О языке и мире
«Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы;
но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий»
Козьма Прутков
Все мы знаем о том, что русский язык - важная часть нашей культуры, он отражает богатство нашего внутреннего мира. Что наш язык - это кладезь мудрости, красоты и выразительности, а также что многие иностранцы хотели бы выучить русский язык лишь затем, чтобы прочесть в оригинале Пушкина, Толстого и Достоевского. Да, всё это нам говорили учителя в школе, а мы не могли взять в толк, почему это так и просто верили "на слово". В этой статье я попытаюсь объяснить почему, собственно, это так.
Язык - познавательный механизм, система знаков, которая систематизирует и трансформирует информацию. Но также язык является и средством доступа к мыслительным процессам. Как говорил великий Александр Зиновьев, вне языка мышления нет. Поэтому именно в языке фиксируется опыт человечества, его мышление. Но, поскольку язык используется для обозначения классов явлений, а не каждого явления в отдельности, то и классификацию каждый язык осуществляет по-своему. В ходе такой классификации язык сужает универсальное концептуальное пространство, выбирая из него те компоненты, которые в рамках конкретной культуры признаются наиболее существенными.
Сама идея о том, что человек как бы замкнут в своеобразном волшебном кругу родного языка, который сам по себе обладает определенным мировоззрением и навязывает это мировоззрение всем, кто им пользуется, появилась ещё в XIX веке. Вильгельм фон Гумбольдт высказал мысль о том, что язык - это своего рода промежуточный мир (Zwischenwelt), между людьми и окружающей их реальностью. И, что человек оказывается в своём восприятии мира целиком подчинённым языку. Именно к Гумбольдту восходит идея т.н. языковой картины мира. Но тогда подобные идеи оказались невостребованными и получили своё продолжение лишь в начале XX века в лице американского этнолога Эдуарда Сепира, который занимался описанием индейских языков Северной Америки. Он считал, что каждый язык, структурирует мир особенным образом:Вопреки общераспространенному, но наивному взгляду, язык не есть ярлык, заключительно налагаемый на уже готовую мысль. Мы видим, слышим и вообще воспринимаем мир именно так, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества. Поучительный пример того, в какой степени состав словаря предопределяется интересом людей к тем или иным реалиям, представляют собой обозначения луны и солнца в некоторых из индейских языков. В то время, как мы считаем необходимым разграничивать эти понятия, немало индейских племен вполне довольствуются одним словом для их обозначения.
Как мы видим, слова не ярлыки для объектов и явлений мира, поэтому старый анекдот:
- Тяжело ли выучить немецкий язык?
- Нет ничего легче, просто вместо французских слов надо вставлять немецкие слова.
согласитесь, теперь выглядит несколько иначе.
И в статье «Статус лингвистики как науки» он дал первую формулировку гипотезы лингвистической относительности: «Мы видим, слышим и вообще воспринимаем мир именно так, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества»
Идеи Сепира продолжил развивать химик Бенджамин Уорф, который работал в страховой компании и занимался причинами возникновения пожаров. Изучая документацию, он обратил внимание на следующую деталь: люди часто недооценивают пожароопасность пустых бензиновых цистерн, несмотря на то, в них могут содержаться легко воспламеняемые пары бензина. То есть рядом с бензиновыми цистернами (gasoline drums) люди ведут себя соответствующим образом, т. е. с большой осторожностью; в то же время рядом со складом с названием "пустые бензиновые цистерны" (empty gasoline drums) люди ведут себя иначе: недостаточно осторожно, курят и даже бросают окурки.
Лингвистическую причину этого явления Уорф обнаружил в следующем. Английское слово empty (русский аналог - прилагательное "пустой") как надпись на цистерне предполагает понимание "отсутствие в емкости содержимого, для хранения которого эта емкость предназначена", однако это слово имеет еще и переносное значение: "ничего не значащий, не имеющий последствий" (сравните русские выражения "пустые хлопоты", "пустые обещания"). Именно это переносное значение слова приводит к тому, что ситуация с пустыми цистернами «моделируется» в сознании носителей как безопасная. Неосторожное поведение людей и сопутствующие катастрофы обусловлены тут чисто лингвистическими факторами.
Уорф дал вторую формулировку гипотезы лингвистической относительности: «Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком». Или в более пространной формулировке:
«Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе, в основном потому, что мы - участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного речевого коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка»
Также он установил, что основа языковой системы любого языка (грамматика) не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума.
Бенджамин Уорф говорил, что все мы живем в своего рода интеллектуальной тюрьме, стены которой возведены структурными правилами нашего языка. Это очень странная тюрьма, поскольку мы факт заключения осознавать начинаем только когда, пробив стену, оказываемся в другой камере.
