Проблема фрагментированного человека
В прошлом посте немного был затронут вопрос разделенного (фрагментированного) человека.Эта проблема не молода и имеет множество появлений.
Можно начать с Маркса, который видел в общественном разделении труда отчуждение человека от части общественного производства, а значит, и от части своего человеческого бытия. Любой совместный труд требует организации, то есть деления на тех, кто его выполняет, и тех, кто его организует: в этом зародыше заложено все дальнейшее развитие и частного труда, и частной собственности как формы присвоения чужого труда, что необходимо для его организации. Но такое деление уже создавало у человека разделения целостного бытия на разные, расходящиеся части: на воспроизводство и на добычу средств для воспроизводства, связь между которыми опосредовалась только обменом.
Человек в этом бытии, как пишет Маркс, «только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя…. В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций - при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т. д., - а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному. Правда, еда, питье, половой акт и т. д. тоже суть подлинно человеческие функции. Но в абстракции, отрывающей их от круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в последние и единственные конечные цели, они носят животный характер».
С другой стороны, например, Стаффорд Бир, анализируя еще в 70-е годы системы с точки зрения кибернетики, пришел к выводу, что в любой жизнеспособной системе подсистема 4, отвечающая за развитие, должна уметь воспринимать свое окружение в разных аспектах, т.е. с разных точек зрения, и сопрягать их между собой в единую целостную картину. В то же время, замечал он, поднимая вопрос работы государства и конфиденциальности персональных данных, государственные органы обладают фрагментированным знанием о гражданах, так как каждое министерство, каждая отрасль видит только часть человека: службы образования видят в нем ученика, здравоохранения - пациента, охраны правопорядка - субъекта правовой деятельности и так далее. Хотя каждая служба постоянно совершенствует свое понимание отдельного аспекта, расширяя сбор данных и развивая средства моделирования человека в своей области, это знание остается фрагментированным, в то время как человек является целым, в котором эти аспекты не просто совмещены, а соединены неразрывными связями в единую систему.
У Фредерика Лалу в книге «Организации будущего» целая треть в принципах построения бирюзовых организация отведена концепции Wholeness, или целостности. Под этим явлением скрывается попытка преодолеть нарастающий разрыв между «производственным» бытием человека, которое определяется функциональной ролью работника, заданной производственными отношениями, и его личностью, его собственными ценностями. Он ищет общее в попытках разных бирюзовых компаний сократить шизофреническое раздвоение между безжалостностью формальных отношений бизнес-ролей и гуманистичной парадигмой здоровых личных отношений в виде создания экологичных корпоративных культур, где человек не отделен от своих собственных ценностей и не противопоставлен им, где возможно гармонично совмещать рабочие отношения с остальной частью жизни и не быть на работе человеком, принципиально отличающимся от человека вне работы.
В книге Марии Бурик («Виртуализированный мир капитализма») особенно много отведено вопросу фрагментированности человека. Основные идеи состоят в том, что личность формируется индивидуальным человеческим опытом, который задается в практической социальной деятельности субъекта. Современный капитализм, требующий расширения рынков сбыта, а значит расширения сферы товарных отношений в сфере потребления, дано вышел за пределы производства товаров и даже производства потребностей: он научился производить целые образы жизни, в которые имплицитно встроены модели потребления, таким образом, превратил в товар не отдельные потребности или впечатления, а сам социальный опыт человека. В результате рынок производит множество форм социального опыта, которые могут потребляться как независимо (например, как поход в кино или парк аттракционов), так и взаимосвязанно (как образ жизни экологически ответственного гражданина, выполняющего раздельный сбор мусора и питающегося исключительно organic food).
Но такая фрагментация не ограничивается только сферой потребления. Дело в том, что опыт человека есть продукт социальной практики. Человек сегодня является участником сразу большого числа социумов, так как вовлечен во множественные потоки опыта. Например, у него на работе есть рабочий коллектив (а если он начальник, то и несколько - коллектив подчиненных и коллектив руководства, например, а может быть отдельно еще и отношения с клиентами). Дома есть семья, причем семейный опыт в разных группах тоже разделен: вот тут потребляется «семейный досуг с детьми», вот здесь - романтический с партнером; тут - общение с родителями; есть отдельная форма опыта семейного торжества… Отдельный социальный опыт в спорте, отдельный - в разных досуговых увлечениях, от компьютерных игр и книжных клубов до рыбалки и бара. И это еще не говоря о том, что есть опыт лечения у врача, развернутый опыт психотерапии, образовательный опыт.
Можно продолжать бесконечно, но суть остается той же: рынок развивает образ каждого аспекта человеческого бытия в качестве независимого, самостоятельного продукта. Это приводит к тому, что личность, формируемая каждым социальным опытом, оказывается фрагментирована на множество субличностей, причем каждая из них формируется в результате ее социального производства капиталистическим аппаратом культуры. Эти субличности могут жить в человеке относительно независимо и не складываться в единую личность - он будет переключаться между ними согласно контексту.
