о ремесле и об искусстве, об интеграции и дифференциации, и за что Сен-Жюст не любит XIX век
Разговорчивые посетители мне особенно нравятся. Я и сам люблю поговорить и других послушать. А во-вторых, таких людей интересно угощать. Какой, скажите, повар не обрадуется, когда человек не просто молча съедает суп, а подегустирует, обсудит, про рецепт спросит!..
Пока Жюно колдовал за барной стойкой, Вилат успел рассказать, что один из двух цикламенов, а именно персидский, подаренных им Фукье, расцвел, что в лесу к кормушкам пришли две новые косули, что Брунт возил Марию-Терезию в санках, а в Архиве нашли новые старые портреты.
- ... сначала тройной медальон с Казалесом, Мори и Малуэ... А потом нашелся медальон с портретом Колло!!! Он вроде бы и не совсем неизвестный, но в таком виде - первый раз! А уж потом как пошло, как пошло... Гражданка Лавуазье сюда еще не заходила? Если зайдет, Вы ей передайте, пожалуйста, для нее два ее рисунка, и еще разные гравюры для нее и для гражданина Лавуазье. С приборами в лаборатории... А гражданка Манон если придет или мадемуазель Эвдора, отдайте им два портрета Ролана... Ну, они уже были, и не раз, но эти-то большие! И еще две гравюры Жана Ферри. Вот эта мне особенно понравилась. Мне так кажется, это Вашингтон ведет Бенжамена Франклина на историческое заседание парламента Штатов... - Вилат на минуту остановился. - Ой, Бийо, я вас не заметил. Здравствуйте. Я вам картинку с попугаем нашел. О-очень красивая.
- Красивая, - сдержанно согласился Бийо, взяв в руки эстамп, - спасибо. Покажи медальон Колло...
К просьбе присоединились и другие любопытствующие, в том числе маршал Мюрат.
- Почему бы нет? Это не его собственность, - Вилат развернул находку.
Бийо разглядывал медальон с сомнением.
- Ты думаешь, это настоящий?.. Впрочем, возможно. В их время вряд ли бы додумались припудрить волосы. Черты лица похожи, хотя на всех изображениях он очень разный...
- Я уже встречал такое оформление, Бийо... только не вспомню, где, - так много картинок... Вы, конечно, правы, что у американцев картинки подправленные, подрисованные и поэтому и не совсем настоящие, но все-таки...
- Что значит «не моя собственность»?! - загремел над их головами голос Колло. - Это МОЙ портрет! Предъявите немедленно!.. Хм, вы еще и сомневались, я ли тут нарисован? Это в 85-м году было... Или около того. Я тогда прическу «кетен» пытался на своей голове сооружать. - Находкой он был очень доволен и тряхнул руку Вилата так, что тот охнул. - Ну, спасибо!
Талейран тоже поднялся со своего обычного места.
- Позволите взглянуть, гражданин Колло?.. - некоторое время он изучал портрет и наконец изрек: - Несмотря на то обстоятельство, что техника Там приучает нас к осторожности, я склонен видеть в этом медальоне настоящий ваш портрет. Вы выглядели весьма респектабельно, мой дорогой, если не принимать в расчет выражение вашей физиономии, неизменно решительное и, я бы сказал, антидипломатическое. - Затем экс-епископ обратился к Вилату: - Окажите любезность, мой юный друг, присовокупите к подаркам для граждан Роланов сей бюст. Скульптор неизвестен, и само произведение занимает место довольно скромное, в муниципальном музее Невера. Его датируют 1790-м годом.
Вилат пообещал, и скульптура заняла место в центре столика, рядом с портретом Колло.
- Знаете, на кого похоже? на Десеня. Я, конечно, не такой уж знаток в этом, в стилях, но мне сразу вспомнился портрет Габриель Дантон...
- Хм, - Колло задумался, - а вот что я думаю: а не версия ли это бюста Габриели Десеня? И стиль очень похож, и детали многие повторяются. И тип лица, по-моему...
