Путешествие в усадьбу Бобровка вместе с Ольгердом Ентысом. Часть 1.
Место усадьбы Бобровка сегодня находится в густых лесах на границе Минского и Вилейского районов между местечками Батурино и Илья. Попасть на него можно только по тернистым лесным дорожкам, а даже оказавшись на месте, только опытный глаз сможет понять, чем оно отличается от простой лесной поляны. Здесь ещё стоят насаждения большой въездной аллеи, усадебного парка, а кое-где выглядывают на поверхность фундаменты уничтоженного усадебного дома и других многочисленных построек. Всё они как будто в воронках от бомб - это следы незасыпанных раскопов чёрных копателей. Когда-то эта заросшая и заброшенная земля имела своих хозяев, создавших здесь колоритный и уютный уголок. На сегодняшних полевых пустошах и лесных полянах в окрестностях Бобровки жили люди, представители шляхетских и крепких крестьянских семейств, знакомые и дружные между собой. Сегодняшние лесные тропинки когда-то были дорогами, по которым они ездили друг к другу в гости. Это была не безликая земля - за каждым уголком стояла история рода, который жил здесь на протяжении многих поколений.
В 2004 году в польском журнале «Wileńskie Rozmaitości» были опубликованы воспоминания последнего жителя усадьбы Бобровка Ольгерда Ентыса. Он был сыном последних владельцев имения Збигнева и Марины Ентыс и успел застать усадьбу во время её расцвета ещё ребёнком. Его мемуары тепло и непосредственно описывают этот родной для него уголок, позволяя нам увидеть этот уже исчезнувший интересный мир небольшой литовской шляхетской усадьбы. В 2014 году, живший после второй мировой войны в Польше, Ольгерд Ентыс скончался в возрасте 82 лет. Большая благодарность ему за то, что он успел оставить нам воспоминания о своей родине, одном из замечательных, но нынче заброшенных, уголков Беларуси.
____________________________________________________
Наша родовая усадьба - имение моих предков - называлась Бобровка по названию небольшой речки, которая протекала рядом и впадала в реку Илию. В той речке некогда жили бобры, оттуда и происходило название.
Общая площадь владений составляла в 1939 году 120 гектаров, в том числе 60 гектаров пахотной земли. Остальное - пастбище и лес. На то время это было не очень много по сравнению с иными землевладениями в крае, поэтому такие владения обычно назывались «фольварками».
Бобровка располагалась в 10 километрах на юго-восток от местечка Ильи и в 6 километрах севернее местечка Хотенчицы. Административно до 1939 года принадлежала ко гмине Хотенчицы Вилейского повета Виленского воеводства. На западе граничила с землями хутора Сербино и Погребище, на севере с хутором Брицкие, а на юге и востоке с лесными землями, входившими в состав владений рода Боровских - Щёковщины. Примерно в 8-ми километрах к востоку проходила граница польского государства - 2-й Речи Посполитой, установленная по Рижскому договору 1921 года. Расстояние от Минска по прямо линии составляло около 50 километров.
Употребляем прошлое время, потому что теперь на описываемом месте не осталось уже ничего, что говорило бы о том, что здесь когда-то жили люди. Дом и амбар, два самых старых и больших здания, были сожжены в июне 1943 года, а оставшиеся здания во время большой антипартизанской операции весной 1944 года. Никто из оставшихся в живых людей не вернулся туда после войны, поля, пашни и пастбища были покинуты. Кое-где там остались одичавшие деревья бывшего сада, смешанный лес, и очень трудно поверить, что когда-то на этом месте была красивая и полная уюта усадьба.
А была она действительно очень красивая, в первую очередь благодаря своему местоположению. Устроенная на нижней части большой поляны, окружённая со всех сторон живописными разнообразными по своему составу лесами. На юге и западе располагались луга и пастбища с редкими зарослями и ольховыми рощицами, которые пересекала быстрая и извилистая речка. Она брала начало из богатых на источники заболоченных лесов на восточной стороне, и пробегая на запад, впадала в речку Илию. Её чистые и холодные воды были богаты рыбой, встречались щука и налим, не было недостатка и в раках.
Речка Бобровка недалеко от усадьбы
От северо-запада до северо-востока располагались поля, пересечённые тремя дорогами, сходившимися у въездной брамы. Левая вела к Погребищу, средняя, как бы центральная, вела на хутор Брицкие и соединялась с трактом Илья - Батурино-Луковец. Правая, наименее проезжая, бежала через леса в сторону заставы Корпуса охраны пограничья и далее до деревни Старинки.
Общий вид на место усадьбы Бобровка. Подъездная аллея.
Усадьба была ограждена в 1930-х годах солидной деревянной оградой с двумя брамами: главная на севере и хозяйственная на западе. Въездная аллея с северной стороны приводила на обширную площадку перед жилым домом и находившимся здесь же с левой стороны амбаром. С южной стороны находились старый и новый парк с очень живописной прогулочной аллеей, окружённой декоративными кустарниками, а также высокими елями. В старом парке обращала на себя внимание длинная стена высоких толстых лип, оформленная посадкой в букву «L», под которыми располагалась пасека в 35 ульев, а также живописные посадки берёз и клёнов. Восточная часть парка была новой, здесь рос молодой сад, посаженный в 1930-х годах.
Остатки садовых деревьев в Бобровке.