Между тем, такая форма переключения для мозга не является проблемой: наш мозг по своему устройству представляет собой консенсус множества отдельных моделей относительно независимых нейросетей (кортикальных колонок), которые ассоциируются именно за счет совместного контекста. Но она становится проблемой для души - для сознания человека. Множественность субличностей и их несовместимость не мешают успешному капиталистическому бытию: ты можешь быть выдающимся ученым, отвратительным семьянином и одновременно глубоко религиозным прихожанином. Отсутствие целостного социального опыта позволяет не иметь и целостного, непротиворечивого мировоззрения - более того, всячески мешает его формированию. Но одновременно множественность и равнозначность этих субличностей ведет к тому, что формируется безразличность к ним, что толкает людей на поиск смысла, понимания жизни как целого - попыток их интегрировать между собой, - и зачастую становится основой чувства глубокого несчастья.
Несчастье на субъективном уровне сосуществует с несчастьем на уровне социальном: материальный, а вместе с ним и социальный мир един, и осмысленная общественная практика по его преобразованию невозможна без целостного мировоззрения ее субъектов. Таким образом, дальнейший социальный прогресс становится возможен только путем реинтеграции фрагментированного бытия, а это значит - реинтеграции человеческого социального опыта.
Каковы же возможные способы преодоления этой фрагментированности?
Наиболее понятным, освоенным и продаваемым (а как же!) капиталистической культурой способом является реинтеграция на индивидуальном уровне через трансцедентальные практики. Тут перед вами целая отрасль: медитации - хочешь по эзотерическим, хочешь по научным обоснованиям; йога; ретриты; випассаны; гештальт-терапия… Этот опыт уже завернут и упакован, легко встраивается в сеть потоков другого опыта. Суть метода состоит в том, чтобы примирить между собой собственные субличности и обрести контроль над внутренним фокусом внимания, преодолев этим внешнюю диктатуру контекста. Научиться воспринимать поток опыта, бытия, не переключаясь бессознательно в отдельную субличность; открыть свой «третий глаз» внутреннего внимания и научиться сознательно наделять смыслом этот поток (вместо того, чтобы искать этот смысл извне); перестать зависеть в суждениях от обстоятельств и внешних оценок и опереться на свою собственные ценностные структуры, на внутреннюю целостность. Человек на этом пути может одновременно почувствовать свое место в жизни, найти смысл в своей деятельности и избавиться от страданий как продукта внешнего опыта.
Апологеты этого подхода видят возможное спасение от угнетения социальным именно в индивидуальном преображении каждого, то есть в том, чтобы каждый стал диктатором своих субличностей, тем самым освободившись от подчинения внешней власти социального бытия. Увы, понятно, что подобный подход, хотя и обещает власть над бытием путем освобождения от зависимости от бытия, на самом деле представляет собой просто более экологичный способ его усвоения. Заманчиво преодолеть фрагментацию, вернув себе контроль над ней через отдельную практику, но возврат такого контроля не означает возврата контроля над породившей ее системой, так как человек по-прежнему остается участником фрагментированного опыта и по-прежнему остается участником социального развития, но не его субъектом. Если шахтер обретет чувство глубокого смысла в своей деятельности и избавится от страдания из-за диссонанса его бытового опыта провинциальной бедности с опытом, получаемым при просмотре сериала о богатой жизни элиты буржуа, то сам диссонанс при этом никуда не исчезнет.
Второй вариант состоит в том, что личность можно пересобрать, если реинтегрировать ее внешний опыт. В марксистской трактовке такое решение сводится к преодолению разделения труда и полноценному развитию каждой личности, основанному на усвоении всего человеческого опыта. Преодоление разделения труда заключается прежде всего в преодолении разделения труда на организующий и организуемый, то есть на преодоление частного присвоения этого труда. Отсутствие экономического принуждения и свобода выбора в способах общественно-полезной самореализации, а также научные инструменты сознательного управления развитием общества (инженерии), должны вернуть человеку контроль и над социальным бытием, и над собственным социальным опытом, а через это - и над собственной личностью. Основа такого решения задачи состоит в снятии противоположности между товарностью в труде (производством для других) и потреблением (воспроизводству себя): потребность в общественно-полезной саморелизации становится одновременно и высшей формой труда, но не частного, для других, а всеобщего, нацеленного на изменение всего общества и через это - на удовлетворение и своих потребностей и воспроизводство себя самого. Таким образом, стирается грань между трудом и досугом, бытие снова становится целостным, а развитие личности через усвоение всего человеческого опыта наделяет это бытие смыслом, то есть напрямую связывает его с бытием общественным.
