекта, затем снова - маршалок. Женат он был на Теофилии Одинцовой, сам был рожден от Адама, подкомория Новогрудского воеводства, и Каролины Сулистровской, уроженки Пацов. Адам пользовался большим доверием и влиянием в воеводстве, считался с ним и «Пане Коханку», а письма короля Станислава Августа, адресованные пану подкоморию с просьбой поддержать Конституцию 3 мая и приложенный к письму диплом о присвоении ордена св. Станислава, хранились в Савичских архивах.
Теофилия Одинцова была племянницей (дочерью сестры) генерала Моравского из Зауша, женатого на сестре «Пане Коханку». Этими родственными связями объясняются определенные жизненные запросы и притязания, превышающие наличие имевшихся фондов и средств, которые к концу XVIII - началу XIX столетия имелись в Савичах. Предшествующие два столетия наш род верой и правдой служил Родине, ни пяди родительской земли не потерял, но и не прибавил, как это видно из старых описей и реестровых книг и документов. Под сенью вековых лип, помнящих Олельковичские времена, строил такие или похожие деревянные дома. В начале XIX века вместо старого деревянного дворца был построен каменный дворец с мансардами и двумя башнями, что соответствует хранящемуся в архиве старому плану. В парке строились беседки для оркестра, насыпались искусственные острова, устанавливались голландские ветряные мельницы, прокладывались гроты и лабиринты, ибо все это было в Аркадии или Альбе.
Дворец Войниловичей в Савичах. Рисунок Наполеона Орды середины 19 в.
Несмотря на все модные нововведения в усадьбе, новый дом Войниловичей внешне отличался от других усадеб того времени в сторону большей суровости и скромности, что однако не умаляет его архитектурной красоты и аккуратности. Интересно, что в конце 19 века в доме обнаружилась слабость фундаментов, из-за чего он стал крениться в сторону центрального фасада. Тогда к дому были пристроены кирпичные подпорки, из-за которых дворец окончательно приобрёл некий оборонительный вид и стал выглядеть ещё старше, чем был на самом деле.
Дворец Войниловичей в Савичах. Фотография перед 1914 г.
На изображениях дворца Войниловичей слева можно заметить небольшую официну, построенную, очевидно, одновременно с самим главным зданием. Здесь жили усадебные слуги.
Перед дворцом справа находился каретный сарай и конюшня, а ещё чуть дальше находился хозяйственный двор со спиртзаводом, о котором мы ещё здесь вспомним.
К усадьбе вёл вымощенный камнем подъездной путь, по обеим сторонам которого были засаженные пышными декоративными цветами газоны. Такие же газоны находились с обратной стороны усадебного дома, со стороны паркового фасада.
Парковый фасад усадьбы в Савичах. Фотогрфия начала 20 в.
…В 1846 г. бабушки моей уже не было в живых. Дед Антоний, вдовец, из-за болезни ног передал все хозяйство сыновьям, поделив его на основании закона, и сам определил свое место проживания в Савичах при годовом доходе с имения Душево, приобретенного дедом у Грицкевичей. Деда прекрасно помню. Умер он 12 октября 1855 г., прожив 84 года. Он был главной личностью в доме, всем управлял и все подчинялись его распорядку. Так как он утром поднимался поздно, завтрак должны были подать в 12-00, обед - в 17 часов, поскольку он привык к этому, живя в городе во время своей службы. И если он опаздывал, то тростью, без которой он уже не мог ходить, придерживал стрелки часов, чтобы позже 12-00 не садиться за стол. Он имел личного лакея, кучера, карету и четыре белогривых лошади и дважды в год отправлялся в дальнюю дорогу, чтобы навестить родственников, живущих возле Минска: Костровицких в Новоселках, или Хмаров в Семкове. Когда возвращался, то разрешал внукам в карете объехать вокруг газона. Все эти приятные подробности остались у нас в памяти.
В его спальне к одной из стен было пристроено что-то похожее на коридорчик, отделенный поручнями, опираясь на которые, дед ежедневно, громко считая ступеньки, несколько раз в день поднимался и опускался по ним вместо прогулки, так как целыми днями просиживал в своем архиве в соседней комнате, постоянно закрытой, в которую мы, испытывая огромное любопытство, впервые вошли после его смерти. Там была и библиотека из Пузово с большим количеством томов в кожаных и пергаментных переплетах, которую после смерти деда мой дядя Тадеуш, слуцкий маршалок, как старший из сыновей, взял себе, и которая, к сожалению, сгорела вместе с его домами в Слуцке.
Дед мой умер во сне на большой кровати, отделанной бронзой - приданое Моравской, сестры «Пане Коханку», что досталась нам из Зауша по завещанию вместе с огромным шкафом и некоторыми другими вещами. Похоронен он под главным алтарем в фамильном склепе в Тимковичах. Дед имел трех сыновей: старший Тадеуш (в память о Тадеуше Костюшко) служил в Литовском корпусе под командованием великого князя Константина. После возвращения домой сразу был избран маршалком Слуцкого уезда и находился на этой должности более 20-и лет. Второй сын - Адам (в память о Чарторийском) - был граничным судьей Слуцкого уезда. Третий сын Александр служил в армии и после турецкой войны 1829 г. пропал без вести, что давало повод для появления самозванцев, которые имели претензии к братьям.
Читая эти описания дворянского быта и интерьера во дворце Войниловичей, нельзя не порадоваться, что до нас дошли её фотографии, сделанные, скорее всего, перед Первой мировой войной. На одной из них мы можем видеть тот самый легендарный кабинет Антония Войниловича!
Кабинет в савичском дворце
Благодаря этому, мы теперь знаем, как выглядел огромный шкаф (в центре) и та самая отделанная бронзой кровать, на которой Адам Войнилович отошёл в лучший мир. Особенно подчеркнём, что эти вещи имели непосредственное отношение к известному радзивилловскому имению в Заушье!
На фотографии кабинета Адама Войниловича обратите внимание на тёмный предмет, стоящий на шкафу. Это особая ваза 18 века из грушевого дерева, в которой подавались угощения во время поветовых сеймиков Речи Посполитой! Последний раз она использовалась в сеймике накануне второго раздела Речи Посполитой в 1792 году и с тех пор бережно хранилась в усадьбе Войниловичей.
