ПОКОЙНИК НА ТРОНЕ. Книга 2. "Год нерожденного ребенка". Детектив.
Предисловие.
Начало первой главы дилогии.
Предыдущая глава.
Х Х Х Х Х
Светлана Артемьевна заглянула в Олин номер за книжкой, та обещала ей уже прочитанный детектив.
- А помните, вы ведь так и не дорассказали мне историю перстня, - девушка и сама не может объяснить, почему вспомнила об этом именно сейчас. - Екатерина Алексеевна подарила его вашей шесть раз прабабушке, жене конюха, в благодарность за то, что та угостила ее чудным крыжовенным вареньем, с цельными ягодами, точь-в-точь, как вправленный изумруд. А потом?
- Ох, дела! - Старушка, уже прижимавшая к груди вожделенный бестселлер, опустилась на край кровати. - Что, прямо сейчас желаешь услышать? - взглянула на собеседницу из-подо лба, сдвинула брови.
- Ну, а что ж тянуть?
Светлана Артемьевна отложила детектив, поправила газовый платок (даже здесь не изменяла своей привычке прикрывать плечи), правда, в этакую жару, это были совсем не шали, а, скорее, парэо, хотя, судя по выработке и рисунку, произведены они были тогда, когда и слова-то такого не существовало.
- Ну, слушай! Моя шесть раз прабабушка, после того, как ее варенье императрице понравилось, словно духом воспряла. В ней и впрямь кулинарная гениальность проснулась. Стала экспериментировать с разными блюдами. Бывало, совершенно немыслимые ингредиенты добавляет, вроде тертой дынной корки, или полыни, а вкус получается необыкновенный. Ох, дела! Свои рецепты она сыну передала. Тот со временем стал известным поваром при дворе. Императрица скончалась, а повар продолжал служить Павлу. И вот однажды матери повара, моей шесть раз прабабке, приснился сон: Стоит перед ней покойная Екатерина, и говорит: «Сына моего убить хотят, да так, что и твой под тот же «топор» попадет. Придет к нему девочка малая, пусть он над ее рассказами не смеется, а сделает выводы. Позже поймет, какую она ему неоценимую услугу оказала. И тогда не скупитесь. Кольцо, которое я тебе подарила, вашей семье успех уже принесло, пусть оно и девочке поможет». Прабабка была суеверной, к снам и приметам серьезно относилась.
Пришел ее сын, она ему про видение покойницы и рассказала. Тот аж побледнел. Оказывается, в тот же день действительно странная девчушка появлялась на императорской кухне. Бродила меж тяжелых дубовых столов и бормотала себе под нос:
«Нельзя кофе мочить. Никак нельзя...»
Разумеется, девочку приняли за убогую, никто ее словам тогда значения не придал, только быстренько выпроводили кроху за порог, чтобы не перевернула чего, да не обожглась. Но после рассказа матери повар велел отыскать малышку:
«Что про кофе ты говорила, деточка?»
А та отвечает:
«Гвардеец в мешок с кофе целую бутыль воды вылил. Так ведь зерна отсыреют. Моя тетка всегда говорит: «Зерно до помола влаги знать не должно».
Повар развязал мешок. Правда - зерна кофе слегка сыроватые. Почувствовав неладное, решил проверить, что за жидкость туда плеснули. Смолол горсть, подмешал в мясо и дал голодной собаке - та съела и буквально через двадцать минут сдохла. Не воду гвардеец в тот мешок лил, - яд. Хорошо, что до утра все прояснилось, не успел императорской семье завтрак подать - избежал трагедии. Повар не только Павла, но и себя тем самым спас. Ведь одно из двух: либо он кофе, как полагается придворным кулинарам, попробовал бы и первым отравился; либо все решили бы, что он и отравил. В обоих случаях до виселицы - полшага. Конечно, после этого кольцо с изумрудом мать повара подарила девочке. С тех пор след этого украшения и затерялся.
- И вы верите, что именно так оно и было, я имею в виду вещий сон?
- Не знаю, было или нет. Но такова наша семейная легенда.
Х Х Х Х Х
Санкт-Петербург, декабрь 1796-го года.
Татьяна, после смерти мужа, придворного садовника Андрея Анклебера, сделавшаяся печальною, с кончиною государыни погрустнела еще более. Вытащила из шкатулки перстень с изумрудом, надела на палец и весь траур не снимала. Все время молилась и разговаривала сама с собой. Но это так взрослые полагали, а Андрейка подслушал, и понял, никак не с собой бабушка шепчется, а обращается к неведомому собеседнику, оный, якобы, у ней в комнате, в углу, затаился, и адресуется к нему, как к царственной особе.
От Андрея бесед о смерти Екатерины Алексеевны не скрывали. О том, что происходит с человеком, когда тот умирает, отец впервые поговорил с мальчиком еще шесть лет назад, когда не стало дедушки. Прохор сказал просто:
- Человек состоит из души и тела. Душа - это твои мысли, твои чувства и память. Тело - руки, ноги, голова, да стан. Тело имеет свой срок, а душа - нет. Когда настает время плотской оболочке прийти в негодность, бесплотный дух покидает ее, и тогда человек уж ни пирожок съесть, ни слово сказать, ни пошевелиться не может. А душа, она, невидимая, на небо улетает, к Богу. Парит там и все, что на земле деется, видит.
- А отчего плотская оболочка может сломаться?
- Может износиться со временем, может внутри что испортиться, может кто злоумышленно ее повредить, ножом, али пулей…
- А куда оболочка потом девается?
- Ее в землю закапывают. Так положено.
- И дедушку закопали?
- И дедушку.
Помнится, матушка, обыкновенно женщина тихая и скромная, тогда побранила Прохора. Мол, что ты ребенку голову морочишь. Не видишь, он кивает, а сам все одно не разумеет.
