Переполох. Книга 1 (начало). "Крыжовенное варенье". Детектив.
Начало (предисловие).
ПЕРЕПОЛОХ
Москва, февраль-март 2000 года
«Тьма, словно театральный декоратор. На сцене это называется эффектом черного задника. А на улице… на улице никак не называется. Или называется реальным ужасом. Подворотня вдруг превращается в таинственную пещеру. Грязная лужа раздается до размеров бездонного омута. Оступишься - сгинешь…» - Ольга Лобенко семенила ножками по обледеневшему тротуару и пыталась на ходу сочинить «умняшку». Так она называла рожденный в голове экспромт, красивое иносказательное выражение. На подобные творчески-мозговые атаки девушка шла всякий раз, когда хотела избавить психику от чего-то вредного: уныния, злобы, зависти…
[Читать дальше...]В данный момент психике госпожи Лобенко угрожал панический страх. Чья-то внушительная тень тащилась параллельно: не сворачивала, не обгоняла, не отставала. Повернуть голову и выяснить, кто это, девушка боялась, потому что твердо знала: «Нервозное поведение жертвы провоцирует маньяка на насильственные действия», эту заповедь Лобенко вынесла в своей крашеной блондинистой головке прямо из стен институтского кружка по самообороне.
«Интересно, он ограничится изнасилованием или все-таки убьет меня? И если убьет, как скоро мой захолоделый трупик найдут под кустиком? Наверное, только под утро. А опознают вообще через неделю. В предстоящие выходные про меня никто не вспомнит. Потом всполошатся: «Ах, она не вышла на работу!» Немного подождут, начнут обзванивать общих знакомых… Стоп! У меня ж с собой служебное удостоверение, - это меняет дело», - мысли неслись, как перепуганные куры, без оглядки и в разные стороны.
«Бом-бом», - стучало в голове. «Шлеп-шлеп», - вторили разбухшие ботинки.
«Завтра же о моем убийстве сообщат в Останкино. При входе в телецентр повесят портрет с черной ленточкой в правом нижнем углу. Или левом? Интересно, это принципиально, в какой угол вешать траурную ленту? Лично мне без разницы. Зато не все равно, что за снимок они возьмут. Уж лучше бы попросили фотографию у Верочки, гримера. Мы с ней как-то в выходной гуляли по ВВЦ, а перед этим она меня с таким старанием накрасила. Чудные фотки получились, жизнерадостные. И стрижка у меня тогда была удачная…»
- Не могу! Не могу больше за тобой поспевать! - Заговорившая «тень» схватилась за левый бок. - Сейчас сердце выпрыгнет из груди, а то и откуда-нибудь пониже, из пятки… - И добавила: - Дочка, давай держаться вместе, пока по пути.
Только тут страх отпустил Ольгу: голос был женский и явно не молодой. Как же она сразу не заметила, плечи-то у «внушительного» силуэта - бабские, покатые, сглаженные цветастым павловопосадским платком. Ольга впервые видела столь высокую и крупную старушку. Когда проходили под фонарем, нарочно заглянула в лицо попутчице, проверить, не ошиблась ли с возрастом. Вдоль лба и по контуру щек - глубокие морщины, под глазами - потемневшие припухлости, следы долгой, вдумчивой жизни. Да, ей никак не меньше шестидесяти пяти!
Звали бабулю, как выяснилось уже через двадцать три секунды, Светланой Артемьевной.
По пути Светлане Артемьевне и Ольге было идти минут десять, их дома стояли друг напротив друга в одном просторном дворе. И хотя бабушка превосходила девушку по габаритам, Ольга, из уважения к почтенному возрасту, все же предложила поменяться ношами. Светлана Артемьевна с Ольгиным пакетом в руках стала передвигаться заметно живее. А Ольга с нагруженной сумкой-тележкой едва тащилась. К тому же на очередной кочке сумка нервно подпрыгнула, от нее отделилось левое колесо и укатило в неизвестном направлении. Лобенко сконфузилась. И попыталась в срочном порядке разрядить обстановку:
- Светлана Артемьевна, вы только не волнуйтесь! У меня есть сумка, вот прямо точно такая же, на колесах. Честно! - Для убедительности Ольга даже топнула ножкой и попыталась заглянуть бабушке в глаза, чтобы понять, шибко та расстроилась или не очень. Вроде бы не шибко. - Дома стоит. Я ею совсем не пользуюсь. Хотите, подарю?