Вообще же вся мебель в усадьбе Войниловичей отличалась красотой и изысканностью - в этом легко убедиться, смотря на сохранившиеся фотографии интерьеров. Также среди убранства усадебного дома можно отметить расписную плитку в вестибюле и в центральном зале и мраморные камины там же.
Главный салон в савичском дворце
В доме Войниловичей было множество живописных полотен, основное место среди которых занимали портреты представителей их рода (часть их можно увидеть на снимке усадебного кабинета). Среди прочих, там были: портрет Анны Тельшевской-Войнилович, Катерины Сулистровской-Войнилович, Адама, Антония и Тадеуша Войниловичей (деда, отца и дяди Эдварда Войнилловича). Также в усадьбе находился портрет Кароля Станислава Радзивилла «Пане Каханку», который происходил из несвижского монастыря бенедиктинок, Игнатия и Теофилии Моравских из Заушья, знаменитого во всей Минской губернии магната Леона Ошторпа и генерала Яна Вайсенхоффа.
Множество красивых икон находилось в домовой часовне Войниловичей. В этой часовне находились и чаши для причастия, подаренные Войниловичам первым архиепископом минской католической епархии Якубом Дедерко.
«…В имении Савичи, в самом парке, стояла и стоит в настоящее время церковь, когда-то униатская, затем православная. Не могу обойти молчанием чувство, которое вызывал звон ее колоколов. Во время Пасхальных резурекций колокольный звон дополняли залпы из орудий, которые стояли у нас в больших сенях дворца.
Вот они - те самые орудия из Савичей! А заодно полюбуемся на искусный резной стул из дворца.
При колокольном перезвоне выносили на вечный покой владельцев этой земли. Эта церковь и ее часовня (филиал в Пузове) даже когда-то имели папские привилегии, и отец мой вспоминал о том, что, выезжая из дому в Слуцкие школы, всегда заходил на плебанию, находящуюся в четверти версты за парком, чтобы запастись пряниками для учеников. Последним приходским священником-униатом был ксендз Савич, после кассации Унии в 1839 г., направленный в Жировичский монастырь. По рассказам отца, во время праздников торжественная процессия выходила из церкви и следовала в парк, где находились украшенные алтари. Землевладельцы не только участвовали в Богослужениях, но часто крестили своих детей и венчались в церкви, а некоторые даже были захоронены в ее подполах. Возможно, эта местная традиция повлияла на то, что в нашей семье никто не одержим религиозным фанатизмом, особенно по отношению к восточному обряду. Мы охотно бывали в церкви на венчаниях, похоронах, занимая предлагаемые почетные места, как всегда с ковриками под ногами и отдельными креслами».
Церковь, описываемая Эдвардом Войниловичем, ведёт свою историю как раз от упомянутой домовой часовни. Основана она была в 1741 году при Франтишке Войниловиче, подчашем мозырском, и тогда она находилась не в усадебном доме, а как раз на месте будущей церкви. Именно эта часовня и получила 9 июля 1776 года пресловутый привилей от Папы Римского Пия VI. Это был привилей на установку Стации Мучений Спасителя - скульптурной копозиции, изображающей один из этапов казни Иисуса Христа, у которой на Страстной неделе перед Пасхой проводились молитвенные церемонии.
В 1826 году, когда был построен новый каменный дворец Войниловичей, часовню было решено перенести в него, сделав домовой. Разрешение на это дал упомянутый архиепископ Якуб Дедерко, сделавший тогда же ряд подарков для неё.
На старом же месте была построена из дерева новая униатская, впоследствии ставшая православной, церковь, освящённая в честь Святой Троицы.
Церковь Святой Троицы в Савичах. Фотография до 1914 года
Своего благосостояния в этом прекрасном собственноручно созданном имении Войниловичи едва не лишились в результате мероприятий властей Российской империи по преследованию шляхты, оказывавшей поддержку восстанию 1863 года. Сам Эдвард Войнилович впоследствии относился к этому движению далеко неоднозначно. Но в 1863 году его семья оказалась замешанной в помощи повстанцам.
«…На мое счастье, меня не было дома, когда в Савичи из Слуцка пришла партия во главе с достойнейшим полковником Машевским. Забрали мою винтовку, шесть лошадей и писаря, которого мать благословила и проводила. Маневрировали недолго, были разбиты на границе Игуменской волости. Машевский был убит, Наполеон Обухович ранен. Остальных я встретил в Слуцке - их вели в тюрьму.
А писарь следственной комиссии так подробно все преподнес, что их родных немедленно арестовали и привезли в Слуцк, а имение конфисковали и передали в собственность государства.
Мне врезалось в память: было это летом, я был на каникулах дома. Родители задержались в Слуцке вместе с учительницей и ее сестрами, я остался один на хозяйстве. Приехал пьяный чиновник Виноградов с известным руководителем, батюшкой Можейко из Тимковичей, казаками и командой «ратников», крестьян. Двор окружили стражей и начали опись домашнего имущества, удивляясь, что не находят денег, якобы имевшихся у моего отца. Крестьяне разваливались на кушетках. Срывали фрукты в саду, чиновник пил водку. Продолжалось это несколько дней. Поддержать меня приехал наш дальний родственник-сосед из Куковичей, Эразм Петрозолин, но ему пришлось уехать ни с чем. Дядя мой Тадеуш еще был маршалком.
Оказывается, перед поездкой в Савичи Виноградов, получив указание от правящего тогда в Слуцке военного начальника казачьего полковника Астахова, прибыл к дяде с надеждой на выкуп за снисхождение по вопросу секвестра. Дядя пренебрежительно отнесся к нему и в придачу еще чем-то пристыдил, на что Виноградов пожаловался. И когда после нескольких дней правления в Савичах дяде удалось получить от военного начальника указание приостановить секвестр (судебное исполнительство) до вынесения приговора в отношении моих родителей, и это распоряжение конным гонцом было доставлено в Савичи, Виноградов, впав в ярость, закричал: «Это сделал ваш маршалок!», и уехал с ругательствами».
В итоге секвестр имения Савичи был окончательно снят тогдашним минским военным губернатором, что позволило исконным хозяевам имения и дальше трудиться на его благо.