А Вилат переключился на другое:
- Гражданин Талейран! А вы можете ответить на один вопрос: кто такая Клер Моубрей? Мы нашли портрет - в восточном костюме. Такая красивая... чем-то похожа на гражданку Доротею. Она англичанка, кажется. Знаете ее?
Талейран вгляделся в литографию и покачал головой.
- Клер Моубрей?.. Право, я был бы рад вам помочь, но, хоть мне и не приходится сетовать на свою память, я должен сказать, что не знаком с этой особой, действительно прекрасной; тем самым мне остаются удвоенные сожаления.
ББ, как видно, подстегнуло самолюбие и заставило мобилизовать все резервы, то есть припомнить все читанное, виденное и слышанное, и он сказал:
- Вы и не могли ее встретить, Талейран... По той причине, что ее... никогда не было. Извините, это мне пришла пора досадовать на свою память. Ну, конечно же, это героиня романа Вальтера Скотта. Стало быть, портрет - иллюстрация в книге.
- Оно и к лучшему, что в книге, - заметил Колло. - Не то бы сколько вздохов зависти и ревности она б вызвала. Красивая, ничего не скажешь. Но... слишком уж совершенная красота. Я вот шел на днях мимо студии Давида. А этот чудак зачем-то выставил множество портретов в витрине. Наверное, насмотрелся на студии фотографов, что ли... Присматриваюсь повнимательней - знакомое лицо... О, говорю себе, да это Констанс Майер, не иначе! Вошел в мастерскую и спрашиваю Давида: зачем тебе Майер? и когда это ты ее рисовал? Он мне ответил, что рисовал не он, а Прюдон, а в витрину портрет он поставил постольку, поскольку поджидает коллегу в гости... когда-нибудь. А интересно: на первом портрете она не то дурачится, не то злится. На втором - кокетничает. А тут почти серьезная. И наряд совершенно другой, и прическа. А все равно узнать легко...
Литография обошла присутствующих и задержалась в руках Антуана.
- Очень красива... эта героиня. Но этим портретам девятнадцатого века свойственна излишняя обобщенность. В результате модель можно описать общими словами, самыми что ни есть похвальными, но почти нечего сказать об индивидуальности. О характере. И в жизни - трудно иметь дело с человеком, который смотрит сквозь тебя.
- Наконец ты это понял, - исподтишка хихикнул Вилат.
Антуан пожал плечами, что можно было понимать как не очень охотное, но согласие.
- В случае этого портрета - иллюстрации - обобщенность оправдана, как кажется мне: ведь перед нами не человек, не женщина, а литературный образ, который должен оставлять некоторый простор для фантазии, для домысла... - пустился в рассуждения ББ. - Но говоря в целом о портретах того времени, вы не совсем правы, Антуан. Большинство их достаточно индивидуальны и характерны. Но, может быть, вы и подметили некую направленность. Наша эпоха, когда живопись тяготела более к ремеслу, портретист честно пытался передать сходство и иной задачи себе не ставил. Следующее столетие, особенно 1820-е и 1830-е годы, поднимая живопись в ранг искусства и бесконечно размышляя и споря о его сути, сторонилось откровенного копирования...
- Антуан, скажи правду: тебе девятнадцатый век не нравится из-за того, что это девятнадцатый век тебя загнал в бронзу и мрамор!
Сен-Жюст на прямолинейность Вилата отреагировал довольно спокойно.
- Не только из-за этого. Но из-за этого тоже. Тебе очень повезло. В мраморе и бронзе, поверь, крайне неудобно. Жестко и холодно.
Камил подлил масла в огонь: «Но в этом не один век виноват! Видимо, ты для такого материала подходишь. Нас вот тоже запихивали... И Жоржа - даже запихали, в бронзу. А я вырвался!» - на что Колло саркастически ответил:
- Нас в другой материал определил девятнадцатый век, хм, в приличном обществе и не скажешь. Но это его беда, века.