Проблема этого решения состоит в том, что разделение труда является не только следствием потребностей в совместном труде и физических ограничениях (когда 10 человек могут убить такое животное, которое не в состоянии убить каждый в отдельности), которые могут быть преодолены путем максимального развития производительных сил до уровня, позволяющего полностью освободить человека от принуждения к физическому или умственному труду. Разделение труда отражает еще и противоречие между неограниченной сложностью общественных задач и ограниченностью как жизни, так и индивидуальных способностей отдельного биологического индивида. Разделение труда позволило специализироваться отдельным индивидам - а под специализацией мы подразумеваем не только физические навыки, но и прежде всего локальную оптимизацию его разума, то есть максимальное использование его нейросетевых мощностей под конкретную задачу, - что в итоге позволило обществу преодолеть на пути своего развития биологические ограничения отдельного субъекта путем разделения задач на подзадачи и интеграции результатов на более высоком уровне, на уровне социальной целостности, то есть путем диктата общественных отношений. И в этом процессе отдельный разум, увы, остался лишенным целостной картины, само существование которой было возвращено ему только Марксом (в диалектическом и историческом материализме).
Особенности биологической природы нашего мозга таковы, что человек, обладая универсальным разумом, может «обучить» его за ограниченное время жизни под эффективное выполнение ограниченного числа задач. Помимо того, что возможны такие задачи, которые невозможно охватить одним разумом, а можно решить только за счет кооперации множества умов, так еще и один человек не в состоянии быстро переобучаться с решения одной задачи на другую, если только способы решения этих задачи не совпадают - но, так как решение любой проблемы конкретно, а значит требует ее рассмотрения в конкретно-историческом аспекте ее развития и во всей полноте ее взаимосвязей, то совпадать должны еще и контексты. Соответственно, биологические ограничения скорости усвоения и обучения делают специализацию и совместный умственный труд неизбежным. Это означает, что усвоение одним человеком всего человеческого опыта и его развитие до полного освобождения от частичности своей социальной практики становится недостижимым ввиду неограниченной сложности решаемых развивающимся человеческим обществом задач. Получается, что человек останется в рамках ограниченной социальной практики и коллектива, диктуемых производственной необходимостью, и таким образом сохранится фрагментированность его личности, порожденная фрагментированным социальным бытием.
Но если нельзя свести смыслы и интегрированное социальное бытие к процессам отдельного сознания и нельзя поднять сознание каждого до смысла и бытия общества целиком, может быть, нам поможет архитектурное решение, то есть решение, сочетающее противоречивые свойства компонентов для достижения общего синергетического эффекта? Так, например мозг преодолевает медлительность каждого отдельной нейрона за счет архитектуры обратных связей. Может, и нам нужно спроектировать архитектуру?
Если мировоззрение и личность человека являются продуктом его социального бытия и его практического участия в общественных процессах и принадлежности коллективам, то решение должно скрываться где-то на уровне этих самых коллективов. Зачастую самый яркий жизненный опыт, полнота жизни ощущается людьми, которые оказываются заняты общим общественно-полезным делом в устоявшемся коллективе единомышленников, разделяющих не только общность труда, но и общность быта, имеющих культурное и ценностное единство. В нашей практике такие эпизоды случаются лишь в виде осколков, в частной форме, например, совместный походный быт, где есть своя духовная субкультура, совместное преодоление препятствий, взаимоподдержка и неразделенность труда и досуга, все вместе формирующие неповторимую целостность социального бытия, мало достижимую в обычной городской жизни.
Но можно вспомнить и другие, более полные формы коллективной интеграции. Например, коллективы Макаренко, где в социальном бытии были интегрированы и руководство, и труд, и обучение, и быт, и общественное развитие. Как утверждал сам Антон Семенович, только коллектив формирует целостную личность - а под коллективом он подразумевал не общность людей, а глубокие устойчивые социальные и ценностные взаимосвязи, сформированные в процессе совместной деятельности. Похожий опыт, говорят, формируется и в тех революционных ячейках, где люди вынуждены вести совместную борьбу за преобразование общества, разделяя быт, труд, культуру и ценности с одним устойчивым коллективом. Наверное, в современном обществе можно задуматься и о культуре стартапов, где важнее общий результат, чем индивидуальный успех, где коллектив имеет устойчивость и где у людей еще не сформировано четкой границы между увлечением, работой и досугом.