«…После окончания практики (в варшавской сельскохозяйственной академии, где учился Э.Войнилович - Д.К.) поздней осенью 1872 г. я вернулся домой, где застал отца очень больным. Все мы были очень обеспокоены, поскольку и дед наш Антон, и прадед Адам, новогрудский подкоморий, также страдали болезнью ног. Отец так и не выздоровел, хотя лечился в Варшаве, и 22 декабря 1874 г., возвратясь домой, когда я на несколько дней отлучился из дома, скоропостижно скончался. Похоронен в фамильных гробницах в подземельях Тимковичского костела. Позже, когда из завещания отца я узнал его волю быть похороненным на кургане имения Савичи, то добился в Министерстве разрешения на перезахоронение останков отца и перенес их, не предчувствуя, что вскоре этот курган будет заселен теми, кто должен был стать моим будущим. Так хотел Бог!..
Невзирая на давление со стороны моей матери, дяди Тадеуша и дяди Люциана, продолжения роста генеалогического дерева пришлось еще долго ожидать: я только в 35 лет подумал о женитьбе и вступил в брак с Олимпией Узловской, единственной дочерью Марка и Матильды Войниловичей - Узловских. После двух лет супружеской жизни я получил во владение от родителей моей жены хозяйство в их родовом имении Борки в трех милях от Савичей. Моя нагрузка увеличилась, так как это довольно большое имение веками переходило от арендатора к арендатору и представляло собой печальную картину запущенности строений и земельных угодий. Сколько энергии, сил, труда и капитала я вложил! Это пользы не принесло. Так хотел Господь Бог…»
В течении второй половины 19 столетия Эдвард Войнилович не покладая рук трудился над улучшением сельскохозяйственного производства всей Минской губернии. Руководимое им Минское Аграрное общество без устали внедряло в жизнь новые культуры и технологии сельского хозяйства. Одно из его нововведений коснулось и собственного имения.
«…Обилие лесов, климатические условия и почва в Минской губернии способствовали тому, что винокурение здесь приобретало такое же значение, как, например, производство сахара в южных губерниях или в Королевстве. После введения монополии на водочные изделия с 1 июля 1897 г. в нашей губернии запрещалось открывать новые заводы с производительной мощностью свыше 200 000 декалитров, что было равнозначно их запрету.
Стоимость строительства завода, административные расходы и стоимость производства продукции поглощали почти всю прибыль предприятия в условиях конкуренции с более мощными заводами, которые эти затраты компенсировали большим объемом продукции. Нам приходилось сражаться на два фронта: с одной стороны - правительственные запреты, с другой - владельцы уже существующих заводов, которые не были заинтересованы в появлении новых конкурентов. 12 декабря 1897 г. я представил на общем собрании Общества докладную записку по этому вопросу. Собрание утвердило ее и поручило передать на рассмотрение в Министерство, о чем я тут же начал ходатайствовать.
Уже 28 февраля 1899 г., как сообщил мне наш достопочтенный адвокат Костровицкий, минимальное количество продукции, которую правительство должно было забирать, было увеличено до 400 000 декалитров, а превышение этой нормы новыми заводами подпадало под общие правила, установленные правительством для сельскохозяйственных винокуренных заводов. Принятые изменения в законодательстве активизировали тенденцию появления новых заводов. Я и сам в 1904 г. открыл в Савичах новый завод, причем очень некстати, поскольку после 6 лет работы он был закрыт, а вложенный капитал пропал безвозвратно.»
Хоть из-за невыносимых условий, в которые постоянно ставило предпринимателей государство, заводик Войниловича не принёс долгой прибыли своему владельцу, но судьба распорядилась, чтобы именно это здание стало памятником всему его имению. Удивительно счастливым образом руины спиртзавода дошли до наших дней и сегодня являются единственным архитектурным следом савичской усадьбы…
Руины спиртзавода в усадьбе Эдварда Войниловича
В 1914 году Савичи коснулось первое предвестие грядущей беды - началось военное лихолетье.
«Мне хорошо запомнилась дата 18 июля 1914 г. В ту ночь меня разбудили и вручили конверт с красной повесткой. В повестке содержалось предписание явиться в уездный Слуцк для выполнения обязанностей председателя мобилизационной комиссии. Нужно было принимать лошадей, повозки и другой инвентарь для формирования обозов. Уборка урожая была прервана, людей мобилизовали, а телеги, упряжь, лошади - все прямо с полей ушло в уезд. Город приобрел вид военного лагеря, заполнился толпами сельского населения, провожающего своих мужей и сыновей с плачем и причитаниями, а еще больше оплакивающего реквизированное имущество. Все смешалось: дикое полупьяное пение на призывных пунктах, несмотря на суровый запрет на продажу алкоголя (но чего не купишь за деньги). В этом аду мне пришлось работать десять дней. Возвратился домой: лошади почти все были реквизированы вместе с хорошей упряжью и повозками, а в поле остались покинутые перед отъездом снопы, которые свозить было нечем…
Солдаты были суровы, старались без необходимости ничего не трогать, в то время как беженцы, вытаптывая несжатые поля и злорадно уничтожая все попадающееся под руку, заявляли: «Мы не столько потеряли». Дворы и фольварки с ужасом встречали длинные обозы, состоявшие из повозок, покрытых брезентом и полотном, с характерными дугами на оглоблях. Такие обозы, хаотично двигавшиеся на восток, останавливались там, где еще можно было что-либо раздобыть и, как саранча, оставляли после себя пустыню. Так, из 600 возов сена в моем сарае осталось на зиму всего лишь 2 - 3 воза корма. Зерно в снопах было растаскано, колодезный журавль сожжен на костре, а солома с крыши пошла на обработку убитых кабанов.