С западной стороны дома располагался ряд хозяйственных построек. Самой большой из них было гумно, к которому прилегал широкий крытый манеж. Внутри него размещался деревянный механизм, приводимый в движение конями, это была молотилка. Здесь пара коней ходила по кругу, вращая вал, увенчанный большим ободом с деревянными зубьями, называемыми «кулакамі». Этот вал вращал другой шестигранный, называемый «шасцярня». На его конце за стеной внутри гумна было насажено огромное колесо с передаточным ремнём, который по необходимости приводил в движение молотилку либо сечкарню. Манеж и его механизмы притягивали меня, в то время маленького мальчика с магнетической силой. Я проводил там много времени, а наилучшим развлечением для меня было кататься на вращающемся колесе под присмотром погонщика коней. Возле гумна было ещё два навеса для соломы и сена, называемых «пунямі», а также высокое сооружение из колонн и поперечных балок, которое служило для сушки сена, ржи, гороха, называемое «азярод».
Далее в южной стороне внутри просторного хозяйственного двора были устроены два глубоких обложенных деревом колодца-журавля - один для воды для людей, другой для скота, поэтому рядом с ним находилось длинное корыто. Там же под раскидистой берёзой располагалось колоритное каменное строение, утопленное глубоко в земле, так что крыша почти касалась грунта. Это была так называемая «лядоўня», служившая для хранения овощей и фруктов, а также запаса льда, заготавливаемого от зимы к зиме.
Огромная яма со старыми камнями и кирпичами на месте ледовни в Бобровке
Оставшиеся хозяйственные постройки это свинарник, коровник, овчарня, курятник, конюшня, а также возная, где хранились возы и сани. Я любил заглядывать в это здание. Здесь стояло несколько саней: обычные, расширяющиеся сзади и довольно низкие, назывались «развальнікамі». Другие - парадные, высокие, чёрного цвета с элегантно выгнутым передом. И ещё прогулочные поменьше, бронзового цвета. Здесь же были повозки: бричка на рессорах с высокими кожаными козлами для кучера, небольшая но аккуратная грузовая коляска бронзового цвета с двумя сидениями на пружинах, которая называлась «каркі».
В непосредственной близости от этих хозяйственных построек находились три жилых здания для работников. Два из них были на две семьи, а одно, самое новое, небольшое, но очень уютное, на одну семью. Оно было построено для заслуженного и преданного работника, который был уже на пенсии - Юзефа Андрушкевича и его жены Текли.
Уже за оградой на расстоянии 100-150 метров в западном направлении за нераспаханным выгоном, на краю молодого соснового леса стояло приземистое здание бани. В его почерневшем от дыма помещении находилось две комнаты. Одна служила раздевалкой, а в другом был большой очаг с камнями и полки, на которых лежали моющиеся, принимая паровую баню, когда на раскалённые камни выплёскивалась вода. Баней пользовались работники, она топилась каждую субботу в любую пору года отдельно для мужчин, отдельно для женщин.
Два самых старых здания, а именно жилой дом и амбар, также называемый «свірнам», были даже запечатлены на фотографиях и могли бы считаться памятниками старинного деревянного зодчества. Оба были построены в 30-х годах 19 столетия из лиственницы. Крыши были покрыты гонтом, жилой дом был дополнительно утеплён деревянной опалубкой. В доме было 16 помещений, в том числе 9 жилых комнат и одна летняя неотапливаемая комната. В дом входили через главный вход по крыльцу, покрытому двухскатной крышей на 4-х деревянных колоннах. Это крыльцо было направлено на север, а напротив за широким газонным подъездом находилась въездная аллея, по сторонам которой росли высокие раскидистые тополя. С южной стороны дома располагался старый парк. Сюда выходила открытая веранда, над которой находилась летняя комната с большим венецианским окном. Его пол являлся потолком веранды и опирался на 4 деревянные колонны. С веранды через несколько ступенек можно было спуститься в парк. Слева здесь росли большие кусты сирени, жасмина и акации. Прямо бежала довольно широкая тупиковая аллея длиной около ста метров, окружённая густыми декоративными кустами, составлявшими настоящий рай для детских игр. По обеим её сторонам росло несколько широких елей и были установлены лавочки. В середине межвоенного времени (1920-1930) к западной стене дома была сделана пристройка, в которой находилось одно жилое помещение, а также молочная. Тогда же в дом была проведена отводная канализация. При этом дом не имел водопровода. Была комната, служившая ванной, туалет и очень просторная кухня с большой русской печью.
Усадебный дом в Бобровке. Фотография 1920 - 1930 годов.
Амбар стоял перпендикулярно жилому дому на восточной стороне подъездного двора, по всей своей длине имел подклеть на восьми деревянных колоннах. В амбаре было три просторных помещения. В каждое из них надо было входить через отдельные, густо обитые гвоздями, двери, которые открывались при помощи ключей невиданных размеров. В первом помещении в специальных отсеках хранились различные виды зерна, предназначавшиеся для сева или дальнейшей переработки. Здесь стоял характерный запах ржи, сухих колосьев и манки. Казалось, сами доски амбара источают этот аромат. Во втором помещении посередине хранились различные мясные изделия, на потолке была подвешена ветчина. В этом помещении стоял аппетитный запах копчёного мяса, смешанного с трудно описываемым запахом различных приправ. Этот запах нравился мне в детстве больше всего, и по сей день он ассоциируется у меня с ароматом родного дома.