Соответственно, третьим подходом к решению фрагментарности личности является архитектурное решение, в результате которого интегрируется социальный опыт каждого индивида за счет его участия в устойчивом коллективе, а решение задач общества обеспечивается за счет специализации на уровне самих коллективов. Интегрированный опыт, в котором человек «разделяет жизнь» во всех ее аспектах, оставаясь в самых тесных отношениях с ограниченным числом других людей, создаст условия для реинтеграции его собственных субличностей. При этом, так как коллектив занимается общей задачей, это бытие обретет и смысл общественно-полезной деятельности, позволяет интегрировать человека во всеобщий труд, то есть вернет ему полноценное участие в производственных отношениях по общественному развитию. В некотором роде такая форма наиболее близка к тем племенным условиям, которые сформировали наши биологическое ограничения, и где совместный быт в рамках ограниченного коллектива и не разделенное на труд и потребление бытие были нормой существования. Возврат в социальную конструкцию общества этого опыта в форме искусственного «пузырика» коллектива может сделать его более экологичным для социально-биологического человека, примерно, как организм создает комфортные условия для каждой отдельной клетки.
Но и такой, социальный вариант реинтеграции, не отвечает на множество вопросов. Например, он подразумевает единство социальной и личной жизни, в то время как между ними неизбежно будут возникать противоречия: как решать конфликт, когда, работая в одном коллективе, человек влюбляется в участника другого коллектива, занимающегося совсем другим? Как сохранить опыт целостным, если у людей разные склонности и таланты, которые должны комбинироваться произвольным образом в пространстве? Не получится и преодолеть профессиональный кретинизм, если фокус практики всеобщего для индивида останется на уровне его коллектива, а не всего человечества, даже если сам процесс организации общества будет подчинен таким же коллективам на принципах горизонтальной структуры.
Вопрос реинтеграции человека выходит далеко за рамки как преодоления отчуждения, так и победы над капиталистической виртуализацией сферы производства потребления. Сама проблема отражает противоречия между ограниченностью разума отдельного субъекта и его опыта и безграничностью предмета познания - вселенной, между биологическим наследием инструментов разума и социальной природой общественного прогресса. Проблема, как говорил Эйнштейн, не может быть решена на том же уровне, где она возникла.
Фрэнк Герберт, например, смог спроектировать реинтеграцию и осмысление жизни только через создание сверхчеловека, Бене Гессерит и Лето II, которые обладали той самой всей полнотой человеческого опыта за счет доступа к памяти поколений, то есть фактически через отмену ограничения на длину жизни и силу одного разума. Возможно, поиск решения потребует и от человечества трансгуманистических решений: например, через дополнение мозга внешними инструментами, расширяющими его мышление до уровня сложности общественных задач. В конце концов, если эволюция ограничила нас 150 000 кортикальных колонок и заложила в нас биологические часы и старение, стоит воспользоваться этими ограниченными средствами прежде всего для того, чтобы расширить объем нашей нейросети через экзокортекс (а мы и так уже это делаем, мы все немного киборги) и расширить отведенное нашему организму время, прямо как хитрый Алладин загадывает Джинну первым желанием увеличение числа исполняемых желаний. Но, может быть, в далекой перспективе наша эволюционная роль окажется лишь в том, чтобы создать более совершенные, не-биологические системы мышления, и этот вопрос вообще перестанет быть актуальным. Но даже если так, он точно остается актуальным для нас на текущий момент.
Все четыре ракурса - психический, политэкономический, социально-архитектурный, биокибернетический - не являются ответом на вопрос ни по отдельности, ни простой суммой. Но полноценное решение вопроса фрагментации личности невозможно без учета всех четырех аспектов.
Нам необходимо преодолеть частные формы деятельности, чтобы освободить силы общественного развития от подчинения стихии архаичных капиталистических процессов, только тогда мы сможем освободить человека от экономического принуждения к труду и от диктата сферы производства потребления и создать условия для его полноценного развития и формирования целостного мировоззрения.
Одновременно необходимо осознать и освоить социальные инструменты интеграции опыта, так как на пути к формированию личности путь неизбежно проходит через практику построения эффективных и здоровых коллективов (как реальных, так и виртуальных).
В то же время мы продвигаемся по дороге развития инструментов интеграции субъективного опыта и подчинения стихии внутреннего мира человека через психические практики, которые должны отбросить эзотерическую шелуху и стать вполне доступным каждому инструментом собственного психического развития, таким же, как стали для нас символьное мышление и формальная логика в области знаний или физкультура и гигиена в области здоровья.
Наконец, эволюция аппаратного обеспечения отдельного разума не только не прекратилась, но близится к новому ренессансу: универсальный характер нашего мышления позволяет «подключать» к нашему мозгу внешние расширители (а именно это происходит, когда вы пользуетесь гуглом), а развитие биотехнологий и нейроинженерии неизбежно дойдут до того, чтобы наша личность и ее способности к построению мировоззрения выплеснулись за пределы мощности 150 000 биологических нейроколонок.
Все это вместе составит отдельную, самостоятельную область среди отраслей воспроизводства человека - наука и практика воспроизводства целостной личности, которая наряду с другими областями (медицина, образование, искусство, … ) является предметом и сферой интереса одного из трех ключевых направлений деятельности островков когнитариата (класса, результаты деятельности которого находится за границами сферы частного труда и лежат в области труда всеобщего, воспроизводящего само общество - его системы, его развитие и его человека).