В Беларуси же в условиях ранней осени они страдали от холода и слякоти. Началось распространение инфекций, иногда холеры, которую, правда, удалось быстро обуздать, скорее по воле Божьей, чем в результате принятых властями мер, но которая в некоторых окрестностях унесла много жизней. Помню, когда я приехал в имение жены, то увидел семь гробов, выносимых из крыльца жилого дома. Вначале, пока во дворах были запасы досок, ворота и т. д., людей хоронили в гробах. Позже погребали без них, а часто случалось, что трупы присыпали землей у дороги, или забрасывали мхом в лесу, покидая местному населению заботу о лучшем погребении…
Землевладельцы Минщины, с тревогой наблюдая за событиями, за всей этой трагедией «exodusu», не поддались всеобщей лихорадке, а решили оставаться на местах вопреки давлению со стороны отступающих российских войск, считая: «Если погибать, так лучше под своим забором, чем под чужим». Некоторые женщины с детьми перебирались в город, оставшиеся сооружали укрытия на местах. Например, расквартированные у нас артиллеристы с разрешения офицера соорудили нам окопы и землянки, в которых мы намеревались укрыться в случае приближения линии фронта. Крестьяне, видя, что двор никуда не собирается, начали обрабатывать поля. В данном случае имения, за исключением тех, которые находились рядом с линией фронта, свою миссию выполнили сполна - население не подверглось эмиграционной лихорадке. К тому же и отступление войск приостановилось, а фронт обозначился возле тех же Барановичей, где в начале войны на реке Щара находилась Ставка Главнокомандующего. Все это продолжалось до тех пор, пока весь наш край до Днепра и Двины не был занят врагом. Часть спасающегося от войны сельского населения осела в наших окрестностях, а часть ушла на Восток. Имения и город кишели беженцами, которые принадлежали к правящим кругам. Минск стал приобретать черты польского города.
Снимок из журнала «Всемирная панорама».1915 г.
Несвиж в стенах замка принимал многочисленных гостей. Было время, когда почти все Радзивиллы собрались в родных стенах. В силу моих бывших отношений с Радзивиллами мои Савичи посетили такие почтенные гости, как председатель Польской группы в Берлине князь Фердинанд, князь Доминик из Балиц - предполагаемый отец польского короля Иеронима, женившегося на дочери эрцгерцога Стефана из Живца. Гостили также князь Константин из Парижа, председатель Центрального аграрного общества в Варшаве князь Северин Четвертинский с братом Людвиком и шурином Жултковским и многие другие. Семьями, а часто и всем двором, ожидали перелома в стратегической и политической жизни, чтобы возвратиться домой. Они все же дождались этого момента, в то время как те, кто их принимал и угощал, вынуждены были покинуть родной порог и остаться без крыши над головой. Хоть Савичи и находились в 50 верстах от Барановичей, артиллерийская канонада доносилась и до них. В окнах дворца звенели стекла, открывались двери, а вражеские самолеты, пролетающие над нашими лесами и полями, сначала вызывали тревогу, а затем перестали пугать людей, которые даже не смотрели им вслед и не отрывались от полевых работ.
Дорога, проходившая по территории имения, прямо между домом и конюшней, построенная с помощью австрийских пленных и ведущая из Барановичей вокруг Клецка, через Тимковичи - Слуцк - Бобруйск на Восток, была причиной нервозности и беспокойства. Постоянное движение военных обозов, перебазирование военных отрядов, к которым мы постепенно привыкали, поскольку вреда особого они не приносили, а российские войска скупали все, что продавалось, и хорошо платили. В силу своих обязанностей председателя Аграрного общества, а также во время работы в Государственном Совете, я был знаком со многими из военного руководства, которые часто меня посещали. Среди них следует назвать генерала Данилова - командующего Барановичским фронтом, который часто бывал у меня со своими адъютантами, бароном Бенкендорфом и Довбором-Мусницким, кажется, племянником генерала. Приезжал всегда без предупреждения, вначале из Савеек, а затем из Иванова, где находилась его Ставка. У меня оставались запасы «старки», которую очень ценили эти господа, и не одна бутылка венгерского была осушена за беседой у камина».
Как всем известно, течение войны привело Российскую империю и царских военачальников к настоящей катастрофе.
Продолжение здесь
В белорусскую историю и культуру Савичи вошли как колыбель славного рода Войниловичей, из которого вышло множество представителей элиты Великого княжества Литовского. Жителям Минска должен быть особенно знаком Эдвард Войнилович, оставивший после себя великолепный памятник - костёл святых Симеона и Елены на главной минской площади Независимости. Эдвард Войнилович был не просто дворянином-землевладельцем. Имея два высших образования, всю свою жизнь он заботился о внедрении на земли Минщины самых продуктивных форм ведения сельского хозяйства, много лет проработав с этой целью на посту вице-председателя Минского Общества Сельского Хозяйства. Трижды он избирался в Государственную Думу Российской империи, где ему не один год пришлось «тратить свое здоровье и силы, трепать нервы и отчаянно преодолевать трудности в надежде добиться на Неве лучших условий бытия для родного Края, расположенного на Немане и Припяти». Притом, что Эдвард объехал при жизни пол-Европы и имел много недвижимости во многих местах нашего края, в т.ч. и в самом Минске, своим настоящим родным домом он считал только Савичи. Именно сюда он возвращался из всех столиц, именно здесь он создал красивое и успешное имение, которое могло быть образцом землевладения для всей Российской империи. Как никто другой, Эдвард Войнилович знал и любил это место, и к счастью, он успел поведать нам о нём на страницах своих мемуаров. Благодаря этому, у нас сегодня есть возможность взглянуть на Савичи не только сквозь призму сухого ряда исторических дат и справочных фактов, но и глазами человека, который был жителем той самой эпохи, которая сегодня уже стала легендарной. Эпоха князей и графов, дворцов и замков, красоты и высокой культуры, уничтоженной в 20 веке нашествием красных варваров. И сегодня, стоя на савичской земле, на которой от этого прошлого остались лишь маленькие крупицы, нет нужды погружаться в романтические грёзы, чтобы представить, каким здесь всё было тогда - это уже досконально и очень живо описано Эдвардом Войниловичем. Поэтому в нашем путешествии в Савичи мы сделаем правильно, если дадим главное слово именно ему - тому, чьими заботами и усилиями этот край жил и процветал долгие годы. А нам останется только дополнить этот основной рассказ подробностями и необходимыми примечаниями.
Эдвард Войнилович у своего дворца в Савичах. Фотография начала 20 в.