Третье помещение предназначалось для пасеки, которая находилась неподалёку от амбара. Там складировались запасные улья, их составные части, разные рамки с воском. Здесь была и центрифуга, которая служила для отделения мёда. Это помещение было пропитано сладким запахом мёда. Здесь было одно окно, у которого стоял большой улей с выходом на улицу. Задняя стенка этого улья была застеклена таким образом, что при открытии деревянной ставни можно было наблюдать, что происходит внутри улья.
Эти постройки, выдержанные в едином стиле и соединяющиеся в необычную гармонию, придавали усадьбе неповторимый, полный тёпла вид.
Усадебный дом в Бобровке со стороны паркового фасада. Фотография 1920 - 1930 годов.
Точная история Бобровки неизвестна. Документы погибли во время двух мировых войн. Давно умерли люди, которые многое помнили, но не успели рассказать потомкам. Я помню немного из рассказов моей двоюродной бабушки Юлии из Чеховских Лавринович, моей матери Марины из Чеховских Ентыс и некоторых других людей. Исходя из этого, можно составить следующую картину.
В 20-х годах 19 столетия некая весьма состоятельная жительница Минска по совету врачей, чтобы помочь своему больному туберкулёзом мужу, приобрела земли позднейшего имения Бобровка, которые до того входили в состав радзивилловских владений. В 1830-х годах она построила упомянутый жилой дом и амбар. Однако, владела всем этим недолго. Вскоре её муж умер и она решила продать усадьбу. Неизвестно, когда это произошло. Можно только предполагать, что это могло быть на рубеже 30-х-40-х годов 19 века. Вскоре Бобровка перешла во владение рода Хрщановичей и оставалась у них до 1870-х годов. Последний владелец Бобровки Винсент Хрщанович был дважды женат (1). Его первая жена, с которой он имел две дочери - Катерину и Елену, - происходила из знатного рода князей Масальских, а вторая из Осетимских. Хрщановичи не оставили потомков мужского пола. В связи с этим судьба имения была непосредственно связана с замужеством дочерей. Так Бобровка сменила владельца через приданое Катерины Хрщанович, которая вышла замуж за Виктора Чеховского. Её сестра Елена вышла замуж за богатого шляхтича Яна Валицкого и оставила родительское гнездо. Неизвестно, как именно поделили приданое, и какую долю получила Елена. Можно предположить, что всё было справедливо, но факт остаётся фактом - Бобровка не была поделена и полностью перешла роду Чеховских. Точно неизвестно, когда это произошло, но можно предположить, что где-то на рубеже 1860-х-1870-х годов.
Новый владелец Бобровки Виктор Чеховский, мой прадед со стороны матери, о котором известно немного. Он был также владельцем фольварка Франулин лежащем на расстоянии около 15 км. на северо-восток от Бобровки. После установления границы по Рижскому договору, он оказался в составе БССР. Из семьи Виктора и Катерины Чеховских вышло трое потомков: мой дед Пётр Чеховский и две дочери - София и Юлия. София была незамужней, а Юлия вышла замуж за Фердинада Лавриновича и имела с ним одного сына Януша.
После смерти Виктора Чеховского в Бобровке жила София, которая на протяжении долгого времени, до 1927 года, при помощи советника вела здесь хозяйство. Единственный мужчина в роду Пётр Чеховский изучал ветеринарную медицину в Тарту, а затем работал в России, где женился. На родину он вернулся в 1923 году, поселился в Вильне и до выхода на пенсию в 1934 году не возвращался в Бобровку. Только после брака дочери, моей матери, Марины Чеховской со Збигневом Ентысом(2) в 1927 году Бобровка получила молодых и энергичных хозяев. Мои родители решили связать свою судьбу с родной землёй, и прежде всего, улучшить, обновить и развить хозяйство. Это была непростая задача. Многолетняя нехватка мужской руки и война привели к тому, что имение было в критическом состоянии и стояло на грани банкротства. Дополнительными отягчающими обстоятельствами были неурожайные почвы и значительное расстояние от рынков сбыта. На это накладывался господствующий в то время экономический кризис, который особенно затронул сельское хозяйство. Быстро выяснилось, что приобретённое молодыми имение не только не могло прокормить своих владельцев, но и требовало немалых средств на оплату налогов. В той ситуации единственным выходом было вливание финансовых средств извне. Чтобы способствовать этому, мои родители поделились ролями таким образом, что моя мать занималась ведением хозяйства на месте, а отец, который имел хорошую зарплату на работе в Виленском земельном банке, жил в Вильне и всё заработанное перечислял на нужды, связанные со спасением родового имения, а также на инвестиции, связанные с его развитием.
Их преданность и усилия принесли результаты. Окончательно удалось отдалить угрозу банкротства и связанной с ним распродажи имения, окончить ремонты, сделать инвестиции, в т.ч. приобрести новый сельскохозяйственный инвентарь. Была заложена новая пасека, посажено 2 гектара фруктового сада, приведён в порядок старый парк, в частности его прогулочная часть. Была обустроена канализация в жилом доме, построены новые хлева и колодцы. Усадьба с хозяйственным двором и садом были обнесены новым забором. Существующий в глубине парка заброшенный и заросший пруд был очищен и углублён, его берегам был придан эстетичный профиль, а потокам воды в нём было придано наилучшее направление.
Место пруда в старом парке в Бобровке.
