Воспоминания Луизы Васильевны Мелехиной \Мясниковой\.
начало
Анна Ивановна Соколова (1882 - 1975г.), её муж Николай Матвеевич и их дети.
Поженившись молодые Соколовы жили сначала в Ярославле, после в Вологде. Весной 1906 года родился первый ребенок - девочка Шура. А ещё через два года, в 1908 году родился мальчик, назвали Константином. Жить в городе на частной квартире большой семьёй стало трудно. Поэтому Николай отвёз семью в деревню к своим родителям.
Отец Николая - Матвей был крестьянином, но в свободное от крестьянских работ время уезжал в город на заработки. Туда же учеником к портному был отдан и младший брат Николая (забыла имя). Бабушка о нём рассказывала так: «Перед отъездом в ученье, бывало, сядет рядом со мной, когда я шью, смотрит, удивляется. «Как это - говорит - ты сестричка (так он меня звал) с иголкой управляешься и не уколешься никогда. А я не могу иголку в руках удержать. Как я буду там учиться шить?» Боялся очень ехать в ученье. А через два года приехал уже настоящим портным по мужской верхней одежде. Умел шить всё и работал после даже в Москве».
О матери Николая Матвеевича и его брата не знаю ничего. Вспоминаю только рассказ бабушки о том, как однажды они жали в поле рожь, и подошла к ним чужая женщина, спросив: «Кто тут у вас Соколова? - мы с маменькой обе подошли, а она спросила - кто у вас сейчас в дороге находится? Я - говорила бабушка - так и упала на снопы, испугавшись за Колю - он только вчера уехал в Вологду. Женщина, видя, что я молодая да еще в положении (носила Костю), стала меня успокаивать. Говорит - не пугайся, молодка, это не твой муж, тот, что умер в дороге уже старый». Матвей Соколов ехал домой с городских заработков, чтобы помочь семье в уборочной страде, но по дороге умер «от сердца».
В те годы, когда Анна была маленькая, девочек в деревне не учили грамоте. Поэтому она не знала ни одной буквы, не умела ни читать, ни писать. Николай Мат. в детстве учился в церковно-приходской школе, поэтому считался грамотным рабочим, что в то время было редкостью и ценилось очень высоко. Работал он бондарем на пивоваренном заводе. Считался мастером высокого класса, был бригадиром. Часто к нему на квартиру приходили друзья-рабочие, которым он читал газеты, журналы и, возможно, прокламации или листовки. За это жена Анна называла иногда в семейной ссоре его «политиком» (со слов моей мамы Ал-ры Никол.). что могли слышать дети и соседи. «Политик» - было тогда ругательным словом. Особенно после революции 1905го года, во времена, так называемой, столыпинской реакции.
За рабочими начались слежки охранки, особенно за грамотными. Видимо, почувствовал слежку и Николай Матв., поэтому решил сменить место жительства.
Бабушка об этом рассказывала так: «Мне не хотелось ехать далеко от родных. Я уже чувствовала, что будет третий ребенок. Но Николай Матвеевич сказал, что поедем жить на юг. Там мне нравилось и я согласилась. Он отвёз меня с детьми в деревню, а сам поехал устраиваться на юге. Вдруг приходит с дороги от него телеграмма, в которой он сообщает, что едет в Сибирь. Я заплакала, испугавшись одного этого слова, ведь в Сибирь тогда ссылали преступников и политиков. Подумала, что и его за политику арестовали и сослали туда. Долго волновалась за него и за себя с ребятишками. Наконец пришло письмо, где он писал, что встретил в дороге человека, который уговорил его поехать в Сибирь, там- говорит - раздолье, много земли и леса, а народу мало.» Так он оказался в Тюмени. Устроился работать бондарем на пивоваренном заводе, где и проработал до 1914 года, до начала I мировой войны. Отсюда ушёл на фронт.
В 1910 году весной Анна с двумя детьми и на последнем месяце беременности решилась поехать к мужу в Тюмень. В дороге родила мальчика - Колю. Бабушка рассказывала об этой дороге так: «Николай Матвеевич писал в своих письмах, что в Сибири жизнь очень хорошая. Поэтому один из соседей тоже захотел туда переехать. Я решила ехать с этим попутчиком. В дороге меня растрясло в поезде и начались роды. Пока сама была слабая, в тяжёлом состоянии, сопровождающий нас односельчанин по недосмотру (а может быть и с умыслом для себя) потерял часть багажа, две большие корешковые корзины, набитые под крышки одеждой для детей, бельём и одеждой из моего приданого. Пропало очень много. Но мы были рады, что наконец-то встретились с отцом и мужем».