Язык действительно оказывает влияние на познавательную деятельность его носителей. Чтобы увидеть, как по-разному языки членят (или, как говорят лингвисты, «концептуализуют») внеязыковую реальность, рассмотрим несколько интересных примеров.
Один из примеров, это наличие в английском языке слов hand "рука ниже запястья, кисть" (используемое в контексте "пожать руку", "вымыть руки" и т.д.) и arm "рука выше запястья" или "рука от пальцев до плеча" (используемое в контексте "ходить под руку", "взять на руки" и т.д.)
Ещё более интересен пример с обозначением цветов. Как известно, в английском языке нет отдельного слова для обозначения голубого цвета. Есть light blue, pale blue и sky blue, как производный от синего. И заимствованные позднее cyan и azure. Оказывается корни феномена уходят в древнюю Грецию, где почти не видели синего цвета: у Гомера небо то «железное» (видимо, серое в пасмурную погоду), то «медное» (то есть золотистое - в солнечную). Также во всей литературе того периода при описании моря и неба упоминаются самые разные цвета, но только не синей гаммы. Собственно, именно поэтому позже и возник вопрос: видели ли древние греки синий цвет вообще? Оказывается, в Риме синюю одежду не любили, она свидетельствовала об эксцентричности либо же симоволизировала траур. Кроме того, этот цвет часто ассоциировался со смертью и с загробным царством. Голубые глаза считались чуть ли не физическим недостатком: например, у женщины они свидетельствовали о склонности к пороку, а голубоглазый мужчина слыл женоподобным, похожим на варвара и попросту смешным. Вероятно поэтому синий цвет довольно редко использовался и живописцами.
Более того, многие восточные народы, в том числе и японцы не особо различают синий и зелёные цвета. Для обоих используется одно и то же слово. У якутов для голубого, синего, фиолетового и зелёного существует общее название кюох.
А у народности дани (Папуа - Новая Гвинея) цветовой словарь вообще состоит лишь из двух основных категорий (приблизительно «темный» и «светлый»). То есть, получается, что радуга отнюдь не у всех семицветная.
Хотя, человеческий глаз и может воспринимать те цвета и цветовые оттенки, для которых в языке нет названий, но человек быстрее и легче воспринимает и дифференцирует то, на что наталкивает его родной язык.
Специалисты по живописи знают, как в процессе обучения увеличиваются в разы количество оттенков, которые начинаешь замечать и различать, то есть реально увеличивается спектр.
Таким образом, если для обозначения ряда близких объектов в одном языке имеется несколько различных слов, а другой язык обозначает эти объекты одним словом, то носитель первого языка должен в своем сознании вычленять характеристики, различающие эти объекты, тогда как носитель другого языка иногда и не может это сделать.
Именно поэтому, маленький эскимос обращает внимание на разные виды снега: падающий, талый, несомый ветром и т.п., что его заставляет это делать родной язык, поскольку в нём имеется несколько десятков специальных лексем для обозначения этих видов снега. А в русском языке огромное количество слов для определений связанных с лесом: бор, роща, куща, чаща, краснолесье, чернолесье, криволесье, разнолесье, ивняк, березняк, бурелом, горельник, дубрава, ельник, верещатник и еще около сорока наименований, которые постепенно забываются.
Как рассказывала одна девушка:Восприятие очень сильно формируется языком. Не то, чтобы физиология другая, но думать о том, для чего нет слов - гораздо труднее. Мне однажды в паровозе одна тётечка битый час толковала о том, что я в конце концов, поняв, назвала. Это была "ассоциация". У нее же были какие смутные объяснения на тему того, что что-то с чем-то соединяется исключительно в голове, потому что соединялось в жизни и теперь не разлепляется (гораздо, гораздо длиннее и беспомощнее). Человек просто слова не знал.
Лео Вайсгербер, один из основоположников концепции языковой картины мира считал, что от языковой картины мира, имеющейся в сознании, в принципе никто освободиться не может, но в рамках самой этой картины мы можем позволить себе некоторый «манерв», который и делает нас индивидуальностями. Но эта индивидуальность всегда будет ограничена национальной спецификой языковой картины мира. Вот почему, как и Сепир, Лео Вайсгербер мог сказать, что люди, говорящие на разных языках, живут в разных мирах, а вовсе не в одном и том же мире, на который навешаны лишь разные языковые ярлыки. Кстати, он же считал, что объективно никаких созвездий не существует, поскольку то, что мы называем созвездиями, на самом деле выглядят как скопления звезд лишь с нашей, земной, точки зрения. В реальности же звезды, которые мы произвольно объединяем в одно «созвездие», могут быть расположены друг от друга на огромных расстояниях. Тем не менее звездный мир в нашем сознании выглядит как система созвездий. И в разных языках это будут разными звёздные миры: в греческом лишь 48 наименований звезд, а в китайском - 283.