Поправили также бытовые дела двух семей работников, которые кроме постоянной работы получили также хорошее по тем временам жильё, а также могли рассчитывать на всяческую поддержку и помощь в своих делах. Этот шаг был ценен в контексте неприятных окружающих обстоятельств. Молодое польское государство того времени, а также вся Европа погрузились на рубеже 1920-х и 1930-х годов в экономический кризис. Выражался он в т.ч. и в очень невыгодном уровне цен на продукты сельского хозяйства, что непосредственно сказывалось на земледелии на т.н. «кресах всходних». Во всём этом крае господствовала бедность, и только очень сильные и зажиточные хозяйства могли рассчитывать на самофинансирование. А подавляющее большинство тонуло в долгах и гибло или спасалось продажей лесного дерева или лесных земель по ценам ниже их фактической стоимости. Некоторое улучшение наметилось во второй половине 1930-х, но вскоре всё оборвала война.
Поэтому это была большая заслуга моих родителей, что несмотря на трудные обстоятельства, большими усилиями и большими жертвами они спасли от упадка родовое гнездо, которое очень любили. Нужно также вспомнить о том, что среди близких и дальних соседей - и богатых, и бедных - они имели репутацию людей хороших, отзывчивых, всегда готовых прийти на помощь. Несмотря на то, что они сами не были сильно зажиточными, никто из просящих не уходил с пустыми руками. Для них все были равны, и всем уделялось должное внимание, независимо от происхождения, материального положения или национальности, для всех дом в Бобровке был одинаково открыт. Збигнев и Марина несли обязанности «общественных опекунов» (такая табличка висела на въездной браме), к обязанностям которых относилась помощь окрестным жителям в юридических вопросах, посредничество в решении сложных дел в инстанциях, советы в ведении хозяйства и т.д. Многие из местных жителей помнили это, а где-то даже их дети, с которыми приходилось встречаться, с симпатией вспоминали былых хозяев Бобровки. Некоторые выражали свою признательность помощью нашей семье в тяжёлые времена войны и оккупации. Со многими по мере возможностей я стараюсь поддерживать связь и отношусь ко всем как к близким моему сердцу друзьям.
Моим родителям и их устройству родового гнезда я обязан своим счастливым детством. Память о тех годах, атмосфере и тепле родительского дома, который, несмотря на шестидесятилетнее отсутствие, я считаю своим, жива во мне до сих пор. Это в значительной степени сформировало мою личность и мировоззрение. И хотя от нашего дома уже не осталось физических следов, слава Богу за то, что он был и дал так много хорошего его жителям.
Вид сбоку на место, где стоял усадебный дом в Бобровке.
В доме в Бобровке были так называемые «схроны». Здесь скрывались от царских репрессий трое участников восстания 1863 года: Евгений Ковалевский, Александр Любовицкий и Леопольд Осетимский. Они были уцелевшими участниками повстанческого отряда Вилейского повета под предводительством Винсента Козел-Поклевского. Он потерпел страшное поражение под деревней Владыки над рекой Ильей 16 мая 1863 года. Повстанцы скрывались в комнате над верандой. Предупреждённые условной игрой на фортепиано пани Чехович о приближающихся к Бобровке казаках, они смогли сбежать. Этот эпизод впоследствии упоминался в публиковавшихся воспоминаниях о событиях восстания на Литве.
Спустя 80 лет здесь же укрывались два советских лётчика со сбитого в июле 1941 года самолёта. Это был двухмоторный бомбардировщик с экипажем из 4-х человек. Подбитый выстрелами немецких войск, таща за собой струю чёрного дыма, он рухнул на поле у деревни Старинки в 4-х километрах восточнее. Двоим членам экипажа, один из которых был ранен, удалось спастись на парашютах. Ещё двое погибли. Уцелевшие через некоторое время оказались в Бобровке, где получили помощь. Немцам удалось выйти на их след, и они приехали в усадьбу на машине, полной солдат. Лётчики не сопротивлялись, и их увезли. Интересно, что, как я недавно узнал, оба они пережили плен и искали тех, кто оказал им помощь в Бобровке. Мы, дети, ещё долго потом ходили на место падения самолёта и собирали там разные его детали. Местные жители переплавили его алюминиевые части на разные бытовые предметы, например ложки. Одна из них хранилась у меня до 1970-х годов, а потом где-то потерялась.
В 1938 году через наши владения построили дорогу, а также построили деревянный мост через речку Бобровку. Детьми мы ходили со своей гувернанткой смотреть на ход работ. Ими руководил молодой энергичный человек, которого звали Пётр Сыч. «Пан дорогомистр» - так официально звучало название его должности - имел довольно много свободного времени и использовал его на долгие диспуты о литературе, поэзии и философии с нашей гувернанткой Анелей З. Не было секретом, что он был даже в неё платонически влюблён. Под конец работ, незадолго до того, как он покинул Бобровку, он написал на наших глазах три стихотворения, которые посвятил Анеле З. Я помню, что они были написаны зелёными чернилами и были исполнены задумчивости и лиризма. Они казались красивыми, оригинальными и трогательными. Я всегда видел, что в обличье сельского «дорогомистра» скрывалась некая сложная, утончённая натура с развитым образным мышлением и чуткостью. Потом слух о нём пропал. Много раз мы вспоминали эту интересную личность, рукописи его стихов хранились у нас и в послевоенное время, но позже, к сожалению, были утеряны. И было большой неожиданностью во время моего последнего визита в родные края в 2002 году узнать, что Пётр Сыч - это известная фигура белорусской литературы, публицистики и поэзии . Человек со сложной и богатой биографией, узник сталинских лагерей, солдат 2 Корпуса вооружённых сил Польши на Западе, участник боёв на Венгерском фронте, а затем деятель белорусской эмиграции, скоропостижно скончавшийся в Мюнхене в 1964 году. Таким образом, к ряду интересных личностей, чьи судьбы связаны с Бобровкой, прибавилась ещё одна - славный сын этой земли, храбрый воин и горячий белорусский патриот.