4 года семья Соколовых прожила счастливо в Тюмени. «Николай Мат. - по словам бабушки - зарабатывал на заводе 80 руб.в месяц. Это были приличные деньги, потому, что всё тогда было дёшево, например, корова стоила 12 руб., булка хлеба пол-копейки (полушка)».
Анна Ивановна, Николай Матвеевич, их дети Шура, Костя и Коля. Стоит дочь соседей. Тюмень 1912
Коллективные читки (сходки) с рабочими и крестьянами продолжались и в Сибири. Об этом рассказывала и моя мама. Она, хоть и была еще девочкой, но хорошо помнила и то, как отец читал собирающимся у них друзьям, и как учил её писать буквы.
Он часто ездил в командировки по деревням для заготовки древесины, необходимой для изготовления клёпки (дощечки для бочек). В одной из поездок остановился в деревне Шайтанка, недалеко от Верхней Тавды. Душой он оставался крестьянином и мечтал о земле. Деревня Шайтанка была окружена с двух сторон прекрасными лесами, а с двух других болотами и огромным озером. Оно было так велико, что не просматривался другой берег, изобиловало рыбой и водоплавающей дичью, даже лебедями, было очень красиво. Место Николаю Мат. так понравилось, что он вступил в общину, получил землю, купил в деревне дом, корову, овец, нанял для ухода за хозяйством работницу. (прим АМ. в 1975г в Билимбае я видел документ о вступлении в общину и наделении землёй Николая Матвеевича Соколова на семью в три муж. души) Он хотел вывозить летом из города в деревню свою семью, как на дачу. Но в течение 2-х лет это не смог сделать, поэтому голова деревенской общины предупредил его, что исключат из общины и заберут землю, если он не будет жить с семьей в деревне. Весной 1914 года семья приехала в Шайтанку, думали на лето, оказалось навсегда. Осенью началась война, и отца взяли в армию. В 1918 году, уже после заключения мира, он умер в германском плену, не дожив немного до обмена военнопленными.
Началась вдовья жизнь Анны Ивановны с тремя малолетними детьми. Земля и швейная машинка «Зингер» помогали ей выживать и поднимать семью. Но, кроме гибели мужа, ещё много горя случилось в её жизни.
Рассказывая об этом, она говорила: «Много безременья (несчастья) случалось с нами в Шайтанке. Однажды волки унесли из двора свинью и съели её почти рядом, на гумне. Потерялась берёжая (беременная) кобылица, которую нашли утонувшей в болоте вместе с только что родившимся жеребенком. Другую лошадь задрал в поскотине (место выпаса скота) возле леса медведь. Костя привёл её ещё живую с выдранными глазами и спиной, покрытой как студнем запёкшейся кровью. Видимо медведь был сытый и драл лошадь для развлечения. Ослепшая, она не смогла дойти домой сама. Пришлось её прирезать и продать мясо в татарской деревне, т.к. в русских лошадей не ели. Заболел сибирской язвой двухлетний жеребёнок, уже почти готовый к работе в хозяйстве. Вырастили его сами ребята, поэтому Костя плакал и просил вернуться с дороги на скотское кладбище, куда велели отвести коня. Бодро и игриво шёл жеребёнок, как будто здоровый. Но, через несколько часов, уже на кладбище, упал и вскоре умер. Годовалая тёлка, привязанная за огородом пощипать травки, задушилась веревкой, накрутившейся ей на шею. Потом случился пожар. Почти полностью сгорел дом. Пришлось жить в старой избе, которая была уже приспособлена под курятник, пока построили новый дом».
Бабушка считала, что всё это козни колдунов. Я часто в детстве просила её рассказать про колдуна. Она считала, что это был дед, живший в доме напротив.