Прохор с маменькой спорить не стал. А теперь, когда скончалась государыня наша, выяснилось, что все в головке у мальчика сохранилось и правильно усвоилось. Умом, видать, тоже в дедушку пошел…
В редкие часы, когда Прохор заезжал домой, семейство собиралось в гостиной возле камина, и бабушка рассказывала о своих немногих встречах с государыней. О том, каким особым расположением пользовался при дворе ее супруг, как по молодости ревновала деда Андрея к Ее, тогда еще, Высочеству, как с царского двора ей было пожаловано по одной потрошеной курице ежедневно, и как сама она однажды подарила властодержеце баночку крыжовенного варенья, а взамен получила серебряный перстень с изумрудом... Прохор с женой слушали Татьяну внимательно, поддакивая и покачивая головой в знак согласия. Андрейке же многое из вышесказанного казалось более похожим на сказку. Бабушка всегда была охоча до невероятных баек, диво ли, что в старости сама сочинять стала?
- Папа, а то, что этот перстень с изумрудом все изменил в вашей с бабушкой жизни, правда?
Прохор задумался, затеребил затылок, будто перебирая в голове какие-то подробности, а потом честно ответил:
- Я бы сказал, дедушка в нашей жизни все переменил. Примерно в то самое время, как Екатерина бабушке перстень подарила, мы переехали из ветхой лачуги в этот вот дом на Садовой. И, помню, со мной совершенно по-иному при дворце обходиться стали… Но то, явно, заслуга моего отца, - заключил он с важностью. А Андрейка подумал, что, когда вырастет, также своим папаней гордиться станет.
Еще у камина велись разговоры об участи Екатерины Алексеевны. О том, как она всего в жизни добивалась, и как много читала, как уважала просвещенность. О ее великой воле к победе. «Душевная же крепость складывается из преодоления собственных хотений и подчинения хотений здравому рассудку», - говаривала она.
Специально для сына Прохор попросил князя Безбородко списать копию с бумаги, сделанной не столь давно для Ее Величества. В оной значились главные деяния самодержицы, совершенные за годы правления:
«Губерний создано - 29.
Построено городов - 144.
Создано законов и уложений - 88.
Одержано побед - 78».
- Ты, должно быть, знаешь, - Екатерина Алексеевна - немка, как и твой дед, - завел в тот вечер разговор Прохор. - Однажды во время аудиенции она разоткровенничалась пред бывшим единоземцем. «Россейская душа так устроена, - сказала с тоской государыня, - вечно ищет в иностранце смешные да дурные стороны. То, что простят здесь русскому, иностранцу никогда не простят». Ну, не знаю, насколько сие утверждение подходило для простого смертного, но Ее Величеством сие было испробовано на собственной шкуре.
- Что ты имеешь ввиду?
- Взошедши на трон исключительно благодаря собственной силе, уму, упорству и предусмотрительности, ей всю последующую жизнь приходилось отстаивать это право. Возможно, она не натворила бы столь много громких дел, коли не была бы принуждена постоянно завоевывать авторитет у русского народа.
Потом отец порылся в столе в своем кабинете, и извлек из ящика список «Бабушкиной азбуки» - начального основания для жизни и воспитания будущего императора. Екатерина Алексеевна самолично написала сей труд для своего старшего внука Александра. А садовник, отец Прохора, пользуясь случаем, скопировал кое-что из книги для маленького Андрейки. Конечно, императором тому никогда не быть, но достойным человеком - хотелось бы.
Отрывки из «азбуки» они также цитировали в эти скорбные дни:
«Сделав ближнему пользу, сам себе сделаешь пользу.
Вопрос: кто есть ближний? Ответ: всякий человек.
Естественно человек с человеком разнятся мало,
по учению человек с человеком разнятся много.
Праздность есть мать скуки и многих пороков».
Некоторые постулаты Андрейка помнил наизусть.
Именно внука Александра, а не сына, Екатерина Алексеевна видела достойным преемником на троне. И, говорят, был подготовлен соответствующий манифест, меняющий порядок престолонаследия. Императрица собиралась обнародовать документ в день своего тезоименитства, 24 ноября 1796 года. Но не успела.
Х Х Х Х Х
Она еще не умерла, а прибывший в Зимний Павел приказал изъять и опечатать бумаги матушки. Разбирать их он начал менее чем через сутки, как только государыня испустила последний вздох.
Большую часть архива Екатерины составляли свертки, перехваченные розовою тесьмой, концы которой были скреплены печатью. Внутри свертков обнаружились тетрадки, на титульном листе каждой надпись: «Мое время». Тетрадками были заполнены несколько шкафов… Павел решил, что не найдет в них ничего интересного, и велел побросать в камин.
Остальное требовало досконального изучения. Начал император с запечатанного пакета с надписью на титульном листе по-французски: «Моему сыну Павлу после моей смерти». Обыкновенно в подобных конвертах содержались духовные, но на сей раз это был дневник…
Возможно, воспоминания постигла бы та же участь, что и тетрадки с хроникой, если бы цепкий взгляд не выхватил выделенную отступлениями фразу: «И вот тому два разительных примера: Петр III и Екатерина II». В чем же «разительность», в чем мать пыталась противопоставить себя отцу? Он прочел весь фрагмент:
«Счастие не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть ничто иное как следствие верных и твердых мер, не замеченных толпою, но тем не менее подготовивших известное событие. Еще чаще оно бывает результатом личных качеств, характера и поведения. Чтобы лучше доказать это, я построю следующий силлогизм:
Первая посылка: качества и характер.
Вторая - поведение.
Вывод - счастие или несчастие».
«Счастие или несчастие. Петр III и Екатерина II». - стучало в висках у Павла. Уж, наверное, матушка почитала счастливой себя, а не своего супруга, который и правителем-то толком побывать не успел. Стало быть, повествование как раз о том, как Екатерина сама добыла свое счастье, а Петр сам же его упустил?!