Дорожная насыпь и место моста через Бобровку, который строил Пётр Сыч. Сегодня здесь настил, сделанный лесниками.
Продолжение здесь.
В 2004 году в польском журнале «Wileńskie Rozmaitości» были опубликованы воспоминания последнего жителя усадьбы Бобровка Ольгерда Ентыса. Он был сыном последних владельцев имения Збигнева и Марины Ентыс и успел застать усадьбу во время её расцвета ещё ребёнком. Его мемуары тепло и непосредственно описывают этот родной для него уголок, позволяя нам увидеть этот уже исчезнувший интересный мир небольшой литовской шляхетской усадьбы. В 2014 году, живший после второй мировой войны в Польше, Ольгерд Ентыс скончался в возрасте 82 лет. Большая благодарность ему за то, что он успел оставить нам воспоминания о своей родине, одном из замечательных, но нынче заброшенных, уголков Беларуси.
____________________________________________________
Наша родовая усадьба - имение моих предков - называлась Бобровка по названию небольшой речки, которая протекала рядом и впадала в реку Илию. В той речке некогда жили бобры, оттуда и происходило название.
Общая площадь владений составляла в 1939 году 120 гектаров, в том числе 60 гектаров пахотной земли. Остальное - пастбище и лес. На то время это было не очень много по сравнению с иными землевладениями в крае, поэтому такие владения обычно назывались «фольварками».
Бобровка располагалась в 10 километрах на юго-восток от местечка Ильи и в 6 километрах севернее местечка Хотенчицы. Административно до 1939 года принадлежала ко гмине Хотенчицы Вилейского повета Виленского воеводства. На западе граничила с землями хутора Сербино и Погребище, на севере с хутором Брицкие, а на юге и востоке с лесными землями, входившими в состав владений рода Боровских - Щёковщины. Примерно в 8-ми километрах к востоку проходила граница польского государства - 2-й Речи Посполитой, установленная по Рижскому договору 1921 года. Расстояние от Минска по прямо линии составляло около 50 километров.
Употребляем прошлое время, потому что теперь на описываемом месте не осталось уже ничего, что говорило бы о том, что здесь когда-то жили люди. Дом и амбар, два самых старых и больших здания, были сожжены в июне 1943 года, а оставшиеся здания во время большой антипартизанской операции весной 1944 года. Никто из оставшихся в живых людей не вернулся туда после войны, поля, пашни и пастбища были покинуты. Кое-где там остались одичавшие деревья бывшего сада, смешанный лес, и очень трудно поверить, что когда-то на этом месте была красивая и полная уюта усадьба.
А была она действительно очень красивая, в первую очередь благодаря своему местоположению. Устроенная на нижней части большой поляны, окружённая со всех сторон живописными разнообразными по своему составу лесами. На юге и западе располагались луга и пастбища с редкими зарослями и ольховыми рощицами, которые пересекала быстрая и извилистая речка. Она брала начало из богатых на источники заболоченных лесов на восточной стороне, и пробегая на запад, впадала в речку Илию. Её чистые и холодные воды были богаты рыбой, встречались щука и налим, не было недостатка и в раках.
Речка Бобровка недалеко от усадьбы
От северо-запада до северо-востока располагались поля, пересечённые тремя дорогами, сходившимися у въездной брамы. Левая вела к Погребищу, средняя, как бы центральная, вела на хутор Брицкие и соединялась с трактом Илья - Батурино-Луковец. Правая, наименее проезжая, бежала через леса в сторону заставы Корпуса охраны пограничья и далее до деревни Старинки.
Общий вид на место усадьбы Бобровка. Подъездная аллея.
Усадьба была ограждена в 1930-х годах солидной деревянной оградой с двумя брамами: главная на севере и хозяйственная на западе. Въездная аллея с северной стороны приводила на обширную площадку перед жилым домом и находившимся здесь же с левой стороны амбаром. С южной стороны находились старый и новый парк с очень живописной прогулочной аллеей, окружённой декоративными кустарниками, а также высокими елями. В старом парке обращала на себя внимание длинная стена высоких толстых лип, оформленная посадкой в букву «L», под которыми располагалась пасека в 35 ульев, а также живописные посадки берёз и клёнов. Восточная часть парка была новой, здесь рос молодой сад, посаженный в 1930-х годах.
Остатки садовых деревьев в Бобровке.
С западной стороны дома располагался ряд хозяйственных построек. Самой большой из них было гумно, к которому прилегал широкий крытый манеж. Внутри него размещался деревянный механизм, приводимый в движение конями, это была молотилка. Здесь пара коней ходила по кругу, вращая вал, увенчанный большим ободом с деревянными зубьями, называемыми «кулакамі». Этот вал вращал другой шестигранный, называемый «шасцярня». На его конце за стеной внутри гумна было насажено огромное колесо с передаточным ремнём, который по необходимости приводил в движение молотилку либо сечкарню. Манеж и его механизмы притягивали меня, в то время маленького мальчика с магнетической силой. Я проводил там много времени, а наилучшим развлечением для меня было кататься на вращающемся колесе под присмотром погонщика коней. Возле гумна было ещё два навеса для соломы и сена, называемых «пунямі», а также высокое сооружение из колонн и поперечных балок, которое служило для сушки сена, ржи, гороха, называемое «азярод».