Однажды его собака передушила в курятнике 12 кур и разложила их во дворе рядком, не съев ни одной. Были свидетели этого происшествия, поэтому бабушка подала заявление в суд. Но доехать до райцентра, до Тавды, где должен быть суд не смогла. Сама она рассказывала об этом так: «Утром двое свидетелей заехали за мной, чтобы ехать в город вместе. Но я ещё не успела запрячь свою кобылку. Она у меня была молодая, резвая. Я считала, что догоню их, и велела ехать вперёд. Когда открыла ворота, чтобы выехать со двора, открылись и ворота противоположного дома. Старик-колдун переложил три жерди из своей подворотни, перекрестил трижды руки. Взялся три раза за голову, что-то шепча при этом, и закрыл свои ворота. Кобылка моя, как будто чего-то боясь, никак не идёт со двора. С трудом я вывела её под уздцы на дорогу. Хотела ехать быстро, чтобы догнать мужиков-свидетелей. Но лошадь никак не слушалась ни понуканий, ни кнута, и еле-еле тащилась, как будто с тяжёлым возом, вся взмыленная, с пеной изо рта. В соседней деревне мужики остановились, ожидая меня. Поглядев на мою взмыленную лошадь, посоветовали обратиться к местному лекарю-коновалу. Тот, осмотрев кобылку, сказал: «Видно крепкая у тебя лошадь, если ты смогла на ней сюда доехать. Тяжесть в 40 пудов положена на неё. Вернись домой и пусть тот, кто это сделал, сам снимет эту тяжесть, а я не смогу ничего сделать против колдовства». Так и вернулась я домой. Пошла к деду, умоляла его полечить лошадь, обещала взять заявление из суда. Он отказывался, говорил, что не умеет лечить. Но через три дня лошадь, как прежде, была здорова и резва. Что он сделал, я не знаю. Пришлось простить их за потерю кур».
Кроме всего этого, ещё воры забирались в дом, украли вещи мужа, одежду, часы, обручальные кольца и все накопленные деньги.
А однажды бабушку с Костей чуть не убили в лесу, на поварне, хулиганы. Они искали самогонку и рассердившись на то, что не нашли её. Перебили всю посуду. Тревожные были времена везде. Мировая война - революция - гражданская. В округе хозяйничали то белые, то красные, то бандитские шайки. Но жизнь продолжалась. Дети подрастали и становились помощниками в доме, во дворе, в огороде, в поле и на покосе. Собирали грибы и ягоды в лесу и на болоте. Добывали в озере корни камыша-рогоза, в которых много крахмала, а пух из его шишек, вместо ваты, шёл на матрацы.
Костя рано научился ловить рыбу и охотиться. Однажды даже добыл двух лебедей. «Я испугалась, - говорила бабушка - что он принёс лебедей. Говорили, что грешно их убивать. Но мужики, что строили дом после пожара, успокаивали меня и велели готовить жаркое. Все ели и хвалили мясо, а я не могла взять его в рот. Хоть все меня соблазняли и уговаривали попробовать. В те времена не только лебедей, даже голубей всех повсеместно съели».
Дочь Шура с 8 лет не только помогала по хозяйству, но и нанималась в няньки к людям. Сначала нянчила в одной семье трёхлетнего больного (дебильного) мальчика, который ещё не мог ходить сам и она его с трудом поднимала, чтобы вынести погулять на свежий воздух, на солнышко. В другой семье нянчила двойняшек. Но это - говорила мама - было даже легче, чем первого. После нанялась ухаживать за больным одиноким стариком. Было ей тогда уже 11-12 лет. Однажды зимой ночью дед умер у неё на руках. «Изба деда была на окраине деревни - рассказывала мама - и я боялась волков, поэтому не вышла, чтобы позвать на помощь кого-нибудь. Пришлось одной его обмывать и одевать, пока тело не окоченело».
Бабушка считалась в деревне хорошей портнихой. Кроме того, умела прясть пряжу и ткать холсты очень тонкие и белые красивые скатерти, так же и грубые и половики и коврики. Брала любые заказы. Дочь, конечно, училась всему от матери. « В 10-летнем возрасте - рассказывала мама - я сама с помощью одного ножа, выстругала все детали и сделала себе игрушечный станок, на котором можно было ткать узкие полоски холста. К 12-ти годам умела устанавливать большие кросна (ткацкий станок) и даже нанималась делать это в чужих домах».
В 13 лет Шуру уже одну мать посылала на мельницу в М-Городище, за 30 км от дома. Одевала её в мужскую одежду и шапку, чтобы думали, что это парень, и не обидел кто-нибудь в дороге. (Привычка носить зимой шапку сохранилась у моей мамы и в зрелые годы.)