Имение Савичи вместе с фольварками и деревнями включало когда-то около 5000 десятин земли и входило в состав Новогрудского воеводства Слуцкого княжества. Вошло во владение семьи Войниловичей к концу XVI - началу XVII столетия как приданое Анны Тельшевской, дочери Валентина, которая после смерти трех мужей: Трипольского, Войниловича и Рейтана, свои имения Савичи, Пузово и другие отписала своим детям, рожденным от Войниловича. Этими владениями богатая и знатная семья Тельшевских пользовалась на залоговом праве, а впоследствии приобрела в личное пользование от Софии Олелькович, жены Януша Радзивилла, последней слуцкой княжны, прах которой покоится в саркофаге, построенном в монастыре Святой Троицы в Слуцке. Там хранились портреты ее отца и трех его братьев: Александра, Егора и Симеона Олельковичей, Святое Писание, собственноручно написанное Олельковичем, и позолоченный Посох с надписью на латинском языке по кругу…
Войниловичи в то время признавали восточный обряд, свидетельством этому являются крестики в стиле восточной графики на молитвенниках, на портретах прабабушек, например, Анны из рода Тельшевских. Одно фото Трипольской, второе Войниловичевой, третье Рейтановой. Подтверждают о том и имена при крещении: сыновей Симеона звали Борис, Богдан, Змайло; внуков - Мельхиор, Григорий, Иван. После принятия Римского обряда в XVIII ст. пошли Людовики, Христофоры и т. д. Эти фазы проходили все древние русские роды, Войниловичи не были исключением…
Как явствует из этого описания, изначально, в 16 веке, савичский двор принадлежал слуцким и копыльским князьям Олельковичам. В 1591 году Ян Симеон Олелькович передал его в аренду роду Тельшевских за две тысячи коп грошей. Правда, совсем скоро Тельшевские едва не потеряли свой дом. После того, как через брак Софии Олелькович копыльское княжество перешло к Янушу Радзивиллу, последний не стал продлевать договор аренды с Тельшевскими, а передал Савичи для покупки волковысскому хорунжему Станиславу Кезгайловичу для последующей покупки. Тельшевским пришлось выкручиваться и перекупать у Станислава Кезгайловича это право, благо тот согласился вместо имения взять деньги. Вот благодаря этому, в 1662 году Анна Тельшевская и смогла принести Савичи в приданное стольнику мозырскому Людвику Войниловичу.
Из воспоминаний Эдварда Войниловича известно, что как раз в это время имению пришлось пережить набеги казаков (их целью был радзивилловский Несвиж, который они сожгли в 1654 году), а затем и нашествие шведов. К счастью, на благосостоянии имения это критически не сказалось. Точно так же, как и разделы Речи Посполитой в конце 18 столетия.
…Когда меня в свивальнике привезли в Савичи, там жил еще мой дед Антоний, слуцкий маршалок, впервые избранный в 1811 г. В 1812 г. во времена Наполеона должность называлась - помощник префекта, затем снова - маршалок. Женат он был на Теофилии Одинцовой, сам был рожден от Адама, подкомория Новогрудского воеводства, и Каролины Сулистровской, уроженки Пацов. Адам пользовался большим доверием и влиянием в воеводстве, считался с ним и «Пане Коханку», а письма короля Станислава Августа, адресованные пану подкоморию с просьбой поддержать Конституцию 3 мая и приложенный к письму диплом о присвоении ордена св. Станислава, хранились в Савичских архивах.
Теофилия Одинцова была племянницей (дочерью сестры) генерала Моравского из Зауша, женатого на сестре «Пане Коханку». Этими родственными связями объясняются определенные жизненные запросы и притязания, превышающие наличие имевшихся фондов и средств, которые к концу XVIII - началу XIX столетия имелись в Савичах. Предшествующие два столетия наш род верой и правдой служил Родине, ни пяди родительской земли не потерял, но и не прибавил, как это видно из старых описей и реестровых книг и документов. Под сенью вековых лип, помнящих Олельковичские времена, строил такие или похожие деревянные дома. В начале XIX века вместо старого деревянного дворца был построен каменный дворец с мансардами и двумя башнями, что соответствует хранящемуся в архиве старому плану. В парке строились беседки для оркестра, насыпались искусственные острова, устанавливались голландские ветряные мельницы, прокладывались гроты и лабиринты, ибо все это было в Аркадии или Альбе.
Дворец Войниловичей в Савичах. Рисунок Наполеона Орды середины 19 в.
Несмотря на все модные нововведения в усадьбе, новый дом Войниловичей внешне отличался от других усадеб того времени в сторону большей суровости и скромности, что однако не умаляет его архитектурной красоты и аккуратности. Интересно, что в конце 19 века в доме обнаружилась слабость фундаментов, из-за чего он стал крениться в сторону центрального фасада. Тогда к дому были пристроены кирпичные подпорки, из-за которых дворец окончательно приобрёл некий оборонительный вид и стал выглядеть ещё старше, чем был на самом деле.
Дворец Войниловичей в Савичах. Фотография перед 1914 г.
На изображениях дворца Войниловичей слева можно заметить небольшую официну, построенную, очевидно, одновременно с самим главным зданием. Здесь жили усадебные слуги.
Перед дворцом справа находился каретный сарай и конюшня, а ещё чуть дальше находился хозяйственный двор со спиртзаводом, о котором мы ещё здесь вспомним.
К усадьбе вёл вымощенный камнем подъездной путь, по обеим сторонам которого были засаженные пышными декоративными цветами газоны. Такие же газоны находились с обратной стороны усадебного дома, со стороны паркового фасада.
Парковый фасад усадьбы в Савичах. Фотогрфия начала 20 в.
…В 1846 г. бабушки моей уже не было в живых. Дед Антоний, вдовец, из-за болезни ног передал все хозяйство сыновьям, поделив его на основании закона, и сам определил свое место проживания в Савичах при годовом доходе с имения Душево, приобретенного дедом у Грицкевичей. Деда прекрасно помню. Умер он 12 октября 1855 г., прожив 84 года. Он был главной личностью в доме, всем управлял и все подчинялись его распорядку. Так как он утром поднимался поздно, завтрак должны были подать в 12-00, обед - в 17 часов, поскольку он привык к этому, живя в городе во время своей службы. И если он опаздывал, то тростью, без которой он уже не мог ходить, придерживал стрелки часов, чтобы позже 12-00 не садиться за стол. Он имел личного лакея, кучера, карету и четыре белогривых лошади и дважды в год отправлялся в дальнюю дорогу, чтобы навестить родственников, живущих возле Минска: Костровицких в Новоселках, или Хмаров в Семкове. Когда возвращался, то разрешал внукам в карете объехать вокруг газона. Все эти приятные подробности остались у нас в памяти.