Далее в южной стороне внутри просторного хозяйственного двора были устроены два глубоких обложенных деревом колодца-журавля - один для воды для людей, другой для скота, поэтому рядом с ним находилось длинное корыто. Там же под раскидистой берёзой располагалось колоритное каменное строение, утопленное глубоко в земле, так что крыша почти касалась грунта. Это была так называемая «лядоўня», служившая для хранения овощей и фруктов, а также запаса льда, заготавливаемого от зимы к зиме.
Огромная яма со старыми камнями и кирпичами на месте ледовни в Бобровке
Оставшиеся хозяйственные постройки это свинарник, коровник, овчарня, курятник, конюшня, а также возная, где хранились возы и сани. Я любил заглядывать в это здание. Здесь стояло несколько саней: обычные, расширяющиеся сзади и довольно низкие, назывались «развальнікамі». Другие - парадные, высокие, чёрного цвета с элегантно выгнутым передом. И ещё прогулочные поменьше, бронзового цвета. Здесь же были повозки: бричка на рессорах с высокими кожаными козлами для кучера, небольшая но аккуратная грузовая коляска бронзового цвета с двумя сидениями на пружинах, которая называлась «каркі».
В непосредственной близости от этих хозяйственных построек находились три жилых здания для работников. Два из них были на две семьи, а одно, самое новое, небольшое, но очень уютное, на одну семью. Оно было построено для заслуженного и преданного работника, который был уже на пенсии - Юзефа Андрушкевича и его жены Текли.
Уже за оградой на расстоянии 100-150 метров в западном направлении за нераспаханным выгоном, на краю молодого соснового леса стояло приземистое здание бани. В его почерневшем от дыма помещении находилось две комнаты. Одна служила раздевалкой, а в другом был большой очаг с камнями и полки, на которых лежали моющиеся, принимая паровую баню, когда на раскалённые камни выплёскивалась вода. Баней пользовались работники, она топилась каждую субботу в любую пору года отдельно для мужчин, отдельно для женщин.
Два самых старых здания, а именно жилой дом и амбар, также называемый «свірнам», были даже запечатлены на фотографиях и могли бы считаться памятниками старинного деревянного зодчества. Оба были построены в 30-х годах 19 столетия из лиственницы. Крыши были покрыты гонтом, жилой дом был дополнительно утеплён деревянной опалубкой. В доме было 16 помещений, в том числе 9 жилых комнат и одна летняя неотапливаемая комната. В дом входили через главный вход по крыльцу, покрытому двухскатной крышей на 4-х деревянных колоннах. Это крыльцо было направлено на север, а напротив за широким газонным подъездом находилась въездная аллея, по сторонам которой росли высокие раскидистые тополя. С южной стороны дома располагался старый парк. Сюда выходила открытая веранда, над которой находилась летняя комната с большим венецианским окном. Его пол являлся потолком веранды и опирался на 4 деревянные колонны. С веранды через несколько ступенек можно было спуститься в парк. Слева здесь росли большие кусты сирени, жасмина и акации. Прямо бежала довольно широкая тупиковая аллея длиной около ста метров, окружённая густыми декоративными кустами, составлявшими настоящий рай для детских игр. По обеим её сторонам росло несколько широких елей и были установлены лавочки. В середине межвоенного времени (1920-1930) к западной стене дома была сделана пристройка, в которой находилось одно жилое помещение, а также молочная. Тогда же в дом была проведена отводная канализация. При этом дом не имел водопровода. Была комната, служившая ванной, туалет и очень просторная кухня с большой русской печью.
Усадебный дом в Бобровке. Фотография 1920 - 1930 годов.
Амбар стоял перпендикулярно жилому дому на восточной стороне подъездного двора, по всей своей длине имел подклеть на восьми деревянных колоннах. В амбаре было три просторных помещения. В каждое из них надо было входить через отдельные, густо обитые гвоздями, двери, которые открывались при помощи ключей невиданных размеров. В первом помещении в специальных отсеках хранились различные виды зерна, предназначавшиеся для сева или дальнейшей переработки. Здесь стоял характерный запах ржи, сухих колосьев и манки. Казалось, сами доски амбара источают этот аромат. Во втором помещении посередине хранились различные мясные изделия, на потолке была подвешена ветчина. В этом помещении стоял аппетитный запах копчёного мяса, смешанного с трудно описываемым запахом различных приправ. Этот запах нравился мне в детстве больше всего, и по сей день он ассоциируется у меня с ароматом родного дома.
Третье помещение предназначалось для пасеки, которая находилась неподалёку от амбара. Там складировались запасные улья, их составные части, разные рамки с воском. Здесь была и центрифуга, которая служила для отделения мёда. Это помещение было пропитано сладким запахом мёда. Здесь было одно окно, у которого стоял большой улей с выходом на улицу. Задняя стенка этого улья была застеклена таким образом, что при открытии деревянной ставни можно было наблюдать, что происходит внутри улья.
Эти постройки, выдержанные в едином стиле и соединяющиеся в необычную гармонию, придавали усадьбе неповторимый, полный тёпла вид.
Усадебный дом в Бобровке со стороны паркового фасада. Фотография 1920 - 1930 годов.