Тут ещё интересен язык племени пираха, которое обитает амазонских джунглях в Бразилии. Их язык не содержит в себе практически никаких числовых понятий. Используются только три слова, которые лишь косвенным образом относятся к счету, - "один", "два", "много". Причем "один" и "два" у пираха являются фактически одним и тем же слогом, различающимся лишь повышением или понижением интонации. Более того, точные числа в языке племени не существуют, поэтому "один" может иногда употребляться в значении "примерно один", "мало", а слово "два" может означать на самом деле "не много".
Доктор Питер Гордон из Колумбийского университета, используя объекты, с которыми участники эксперимента были хорошо знакомы (палочки, орехи и т.д.), просил выполнить разнообразные задачи, разработанные специально для того, чтобы выявить способности к счету без необходимости называть сами названия чисел. Большинство этих тестов сводилось к просьбе отобрать группу объектов, численно равную предварительно продемонстрированной доктором Гордоном. Члены племени изо всех сил пытались выполнить эти задачи, однако хотя с числами "один" и "два" они справлялись прекрасно, после того, как число предметов превысило троицу, дело пошло совсем плохо: они попросту не могли удержать это в голове. Согласитесь, им было бы очень трудно самим развить такую науку как математика. При том, что они не являются умственно отсталыми - с интеллектом у них всё в норме, просто так действует языковая тюрьма.
В итоге, язык оказывается наделенным абсолютной и всеобъемлющей властью. Он устанавливает нормы мышления и поведения, руководит становлением логических категорий и целых концепций, проникает во все стороны общественной и индивидуальной жизни человека, определяет формы его культуры, сопутствует человеку на каждом его шагу и ведет его за собой, как слепца. В связи с этим невольно вспоминаются слова Людвига Витгенштейна: "границы моего языка означают границы моего мира".
Некоторые критики считают, что из плена языка вполне возможно вырваться, поскольку на любом языке может быть выражено в большей или меньшей степени абсолютно все, использую описательные формы выражения, когда те или иные понятия, явления или события передаются в языке комбинациями его элементов. Ведь как известно, А. Дюма, переводя стихи Некрасова на французский язык, испытывал большие затруднения при передаче слова «душенька», которое он, однако, перевел описательным оборотом ma chère petite ame «моя маленькая милая душа».
Как писал небезызвестный Станислав Лем: "Всё, что может быть использовано как оружие, будет использовано как оружие". Так и случилось. Цитирую отсюда. В начале Второй мировой войны в Тавистоке разрабатывают секретный лингвистический проект в рамках директивы британского правительства о подготовке психологической войны. Объектом проекта были английский язык и народы мира, говорящие на нём. Проект основывался на работах лингвиста Ч.Огдена, который создал упрощенную версию английского языка на основе 850 базовых слов (650 существительных и 200 глаголов), использующую упрощенные правила их употребления. Получился «базовый английский» или сокращенно «Бейсик», принятый в штыки английскими интеллектуалами - авторы нового языка планировали перевод на «бейсик» всей великой английской литературы (дальнейшим развитием проекта стал перевод классической литературы на язык комиксов).
Упрощенный язык ограничивал возможности свободы выражения мысли, создавая «концентрационный лагерь разума», а основные смысловые парадигмы выражались через метафоры. В результате создавалась новая языковая реальность, которую легко было транслировать массам и апеллировать к их чувствам через метафорически-интонационный строй языка. Возникала возможность не просто глобальной идеологической «смирительной рубашки для сознания». Британское министерство информации, которое в годы войны полностью контролировало и цензурировало распространение информации в стране и за рубежом, проводя активные эксперименты с Бейсиком по сети ВВС, которая получила заказ на создание и трансляцию передач на Бейсике на Индию. Одним из активных операторов и творцов этих передач был Д. Оруэлл и его сокурсник по Итону и близкий друг Гай Бёрджесс (сотрудник британской разведки, позднее раскрыт как агент Советского Союза вместе с Кимом Филби. Видимо, не случайно дело Оруэлла в течении 20 лет находилось в Special_Branch)
Оруэлл работал с Бейсиком на ВВС, где его «новояз» («Newspeak») и получил свои корни. При этом Оруэлла, как писателя, в определенной степени привлекали новые концептуальные разработки и способность отмены смысла средствами нового языка - все, что не фиксируется Бейсиком, попросту не существует и наоборот: все выраженное в Бейсике оказывается реальностью. Одновременно его пугала всемогущество Министерства информации, где он работал, контролирующего всю информацию. Поэтому в романе «1984» упор сделан не на деградированном языке, а на контроле за информацией в виде Министерства Правды («Minitrue»).
