ПАРАДЖАНОВ Сергей Иосифович (часть 1)

[andrey_g]

Режиссер, сценарист, актер.



Сергей Параджанов родился 9 января 1924 го­да в Тифлисе (Тбилиси) в семье антиквара. Эта профессия была потомственной в роду, и его гла­ва - Иосиф Параджанов надеялся, что его дети придут по стопам своих предков. Сам он был одним из богатых людей дореволюционного Тифлиса и, помимо антикварного магазина, владел еще не­сколькими заведениями, в том числе и публичным домом под названием «Семейный уголок». В до­ходном бизнесе мужа участвовала и его супруга Сиран, которая лично отбирала девиц для борделя (девушек привозили из Франции).

Когда грянула революция, Иосиф лишился почти всего своего богатства, однако антикварный бизнес не бросил. Скупка и продажа ценных вещей оставались главным делом в его жизни. Однако времена были уже иные, и власти совершенно ина­че смотрели на занятие Параджанова-старшего. В конце 20-х его арестовали в первый раз, а затем «ходки» на зону стали для него чуть ли не ритуалом. Однако никогда он не отсиживал свой срок полнос­тью - то его выпускали раньше срока за пример­ное поведение, то он попадал под амнистию. Как шутил позднее Сергей Параджанов, его отец, как примерный советский труженик, выполнял пяти­летки в четыре года.

В 1942 году Параджанов заканчивает среднюю школу и получает на руки аттестат, в котором значились следующие отметки: алгебра - посредственно, геометрия - посредственно, тригономет­рия - посредственно, естествознание - отлично, история - хорошо, география - посредственно, физика - посредственно, химия - хорошо, рисо­вание - отлично. Казалось бы, с таким аттестатом впору идти куда угодно, но не в технический вуз. Параджанов поступает иначе - становится студен­том Тбилисского института инженеров железнодо­рожного транспорта. Однако пройдет всего лишь год, и Параджанов поймет, что поступил опромет­чиво - любовь к искусству возьмет свое. Он броса­ет железнодорожный институт и поступает сразу в два творческих вуза: на вокальный факультет Тби­лисской консерватории и в хореографическое учи­лище при оперном театре.


В 1945 году он перево­дится в Московскую консерваторию в класс про­фессора Нины Дорлиак. Параллельно с учебой в консерватории Параджанов в 1946 году сдает всту­пительные экзамены на режиссерский факультет ВГИКа (сначала учится в мастерской Игоря Савчен­ко, а после его смерти - у Александра Довженко). Это был талантливый курс, на котором учились многие в будущем известные режиссеры советско­го кино: А. Алов, В. Наумов, Ю. Озеров, М. Хуциев, Ф. Миронер, Г. Габай, Н. Фигуровский, Л. Файзиев, Г. Мелик-Аваков. Ученики этого курса принимали активное участие в съемках фильмов своего учите­ля И. Савченко - «Третий удар» (1948) и «Тарас Шевченко» (1951).

Параджанов закончил ВГИК в 1951 году. Его дипломной работой была короткометражная лента «Андриеш» (так звали пастушка из молдавской сказки). Спустя четыре года Параджанов вместе с режиссером Яковом Базеляном снимает на кино­студии имени А. П. Довженко полнометражный ва­риант того же сюжета с тем же названием.



Обращение Параджанова к теме молдавского фольклора было не случайным, это перекликалось с его личной судьбой. Дело в том, что во время учебы во ВГИКе Сергей влюбился в Нигяр, девуш­ку-татарку, которая была родом из Молдавии. Их знакомство произошло случайно. Зайдя в ЦУМ, Сергей в парфюмерном отделе вдруг увидел де­вушку, которая произвела на него сильное впечат­ление. Чуть ли не в тот же день Сергей пригласил ее на свидание. Их роман длился несколько меся­цев и закончился браком. Однако их счастье дли­лось недолго. Нигяр происходила из патриархаль­ной семьи, в которой царили весьма суровые нра­вы. Когда в Москву приехали братья девушки и узнали, что она без ведома родственников вышла замуж, они потребовали у Параджанова крупный выкуп. У студента Параджанова таких денег не бы­ло, но он пообещал достать их, надеясь на помощь отца. В тот же день Иосифу Параджанову в Тбили­си полетело письмо, в котором сын буквально умо­лял дать ему требуемую сумму, обещая со време­нем обязательно ее вернуть. Но Иосиф был слишком обижен на сына за то, что тот изменил семейной традиции, не пошел по его профессиональным стопам, и в просьбе отказал. Финал этой истории был трагичен: родственники потребовали от де­вушки, чтобы она бросила нищего мужа и вернулась с ними на родину. Но та отказалась. И тогда родственники поступили с ней согласно своим пат­риархальным нравам - сбросили ее под электричку.