В его спальне к одной из стен было пристроено что-то похожее на коридорчик, отделенный поручнями, опираясь на которые, дед ежедневно, громко считая ступеньки, несколько раз в день поднимался и опускался по ним вместо прогулки, так как целыми днями просиживал в своем архиве в соседней комнате, постоянно закрытой, в которую мы, испытывая огромное любопытство, впервые вошли после его смерти. Там была и библиотека из Пузово с большим количеством томов в кожаных и пергаментных переплетах, которую после смерти деда мой дядя Тадеуш, слуцкий маршалок, как старший из сыновей, взял себе, и которая, к сожалению, сгорела вместе с его домами в Слуцке.
Дед мой умер во сне на большой кровати, отделанной бронзой - приданое Моравской, сестры «Пане Коханку», что досталась нам из Зауша по завещанию вместе с огромным шкафом и некоторыми другими вещами. Похоронен он под главным алтарем в фамильном склепе в Тимковичах. Дед имел трех сыновей: старший Тадеуш (в память о Тадеуше Костюшко) служил в Литовском корпусе под командованием великого князя Константина. После возвращения домой сразу был избран маршалком Слуцкого уезда и находился на этой должности более 20-и лет. Второй сын - Адам (в память о Чарторийском) - был граничным судьей Слуцкого уезда. Третий сын Александр служил в армии и после турецкой войны 1829 г. пропал без вести, что давало повод для появления самозванцев, которые имели претензии к братьям.
Читая эти описания дворянского быта и интерьера во дворце Войниловичей, нельзя не порадоваться, что до нас дошли её фотографии, сделанные, скорее всего, перед Первой мировой войной. На одной из них мы можем видеть тот самый легендарный кабинет Антония Войниловича!
Кабинет в савичском дворце
Благодаря этому, мы теперь знаем, как выглядел огромный шкаф (в центре) и та самая отделанная бронзой кровать, на которой Адам Войнилович отошёл в лучший мир. Особенно подчеркнём, что эти вещи имели непосредственное отношение к известному радзивилловскому имению в Заушье!
На фотографии кабинета Адама Войниловича обратите внимание на тёмный предмет, стоящий на шкафу. Это особая ваза 18 века из грушевого дерева, в которой подавались угощения во время поветовых сеймиков Речи Посполитой! Последний раз она использовалась в сеймике накануне второго раздела Речи Посполитой в 1792 году и с тех пор бережно хранилась в усадьбе Войниловичей.
Вообще же вся мебель в усадьбе Войниловичей отличалась красотой и изысканностью - в этом легко убедиться, смотря на сохранившиеся фотографии интерьеров. Также среди убранства усадебного дома можно отметить расписную плитку в вестибюле и в центральном зале и мраморные камины там же.
Главный салон в савичском дворце
В доме Войниловичей было множество живописных полотен, основное место среди которых занимали портреты представителей их рода (часть их можно увидеть на снимке усадебного кабинета). Среди прочих, там были: портрет Анны Тельшевской-Войнилович, Катерины Сулистровской-Войнилович, Адама, Антония и Тадеуша Войниловичей (деда, отца и дяди Эдварда Войнилловича). Также в усадьбе находился портрет Кароля Станислава Радзивилла «Пане Каханку», который происходил из несвижского монастыря бенедиктинок, Игнатия и Теофилии Моравских из Заушья, знаменитого во всей Минской губернии магната Леона Ошторпа и генерала Яна Вайсенхоффа.
Множество красивых икон находилось в домовой часовне Войниловичей. В этой часовне находились и чаши для причастия, подаренные Войниловичам первым архиепископом минской католической епархии Якубом Дедерко.
«…В имении Савичи, в самом парке, стояла и стоит в настоящее время церковь, когда-то униатская, затем православная. Не могу обойти молчанием чувство, которое вызывал звон ее колоколов. Во время Пасхальных резурекций колокольный звон дополняли залпы из орудий, которые стояли у нас в больших сенях дворца.
Вот они - те самые орудия из Савичей! А заодно полюбуемся на искусный резной стул из дворца.
При колокольном перезвоне выносили на вечный покой владельцев этой земли. Эта церковь и ее часовня (филиал в Пузове) даже когда-то имели папские привилегии, и отец мой вспоминал о том, что, выезжая из дому в Слуцкие школы, всегда заходил на плебанию, находящуюся в четверти версты за парком, чтобы запастись пряниками для учеников. Последним приходским священником-униатом был ксендз Савич, после кассации Унии в 1839 г., направленный в Жировичский монастырь. По рассказам отца, во время праздников торжественная процессия выходила из церкви и следовала в парк, где находились украшенные алтари. Землевладельцы не только участвовали в Богослужениях, но часто крестили своих детей и венчались в церкви, а некоторые даже были захоронены в ее подполах. Возможно, эта местная традиция повлияла на то, что в нашей семье никто не одержим религиозным фанатизмом, особенно по отношению к восточному обряду. Мы охотно бывали в церкви на венчаниях, похоронах, занимая предлагаемые почетные места, как всегда с ковриками под ногами и отдельными креслами».
Церковь, описываемая Эдвардом Войниловичем, ведёт свою историю как раз от упомянутой домовой часовни. Основана она была в 1741 году при Франтишке Войниловиче, подчашем мозырском, и тогда она находилась не в усадебном доме, а как раз на месте будущей церкви. Именно эта часовня и получила 9 июля 1776 года пресловутый привилей от Папы Римского Пия VI. Это был привилей на установку Стации Мучений Спасителя - скульптурной копозиции, изображающей один из этапов казни Иисуса Христа, у которой на Страстной неделе перед Пасхой проводились молитвенные церемонии.
В 1826 году, когда был построен новый каменный дворец Войниловичей, часовню было решено перенести в него, сделав домовой. Разрешение на это дал упомянутый архиепископ Якуб Дедерко, сделавший тогда же ряд подарков для неё.
На старом же месте была построена из дерева новая униатская, впоследствии ставшая православной, церковь, освящённая в честь Святой Троицы.