Бейсик оказался могучим орудием трансляции и формирования упрощенной версии событий, в которой сам факт цензуры попросту не замечался и не просматривался. Нечто подобное мы наблюдаем сейчас по отношению к нашей истории и культуре. Но Большой Брат не смотрит за нами - мы сами стремимся получить порцию свою порцию телевизионного наркотика.
Проект по использованию Бейсика обладал высшим приоритетом кабинета министров Великобритании в военный период и курировался лично премьер-министром У.Чёрчиллем. Его распространили и на США. 6 сентября 1943 г. Чёрчилль в речи в Гарвардском университете прямо призвал к «новому бостонскому чаепитию» используя Бейсик. Обращаясь к аудитории, премьер-министр уверил, что «оздоравливающий эффект» изменения мира возможен посредством контроля над языком и соответственно над людьми без насилия и уничтожения. «Будущие империи будут империями сознания», заявил Чёрчилль.
После войны британское телевидение полностью унаследовало этот «новый сладостный стиль» - применялись простые предложения, ограниченный словарный запас, информация выхолащивалась, а спортивные передачи программировались по специальному усеченному графику. К середине 70-х такая языковая деградация достигла пика. За пределами объема 850 слов использовались лишь географические названия и имена собственные, в результате словарь среднего американца не выходит за пределы 850 слов (исключая имена собственные и специализированные термины).
Теперь многое становится понятным. Например почему из официальной речи стали исчезать простые понятные слова и заменяться бессмысленными оборотами, типа "в настоящее время", вместо "сейчас" и т.д. А также масштабную миграцию людей из полноценных блогов, где можно в полном объёме выражать сложные мысли и проекты, в кастрированный твиттер, где длина мысли строго ограничена 140 символами, и связанную с этим всеобщую твиттеризацию сознания. Да, воистину «им можно предоставить интеллектуальную свободу, потому что интеллекта у них нет».
Кстати, во время войны во Вьетнаме эксперты из США составляли целые словари (тезаурусы) для обозначения тех или иных явлений и действий, которые производили на читателя нужное впечатление. Некоторые исследователи считают, что тогда был искусственно разработан «субъязык», который получил название вьетлийского (Vietlish, Vietnam English). В соответствии с этим субъязыком с 65-го года военные действия во Вьетнаме стали называться в прессе «программой умиротворения». Это понятие настолько вошло в обиход, что в газетах можно было прочесть такое сообщение: «Одна деревня так упорно сопротивлялась умиротворению, что в конце концов ее пришлось разрушить».
Из официального языка тогда были исключены все слова, вызывающие отрицательные ассоциации: война, наступление, оружие по уничтожению живой силы, а вместо них были введены слова нейтральные: конфликт, операция, устройство. Мертвые зоны, в которых диоксинами была уничтожена растительность, назывались «санитарными кордонами», напалм - «мягким зарядом», самые обычные концлагеря - «стратегическими селениями» и т.д. Были наложены и строго соблюдались табу на использование огромного количества нормальных слов. Президент Американского лингвистического общества Д.Болинджер заявил тогда: «Америка - это первое общество, которое добилось настоящего табу на все неприятное». Кстати, в эту же копилку идёт и недавнее переименовывание в США матери и отца в "родитель №1" и "родитель №2". Сейчас мы смеёмся над этой глупостью, но потом этот новый язык постепенно сформирует иную языковую реальность, которая подготовит почву для коренных изменений в сознании людей.
Человек, конечно же может сопротивляться подобному изъятию слов из его лексикона, когда он чётко осознаёт суть подобной информационной войны. Как в том старом анекдоте, когда малыш с удивлением замечает: "Странно. Жопа есть, а слова такого нет..." Однако сейчас делать это всё труднее, учитывая современные тенденции в образовании. Мы должны понимать ту простую истину, что наш язык - наше оружие против западного образа жизни и мысли. Язык нас оберегает и подсказывает как нам жить, поскольку он хранитель исконной славянской картины мира, где в центре стоят наши традиционные ценности, которые и делают нас теми, кто мы есть. Как совсем недавно проговорился Сергей Переслегин: "у нас ещё пока есть наш язык, язык "высших каст", с помощью которого мы сможем пересобрать мир заново".
Помню, как однажды я, в ту пору ещё закабалённый лексикой Дома-2 и прочих "интеллектуальных" телешоу, случайно открыл томик Пушкина и прочёл пару его стихотворений. И стало мне так отрадно на душе. Лишь теперь я понимаю, что оказывается тогда мой мир расширился. Чего и вам, друзья, желаю.
(перепост приветствуется)