Точная история Бобровки неизвестна. Документы погибли во время двух мировых войн. Давно умерли люди, которые многое помнили, но не успели рассказать потомкам. Я помню немного из рассказов моей двоюродной бабушки Юлии из Чеховских Лавринович, моей матери Марины из Чеховских Ентыс и некоторых других людей. Исходя из этого, можно составить следующую картину.
В 20-х годах 19 столетия некая весьма состоятельная жительница Минска по совету врачей, чтобы помочь своему больному туберкулёзом мужу, приобрела земли позднейшего имения Бобровка, которые до того входили в состав радзивилловских владений. В 1830-х годах она построила упомянутый жилой дом и амбар. Однако, владела всем этим недолго. Вскоре её муж умер и она решила продать усадьбу. Неизвестно, когда это произошло. Можно только предполагать, что это могло быть на рубеже 30-х-40-х годов 19 века. Вскоре Бобровка перешла во владение рода Хрщановичей и оставалась у них до 1870-х годов. Последний владелец Бобровки Винсент Хрщанович был дважды женат (1). Его первая жена, с которой он имел две дочери - Катерину и Елену, - происходила из знатного рода князей Масальских, а вторая из Осетимских. Хрщановичи не оставили потомков мужского пола. В связи с этим судьба имения была непосредственно связана с замужеством дочерей. Так Бобровка сменила владельца через приданое Катерины Хрщанович, которая вышла замуж за Виктора Чеховского. Её сестра Елена вышла замуж за богатого шляхтича Яна Валицкого и оставила родительское гнездо. Неизвестно, как именно поделили приданое, и какую долю получила Елена. Можно предположить, что всё было справедливо, но факт остаётся фактом - Бобровка не была поделена и полностью перешла роду Чеховских. Точно неизвестно, когда это произошло, но можно предположить, что где-то на рубеже 1860-х-1870-х годов.
Новый владелец Бобровки Виктор Чеховский, мой прадед со стороны матери, о котором известно немного. Он был также владельцем фольварка Франулин лежащем на расстоянии около 15 км. на северо-восток от Бобровки. После установления границы по Рижскому договору, он оказался в составе БССР. Из семьи Виктора и Катерины Чеховских вышло трое потомков: мой дед Пётр Чеховский и две дочери - София и Юлия. София была незамужней, а Юлия вышла замуж за Фердинада Лавриновича и имела с ним одного сына Януша.
После смерти Виктора Чеховского в Бобровке жила София, которая на протяжении долгого времени, до 1927 года, при помощи советника вела здесь хозяйство. Единственный мужчина в роду Пётр Чеховский изучал ветеринарную медицину в Тарту, а затем работал в России, где женился. На родину он вернулся в 1923 году, поселился в Вильне и до выхода на пенсию в 1934 году не возвращался в Бобровку. Только после брака дочери, моей матери, Марины Чеховской со Збигневом Ентысом(2) в 1927 году Бобровка получила молодых и энергичных хозяев. Мои родители решили связать свою судьбу с родной землёй, и прежде всего, улучшить, обновить и развить хозяйство. Это была непростая задача. Многолетняя нехватка мужской руки и война привели к тому, что имение было в критическом состоянии и стояло на грани банкротства. Дополнительными отягчающими обстоятельствами были неурожайные почвы и значительное расстояние от рынков сбыта. На это накладывался господствующий в то время экономический кризис, который особенно затронул сельское хозяйство. Быстро выяснилось, что приобретённое молодыми имение не только не могло прокормить своих владельцев, но и требовало немалых средств на оплату налогов. В той ситуации единственным выходом было вливание финансовых средств извне. Чтобы способствовать этому, мои родители поделились ролями таким образом, что моя мать занималась ведением хозяйства на месте, а отец, который имел хорошую зарплату на работе в Виленском земельном банке, жил в Вильне и всё заработанное перечислял на нужды, связанные со спасением родового имения, а также на инвестиции, связанные с его развитием.
Их преданность и усилия принесли результаты. Окончательно удалось отдалить угрозу банкротства и связанной с ним распродажи имения, окончить ремонты, сделать инвестиции, в т.ч. приобрести новый сельскохозяйственный инвентарь. Была заложена новая пасека, посажено 2 гектара фруктового сада, приведён в порядок старый парк, в частности его прогулочная часть. Была обустроена канализация в жилом доме, построены новые хлева и колодцы. Усадьба с хозяйственным двором и садом были обнесены новым забором. Существующий в глубине парка заброшенный и заросший пруд был очищен и углублён, его берегам был придан эстетичный профиль, а потокам воды в нём было придано наилучшее направление.
Место пруда в старом парке в Бобровке.
Поправили также бытовые дела двух семей работников, которые кроме постоянной работы получили также хорошее по тем временам жильё, а также могли рассчитывать на всяческую поддержку и помощь в своих делах. Этот шаг был ценен в контексте неприятных окружающих обстоятельств. Молодое польское государство того времени, а также вся Европа погрузились на рубеже 1920-х и 1930-х годов в экономический кризис. Выражался он в т.ч. и в очень невыгодном уровне цен на продукты сельского хозяйства, что непосредственно сказывалось на земледелии на т.н. «кресах всходних». Во всём этом крае господствовала бедность, и только очень сильные и зажиточные хозяйства могли рассчитывать на самофинансирование. А подавляющее большинство тонуло в долгах и гибло или спасалось продажей лесного дерева или лесных земель по ценам ниже их фактической стоимости. Некоторое улучшение наметилось во второй половине 1930-х, но вскоре всё оборвала война.