Заняв Шайтанку, красноармейцы организовали в ней кружок ликбеза (ликвидация безграмотности). Шура пошла учиться читать и писать, но мать была против этой учёбы. Говорила: «Чему там вас могут выучить солдаты? Зачем тебе грамота? Чтобы письма парням писать?» И запретила дочери вечером ходить в школу. Позднее произошла ещё одна ссора. Анна Ив. сговорилась с одним мужчиной-вдовцом, Смертиным, совместно обрабатывать поля. Пахать на её лошади его мужской силой (он был безлошадный) оба поля. Сговор, видимо, зашёл дальше, т.к.Смертин стал ухаживать за Анной, имея желание жениться. Но дети, особенно дочь, были против. Когда он стал приходить в дом, брать вещи, оставшиеся от отца, одевать его одежду и рвать книжки на цигарки, Шурка возненавидела его так, что однажды спящего на лавке в кухне хотела зарубить топором, но испугалась и убежала. Больше она не вернулась жить в Шайтанку. Ушла в соседнюю деревню Дуброву через болото. (Когда я была у бабушки в гостях на каникулах в 1937 году, мы с ней ходили в эту деревню по тропинке через болото, перепрыгивая с кочки на кочку.) Чтобы заработать себе на тёплую одежду и обувь к зиме (ушла из дома летом, в чём была) нанималась штукатурить хаты. Деревня Дуброва была основана «самоходами», переселившимися в Сибирь с Украины и Белоруссии. Когда-то в поисках земли и лучшей жизни они пришли сюда своим ходом. По привычке самоходы мазали белой глиной и расписывали красками стены своих хат внутри и снаружи. Этой работой и зарабатывала Шура себе на жизнь всё лето, было ей тогда 14 лет. После работала и в других деревнях. Устанавливала ткацкие станки (кросна), иногда сама и ткала на них, нанималась стряпухой или поварихой. Не чуралась никакой предложенной работы. В 16 лет её уже знали люди как хорошую стряпуху и приглашали стряпать даже на свадьбах. На одной из свадеб её приметил 19-ти летний парень - Василий Мясников из деревни Большое Городище и вскоре приехал со сватами в Шайтанку. Привёз с собой и Шуру, т.к. она не жила с матерью. Мать расплакалась, помирилась с дочерью и благословила на брак, даже приданое собрала. Сама Анна Ив. за Смертина замуж не пошла и вообще больше не выходила.
Мальчики подрастали, появлялась своя «мужская сила». Косте было уже 14 лет, Коле -12. В деревне появился учитель, ребята научились читать и писать. В 1927 году оба женились. Косте было 19 лет, Николаю 17. Бабушка об этих событиях рассказывала: «Костя увёз из дальней деревни Катю, уже просватанную за другого жениха. Родственники гнались за ними далеко, но не смогли догнать». А бабушка, Анна Ив., все боялась, что приедут её братья и обманутый жених и убьют Костю. Посоветовала молодым ехать в Городище к сестре Шуре.
Анна Ивановна Соколова с сыновьями и невестками.Слева Коля с Таней. Справа Костя с Катей. 1928год
Начиналась коллективизация. Костя и Василий (муж Шуры) активно принимали вначале в ней участие. Но в 1929 году оба решили поехать в Казахстан. Через полгода вслед за ними поехали и жёны. Катя в 1931 году родила сына Гену, а 1932г. Костю призвали в армию. Катя вернулась ждать его домой, но не дождалась, вышла за другого. Поэтому он остался служить сверхсрочно. В Узбекистане, в Фергане и Самарканде прошли все годы его службы, в кавалерийском полку. За год до демобилизации вторично женился на Доре Мезенцевой, с которой и приехал к нам в Тобольск в мае 1941 года, за месяц до начала В.Отечественной войны. Судьба обошлась здесь жестоко. Если бы он не демобилизовался и не уехал из Узбекистана, то не попал бы на фронт. На фронте он служил в конной разведке. В 1943 году погиб во время разведки боем. В октябре 1941 года Дора родила девочку Женю и уехала с ней из Тобольска к родным в Узбекистан, Самаркандскую область Наримановский район, с.Челек. Там же жил в то время и брат Кости Николай с семьёй.
В 1927 году. Чтоб не отставать от брата, женился и Николай, хотя было ему всего 17 лет. Бабушка рассказывала так: «Жените - говорит - и всё тут. Поехали в соседнюю деревню, засватали девушку, получили даже задаток приданого. А утром проснулась и слышу, плачет кто-то на полатях. Оказалось, что местная девушка Таня сама пришла к нему домой и ночевала. А утром плакала и причитала, говоря : «Коля мой, мой и я его никому не отдам». Пришлось ехать извиняться и возвращать задаток».
Таня через год родила девочку Валю, но сама умерла через три дня от родовой лихорадки, напившись холодного кваса - говорила бабушка. Валя тоже умерла через год от кори.