Церковь Святой Троицы в Савичах. Фотография до 1914 года
Своего благосостояния в этом прекрасном собственноручно созданном имении Войниловичи едва не лишились в результате мероприятий властей Российской империи по преследованию шляхты, оказывавшей поддержку восстанию 1863 года. Сам Эдвард Войнилович впоследствии относился к этому движению далеко неоднозначно. Но в 1863 году его семья оказалась замешанной в помощи повстанцам.
«…На мое счастье, меня не было дома, когда в Савичи из Слуцка пришла партия во главе с достойнейшим полковником Машевским. Забрали мою винтовку, шесть лошадей и писаря, которого мать благословила и проводила. Маневрировали недолго, были разбиты на границе Игуменской волости. Машевский был убит, Наполеон Обухович ранен. Остальных я встретил в Слуцке - их вели в тюрьму.
А писарь следственной комиссии так подробно все преподнес, что их родных немедленно арестовали и привезли в Слуцк, а имение конфисковали и передали в собственность государства.
Мне врезалось в память: было это летом, я был на каникулах дома. Родители задержались в Слуцке вместе с учительницей и ее сестрами, я остался один на хозяйстве. Приехал пьяный чиновник Виноградов с известным руководителем, батюшкой Можейко из Тимковичей, казаками и командой «ратников», крестьян. Двор окружили стражей и начали опись домашнего имущества, удивляясь, что не находят денег, якобы имевшихся у моего отца. Крестьяне разваливались на кушетках. Срывали фрукты в саду, чиновник пил водку. Продолжалось это несколько дней. Поддержать меня приехал наш дальний родственник-сосед из Куковичей, Эразм Петрозолин, но ему пришлось уехать ни с чем. Дядя мой Тадеуш еще был маршалком.
Оказывается, перед поездкой в Савичи Виноградов, получив указание от правящего тогда в Слуцке военного начальника казачьего полковника Астахова, прибыл к дяде с надеждой на выкуп за снисхождение по вопросу секвестра. Дядя пренебрежительно отнесся к нему и в придачу еще чем-то пристыдил, на что Виноградов пожаловался. И когда после нескольких дней правления в Савичах дяде удалось получить от военного начальника указание приостановить секвестр (судебное исполнительство) до вынесения приговора в отношении моих родителей, и это распоряжение конным гонцом было доставлено в Савичи, Виноградов, впав в ярость, закричал: «Это сделал ваш маршалок!», и уехал с ругательствами».
В итоге секвестр имения Савичи был окончательно снят тогдашним минским военным губернатором, что позволило исконным хозяевам имения и дальше трудиться на его благо.
«…После окончания практики (в варшавской сельскохозяйственной академии, где учился Э.Войнилович - Д.К.) поздней осенью 1872 г. я вернулся домой, где застал отца очень больным. Все мы были очень обеспокоены, поскольку и дед наш Антон, и прадед Адам, новогрудский подкоморий, также страдали болезнью ног. Отец так и не выздоровел, хотя лечился в Варшаве, и 22 декабря 1874 г., возвратясь домой, когда я на несколько дней отлучился из дома, скоропостижно скончался. Похоронен в фамильных гробницах в подземельях Тимковичского костела. Позже, когда из завещания отца я узнал его волю быть похороненным на кургане имения Савичи, то добился в Министерстве разрешения на перезахоронение останков отца и перенес их, не предчувствуя, что вскоре этот курган будет заселен теми, кто должен был стать моим будущим. Так хотел Бог!..
Невзирая на давление со стороны моей матери, дяди Тадеуша и дяди Люциана, продолжения роста генеалогического дерева пришлось еще долго ожидать: я только в 35 лет подумал о женитьбе и вступил в брак с Олимпией Узловской, единственной дочерью Марка и Матильды Войниловичей - Узловских. После двух лет супружеской жизни я получил во владение от родителей моей жены хозяйство в их родовом имении Борки в трех милях от Савичей. Моя нагрузка увеличилась, так как это довольно большое имение веками переходило от арендатора к арендатору и представляло собой печальную картину запущенности строений и земельных угодий. Сколько энергии, сил, труда и капитала я вложил! Это пользы не принесло. Так хотел Господь Бог…»
В течении второй половины 19 столетия Эдвард Войнилович не покладая рук трудился над улучшением сельскохозяйственного производства всей Минской губернии. Руководимое им Минское Аграрное общество без устали внедряло в жизнь новые культуры и технологии сельского хозяйства. Одно из его нововведений коснулось и собственного имения.
«…Обилие лесов, климатические условия и почва в Минской губернии способствовали тому, что винокурение здесь приобретало такое же значение, как, например, производство сахара в южных губерниях или в Королевстве. После введения монополии на водочные изделия с 1 июля 1897 г. в нашей губернии запрещалось открывать новые заводы с производительной мощностью свыше 200 000 декалитров, что было равнозначно их запрету.
Стоимость строительства завода, административные расходы и стоимость производства продукции поглощали почти всю прибыль предприятия в условиях конкуренции с более мощными заводами, которые эти затраты компенсировали большим объемом продукции. Нам приходилось сражаться на два фронта: с одной стороны - правительственные запреты, с другой - владельцы уже существующих заводов, которые не были заинтересованы в появлении новых конкурентов. 12 декабря 1897 г. я представил на общем собрании Общества докладную записку по этому вопросу. Собрание утвердило ее и поручило передать на рассмотрение в Министерство, о чем я тут же начал ходатайствовать.
Уже 28 февраля 1899 г., как сообщил мне наш достопочтенный адвокат Костровицкий, минимальное количество продукции, которую правительство должно было забирать, было увеличено до 400 000 декалитров, а превышение этой нормы новыми заводами подпадало под общие правила, установленные правительством для сельскохозяйственных винокуренных заводов. Принятые изменения в законодательстве активизировали тенденцию появления новых заводов. Я и сам в 1904 г. открыл в Савичах новый завод, причем очень некстати, поскольку после 6 лет работы он был закрыт, а вложенный капитал пропал безвозвратно.»