Можно начать с Маркса, который видел в общественном разделении труда отчуждение человека от части общественного производства, а значит, и от части своего человеческого бытия. Любой совместный труд требует организации, то есть деления на тех, кто его выполняет, и тех, кто его организует: в этом зародыше заложено все дальнейшее развитие и частного труда, и частной собственности как формы присвоения чужого труда, что необходимо для его организации. Но такое деление уже создавало у человека разделения целостного бытия на разные, расходящиеся части: на воспроизводство и на добычу средств для воспроизводства, связь между которыми опосредовалась только обменом.
Человек в этом бытии, как пишет Маркс, «только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя…. В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций - при еде, питье, в половом акте, в лучшем случае еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т. д., - а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному. Правда, еда, питье, половой акт и т. д. тоже суть подлинно человеческие функции. Но в абстракции, отрывающей их от круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в последние и единственные конечные цели, они носят животный характер».
С другой стороны, например, Стаффорд Бир, анализируя еще в 70-е годы системы с точки зрения кибернетики, пришел к выводу, что в любой жизнеспособной системе подсистема 4, отвечающая за развитие, должна уметь воспринимать свое окружение в разных аспектах, т.е. с разных точек зрения, и сопрягать их между собой в единую целостную картину. В то же время, замечал он, поднимая вопрос работы государства и конфиденциальности персональных данных, государственные органы обладают фрагментированным знанием о гражданах, так как каждое министерство, каждая отрасль видит только часть человека: службы образования видят в нем ученика, здравоохранения - пациента, охраны правопорядка - субъекта правовой деятельности и так далее. Хотя каждая служба постоянно совершенствует свое понимание отдельного аспекта, расширяя сбор данных и развивая средства моделирования человека в своей области, это знание остается фрагментированным, в то время как человек является целым, в котором эти аспекты не просто совмещены, а соединены неразрывными связями в единую систему.
У Фредерика Лалу в книге «Организации будущего» целая треть в принципах построения бирюзовых организация отведена концепции Wholeness, или целостности. Под этим явлением скрывается попытка преодолеть нарастающий разрыв между «производственным» бытием человека, которое определяется функциональной ролью работника, заданной производственными отношениями, и его личностью, его собственными ценностями. Он ищет общее в попытках разных бирюзовых компаний сократить шизофреническое раздвоение между безжалостностью формальных отношений бизнес-ролей и гуманистичной парадигмой здоровых личных отношений в виде создания экологичных корпоративных культур, где человек не отделен от своих собственных ценностей и не противопоставлен им, где возможно гармонично совмещать рабочие отношения с остальной частью жизни и не быть на работе человеком, принципиально отличающимся от человека вне работы.
В книге Марии Бурик («Виртуализированный мир капитализма») особенно много отведено вопросу фрагментированности человека. Основные идеи состоят в том, что личность формируется индивидуальным человеческим опытом, который задается в практической социальной деятельности субъекта. Современный капитализм, требующий расширения рынков сбыта, а значит расширения сферы товарных отношений в сфере потребления, дано вышел за пределы производства товаров и даже производства потребностей: он научился производить целые образы жизни, в которые имплицитно встроены модели потребления, таким образом, превратил в товар не отдельные потребности или впечатления, а сам социальный опыт человека. В результате рынок производит множество форм социального опыта, которые могут потребляться как независимо (например, как поход в кино или парк аттракционов), так и взаимосвязанно (как образ жизни экологически ответственного гражданина, выполняющего раздельный сбор мусора и питающегося исключительно organic food).
Но такая фрагментация не ограничивается только сферой потребления. Дело в том, что опыт человека есть продукт социальной практики. Человек сегодня является участником сразу большого числа социумов, так как вовлечен во множественные потоки опыта. Например, у него на работе есть рабочий коллектив (а если он начальник, то и несколько - коллектив подчиненных и коллектив руководства, например, а может быть отдельно еще и отношения с клиентами). Дома есть семья, причем семейный опыт в разных группах тоже разделен: вот тут потребляется «семейный досуг с детьми», вот здесь - романтический с партнером; тут - общение с родителями; есть отдельная форма опыта семейного торжества… Отдельный социальный опыт в спорте, отдельный - в разных досуговых увлечениях, от компьютерных игр и книжных клубов до рыбалки и бара. И это еще не говоря о том, что есть опыт лечения у врача, развернутый опыт психотерапии, образовательный опыт.
Можно продолжать бесконечно, но суть остается той же: рынок развивает образ каждого аспекта человеческого бытия в качестве независимого, самостоятельного продукта. Это приводит к тому, что личность, формируемая каждым социальным опытом, оказывается фрагментирована на множество субличностей, причем каждая из них формируется в результате ее социального производства капиталистическим аппаратом культуры. Эти субличности могут жить в человеке относительно независимо и не складываться в единую личность - он будет переключаться между ними согласно контексту.