- Может быть, - отозвался Антуан. - Вот Марат... Его так и не удалось ни загнать в бронзу, ни с пылью смешать до конца.
Пока Жюно колдовал за барной стойкой, Вилат успел рассказать, что один из двух цикламенов, а именно персидский, подаренных им Фукье, расцвел, что в лесу к кормушкам пришли две новые косули, что Брунт возил Марию-Терезию в санках, а в Архиве нашли новые старые портреты.
- ... сначала тройной медальон с Казалесом, Мори и Малуэ... А потом нашелся медальон с портретом Колло!!! Он вроде бы и не совсем неизвестный, но в таком виде - первый раз! А уж потом как пошло, как пошло... Гражданка Лавуазье сюда еще не заходила? Если зайдет, Вы ей передайте, пожалуйста, для нее два ее рисунка, и еще разные гравюры для нее и для гражданина Лавуазье. С приборами в лаборатории... А гражданка Манон если придет или мадемуазель Эвдора, отдайте им два портрета Ролана... Ну, они уже были, и не раз, но эти-то большие! И еще две гравюры Жана Ферри. Вот эта мне особенно понравилась. Мне так кажется, это Вашингтон ведет Бенжамена Франклина на историческое заседание парламента Штатов... - Вилат на минуту остановился. - Ой, Бийо, я вас не заметил. Здравствуйте. Я вам картинку с попугаем нашел. О-очень красивая.
- Красивая, - сдержанно согласился Бийо, взяв в руки эстамп, - спасибо. Покажи медальон Колло...
К просьбе присоединились и другие любопытствующие, в том числе маршал Мюрат.
- Почему бы нет? Это не его собственность, - Вилат развернул находку.
Бийо разглядывал медальон с сомнением.
- Ты думаешь, это настоящий?.. Впрочем, возможно. В их время вряд ли бы додумались припудрить волосы. Черты лица похожи, хотя на всех изображениях он очень разный...
- Я уже встречал такое оформление, Бийо... только не вспомню, где, - так много картинок... Вы, конечно, правы, что у американцев картинки подправленные, подрисованные и поэтому и не совсем настоящие, но все-таки...
- Что значит «не моя собственность»?! - загремел над их головами голос Колло. - Это МОЙ портрет! Предъявите немедленно!.. Хм, вы еще и сомневались, я ли тут нарисован? Это в 85-м году было... Или около того. Я тогда прическу «кетен» пытался на своей голове сооружать. - Находкой он был очень доволен и тряхнул руку Вилата так, что тот охнул. - Ну, спасибо!
Талейран тоже поднялся со своего обычного места.
- Позволите взглянуть, гражданин Колло?.. - некоторое время он изучал портрет и наконец изрек: - Несмотря на то обстоятельство, что техника Там приучает нас к осторожности, я склонен видеть в этом медальоне настоящий ваш портрет. Вы выглядели весьма респектабельно, мой дорогой, если не принимать в расчет выражение вашей физиономии, неизменно решительное и, я бы сказал, антидипломатическое. - Затем экс-епископ обратился к Вилату: - Окажите любезность, мой юный друг, присовокупите к подаркам для граждан Роланов сей бюст. Скульптор неизвестен, и само произведение занимает место довольно скромное, в муниципальном музее Невера. Его датируют 1790-м годом.
Вилат пообещал, и скульптура заняла место в центре столика, рядом с портретом Колло.
- Знаете, на кого похоже? на Десеня. Я, конечно, не такой уж знаток в этом, в стилях, но мне сразу вспомнился портрет Габриель Дантон...
- Хм, - Колло задумался, - а вот что я думаю: а не версия ли это бюста Габриели Десеня? И стиль очень похож, и детали многие повторяются. И тип лица, по-моему...