Хоть из-за невыносимых условий, в которые постоянно ставило предпринимателей государство, заводик Войниловича не принёс долгой прибыли своему владельцу, но судьба распорядилась, чтобы именно это здание стало памятником всему его имению. Удивительно счастливым образом руины спиртзавода дошли до наших дней и сегодня являются единственным архитектурным следом савичской усадьбы…
Руины спиртзавода в усадьбе Эдварда Войниловича
В 1914 году Савичи коснулось первое предвестие грядущей беды - началось военное лихолетье.
«Мне хорошо запомнилась дата 18 июля 1914 г. В ту ночь меня разбудили и вручили конверт с красной повесткой. В повестке содержалось предписание явиться в уездный Слуцк для выполнения обязанностей председателя мобилизационной комиссии. Нужно было принимать лошадей, повозки и другой инвентарь для формирования обозов. Уборка урожая была прервана, людей мобилизовали, а телеги, упряжь, лошади - все прямо с полей ушло в уезд. Город приобрел вид военного лагеря, заполнился толпами сельского населения, провожающего своих мужей и сыновей с плачем и причитаниями, а еще больше оплакивающего реквизированное имущество. Все смешалось: дикое полупьяное пение на призывных пунктах, несмотря на суровый запрет на продажу алкоголя (но чего не купишь за деньги). В этом аду мне пришлось работать десять дней. Возвратился домой: лошади почти все были реквизированы вместе с хорошей упряжью и повозками, а в поле остались покинутые перед отъездом снопы, которые свозить было нечем…
Солдаты были суровы, старались без необходимости ничего не трогать, в то время как беженцы, вытаптывая несжатые поля и злорадно уничтожая все попадающееся под руку, заявляли: «Мы не столько потеряли». Дворы и фольварки с ужасом встречали длинные обозы, состоявшие из повозок, покрытых брезентом и полотном, с характерными дугами на оглоблях. Такие обозы, хаотично двигавшиеся на восток, останавливались там, где еще можно было что-либо раздобыть и, как саранча, оставляли после себя пустыню. Так, из 600 возов сена в моем сарае осталось на зиму всего лишь 2 - 3 воза корма. Зерно в снопах было растаскано, колодезный журавль сожжен на костре, а солома с крыши пошла на обработку убитых кабанов.
В Беларуси же в условиях ранней осени они страдали от холода и слякоти. Началось распространение инфекций, иногда холеры, которую, правда, удалось быстро обуздать, скорее по воле Божьей, чем в результате принятых властями мер, но которая в некоторых окрестностях унесла много жизней. Помню, когда я приехал в имение жены, то увидел семь гробов, выносимых из крыльца жилого дома. Вначале, пока во дворах были запасы досок, ворота и т. д., людей хоронили в гробах. Позже погребали без них, а часто случалось, что трупы присыпали землей у дороги, или забрасывали мхом в лесу, покидая местному населению заботу о лучшем погребении…
Землевладельцы Минщины, с тревогой наблюдая за событиями, за всей этой трагедией «exodusu», не поддались всеобщей лихорадке, а решили оставаться на местах вопреки давлению со стороны отступающих российских войск, считая: «Если погибать, так лучше под своим забором, чем под чужим». Некоторые женщины с детьми перебирались в город, оставшиеся сооружали укрытия на местах. Например, расквартированные у нас артиллеристы с разрешения офицера соорудили нам окопы и землянки, в которых мы намеревались укрыться в случае приближения линии фронта. Крестьяне, видя, что двор никуда не собирается, начали обрабатывать поля. В данном случае имения, за исключением тех, которые находились рядом с линией фронта, свою миссию выполнили сполна - население не подверглось эмиграционной лихорадке. К тому же и отступление войск приостановилось, а фронт обозначился возле тех же Барановичей, где в начале войны на реке Щара находилась Ставка Главнокомандующего. Все это продолжалось до тех пор, пока весь наш край до Днепра и Двины не был занят врагом. Часть спасающегося от войны сельского населения осела в наших окрестностях, а часть ушла на Восток. Имения и город кишели беженцами, которые принадлежали к правящим кругам. Минск стал приобретать черты польского города.
Снимок из журнала «Всемирная панорама».1915 г.
Несвиж в стенах замка принимал многочисленных гостей. Было время, когда почти все Радзивиллы собрались в родных стенах. В силу моих бывших отношений с Радзивиллами мои Савичи посетили такие почтенные гости, как председатель Польской группы в Берлине князь Фердинанд, князь Доминик из Балиц - предполагаемый отец польского короля Иеронима, женившегося на дочери эрцгерцога Стефана из Живца. Гостили также князь Константин из Парижа, председатель Центрального аграрного общества в Варшаве князь Северин Четвертинский с братом Людвиком и шурином Жултковским и многие другие. Семьями, а часто и всем двором, ожидали перелома в стратегической и политической жизни, чтобы возвратиться домой. Они все же дождались этого момента, в то время как те, кто их принимал и угощал, вынуждены были покинуть родной порог и остаться без крыши над головой. Хоть Савичи и находились в 50 верстах от Барановичей, артиллерийская канонада доносилась и до них. В окнах дворца звенели стекла, открывались двери, а вражеские самолеты, пролетающие над нашими лесами и полями, сначала вызывали тревогу, а затем перестали пугать людей, которые даже не смотрели им вслед и не отрывались от полевых работ.
Дорога, проходившая по территории имения, прямо между домом и конюшней, построенная с помощью австрийских пленных и ведущая из Барановичей вокруг Клецка, через Тимковичи - Слуцк - Бобруйск на Восток, была причиной нервозности и беспокойства. Постоянное движение военных обозов, перебазирование военных отрядов, к которым мы постепенно привыкали, поскольку вреда особого они не приносили, а российские войска скупали все, что продавалось, и хорошо платили. В силу своих обязанностей председателя Аграрного общества, а также во время работы в Государственном Совете, я был знаком со многими из военного руководства, которые часто меня посещали. Среди них следует назвать генерала Данилова - командующего Барановичским фронтом, который часто бывал у меня со своими адъютантами, бароном Бенкендорфом и Довбором-Мусницким, кажется, племянником генерала. Приезжал всегда без предупреждения, вначале из Савеек, а затем из Иванова, где находилась его Ставка. У меня оставались запасы «старки», которую очень ценили эти господа, и не одна бутылка венгерского была осушена за беседой у камина».
Как всем известно, течение войны привело Российскую империю и царских военачальников к настоящей катастрофе.
Продолжение здесь