Далее параллель просматривалась с той же четкостью: юная Екатерина полюбила русский народ, приняла православие, много читала и, как результат, набиралась ума. Петр же пренебрежительно относился не только к черни, но и к приближенным, дерзил со священниками, пил и ребячился. Российскому престолу нужен был наследник, а Петр в течение восьми лет ни разу не переспал со своей женой. («Экая вопиющая откровенность!!!») И Екатерина, привыкшая добиваться всего собственными силами, решение и этого вопроса взяла на себя…
Боже! Какой ужас! Павел еще и еще раз перечитывал строки, в коих говорилось о любовниках матери. Нет, точного утверждения, что Павел не сын Петра Федоровича не было! Но и подтверждения царственного происхождения - тоже.
«Вот так маменька! Зачем она вообще это описывала?»
Император начал лихорадочно перебирать другие бумаги. Вдруг на колени выпала пожелтевшая и помятая записка:
«Матушка, милосердная государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу; но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка - его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя! Но, Государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором, не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил; прогневали тебя и погубили души на век».
Подписи под запиской не было.
Павел приказал тотчас позвать своего дежурного генерал-адъютанта Федора Ростопчина.
- Ты знаешь, чей это почерк?
Ростопчин сощурил левый глаз.
- Алексея Орлова. То бишь графа Алексея Григрьевича Орлова.
- Вызвать его ко мне.
- Но он теперь в Москве…
- Стало быть, вызвать из Москвы!
- Слушаюсь, - Ростопчин почтительно откланялся, обернулся, чтобы выйти, но новый император его окликнул:
- И вот что! Вели разыскать портрет моего батюшки… - помедлил и добавил, - Петра Федоровича, да повесить в моем кабинете.
Словно в отместку матери, Павел с первого же дня правления стал вводить новые порядки. Как и Петр Федорович, начал с военной реформы. Кроме того, отправил в отставку всех прежних министров. За исключением Безбородко, оного даже, возвысил, назначив государственным канцлером. Ходили слухи, что награда сия была жалована в обмен на завещание Екатерины Алексеевны, где наследником престола назначался внук Александр.
24 ноября 1796 года в день тезоименитства почившей государыни в Большой придворной церкви митрополит Гавриил Новгородский служил панихиду, сразу по двум усопшим, императору Петру III и императрице Екатерине II.
А 2 декабря, вызванный в столицу из Москвы, герой Чесмы, старый, едва передвигающий ноги, граф Алексей Григорьевич Орлов нес за гробом свергнутого некогда не без его помощи Петра Федоровича главную регалию императорского сана - Большую императорскую корону.
Х Х Х Х Х
- … Ну вот, Петра вынули из могилы и посадили на трон… - продолжал Андрейка. - Папенька говорит, он при жизни коронован не был, потому Павел Петрович приказал сделать это после его смерти. На голову возложили корону. А наследник подошел и поцеловал ручку. И всем придворным приказал совершить то же.
- Ужас какой! - Округлились глазки Марьяши. Они уже шли по Литейной. - Это покойнику-то, оный боле тридцати лет в гробу пролежал, ручку лобзать!?
- А ты часто покойников видала?
- Единожды только. Купца одного хоронили…
- Так тот свежий был… Не считова!
- А вот кошку однажды по весне нашла, в саду, когда снег сошел… Ужасть одна. Шерсть клоками, зубы оскалены, глазницы мухи облепили, - тараторила хвастаясь Марьяша.
- Все одно: кошка не человек.
- А то ты лежалых мертвяков видал?
Андрейка поправил шапку:
-Видал! Одного из Фонтанки выудили, взбухнувшего. Батя объяснил, что то от воды. А ежели в сухой земле человек пролежит, так, наоборот, будто усыхает, вначале чернеет, потом у него нос проваливается, потом его червяки есть начинают…
- Ну, хватит, хватит уже, - Марьяша с перепугу за свой нос ухватилась и не почувствовала, он, хоть и не провалился, но подмерз прилично; начала растирать варежкой.- Эти ужасти тебе тоже папенька сказывал?
- Конечно.
- И про то, как Петру Федоровичу в Лавре ручку целовали?
- Не-а! Про ручку - наша прислуга, Глафира. А папенька наоборот, утверждает, что гроб вообще только единожды и открыли. Павел к перчатке приложился, потому как перчатка менее всего истлела, и гроб снова заколотили, а корону на крышку возлагали. Для убедительности своих доводов отец и рассказал мне про человеческую анатомию, про то, что через тридцать-то лет от человека уж только кости остаются.
- А мясо, что ль, те самые червяки съедают? - Марьяша поморщилась.
- Видать, так.
Возле Литейного двора им повстречались сани в оленьей упряжке. На возницу был надет яргак из неблюя *. Ныне мода пошла разводить в пригородных именьях оленей и зимой приспосабливать их к перевозкам. Олень хоть и ниже лошади, а по льду да утоптанному снегу передвигается спорее.
За углом, над арочным входом в хлебную, мужик менял вывеску над входом. Старая, с надписью «магазин», валялась под ногами, прямо на снегу. На новом же, широком куске материи было написано: «Лавка».
- Здравствуйте, дядя Макар!
- Привет Марьяша! Заходи ко мне, у меня булочки свежие, с пылу с жару!
- Спасибо, дядя Макар, может, попозже и зайду, - а у Андрейки спросила полушепотом, - Чой-то он вывеску меняет? Прежняя почитай новая, осенью подправлял.
- Так ты не слыхала, али к вам квартальный не приходил? Новый император приказал повсюду сменить французские наименования на наши, россейские. А еще велено дворянскому сословию волосы зачесывать назад, пудриться, носить косу, не носить круглых шляп, сапог с отворотами и ботинок с завязками.
Марьяша расхохоталась:
- Ты что это все нарочно заучил. Говоришь - от зубов отскакивает.
- Ага, - кивнул головой Андрейка, - память упражнял.
- Ежели ж ботинки не завязывать, они с ноги свалятся.
- Так вместо завязок теперь только пряжки будут.
- Во как?! Интересно с тобой, Дюша. Но мы пришли, - и девочка указала на двухэтажный розовой штукатурки домик.