А Вилат переключился на другое:
- Гражданин Талейран! А вы можете ответить на один вопрос: кто такая Клер Моубрей? Мы нашли портрет - в восточном костюме. Такая красивая... чем-то похожа на гражданку Доротею. Она англичанка, кажется. Знаете ее?
Талейран вгляделся в литографию и покачал головой.
- Клер Моубрей?.. Право, я был бы рад вам помочь, но, хоть мне и не приходится сетовать на свою память, я должен сказать, что не знаком с этой особой, действительно прекрасной; тем самым мне остаются удвоенные сожаления.
ББ, как видно, подстегнуло самолюбие и заставило мобилизовать все резервы, то есть припомнить все читанное, виденное и слышанное, и он сказал:
- Вы и не могли ее встретить, Талейран... По той причине, что ее... никогда не было. Извините, это мне пришла пора досадовать на свою память. Ну, конечно же, это героиня романа Вальтера Скотта. Стало быть, портрет - иллюстрация в книге.
- Оно и к лучшему, что в книге, - заметил Колло. - Не то бы сколько вздохов зависти и ревности она б вызвала. Красивая, ничего не скажешь. Но... слишком уж совершенная красота. Я вот шел на днях мимо студии Давида. А этот чудак зачем-то выставил множество портретов в витрине. Наверное, насмотрелся на студии фотографов, что ли... Присматриваюсь повнимательней - знакомое лицо... О, говорю себе, да это Констанс Майер, не иначе! Вошел в мастерскую и спрашиваю Давида: зачем тебе Майер? и когда это ты ее рисовал? Он мне ответил, что рисовал не он, а Прюдон, а в витрину портрет он поставил постольку, поскольку поджидает коллегу в гости... когда-нибудь. А интересно: на первом портрете она не то дурачится, не то злится. На втором - кокетничает. А тут почти серьезная. И наряд совершенно другой, и прическа. А все равно узнать легко...
Литография обошла присутствующих и задержалась в руках Антуана.
- Очень красива... эта героиня. Но этим портретам девятнадцатого века свойственна излишняя обобщенность. В результате модель можно описать общими словами, самыми что ни есть похвальными, но почти нечего сказать об индивидуальности. О характере. И в жизни - трудно иметь дело с человеком, который смотрит сквозь тебя.
- Наконец ты это понял, - исподтишка хихикнул Вилат.
Антуан пожал плечами, что можно было понимать как не очень охотное, но согласие.
- В случае этого портрета - иллюстрации - обобщенность оправдана, как кажется мне: ведь перед нами не человек, не женщина, а литературный образ, который должен оставлять некоторый простор для фантазии, для домысла... - пустился в рассуждения ББ. - Но говоря в целом о портретах того времени, вы не совсем правы, Антуан. Большинство их достаточно индивидуальны и характерны. Но, может быть, вы и подметили некую направленность. Наша эпоха, когда живопись тяготела более к ремеслу, портретист честно пытался передать сходство и иной задачи себе не ставил. Следующее столетие, особенно 1820-е и 1830-е годы, поднимая живопись в ранг искусства и бесконечно размышляя и споря о его сути, сторонилось откровенного копирования...
- Антуан, скажи правду: тебе девятнадцатый век не нравится из-за того, что это девятнадцатый век тебя загнал в бронзу и мрамор!
Сен-Жюст на прямолинейность Вилата отреагировал довольно спокойно.
- Не только из-за этого. Но из-за этого тоже. Тебе очень повезло. В мраморе и бронзе, поверь, крайне неудобно. Жестко и холодно.
Камил подлил масла в огонь: «Но в этом не один век виноват! Видимо, ты для такого материала подходишь. Нас вот тоже запихивали... И Жоржа - даже запихали, в бронзу. А я вырвался!» - на что Колло саркастически ответил:
- Нас в другой материал определил девятнадцатый век, хм, в приличном обществе и не скажешь. Но это его беда, века.
- Может быть, - отозвался Антуан. - Вот Марат... Его так и не удалось ни загнать в бронзу, ни с пылью смешать до конца.