Между тем, такая форма переключения для мозга не является проблемой: наш мозг по своему устройству представляет собой консенсус множества отдельных моделей относительно независимых нейросетей (кортикальных колонок), которые ассоциируются именно за счет совместного контекста. Но она становится проблемой для души - для сознания человека. Множественность субличностей и их несовместимость не мешают успешному капиталистическому бытию: ты можешь быть выдающимся ученым, отвратительным семьянином и одновременно глубоко религиозным прихожанином. Отсутствие целостного социального опыта позволяет не иметь и целостного, непротиворечивого мировоззрения - более того, всячески мешает его формированию. Но одновременно множественность и равнозначность этих субличностей ведет к тому, что формируется безразличность к ним, что толкает людей на поиск смысла, понимания жизни как целого - попыток их интегрировать между собой, - и зачастую становится основой чувства глубокого несчастья.
Несчастье на субъективном уровне сосуществует с несчастьем на уровне социальном: материальный, а вместе с ним и социальный мир един, и осмысленная общественная практика по его преобразованию невозможна без целостного мировоззрения ее субъектов. Таким образом, дальнейший социальный прогресс становится возможен только путем реинтеграции фрагментированного бытия, а это значит - реинтеграции человеческого социального опыта.
Каковы же возможные способы преодоления этой фрагментированности?
Наиболее понятным, освоенным и продаваемым (а как же!) капиталистической культурой способом является реинтеграция на индивидуальном уровне через трансцедентальные практики. Тут перед вами целая отрасль: медитации - хочешь по эзотерическим, хочешь по научным обоснованиям; йога; ретриты; випассаны; гештальт-терапия… Этот опыт уже завернут и упакован, легко встраивается в сеть потоков другого опыта. Суть метода состоит в том, чтобы примирить между собой собственные субличности и обрести контроль над внутренним фокусом внимания, преодолев этим внешнюю диктатуру контекста. Научиться воспринимать поток опыта, бытия, не переключаясь бессознательно в отдельную субличность; открыть свой «третий глаз» внутреннего внимания и научиться сознательно наделять смыслом этот поток (вместо того, чтобы искать этот смысл извне); перестать зависеть в суждениях от обстоятельств и внешних оценок и опереться на свою собственные ценностные структуры, на внутреннюю целостность. Человек на этом пути может одновременно почувствовать свое место в жизни, найти смысл в своей деятельности и избавиться от страданий как продукта внешнего опыта.
Апологеты этого подхода видят возможное спасение от угнетения социальным именно в индивидуальном преображении каждого, то есть в том, чтобы каждый стал диктатором своих субличностей, тем самым освободившись от подчинения внешней власти социального бытия. Увы, понятно, что подобный подход, хотя и обещает власть над бытием путем освобождения от зависимости от бытия, на самом деле представляет собой просто более экологичный способ его усвоения. Заманчиво преодолеть фрагментацию, вернув себе контроль над ней через отдельную практику, но возврат такого контроля не означает возврата контроля над породившей ее системой, так как человек по-прежнему остается участником фрагментированного опыта и по-прежнему остается участником социального развития, но не его субъектом. Если шахтер обретет чувство глубокого смысла в своей деятельности и избавится от страдания из-за диссонанса его бытового опыта провинциальной бедности с опытом, получаемым при просмотре сериала о богатой жизни элиты буржуа, то сам диссонанс при этом никуда не исчезнет.
Второй вариант состоит в том, что личность можно пересобрать, если реинтегрировать ее внешний опыт. В марксистской трактовке такое решение сводится к преодолению разделения труда и полноценному развитию каждой личности, основанному на усвоении всего человеческого опыта. Преодоление разделения труда заключается прежде всего в преодолении разделения труда на организующий и организуемый, то есть на преодоление частного присвоения этого труда. Отсутствие экономического принуждения и свобода выбора в способах общественно-полезной самореализации, а также научные инструменты сознательного управления развитием общества (инженерии), должны вернуть человеку контроль и над социальным бытием, и над собственным социальным опытом, а через это - и над собственной личностью. Основа такого решения задачи состоит в снятии противоположности между товарностью в труде (производством для других) и потреблением (воспроизводству себя): потребность в общественно-полезной саморелизации становится одновременно и высшей формой труда, но не частного, для других, а всеобщего, нацеленного на изменение всего общества и через это - на удовлетворение и своих потребностей и воспроизводство себя самого. Таким образом, стирается грань между трудом и досугом, бытие снова становится целостным, а развитие личности через усвоение всего человеческого опыта наделяет это бытие смыслом, то есть напрямую связывает его с бытием общественным.