Они с матерью жили во флигеле, у своей тетки. Мамка с теткой все время ругались. Тетка говорила, что мать портит ей репутацию. Что такое «репутация», Марьяша не знала. Но, должно быть, что-то не съестное, ибо столовались они отдельно, во флигеле была своя маленькая кухонька.
Подходя к крылечку, девочка увидела, что дверь приоткрыта:
- Только я пока не знаю, можно мне уже домой или еще нет.
- Как это, к себе домой и нельзя?
- Долго объяснять. Ты пока здесь постой. Я сбегаю погляжу, и если нельзя, мы с тобой пойдем к дяде Макару чай с булками пить. Ладно?
- Ладно.
Но подглядывать Марьяша не стала, ей хватило и подслушивания, из флигеля опять доносилась какая-то ругань.
- Посмотрите, как я живу, разве мне до чтения, до газет? - орала Евдокия Петровна.
- Ваша родственница указала, что у вас бывают именитые гости… - второй голос был мужским.
«Точно, рано домой-то воротилась», - обрадовалась девочка, - есть повод еще погулять с молодым барчонком. Хоть он и задавака, а интересно бает.
Мать тем временем продолжала отбраниваться:
- Так со злобы старуха сказала, неймется ей, что я моложе, да красивее. Да мужским вниманием не обделена, - вот она и бесится!
Марьяша представила, как важно стоит сейчас ее мамка перед незнакомцем, подбоченясь и покачивая бедрами из стороны в сторону. Она всегда так колышется, когда себя нахваливает, али свою правоту отстаивает. В данный момент она делала и то, и другое.
Вернулась к Андрею:
- Там какой-то суровый гость. Про какие-то газеты спрашивает. Побежали к Макару!
Х Х Х Х Х
В помещеньице под только что приколоченной вывеской «Хлебная лавка» было не людно. Большую часть магазина занимал прилавок, в углу стоял стол, покрытый белой скатертью. На столе - курящийся самовар. Хозяин усадил детишек, налил им чаю, выставил плетенку доверху наполненную теплой сдобой, а сам удалился, дел полно.
Кисловато и аппетитно пахло дрожжевой закваской. Так же пахло от бабушки, раньше, когда дед был еще жив, и они вели на веранде свои «пирожковые» беседы. И в здешних местах Андрейка впервые побывал с дедом.
В тот день, вернувшись с прогулки, старший Анклебер громко объявил, что они с внуком добрели аж до Слоновой улицы.
- А знаешь ли ты, почему улица Слоновой называется? - спросил Прохор у сына. Мальчишка замотал головой из стороны в сторону.
- Потому что там раньше действительно жили слоны.
- Ух ты, такие, как у меня в «Ноевом ковчеге»?
- Такие же, только очень большие и живые.
- Больше, чем корова?
- Намного больше. Ну, - Прохор повертел головой, посмотрел на потолок, в эту комнату слон не поместился бы.
- А почему он такой большой?
- Потому что ел много.
Малютка тоже смерил взглядом помещение и отложил пирожок в сторону.
- Чтобы прокормить одного слона в день требовалось пол пуда * пшена, пуд муки, четыре пуда тростника… - добавил дед. - Слоны, знаешь, какие гастрономы! Им и шафран подавай, и мускатный орех, и корицу, гвоздику, кардамон… А однажды от смотрителя пришла жалоба. Мол, водка, оную вы животине присылаете, «к удовольствию неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка».
Бабушка, принесшая в этот момент к столу плошку с крыжовенным вареньем, покосилась на деда:
- Сам, небось, смотритель, ту водку и выжрал, потому и непотребной она ему сказалась!
- Нет, Татьян, 60 ведер в год смотритель сам выпить не мог. Да и следили, чтобы пьяных в слоновнике не было, а то ведь ненароком и под тяжеленную лапу угодить можно.
- Подумаешь: пьяный смотритель угодит под твердую слоновью лапу. Куда ж страшнее наоборот, коли эта тучная животина нажрется. Я помню, в сорок первом, я еще девчонкой была, они насуслились и сбежали со двора, и дошли до самого Васильевского острова, а там потоптали чухонскую деревню.
- Не «насуслились», а слоних своих поделить не смогли. Я это тоже помню.
- Дедушка, а на слонов всякий поглазеть мог?
- Конечно. Их еще и по улицам водили, по Невской першпективе. И купали не в Лиговском канале, хоть он и ближе, а на Фонтанке, для оных водных процедур соорудили специальный, полого уходящий под воду мост. Много народу сбегалось посмотреть.
- А почему не в Лиговском?
- Один из смотрителей, тот, что прибыл вместе со слонами из Персии, Асатием его звали, отметил, что в Лиговском вода шибко жесткая, известки в ней много. Вообще, первый слон в Петербурге появился аккурат в год моего рождения, в 1714-ом. Его подарил Петру I персидский шах. Когда слона только доставили, вывели на площадь пред дворцом и принудили поклониться. Но этот слон прожил недолго. Другого сюда прислали в 1736-ом и выстроили для него двор на Фонтанке, неподалеку от Летнего дворца. В сорок первом в Петербург прибыли еще четырнадцать слонов, и тогда уже их переместили на нынешнюю Слоновую. А там, где прежний двор стоял, Елизавета Петровна повелела соорудить лабиринт.
- И где теперь эти слоны?
- Екатерина Алексеевна, еще до твоего рождения, переместила всех в Царское село. А ныне про них уж и не слышно, должно быть, не прижились на новом месте.
Историю про слонов Андрейка рассказал Марьяше в «Хлебной» за чаем.
- Вы не уснули, часом? - из пекарни выглянула рыжая голова дяди Макара. - Притихли что-то, а когда вошли, с мороза-то, такие бойкие были!
- Не, не уснули, - ответила за двоих Марьяша. - Хотя в сон и впрямь клонит.
- Точно, не спали, раз все булки успели умять. Дать еще?
- Спасибо, дядя Макар, пойдем мы, стемнеет сейчас.
* Неблюй - олений теленок.