Поэтому это была большая заслуга моих родителей, что несмотря на трудные обстоятельства, большими усилиями и большими жертвами они спасли от упадка родовое гнездо, которое очень любили. Нужно также вспомнить о том, что среди близких и дальних соседей - и богатых, и бедных - они имели репутацию людей хороших, отзывчивых, всегда готовых прийти на помощь. Несмотря на то, что они сами не были сильно зажиточными, никто из просящих не уходил с пустыми руками. Для них все были равны, и всем уделялось должное внимание, независимо от происхождения, материального положения или национальности, для всех дом в Бобровке был одинаково открыт. Збигнев и Марина несли обязанности «общественных опекунов» (такая табличка висела на въездной браме), к обязанностям которых относилась помощь окрестным жителям в юридических вопросах, посредничество в решении сложных дел в инстанциях, советы в ведении хозяйства и т.д. Многие из местных жителей помнили это, а где-то даже их дети, с которыми приходилось встречаться, с симпатией вспоминали былых хозяев Бобровки. Некоторые выражали свою признательность помощью нашей семье в тяжёлые времена войны и оккупации. Со многими по мере возможностей я стараюсь поддерживать связь и отношусь ко всем как к близким моему сердцу друзьям.
Моим родителям и их устройству родового гнезда я обязан своим счастливым детством. Память о тех годах, атмосфере и тепле родительского дома, который, несмотря на шестидесятилетнее отсутствие, я считаю своим, жива во мне до сих пор. Это в значительной степени сформировало мою личность и мировоззрение. И хотя от нашего дома уже не осталось физических следов, слава Богу за то, что он был и дал так много хорошего его жителям.
Вид сбоку на место, где стоял усадебный дом в Бобровке.
В доме в Бобровке были так называемые «схроны». Здесь скрывались от царских репрессий трое участников восстания 1863 года: Евгений Ковалевский, Александр Любовицкий и Леопольд Осетимский. Они были уцелевшими участниками повстанческого отряда Вилейского повета под предводительством Винсента Козел-Поклевского. Он потерпел страшное поражение под деревней Владыки над рекой Ильей 16 мая 1863 года. Повстанцы скрывались в комнате над верандой. Предупреждённые условной игрой на фортепиано пани Чехович о приближающихся к Бобровке казаках, они смогли сбежать. Этот эпизод впоследствии упоминался в публиковавшихся воспоминаниях о событиях восстания на Литве.
Спустя 80 лет здесь же укрывались два советских лётчика со сбитого в июле 1941 года самолёта. Это был двухмоторный бомбардировщик с экипажем из 4-х человек. Подбитый выстрелами немецких войск, таща за собой струю чёрного дыма, он рухнул на поле у деревни Старинки в 4-х километрах восточнее. Двоим членам экипажа, один из которых был ранен, удалось спастись на парашютах. Ещё двое погибли. Уцелевшие через некоторое время оказались в Бобровке, где получили помощь. Немцам удалось выйти на их след, и они приехали в усадьбу на машине, полной солдат. Лётчики не сопротивлялись, и их увезли. Интересно, что, как я недавно узнал, оба они пережили плен и искали тех, кто оказал им помощь в Бобровке. Мы, дети, ещё долго потом ходили на место падения самолёта и собирали там разные его детали. Местные жители переплавили его алюминиевые части на разные бытовые предметы, например ложки. Одна из них хранилась у меня до 1970-х годов, а потом где-то потерялась.
В 1938 году через наши владения построили дорогу, а также построили деревянный мост через речку Бобровку. Детьми мы ходили со своей гувернанткой смотреть на ход работ. Ими руководил молодой энергичный человек, которого звали Пётр Сыч. «Пан дорогомистр» - так официально звучало название его должности - имел довольно много свободного времени и использовал его на долгие диспуты о литературе, поэзии и философии с нашей гувернанткой Анелей З. Не было секретом, что он был даже в неё платонически влюблён. Под конец работ, незадолго до того, как он покинул Бобровку, он написал на наших глазах три стихотворения, которые посвятил Анеле З. Я помню, что они были написаны зелёными чернилами и были исполнены задумчивости и лиризма. Они казались красивыми, оригинальными и трогательными. Я всегда видел, что в обличье сельского «дорогомистра» скрывалась некая сложная, утончённая натура с развитым образным мышлением и чуткостью. Потом слух о нём пропал. Много раз мы вспоминали эту интересную личность, рукописи его стихов хранились у нас и в послевоенное время, но позже, к сожалению, были утеряны. И было большой неожиданностью во время моего последнего визита в родные края в 2002 году узнать, что Пётр Сыч - это известная фигура белорусской литературы, публицистики и поэзии . Человек со сложной и богатой биографией, узник сталинских лагерей, солдат 2 Корпуса вооружённых сил Польши на Западе, участник боёв на Венгерском фронте, а затем деятель белорусской эмиграции, скоропостижно скончавшийся в Мюнхене в 1964 году. Таким образом, к ряду интересных личностей, чьи судьбы связаны с Бобровкой, прибавилась ещё одна - славный сын этой земли, храбрый воин и горячий белорусский патриот.
Дорожная насыпь и место моста через Бобровку, который строил Пётр Сыч. Сегодня здесь настил, сделанный лесниками.
Продолжение здесь.