Николай вступил в колхоз и работал в нём до 1938 года. Женился второй раз. Родился сын Саша. Решил поехать в Узбекистан (где служил Костя). Поехала за ним и Мотя (жена - ред) с сыном Сашей. Там у них родилась девочка Нина. В конце 1950-х годов из Челека переехали в Самарканд.
Соколова Анна Ивановна, её дочь Мясникова Александра Николаевна и внучка Нина Соколова, дочь Николая. Билимбай. год 1962-63
В 1965 году Нина вышла замуж в Симферополь, куда перевезла и родителей. Николай не был в армии и на фронт не попал, т.к. перед войной пострадал в автокатастрофе. Работал в милиции зав.паспортного стола. После аварии вышел в отставку. Вылечившись стал работать в строительной бригаде в колхозах. Переехав в Самарканд частно работал стекольщиком, а в Симферополе нанимался на любую предложенную работу. Посильную ему по возрасту. Умер в декабре 1982 года.(прим АМ: помню, в 1969 ранней весной всей семьёй ездили в Крым, останавливались в Симферополе у деда Коли, тёти Моти, тёти Нины и, как нам объяснили, нашего троюродного полуторагодовалого брата Пети-петушка)
Анна Ивановна к 1938 году осталась в Шайтанке одна. Дети разъехались. Из родных здесь осталась только сестра Павла Ив., работавшая в колхозе. Бабушка долго работала в школе, построенной в деревне в 20-30-х годах. Была сторожихой (так называли уборщицу) и готовила еду детям, которые приезжали из соседних деревень. Зарплата была 12 руб, в хозяйстве оставалась только корова с телёнком и куры. Было уже трудно содержать дом. Поэтому она согласилась переехать в Тобольск к дочери Шуре и к нам, её внукам. Помогала нянчить младшего внука Алика. Родившегося в 1942 году. Очень любила ходить в лес за грибами. Иногда уезжала на лето в одну из окрестных деревень и заготавливала там грибы на зиму в больших количествах. Солила иногда в бочки вёдер по 10-15. В Билимбае, в грибной период, не могла усидеть дома даже в возрасте 75-80 лет. Часто ходила в лес одна. С пустой корзинкой никогда не возвращалась. Умерла в 1975 г. В Свердловске. В семье своего любимого внука Алика. К концу жизни потеряла зрение, но болела перед смертью всего три дня. Было ей 93 года.
такой застал бабу Аню \старенькую бабушку\ я
Игнатий Фёдорович и Анна Петровна Шиловы,
усыновлённый Василий Мясников (мой отец).
Игнатий Ф. и Анна П. жили долго в бездетном браке. Бабушка была верующей и говорила, что Бог ей не дал детей, потому что она вышла замуж «убегом» без благословения родителей. Игнатий Ф. был сиротой и батрачил в богатых семьях, в том числе и у отца Анны. Родители были против брака дочери с батраком, а местный батюшка не венчал их без родительского благословения. Тогда Анна с Игнатом убежали из дома и пошли за 300 км. пешком в г. Тобольск к архиерею за разрешением на венчание. Получив разрешение и повенчавшись, больше года они прожили в Тобольске, зарабатывая на жизнь разными работами. Вернувшись в родную деревню Большое Городище, начали заводить хозяйство и строить дом. Игнат был работящим крестьянином, кроме того, хороший охотник и рыбак. Дом богател, но жизнь омрачалась тем, что не появлялось детей. Решили взять на воспитание сирот.
В 1912 году взяли девятилетнего Васю Мясникова и девочку Саню Кожимову на три года моложе его. Дети были заморенные, забитые. У Васи была помята грудная клетка, т.к. родной отец-вдовец по пьянке сильно ударил его об угол печи. Выходив и подкормив детей, новые «родители» отдали их в церковно-приходскую школу. Через три года, окончив 3-х классную школу, Василий был уже помощником старикам в хозяйстве и считал их родными, называя папой и мамой.