*Пуд - русская мера веса, равен 40 фунтам или 16,38 кг.
Продолжение...
Начало первой главы дилогии.
Предыдущая глава.
Х Х Х Х Х
Светлана Артемьевна заглянула в Олин номер за книжкой, та обещала ей уже прочитанный детектив.
- А помните, вы ведь так и не дорассказали мне историю перстня, - девушка и сама не может объяснить, почему вспомнила об этом именно сейчас. - Екатерина Алексеевна подарила его вашей шесть раз прабабушке, жене конюха, в благодарность за то, что та угостила ее чудным крыжовенным вареньем, с цельными ягодами, точь-в-точь, как вправленный изумруд. А потом?
- Ох, дела! - Старушка, уже прижимавшая к груди вожделенный бестселлер, опустилась на край кровати. - Что, прямо сейчас желаешь услышать? - взглянула на собеседницу из-подо лба, сдвинула брови.
- Ну, а что ж тянуть?
Светлана Артемьевна отложила детектив, поправила газовый платок (даже здесь не изменяла своей привычке прикрывать плечи), правда, в этакую жару, это были совсем не шали, а, скорее, парэо, хотя, судя по выработке и рисунку, произведены они были тогда, когда и слова-то такого не существовало.
- Ну, слушай! Моя шесть раз прабабушка, после того, как ее варенье императрице понравилось, словно духом воспряла. В ней и впрямь кулинарная гениальность проснулась. Стала экспериментировать с разными блюдами. Бывало, совершенно немыслимые ингредиенты добавляет, вроде тертой дынной корки, или полыни, а вкус получается необыкновенный. Ох, дела! Свои рецепты она сыну передала. Тот со временем стал известным поваром при дворе. Императрица скончалась, а повар продолжал служить Павлу. И вот однажды матери повара, моей шесть раз прабабке, приснился сон: Стоит перед ней покойная Екатерина, и говорит: «Сына моего убить хотят, да так, что и твой под тот же «топор» попадет. Придет к нему девочка малая, пусть он над ее рассказами не смеется, а сделает выводы. Позже поймет, какую она ему неоценимую услугу оказала. И тогда не скупитесь. Кольцо, которое я тебе подарила, вашей семье успех уже принесло, пусть оно и девочке поможет». Прабабка была суеверной, к снам и приметам серьезно относилась.
Пришел ее сын, она ему про видение покойницы и рассказала. Тот аж побледнел. Оказывается, в тот же день действительно странная девчушка появлялась на императорской кухне. Бродила меж тяжелых дубовых столов и бормотала себе под нос:
«Нельзя кофе мочить. Никак нельзя...»
Разумеется, девочку приняли за убогую, никто ее словам тогда значения не придал, только быстренько выпроводили кроху за порог, чтобы не перевернула чего, да не обожглась. Но после рассказа матери повар велел отыскать малышку:
«Что про кофе ты говорила, деточка?»
А та отвечает:
«Гвардеец в мешок с кофе целую бутыль воды вылил. Так ведь зерна отсыреют. Моя тетка всегда говорит: «Зерно до помола влаги знать не должно».
Повар развязал мешок. Правда - зерна кофе слегка сыроватые. Почувствовав неладное, решил проверить, что за жидкость туда плеснули. Смолол горсть, подмешал в мясо и дал голодной собаке - та съела и буквально через двадцать минут сдохла. Не воду гвардеец в тот мешок лил, - яд. Хорошо, что до утра все прояснилось, не успел императорской семье завтрак подать - избежал трагедии. Повар не только Павла, но и себя тем самым спас. Ведь одно из двух: либо он кофе, как полагается придворным кулинарам, попробовал бы и первым отравился; либо все решили бы, что он и отравил. В обоих случаях до виселицы - полшага. Конечно, после этого кольцо с изумрудом мать повара подарила девочке. С тех пор след этого украшения и затерялся.
- И вы верите, что именно так оно и было, я имею в виду вещий сон?
- Не знаю, было или нет. Но такова наша семейная легенда.
Х Х Х Х Х
Санкт-Петербург, декабрь 1796-го года.
Татьяна, после смерти мужа, придворного садовника Андрея Анклебера, сделавшаяся печальною, с кончиною государыни погрустнела еще более. Вытащила из шкатулки перстень с изумрудом, надела на палец и весь траур не снимала. Все время молилась и разговаривала сама с собой. Но это так взрослые полагали, а Андрейка подслушал, и понял, никак не с собой бабушка шепчется, а обращается к неведомому собеседнику, оный, якобы, у ней в комнате, в углу, затаился, и адресуется к нему, как к царственной особе.
От Андрея бесед о смерти Екатерины Алексеевны не скрывали. О том, что происходит с человеком, когда тот умирает, отец впервые поговорил с мальчиком еще шесть лет назад, когда не стало дедушки. Прохор сказал просто:
- Человек состоит из души и тела. Душа - это твои мысли, твои чувства и память. Тело - руки, ноги, голова, да стан. Тело имеет свой срок, а душа - нет. Когда настает время плотской оболочке прийти в негодность, бесплотный дух покидает ее, и тогда человек уж ни пирожок съесть, ни слово сказать, ни пошевелиться не может. А душа, она, невидимая, на небо улетает, к Богу. Парит там и все, что на земле деется, видит.
- А отчего плотская оболочка может сломаться?
- Может износиться со временем, может внутри что испортиться, может кто злоумышленно ее повредить, ножом, али пулей…
- А куда оболочка потом девается?
- Ее в землю закапывают. Так положено.
- И дедушку закопали?
- И дедушку.
Помнится, матушка, обыкновенно женщина тихая и скромная, тогда побранила Прохора. Мол, что ты ребенку голову морочишь. Не видишь, он кивает, а сам все одно не разумеет.