Проблема этого решения состоит в том, что разделение труда является не только следствием потребностей в совместном труде и физических ограничениях (когда 10 человек могут убить такое животное, которое не в состоянии убить каждый в отдельности), которые могут быть преодолены путем максимального развития производительных сил до уровня, позволяющего полностью освободить человека от принуждения к физическому или умственному труду. Разделение труда отражает еще и противоречие между неограниченной сложностью общественных задач и ограниченностью как жизни, так и индивидуальных способностей отдельного биологического индивида. Разделение труда позволило специализироваться отдельным индивидам - а под специализацией мы подразумеваем не только физические навыки, но и прежде всего локальную оптимизацию его разума, то есть максимальное использование его нейросетевых мощностей под конкретную задачу, - что в итоге позволило обществу преодолеть на пути своего развития биологические ограничения отдельного субъекта путем разделения задач на подзадачи и интеграции результатов на более высоком уровне, на уровне социальной целостности, то есть путем диктата общественных отношений. И в этом процессе отдельный разум, увы, остался лишенным целостной картины, само существование которой было возвращено ему только Марксом (в диалектическом и историческом материализме).
Особенности биологической природы нашего мозга таковы, что человек, обладая универсальным разумом, может «обучить» его за ограниченное время жизни под эффективное выполнение ограниченного числа задач. Помимо того, что возможны такие задачи, которые невозможно охватить одним разумом, а можно решить только за счет кооперации множества умов, так еще и один человек не в состоянии быстро переобучаться с решения одной задачи на другую, если только способы решения этих задачи не совпадают - но, так как решение любой проблемы конкретно, а значит требует ее рассмотрения в конкретно-историческом аспекте ее развития и во всей полноте ее взаимосвязей, то совпадать должны еще и контексты. Соответственно, биологические ограничения скорости усвоения и обучения делают специализацию и совместный умственный труд неизбежным. Это означает, что усвоение одним человеком всего человеческого опыта и его развитие до полного освобождения от частичности своей социальной практики становится недостижимым ввиду неограниченной сложности решаемых развивающимся человеческим обществом задач. Получается, что человек останется в рамках ограниченной социальной практики и коллектива, диктуемых производственной необходимостью, и таким образом сохранится фрагментированность его личности, порожденная фрагментированным социальным бытием.
Но если нельзя свести смыслы и интегрированное социальное бытие к процессам отдельного сознания и нельзя поднять сознание каждого до смысла и бытия общества целиком, может быть, нам поможет архитектурное решение, то есть решение, сочетающее противоречивые свойства компонентов для достижения общего синергетического эффекта? Так, например мозг преодолевает медлительность каждого отдельной нейрона за счет архитектуры обратных связей. Может, и нам нужно спроектировать архитектуру?
Если мировоззрение и личность человека являются продуктом его социального бытия и его практического участия в общественных процессах и принадлежности коллективам, то решение должно скрываться где-то на уровне этих самых коллективов. Зачастую самый яркий жизненный опыт, полнота жизни ощущается людьми, которые оказываются заняты общим общественно-полезным делом в устоявшемся коллективе единомышленников, разделяющих не только общность труда, но и общность быта, имеющих культурное и ценностное единство. В нашей практике такие эпизоды случаются лишь в виде осколков, в частной форме, например, совместный походный быт, где есть своя духовная субкультура, совместное преодоление препятствий, взаимоподдержка и неразделенность труда и досуга, все вместе формирующие неповторимую целостность социального бытия, мало достижимую в обычной городской жизни.
Но можно вспомнить и другие, более полные формы коллективной интеграции. Например, коллективы Макаренко, где в социальном бытии были интегрированы и руководство, и труд, и обучение, и быт, и общественное развитие. Как утверждал сам Антон Семенович, только коллектив формирует целостную личность - а под коллективом он подразумевал не общность людей, а глубокие устойчивые социальные и ценностные взаимосвязи, сформированные в процессе совместной деятельности. Похожий опыт, говорят, формируется и в тех революционных ячейках, где люди вынуждены вести совместную борьбу за преобразование общества, разделяя быт, труд, культуру и ценности с одним устойчивым коллективом. Наверное, в современном обществе можно задуматься и о культуре стартапов, где важнее общий результат, чем индивидуальный успех, где коллектив имеет устойчивость и где у людей еще не сформировано четкой границы между увлечением, работой и досугом.
Соответственно, третьим подходом к решению фрагментарности личности является архитектурное решение, в результате которого интегрируется социальный опыт каждого индивида за счет его участия в устойчивом коллективе, а решение задач общества обеспечивается за счет специализации на уровне самих коллективов. Интегрированный опыт, в котором человек «разделяет жизнь» во всех ее аспектах, оставаясь в самых тесных отношениях с ограниченным числом других людей, создаст условия для реинтеграции его собственных субличностей. При этом, так как коллектив занимается общей задачей, это бытие обретет и смысл общественно-полезной деятельности, позволяет интегрировать человека во всеобщий труд, то есть вернет ему полноценное участие в производственных отношениях по общественному развитию. В некотором роде такая форма наиболее близка к тем племенным условиям, которые сформировали наши биологическое ограничения, и где совместный быт в рамках ограниченного коллектива и не разделенное на труд и потребление бытие были нормой существования. Возврат в социальную конструкцию общества этого опыта в форме искусственного «пузырика» коллектива может сделать его более экологичным для социально-биологического человека, примерно, как организм создает комфортные условия для каждой отдельной клетки.