Родной отец Васи, Мясников Василий был из семьи аборигенов тех краёв - вогуличей (манси). «А мать - говорила мама - была из самоходов белорусов». Она была уже второй женой Василия и рано умерла, как и первая. Старшая дочь Лукерья ушла от отца в люди, а мальчиков Василия и Михаила отец с радостью отдал хорошим людям, зная, что сам их не вырастит и не воспитает. Он часто пил и был агрессивен пьяный, бил и жён и детей. После женился ещё несколько раз, были ещё дети, Ульяна и Тимофей. Последний жил с отцом и матерью Агафьей до конца жизни отца. Они жили в Малом Городище. Изба их была напротив дома, где жили мы в 30-е годы. Но с дедом Василием я никогда не встречалась при его жизни. Слушая разговоры о нём мамы и бабушки Анны Петровны, я представляла его злодеем и боялась. Даже тогда. Когда он умер, я боялась подойти к гробу и смотрела на него со страхом через окно. Забравшись на завалинку. Было мне тогда 7 лет. Значит умер он в 1935 году. Через год умерла и его последняя жена Агаша (так её называла мама). Она шла куда-то через болото, присела отдохнуть и сидя умерла. Нашёл её Тимофей через много дней, уже разложившуюся, и тут же на болоте похоронил. Вернее закопал. Избу свою он променял на половину нашего родного дома в Б.Городище. В другой половине жила Анна Петровна, когда мы уехали в Тобольск. Изба деда была очень старая, поэтому её распилили на дрова. Это все мои детские воспоминания о «родном» деде и его семье.
Родными дедушкой и бабушкой мы считали Игнатия Фёдоровича и Анну Петровну.
Дедушку Игнатия Ф. я не помню. Знаю только по большой фотографии, висевшей в доме над кроватью в горнице. На ней он сидел с маленькой первой внучкой Варюшкой. Фото осталось у бабушки, когда мы уехали из Городища в Тобольск. Наша мама очень тепло и уважительно отзывалась о папаньке и мамоньке (так она называла родителей мужа). Говорила, что был дедушка очень добрый, работящий, покладистый и чистоплотный человек.
Бабушку я помню очень хорошо. Мы долго жили с ней вместе в М.Городище, когда были детьми. Очень её любили и даже часто ссорились между собой из-за места рядом с ней на кровати. Мы спали на одной широкой кровати вчетвером. Чаще место рядом с бабушкой доставалось Варе. Она её любила больше всех нас, ведь это была первая внучка, которую она вынянчила с пелёнок. Я была третьим ребенком в семье, поэтому нянчила меня наёманя нянька - девочка Маруся Черепанова. Кроме того, я была некрещёная и названа «чужим» именем - Луиза, поэтому бабушка была со мной менее ласковой. Но я всё равно её любила и старалась заслужить её расположение. Одно лето, когда Варя была в пионерлагере, мы с бабушкой были очень близки. Она водила меня в соседние деревни Сергину и Гузееву, когда навещала своих подруг. Часто ходили с ней в лес за ягодами, за смородиной, за брусникой и черникой. Ходили за репой на выгорки. Репа там росла такая крупная, что я могла унести не больше 5-6 штук, она была величиной с тарелку.
Шилова Анна Петровна 73 года М Городище 1937г
У бабушки я училась носить воду с озера. Мне купили маленькие ведёрки и маленькое коромысло. Бабушка носила воду так аккуратно, что у неё никогда вода из ведра не плескалась, т.к. походка у неё была плавной. Я всегда ходила за ней и старалась так же не пролить ни капли воды из вёдер.
У бабушки в сундуке были красивые старинные платки, полушалки и вышитые передники, которые она надевала по большим религиозным праздникам. И нам давала надевать платки, хоть мы и не признавали её праздников. Она любила одеваться хорошо и иногда выговаривала маме за то, что мама старалась вкусно кормить детей. А водила их в заплатанной одежде. Бабушка говорила: «Живот-то хоть соломой набей- никто не увидит, а заплаты все видят». А мама отвечала: «Пусть ходят в заплатах, да здоровы будут».
Шилова Анна Петровна в центре, сзади Мясникова Александра Николаевна \невестка\, справа Мясникова Варвара Васильевна \внучка\ М Городище 1937г
С бабушкой Анной Петровной я прожила до 10 лет, поэтому помню её очень хорошо. Жаль, что у меня сохранилась только одна её фотография и та неудачная, тёмная. Фотографировал отец, когда приезжал на каникулы. Он тогда только учился фотографии.
Последнее время бабушка жила в Б.Городище в своём доме с приёмной дочерью Кожимовой Шурой, у которой было двое детей. Умерла она в 1946 году. Шура тоже умерла вскоре от туберкулёза, а за ней и мальчик. Перед смертью Сануха (так звала её мама) просила маму забрать детей к себе. Дочь Шуры Тамару мама привезла в 1949 году в Билимбай. Она училась здесь в 6-7- классе. Потом пошла в ремесленное училище и. окончив его, поехала в Североуральск. Где и живет до сих пор. Вышла замуж. Имеет 2-х дочерей, уже взрослых.
окончание