Обращение Параджанова к молдавской теме было данью памяти любимой девушке, которую Па­раджанов не забыл до конца своих дней. Хотя внеш­не его личная жизнь после этой трагедии склады­валась вполне благополучно. В середине 50-х, бу­дучи в Киеве, он женился на украинке, два года прожившей в Канаде, - Светлане Щербатюк. Эле­гантная, красивая, она вполне могла быть фотомо­делью. У них родился сын, которого назвали Суреном. Белокурый, как и его мать, мальчик внешне мало что взял от своего отца, который его обожал. Но жить в семье с Параджановым было сложно. Он был человеком непредсказуемым, странным, и мно­гие его причуды воспринимались людьми как без­умие. Соседи Параджанова по Тбилиси, когда он чудил, обычно говорили: «Сумасшедший на свобо­де». Свою жену Параджанов заставлял принимать участие в его мистификациях и причудах. Он наста­ивал, чтобы она чистила яблоки каким-то необык­новенным образом, ставила чашку на стол не так, а эдак, котлеты укладывала на блюдо особенным об­разом.



Светлана Щербатюк так и не сумела приспособиться к причудам своего мужа и в 1961 году, взяв с собой сына, покинула его дом. Но Параджанов навсегда сохранил в своем сердце любовь к этой женщине. Рассказывают, что когда он впервые увидел в Киеве известную актрису Вию Артмане, то грохнулся перед ней на колени, произ­нося восторженные слова восхищения. Внешне Артмане была очень похожа на его бывшую жену Светлану Щербатюк. И эта женщина оставила след в творчестве Параджанова: она снималась в авто­биографической ленте «Исповедь» в образе моло­дой супруги, а один из эпизодов сценария был по­священ ее золотому локону.

На момент развода Параджанов успел снять в Киеве два фильма: «Первый парень» (1959) и «Украинская рапсодия» (1961).

Третий фильм Параджанова вышел на широкий экран в 1962 году. Он назывался «Цветок на кам­не». Его действие разворачивается в строящемся шахтерском городке. С энтузиазмом работают на стройке комсомольцы, однако вскоре в их жизнь врываются пришлые люди - члены религиозной секты, которые заманивают к себе девушку Хрис­тину. Однако шахтерам - Арсену, влюбленному в Христину, и Люде, в которую влюблен бригадир молодежной шахты, - удается вырвать девушку из рук сектантов.

«Цветок на камне» вызвал серьезные нарекания со стороны руководителей украинского кинемато­графа, и его прокат был ограниченным - отпечата­ли всего лишь 158 копий фильма. Его посмотрели всего 5 миллионов зрителей.

Таким образом, за десять лет своего пребыва­ния в кинематографе Параджанов снял четыре филь­ма, которые не принесли ему ни славы, ни почета. Ни один серьезный специалист в области кино не мог предположить, что режиссер, снимавший та­кие посредственные ленты, может достичь чего-то большего. И вдруг произошло чудо - в 1966 году Параджанов снимает на киностудии имени А. П. Довженко «Тени забытых предков». Фильм, который стал одним из самых ярких событий советского кино первой половины 60-х. Он встал в один ряд с такими шедеврами, как «Летят журавли» Михаила Калатозова, «Баллада о солдате» Григория Чухрая, «Иванове детство» Андрея Тарковского.



Фильм Параджанова был удостоен приза на Всесоюзном кинофестивале в Киеве (1966). И все же на Западе (там фильм демонстрировался под названием «Огненные кони») интерес к нему был гораздо большим, чем на родине. В 1965 году он был удостоен премии Британской академии, при­зов на фестивалях в Риме и Мар-дель-Плате. Всего за два года проката за рубежом фильм собрал на различных международных фестивалях 28 при­зов, наград и дипломов, став одной из самых из­вестных советских картин.

Газета «Экспресс» (Франция), 27 марта 1966 года:  «Тщательный анализ фильма позволяет сде­лать вывод, что Параджанов создал великолепную поэму в стиле барокко, которую будут очень хва­лить или очень ругать».