Но и такой, социальный вариант реинтеграции, не отвечает на множество вопросов. Например, он подразумевает единство социальной и личной жизни, в то время как между ними неизбежно будут возникать противоречия: как решать конфликт, когда, работая в одном коллективе, человек влюбляется в участника другого коллектива, занимающегося совсем другим? Как сохранить опыт целостным, если у людей разные склонности и таланты, которые должны комбинироваться произвольным образом в пространстве? Не получится и преодолеть профессиональный кретинизм, если фокус практики всеобщего для индивида останется на уровне его коллектива, а не всего человечества, даже если сам процесс организации общества будет подчинен таким же коллективам на принципах горизонтальной структуры.
Вопрос реинтеграции человека выходит далеко за рамки как преодоления отчуждения, так и победы над капиталистической виртуализацией сферы производства потребления. Сама проблема отражает противоречия между ограниченностью разума отдельного субъекта и его опыта и безграничностью предмета познания - вселенной, между биологическим наследием инструментов разума и социальной природой общественного прогресса. Проблема, как говорил Эйнштейн, не может быть решена на том же уровне, где она возникла.
Фрэнк Герберт, например, смог спроектировать реинтеграцию и осмысление жизни только через создание сверхчеловека, Бене Гессерит и Лето II, которые обладали той самой всей полнотой человеческого опыта за счет доступа к памяти поколений, то есть фактически через отмену ограничения на длину жизни и силу одного разума. Возможно, поиск решения потребует и от человечества трансгуманистических решений: например, через дополнение мозга внешними инструментами, расширяющими его мышление до уровня сложности общественных задач. В конце концов, если эволюция ограничила нас 150 000 кортикальных колонок и заложила в нас биологические часы и старение, стоит воспользоваться этими ограниченными средствами прежде всего для того, чтобы расширить объем нашей нейросети через экзокортекс (а мы и так уже это делаем, мы все немного киборги) и расширить отведенное нашему организму время, прямо как хитрый Алладин загадывает Джинну первым желанием увеличение числа исполняемых желаний. Но, может быть, в далекой перспективе наша эволюционная роль окажется лишь в том, чтобы создать более совершенные, не-биологические системы мышления, и этот вопрос вообще перестанет быть актуальным. Но даже если так, он точно остается актуальным для нас на текущий момент.
Все четыре ракурса - психический, политэкономический, социально-архитектурный, биокибернетический - не являются ответом на вопрос ни по отдельности, ни простой суммой. Но полноценное решение вопроса фрагментации личности невозможно без учета всех четырех аспектов.
Нам необходимо преодолеть частные формы деятельности, чтобы освободить силы общественного развития от подчинения стихии архаичных капиталистических процессов, только тогда мы сможем освободить человека от экономического принуждения к труду и от диктата сферы производства потребления и создать условия для его полноценного развития и формирования целостного мировоззрения.
Одновременно необходимо осознать и освоить социальные инструменты интеграции опыта, так как на пути к формированию личности путь неизбежно проходит через практику построения эффективных и здоровых коллективов (как реальных, так и виртуальных).
В то же время мы продвигаемся по дороге развития инструментов интеграции субъективного опыта и подчинения стихии внутреннего мира человека через психические практики, которые должны отбросить эзотерическую шелуху и стать вполне доступным каждому инструментом собственного психического развития, таким же, как стали для нас символьное мышление и формальная логика в области знаний или физкультура и гигиена в области здоровья.
Наконец, эволюция аппаратного обеспечения отдельного разума не только не прекратилась, но близится к новому ренессансу: универсальный характер нашего мышления позволяет «подключать» к нашему мозгу внешние расширители (а именно это происходит, когда вы пользуетесь гуглом), а развитие биотехнологий и нейроинженерии неизбежно дойдут до того, чтобы наша личность и ее способности к построению мировоззрения выплеснулись за пределы мощности 150 000 биологических нейроколонок.
Все это вместе составит отдельную, самостоятельную область среди отраслей воспроизводства человека - наука и практика воспроизводства целостной личности, которая наряду с другими областями (медицина, образование, искусство, … ) является предметом и сферой интереса одного из трех ключевых направлений деятельности островков когнитариата (класса, результаты деятельности которого находится за границами сферы частного труда и лежат в области труда всеобщего, воспроизводящего само общество - его системы, его развитие и его человека).