Прохор с маменькой спорить не стал. А теперь, когда скончалась государыня наша, выяснилось, что все в головке у мальчика сохранилось и правильно усвоилось. Умом, видать, тоже в дедушку пошел…
В редкие часы, когда Прохор заезжал домой, семейство собиралось в гостиной возле камина, и бабушка рассказывала о своих немногих встречах с государыней. О том, каким особым расположением пользовался при дворе ее супруг, как по молодости ревновала деда Андрея к Ее, тогда еще, Высочеству, как с царского двора ей было пожаловано по одной потрошеной курице ежедневно, и как сама она однажды подарила властодержеце баночку крыжовенного варенья, а взамен получила серебряный перстень с изумрудом... Прохор с женой слушали Татьяну внимательно, поддакивая и покачивая головой в знак согласия. Андрейке же многое из вышесказанного казалось более похожим на сказку. Бабушка всегда была охоча до невероятных баек, диво ли, что в старости сама сочинять стала?
- Папа, а то, что этот перстень с изумрудом все изменил в вашей с бабушкой жизни, правда?
Прохор задумался, затеребил затылок, будто перебирая в голове какие-то подробности, а потом честно ответил:
- Я бы сказал, дедушка в нашей жизни все переменил. Примерно в то самое время, как Екатерина бабушке перстень подарила, мы переехали из ветхой лачуги в этот вот дом на Садовой. И, помню, со мной совершенно по-иному при дворце обходиться стали… Но то, явно, заслуга моего отца, - заключил он с важностью. А Андрейка подумал, что, когда вырастет, также своим папаней гордиться станет.
Еще у камина велись разговоры об участи Екатерины Алексеевны. О том, как она всего в жизни добивалась, и как много читала, как уважала просвещенность. О ее великой воле к победе. «Душевная же крепость складывается из преодоления собственных хотений и подчинения хотений здравому рассудку», - говаривала она.
Специально для сына Прохор попросил князя Безбородко списать копию с бумаги, сделанной не столь давно для Ее Величества. В оной значились главные деяния самодержицы, совершенные за годы правления:
«Губерний создано - 29.
Построено городов - 144.
Создано законов и уложений - 88.
Одержано побед - 78».
- Ты, должно быть, знаешь, - Екатерина Алексеевна - немка, как и твой дед, - завел в тот вечер разговор Прохор. - Однажды во время аудиенции она разоткровенничалась пред бывшим единоземцем. «Россейская душа так устроена, - сказала с тоской государыня, - вечно ищет в иностранце смешные да дурные стороны. То, что простят здесь русскому, иностранцу никогда не простят». Ну, не знаю, насколько сие утверждение подходило для простого смертного, но Ее Величеством сие было испробовано на собственной шкуре.
- Что ты имеешь ввиду?
- Взошедши на трон исключительно благодаря собственной силе, уму, упорству и предусмотрительности, ей всю последующую жизнь приходилось отстаивать это право. Возможно, она не натворила бы столь много громких дел, коли не была бы принуждена постоянно завоевывать авторитет у русского народа.
Потом отец порылся в столе в своем кабинете, и извлек из ящика список «Бабушкиной азбуки» - начального основания для жизни и воспитания будущего императора. Екатерина Алексеевна самолично написала сей труд для своего старшего внука Александра. А садовник, отец Прохора, пользуясь случаем, скопировал кое-что из книги для маленького Андрейки. Конечно, императором тому никогда не быть, но достойным человеком - хотелось бы.
Отрывки из «азбуки» они также цитировали в эти скорбные дни:
«Сделав ближнему пользу, сам себе сделаешь пользу.
Вопрос: кто есть ближний? Ответ: всякий человек.
Естественно человек с человеком разнятся мало,
по учению человек с человеком разнятся много.
Праздность есть мать скуки и многих пороков».
Некоторые постулаты Андрейка помнил наизусть.
Именно внука Александра, а не сына, Екатерина Алексеевна видела достойным преемником на троне. И, говорят, был подготовлен соответствующий манифест, меняющий порядок престолонаследия. Императрица собиралась обнародовать документ в день своего тезоименитства, 24 ноября 1796 года. Но не успела.
Х Х Х Х Х
Она еще не умерла, а прибывший в Зимний Павел приказал изъять и опечатать бумаги матушки. Разбирать их он начал менее чем через сутки, как только государыня испустила последний вздох.
Большую часть архива Екатерины составляли свертки, перехваченные розовою тесьмой, концы которой были скреплены печатью. Внутри свертков обнаружились тетрадки, на титульном листе каждой надпись: «Мое время». Тетрадками были заполнены несколько шкафов… Павел решил, что не найдет в них ничего интересного, и велел побросать в камин.
Остальное требовало досконального изучения. Начал император с запечатанного пакета с надписью на титульном листе по-французски: «Моему сыну Павлу после моей смерти». Обыкновенно в подобных конвертах содержались духовные, но на сей раз это был дневник…
Возможно, воспоминания постигла бы та же участь, что и тетрадки с хроникой, если бы цепкий взгляд не выхватил выделенную отступлениями фразу: «И вот тому два разительных примера: Петр III и Екатерина II». В чем же «разительность», в чем мать пыталась противопоставить себя отцу? Он прочел весь фрагмент:
«Счастие не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть ничто иное как следствие верных и твердых мер, не замеченных толпою, но тем не менее подготовивших известное событие. Еще чаще оно бывает результатом личных качеств, характера и поведения. Чтобы лучше доказать это, я построю следующий силлогизм:
Первая посылка: качества и характер.
Вторая - поведение.
Вывод - счастие или несчастие».
«Счастие или несчастие. Петр III и Екатерина II». - стучало в висках у Павла. Уж, наверное, матушка почитала счастливой себя, а не своего супруга, который и правителем-то толком побывать не успел. Стало быть, повествование как раз о том, как Екатерина сама добыла свое счастье, а Петр сам же его упустил?!