Журнал «Экран» (Польша), 1966 год: «Это один из удивительнейших и изящнейших фильмов, ка­кие случалось нам видеть в течение последних лет. Поэтическая повесть на грани реальности и сказки, действительности и привиденного, достоверности и фантазии... Воображению Параджанова, кажет­ся, нет границ. Красные ветви деревьев, геометри­ческая композиция внутри корчмы с немногочис­ленным реквизитом на фоне белых стен, Палагна на лошади под красным зонтом и с полуобнаженными ногами, грубость погребального ритуала с омовением умершего тела и сцена оргиастических забав в финале... Параджанов открывает в фольк­лоре, обычаях, обрядах самобытный культурный ритуал, в рамках которого действительность реа­гирует на беспокойство и трагедию личности».

Правда, не все критики отзывались о фильме столь восторженно, были и иные мнения. К приме­ру, в газете «Нувель литтерер» один из критиков написал, что фильм «сложный, интересный и... до­статочно скучный».

Между тем в 1966 году Параджанов приступает к новой работе - по собственному сценарию он снимает фильм «Киевские фрески», посвященный событиям Великой Отечественной войны. Стоит отметить, что руководители украинского отделе­ния Госкино отнеслись к желанию Параджанова снять фильм о войне с большой настороженнос­тью. Они прекрасно понимали, что художник вре­мен «Первого парня» и «Украинской рапсодии» в Параджанове навсегда умер, и на свет родилось нечто новое и совершенно для них непонятное. И такой Параджанов им уже был не нужен. В итоге после первых проб «Киевских фресок» чиновники обвинили режиссера в химерном и мистически-субъективном отношении к событиям Великой Отечествен кой войны и дальнейшие съемки запре­тили. Именно тогда Параджанов окончательно осоз­нал, что в Киеве ему работать больше не дадут. И он переехал в Ереван, где на студии «Армен-фильм» ему пообещали создать все условия для работы. Там он снимает документальную одночастевку «Акоп Овнатанян», а в 1968 году приступает к съемкам художественного фильма «Цвет граната» («Саят-Нова»). В картине, состоящей из нескольких миниатюр, была сделана попытка показать духов­ный мир средневекового армянского поэта Саят-Новы, писавшего на армянском, грузинском и азербайджанском языках, историю его любви, его отношение к религии, светской власти, народу.

Фильм Параджанова был весьма скептически воспринят руководителями Госкино. Они не поняли новаторских идей режиссера, однако вслух в этом не признались. Они скрыли свое непонимание под расхожей формулировкой «народу такое кино не нужно». И фильм почти четыре года лежал на пол­ке. И только в 1973 году его выпустили в прокат, однако Параджанов к этому уже не имел никакого отношения. Он отказался монтировать картину, и за него это сделал другой режиссер - Сергей Ют­кевич. Таким образом, на сегодняшний день суще­ствуют две версии фильма: авторский, который почти никто не видел и который находится в запас­никах «Арменфильма», и фильм Юткевича, кото­рый вышел в прокат. Однако и этот вариант чинов­ники побоялись выпускать широко и отпечатали всего лишь 143 копии. Его посмотрели чуть больше миллиона зрителей. Справедливости ради стоит отметить: отпечатай Кинопрокат значительно боль­ше копий, результат был бы не лучшим. Фильм действительно достаточно труден для восприятия массовым зрителем.

«Цвет граната» продержался в прокате всего лишь несколько месяцев, после чего был снят. По­вод был серьезный - в декабре 1973 года Парад­жанова арестовали. За что? Ему инкриминировали гомосексуализм. Имело ли это обвинение под собой какие-либо основания? Здесь мнения расхо­дятся. Одни утверждают, что гомосексуализм имел место в жизни режиссера, другие отрицают это. В качестве веского аргумента приверженцы второй версии напирали на то, что Параджанов по сути своей был провокатором, любителем эпатажа. В его доме всегда было много людей, к которым режиссер относился прежде всего как к аудитории. Причем это были совершенно разные люди. Среди них были его друзья, случайные знакомые и еще невесть кто. И каждый раз Параджанов устраивал перед ними маленький спектакль, во время которо­го зрители с трудом различали, где в его словах правда, а где вымысел. А говорил он вещи совсем небезобидные. Например, в одном случае он мог рассказать о том, как переспал с известной кино­актрисой, а в другом - как он соблазнил известного художника. Люди искушенные могли «отфильтро­вать» рассказы Параджанова по степени их правдоподобности, но новички терялись и принимали все за чистую монету. А Параджанову это нрави­лось. Видя, как у людей округляются от удивления глаза, он заводился еще больше и продолжал нести такое... Однажды его занесло слишком дале­ко. В интервью датской газете он заявил, что его благосклонности добивались аж два десятка чле­нов ЦК КПСС. Естественно, сказал это в шутку, но его слова были напечатаны и растиражированы по всему миру. Когда об этом стало известно в Крем­ле, была дана команда Параджанова посадить. Тем более что зуб на него имели многие: и в Госкино, и в Министерстве культуры, и в самом ЦК.



Дело против Параджанова фабриковалось в спешке, поэтому статьи, которые ему инкриминировались, на ходу менялись. То это были валютные операции, то ограбление церквей (он собирал ико­ны), то взяточничество. Наконец, остановились на гомосексуализме. Нашелся человек, который обязался дать против Параджанова соответствую­щие показания - тот его изнасиловал.



Параджанову «впаяли» пять лет, и отправили сначала в одну из зон под Ворошиловградом, за­тем под Винницей. Однако права переписки его не лишили. И он писал из колонии своим родным, друзьям, знакомым.

Отрывок из его письма 14-летнему племяннику (сыну его сестры Анны) Георгию Хачатурову, датированные 1974 го­дом:  «В Тбилиси жара, а тут уже дожди! Сыро. Кожа на ногах в плесени и волдырях. В лагере полторы тысячи человек, у всех не менее трех судимостей. Меня окружают кровавые судьбы, многие потеряли человеческий облик. Меня бросили к ним созна­тельно, чтобы они меня уничтожили. Блатного язы­ка я не знаю, чифирь не пью, наколок нет. Они меня презирали, думали - я подсадная утка, изучаю жизнь зоны, чтобы снять фильм. Но, слава богу, по­верили. Многие исповедуются... Часто пухну от голода. Лиля Брик (бывшая возлюбленная В. Маяковского, которая принимала самое деятельное участие в судьбе Параджано­ва. - Ф. Р.) прислала мне колбасу-салями, конфе­ты французские. Все съели начальник зоны и на­чальник режима, я же нюхал обертки.  Работаю уборщиком в цехе. Недавно кто-то специально залил водой цех. Всю ночь, стоя в ледяной воде, ведрами выгребал воду. Харкаю кровью. Неужели это мой конец? Я скучаю по свободе. Где я - это страшно!  Пиши подробнее. Каждое письмо, которое я получаю, это кислородная подушка для меня. Береги жизнь, родителей и честь. Не делай глупостей. Все наказуемо...»



По словам очевидцев, первое время в неволе Параджанов был раздавлен, сломлен и унижен. Над ним издевались все - и начальство колонии, и некоторые из заключенных. Вдобавок ко всему у Параджанова было плохо со здоровьем: болело сердце, мучил диабет. В колонии ему сделали операцию на легком. Но, даже пребывая в этих нечеловеческих условиях, Параджанов оставался верен себе. Невзирая на насмешки других заключенных, он собирал на тюремном дворе выброшенные кем-то цветы, делал из них гербарии и отсылал в пись­мах друзьям. Однажды он подобрал крышку от ке­фира и гвоздем выдавил на ней портретик Пушкина. Зэки, обнаружив у него этот «медальон», похабно пошутили на этот счет, но вещицу не отобрали. Спустя десятилетие этот «медальон» попал к режиссеру Федерико Феллини, и он отлил из него серебряную медаль, которой с тех пор награждают лучший фильм на фестивале в Римини.

Рассказывает Д. Шевченко:   «Лагерь не сломил Параджанова, не испоганил его душу. Он вынес из мира грязи, вшей и унижения красоту, стал под­линным художником. Здесь у них общее с Солже­ницыным, воскликнувшим когда-то: «Благословляю тебя, тюрьма!» Кусочек камешка, высохшая трава, железные стружки превращались в его руках в шедевры. Не только Лиля Брик присылала ему подарки в зону. Однажды Параджанов совместно с лагерным банщиком Зозулей смастерил из колючей прово­локи и собственных носков букет и отправил своей поклоннице ко дню 8 Марта. Лиля была в восторге и поставила подарок Параджанова в вазу, которую подарил ей Маяковский! Пришлось, правда, чтобы отбить тюремный запах, обрызгать букет одеколо­ном «Мустанг»...  Во всех зонах, где сидел, "выполнял заказы заключенных. Рисовал для любимых, заждавшихся на свободе, портреты их избранников, мастерил кол­лажи. Своему умершему соседу по нарам изгото­вил из мешковины плащаницу с библейскими сю­жетами (она сейчас в музее в Ереване). В одной из колоний открыл школу живописи. Но лагерному начальству не понравились работы новоявленных «Малевичей», не в лучшем свете выставляющие лагерный быт и нравы. Сергея перевели в другую зону...»