Далее параллель просматривалась с той же четкостью: юная Екатерина полюбила русский народ, приняла православие, много читала и, как результат, набиралась ума. Петр же пренебрежительно относился не только к черни, но и к приближенным, дерзил со священниками, пил и ребячился. Российскому престолу нужен был наследник, а Петр в течение восьми лет ни разу не переспал со своей женой. («Экая вопиющая откровенность!!!») И Екатерина, привыкшая добиваться всего собственными силами, решение и этого вопроса взяла на себя…
Боже! Какой ужас! Павел еще и еще раз перечитывал строки, в коих говорилось о любовниках матери. Нет, точного утверждения, что Павел не сын Петра Федоровича не было! Но и подтверждения царственного происхождения - тоже.
«Вот так маменька! Зачем она вообще это описывала?»
Император начал лихорадочно перебирать другие бумаги. Вдруг на колени выпала пожелтевшая и помятая записка:
«Матушка, милосердная государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу; но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка - его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя! Но, Государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором, не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил; прогневали тебя и погубили души на век».
Подписи под запиской не было.
Павел приказал тотчас позвать своего дежурного генерал-адъютанта Федора Ростопчина.
- Ты знаешь, чей это почерк?
Ростопчин сощурил левый глаз.
- Алексея Орлова. То бишь графа Алексея Григрьевича Орлова.
- Вызвать его ко мне.
- Но он теперь в Москве…
- Стало быть, вызвать из Москвы!
- Слушаюсь, - Ростопчин почтительно откланялся, обернулся, чтобы выйти, но новый император его окликнул:
- И вот что! Вели разыскать портрет моего батюшки… - помедлил и добавил, - Петра Федоровича, да повесить в моем кабинете.
Словно в отместку матери, Павел с первого же дня правления стал вводить новые порядки. Как и Петр Федорович, начал с военной реформы. Кроме того, отправил в отставку всех прежних министров. За исключением Безбородко, оного даже, возвысил, назначив государственным канцлером. Ходили слухи, что награда сия была жалована в обмен на завещание Екатерины Алексеевны, где наследником престола назначался внук Александр.
24 ноября 1796 года в день тезоименитства почившей государыни в Большой придворной церкви митрополит Гавриил Новгородский служил панихиду, сразу по двум усопшим, императору Петру III и императрице Екатерине II.
А 2 декабря, вызванный в столицу из Москвы, герой Чесмы, старый, едва передвигающий ноги, граф Алексей Григорьевич Орлов нес за гробом свергнутого некогда не без его помощи Петра Федоровича главную регалию императорского сана - Большую императорскую корону.
Х Х Х Х Х
- … Ну вот, Петра вынули из могилы и посадили на трон… - продолжал Андрейка. - Папенька говорит, он при жизни коронован не был, потому Павел Петрович приказал сделать это после его смерти. На голову возложили корону. А наследник подошел и поцеловал ручку. И всем придворным приказал совершить то же.
- Ужас какой! - Округлились глазки Марьяши. Они уже шли по Литейной. - Это покойнику-то, оный боле тридцати лет в гробу пролежал, ручку лобзать!?
- А ты часто покойников видала?
- Единожды только. Купца одного хоронили…
- Так тот свежий был… Не считова!
- А вот кошку однажды по весне нашла, в саду, когда снег сошел… Ужасть одна. Шерсть клоками, зубы оскалены, глазницы мухи облепили, - тараторила хвастаясь Марьяша.
- Все одно: кошка не человек.
- А то ты лежалых мертвяков видал?
Андрейка поправил шапку:
-Видал! Одного из Фонтанки выудили, взбухнувшего. Батя объяснил, что то от воды. А ежели в сухой земле человек пролежит, так, наоборот, будто усыхает, вначале чернеет, потом у него нос проваливается, потом его червяки есть начинают…
- Ну, хватит, хватит уже, - Марьяша с перепугу за свой нос ухватилась и не почувствовала, он, хоть и не провалился, но подмерз прилично; начала растирать варежкой.- Эти ужасти тебе тоже папенька сказывал?
- Конечно.
- И про то, как Петру Федоровичу в Лавре ручку целовали?
- Не-а! Про ручку - наша прислуга, Глафира. А папенька наоборот, утверждает, что гроб вообще только единожды и открыли. Павел к перчатке приложился, потому как перчатка менее всего истлела, и гроб снова заколотили, а корону на крышку возлагали. Для убедительности своих доводов отец и рассказал мне про человеческую анатомию, про то, что через тридцать-то лет от человека уж только кости остаются.
- А мясо, что ль, те самые червяки съедают? - Марьяша поморщилась.
- Видать, так.
Возле Литейного двора им повстречались сани в оленьей упряжке. На возницу был надет яргак из неблюя *. Ныне мода пошла разводить в пригородных именьях оленей и зимой приспосабливать их к перевозкам. Олень хоть и ниже лошади, а по льду да утоптанному снегу передвигается спорее.
За углом, над арочным входом в хлебную, мужик менял вывеску над входом. Старая, с надписью «магазин», валялась под ногами, прямо на снегу. На новом же, широком куске материи было написано: «Лавка».
- Здравствуйте, дядя Макар!
- Привет Марьяша! Заходи ко мне, у меня булочки свежие, с пылу с жару!
- Спасибо, дядя Макар, может, попозже и зайду, - а у Андрейки спросила полушепотом, - Чой-то он вывеску меняет? Прежняя почитай новая, осенью подправлял.
- Так ты не слыхала, али к вам квартальный не приходил? Новый император приказал повсюду сменить французские наименования на наши, россейские. А еще велено дворянскому сословию волосы зачесывать назад, пудриться, носить косу, не носить круглых шляп, сапог с отворотами и ботинок с завязками.
Марьяша расхохоталась:
- Ты что это все нарочно заучил. Говоришь - от зубов отскакивает.
- Ага, - кивнул головой Андрейка, - память упражнял.
- Ежели ж ботинки не завязывать, они с ноги свалятся.
- Так вместо завязок теперь только пряжки будут.
- Во как?! Интересно с тобой, Дюша. Но мы пришли, - и девочка указала на двухэтажный розовой штукатурки домик.