Огромные силы прилагала к тому, чтобы облег­чить страдания Параджанова в тюрьме, вызволить его оттуда, уже упоминавшаяся Лиля Брик. Было ей в ту пору уже 80 лет, но она, несмотря на возраст, проявляла такую активность, которой могли бы позавидовать молодые. Именно она стала первой теребить иностранцев, чтобы они тоже поднялись на защиту Параджанова. Особенно сильным ее влияние было во Франции. В 1977 году она лично слетала в Париж, где открывалась выставка, посвященная В. Маяковскому, и там встретилась с французским писателем-коммунистом, лауреатом Ленинской премии Луи Арагоном. Она уговорила его встре­титься в Москве с Брежневым и замолвить слово за Параджанова. И Арагон согласился. Он действи­тельно встретился с генсеком и во время разгово­ра упомянул о Параджанове. «Кто такой Параджа­нов?» - удивился Брежнев, который даже фамилии такой не знал. «Известный режиссер, - ответил Арагон. - Его посадили на пять лет, четыре из ко­торых он уже отсидел. Нельзя ли его амнистиро­вать?» Так как Брежнев хорошо относился к ком­партии Франции и лично к Луи Арагону, он пообе­щал обязательно разобраться в этом деле. И сдержал свое слово. 30 декабря 1977 года Парад­жанова освободили, скостив ему целый год.



Выйдя на волю, Параджанов долгое время си­дел без работы. В кинематограф его не звали, хотя за годы своего бездействия он написал несколько сценариев (всего с 1968 по 1982 год - 17). Однако ни один из них так и не был востребован.

Изредка Параджанов ездил в Киев навещать своего взрослого сына Сурена (тот учился на строительном факультете архитектурного института).

Прошло всего несколько лет после освобождения, а Параджанов вновь начал шокировать публи­ку своими смелыми речами. В 1980 году он дал ин­тервью французской газете «Монд», текст интер­вью гласил:  «Чтобы выдвинуть против меня обвинение, я был назван преступником, вором, антисоветчиком. У меня на теле даже искали золото. Затем припи­сали гомосексуализм и судили за это «преступле­ние». Я якобы изнасиловал члена партии и совра­тил сорокалетнюю даму с помощью порноручки... Чтоб приписать мне преступление, были мобили­зованы шесть прокуроров. «Да вам мало года, - говорили они. - Вы получите пять лет. Этого впол­не достаточно, чтобы вас уничтожить...»  Теперь я свободен, но не чувствую себя в безопасности. Я живу в вечном страхе - боюсь выходить из дома, боюсь, что меня обкрадут, сожгут картины из лагеря. Здесь все должны иметь про­писку и работу. Но мне не дают работу. Я предла­гаю сценарии. «Арменфильм» хотел поставить один из них, но воспротивилось начальство. Меня могут в любое время арестовать, так как я нигде не рабо­таю. Я не имею права существовать, я вне закона. В тюрьме жизнь моя имела какой-то смысл, это была реальность, которую надо было преодоле­вать. Моя нынешняя жизнь - бессмысленная. Я не боюсь смерти, но эта жизнь хуже смерти.  Я стучал во все двери. Мне хотели помочь в Армении. Но всякий раз, когда я должен был встретиться с министром, он оказывался в отпуске...  Сегодня у меня нет выбора. Отдых мне невыно­сим. Я не могу жить, не работая. Мне запрещено любое творчество. Я должен скорее уехать отсюда... Я знаю о тех трудностях, которые меня ожида­ют. Вряд ли я сразу найду вдохновение на Западе. Я не хотел бы создать впечатление у французов, что сразу смогу создать шедевры. Мои корни здесь, но у меня нет выбора. Я должен уехать...»



Самое удивительное, что это интервью власти не заметили. Абсолютно. Словно вообще его и не было. Параджанова никто не вызывал на ковер, не трепал ему нервы. Однако и работы ему тоже никто не давал. Хотя он, видимо, рассчитывал именно на это. Мол, дам смелое интервью, глядишь, они ис­пугаются и завалят меня работой. Не получилось. Можно было исполнить свою угрозу и уехать на Запад, но Параджанов этого не сделал. Видимо, в интервью по этому поводу он просто блефовал, как это уже случалось с ним неоднократно.

Зная характер Параджанова, его друзья пони­мали, что рано или поздно что-то обязательно должно произойти. Либо ему, наконец, дадут рабо­ту, либо он сотворит что-то из ряда вон выходя­щее. Подтвердилось последнее.



Продолжение следует...