Они с матерью жили во флигеле, у своей тетки. Мамка с теткой все время ругались. Тетка говорила, что мать портит ей репутацию. Что такое «репутация», Марьяша не знала. Но, должно быть, что-то не съестное, ибо столовались они отдельно, во флигеле была своя маленькая кухонька.
Подходя к крылечку, девочка увидела, что дверь приоткрыта:
- Только я пока не знаю, можно мне уже домой или еще нет.
- Как это, к себе домой и нельзя?
- Долго объяснять. Ты пока здесь постой. Я сбегаю погляжу, и если нельзя, мы с тобой пойдем к дяде Макару чай с булками пить. Ладно?
- Ладно.
Но подглядывать Марьяша не стала, ей хватило и подслушивания, из флигеля опять доносилась какая-то ругань.
- Посмотрите, как я живу, разве мне до чтения, до газет? - орала Евдокия Петровна.
- Ваша родственница указала, что у вас бывают именитые гости… - второй голос был мужским.
«Точно, рано домой-то воротилась», - обрадовалась девочка, - есть повод еще погулять с молодым барчонком. Хоть он и задавака, а интересно бает.
Мать тем временем продолжала отбраниваться:
- Так со злобы старуха сказала, неймется ей, что я моложе, да красивее. Да мужским вниманием не обделена, - вот она и бесится!
Марьяша представила, как важно стоит сейчас ее мамка перед незнакомцем, подбоченясь и покачивая бедрами из стороны в сторону. Она всегда так колышется, когда себя нахваливает, али свою правоту отстаивает. В данный момент она делала и то, и другое.
Вернулась к Андрею:
- Там какой-то суровый гость. Про какие-то газеты спрашивает. Побежали к Макару!
Х Х Х Х Х
В помещеньице под только что приколоченной вывеской «Хлебная лавка» было не людно. Большую часть магазина занимал прилавок, в углу стоял стол, покрытый белой скатертью. На столе - курящийся самовар. Хозяин усадил детишек, налил им чаю, выставил плетенку доверху наполненную теплой сдобой, а сам удалился, дел полно.
Кисловато и аппетитно пахло дрожжевой закваской. Так же пахло от бабушки, раньше, когда дед был еще жив, и они вели на веранде свои «пирожковые» беседы. И в здешних местах Андрейка впервые побывал с дедом.
В тот день, вернувшись с прогулки, старший Анклебер громко объявил, что они с внуком добрели аж до Слоновой улицы.
- А знаешь ли ты, почему улица Слоновой называется? - спросил Прохор у сына. Мальчишка замотал головой из стороны в сторону.
- Потому что там раньше действительно жили слоны.
- Ух ты, такие, как у меня в «Ноевом ковчеге»?
- Такие же, только очень большие и живые.
- Больше, чем корова?
- Намного больше. Ну, - Прохор повертел головой, посмотрел на потолок, в эту комнату слон не поместился бы.
- А почему он такой большой?
- Потому что ел много.
Малютка тоже смерил взглядом помещение и отложил пирожок в сторону.
- Чтобы прокормить одного слона в день требовалось пол пуда * пшена, пуд муки, четыре пуда тростника… - добавил дед. - Слоны, знаешь, какие гастрономы! Им и шафран подавай, и мускатный орех, и корицу, гвоздику, кардамон… А однажды от смотрителя пришла жалоба. Мол, водка, оную вы животине присылаете, «к удовольствию неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка».
Бабушка, принесшая в этот момент к столу плошку с крыжовенным вареньем, покосилась на деда:
- Сам, небось, смотритель, ту водку и выжрал, потому и непотребной она ему сказалась!
- Нет, Татьян, 60 ведер в год смотритель сам выпить не мог. Да и следили, чтобы пьяных в слоновнике не было, а то ведь ненароком и под тяжеленную лапу угодить можно.
- Подумаешь: пьяный смотритель угодит под твердую слоновью лапу. Куда ж страшнее наоборот, коли эта тучная животина нажрется. Я помню, в сорок первом, я еще девчонкой была, они насуслились и сбежали со двора, и дошли до самого Васильевского острова, а там потоптали чухонскую деревню.
- Не «насуслились», а слоних своих поделить не смогли. Я это тоже помню.
- Дедушка, а на слонов всякий поглазеть мог?
- Конечно. Их еще и по улицам водили, по Невской першпективе. И купали не в Лиговском канале, хоть он и ближе, а на Фонтанке, для оных водных процедур соорудили специальный, полого уходящий под воду мост. Много народу сбегалось посмотреть.
- А почему не в Лиговском?
- Один из смотрителей, тот, что прибыл вместе со слонами из Персии, Асатием его звали, отметил, что в Лиговском вода шибко жесткая, известки в ней много. Вообще, первый слон в Петербурге появился аккурат в год моего рождения, в 1714-ом. Его подарил Петру I персидский шах. Когда слона только доставили, вывели на площадь пред дворцом и принудили поклониться. Но этот слон прожил недолго. Другого сюда прислали в 1736-ом и выстроили для него двор на Фонтанке, неподалеку от Летнего дворца. В сорок первом в Петербург прибыли еще четырнадцать слонов, и тогда уже их переместили на нынешнюю Слоновую. А там, где прежний двор стоял, Елизавета Петровна повелела соорудить лабиринт.
- И где теперь эти слоны?
- Екатерина Алексеевна, еще до твоего рождения, переместила всех в Царское село. А ныне про них уж и не слышно, должно быть, не прижились на новом месте.
Историю про слонов Андрейка рассказал Марьяше в «Хлебной» за чаем.
- Вы не уснули, часом? - из пекарни выглянула рыжая голова дяди Макара. - Притихли что-то, а когда вошли, с мороза-то, такие бойкие были!
- Не, не уснули, - ответила за двоих Марьяша. - Хотя в сон и впрямь клонит.
- Точно, не спали, раз все булки успели умять. Дать еще?
- Спасибо, дядя Макар, пойдем мы, стемнеет сейчас.
* Неблюй - олений теленок.
*Пуд - русская мера веса, равен 40 фунтам или 16,38 кг.
Продолжение...