- Ох, дела! - старушка подоткнула кончик шали возле ворота. - Просто так не возьму. Хм! Ну, разве что отблагодарить тебя как? Дать что-нибудь взамен… Хочешь кувшин фарфоровый? Или статуэтку, балерину на одной ноге?
Девушка была озадачена. К чему ей лишние вещи, а отказаться вроде как и неудобно…
- Не ломайте голову, Светлана Артемьевна. Я же говорю, сумкой совсем не пользуюсь, только место на балконе занимает. Вы мне еще и одолжение сделаете, если заберете.
- И все-таки я придумала, как тебя отблагодарить. Отведаешь моих пирожков! Я их отменно стряпаю. Договорились? - женщина взглянула на спутницу, слегка наклонив голову вперед. Тень от выступающих бровей легла на впадины глаз, сделав их еще более глубокими и даже несколько грозными. Попробуй тут отказаться!
Х Х Х Х Х
На следующий день Ольга направлялась к дому Светланы Артемьевны, волоча за собой свеженачищенную «авоську» на крепких колесах.
Жилище недавней попутчицы оказалось нетипичным для людей ее возраста. В комнате минимум мебели: могучий шкаф-купе, изящный диван-трансформер да миниатюрный журнальный столик со стеклянной сердцевиной, на нем радиотелефон и фарфоровая статуэтка - балерина на одной ноге (видимо, та самая, которую старушка в знак благодарности пыталась сбагрить Ольге).
Кухня встроенная. На пестрой столешнице красовались микроволновая печь, кухонный комбайн и электрочайник. Но чего уж Ольга совсем не ожидала увидеть, так это аккуратненький серенький компьютер в уголочке. Светлана Артемьевна, укутанная в белую пуховую шаль, выглядела среди столь модерновой обстановки весьма архаично.
- Я снимаю это помещение, - бабуля почувствовала немое изумление гостьи. - Конечно, у меня имеется и своя, двухкомнатная, квартира, но я ее внуку оставила. Он вначале сам на съемной обитал, но потом Люба, его жена, забеременела. Сделали УЗИ. Оказалось, двойня! Я подумала, куда им с двумя малышами на съемную, да и однокомнатной маловато будет… Я же привыкла по чужим углам ошиваться - муж, царство ему небесное, военный был…
Ольга хотела было высказать все, что она думает по поводу внука, уславшего родимую бабулю из собственного дома куда подальше. Но промолчала. Негоже, почитай, прямо с порога в чужую жизнь нос совать. Потому и перевела разговор на иную тему:
- Уже стали сдаваться квартиры с компьютером?
- Нет, это мой агрегат, - и в голосе хозяйки послышались явные признаки гордости. - Я его в основном из-за Интернета держу, лучше любой библиотеки…
Рослая бабуля запросто дотянулась до верхней полки навесного шкафчика и достала оттуда две белые волнистые фарфоровые чашечки с золотой каймой.
Светлана Артемьевна действительно хорошо стряпала. То, что она вчера назвала пирожками, на самом деле оказалось полновесными кулебяками, с рыбой, грибами и мясом. В качестве сладкого на столе присутствовали слойки с начинкой из яблок, орехов и изюма; законсервированные вишенки с терпким привкусом гвоздики, вывалянные в сухарях и обжаренные; а также песочное печенье с сердцевинкой из красносмородинового желе.
Сколько Ольга Лобенко поглотила этого великолепия, и сама не помнит, сколько времени прошло - тоже. Потому как у бабульки, помимо кулинарного, присутствовал еще и дар красноречия.
А началось повествование с неприметной бумажки, обнаруженной в кармане приволоченной Ольгой сумки. Маленький клочочек с фамилией, именем, номером телефона и рыжим пятном. Кто такой, откуда, зачем давал свои координаты? Девушка ничего не помнила. Хотела было выбросить записку, но старушка не дала.
- Твой почерк?
- Угу!
- Раз записывала, стало быть, нужно. Одно дело, когда кто-то сам тебе визитку или координаты подсовывает, совсем другое, когда ты не ленишься за перо взяться, - значит, нужный человек. И еще вспомнишь о нем, возможно, в самый важный и ответственный момент. Зачем же выбрасывать?
Девушка с удивлением посмотрела на гостеприимную хозяйку. Стоило из-за какой-то записки такой гвалт поднимать? Но женщина не успокаивалась:
- Вот нынче не принято, а раньше целые домашние архивы собирали. Много интересного потом из этих архивов можно было узнать… И часто случалось, что писанная впопыхах бумажка становилась важнейшим документом.
Светлана Артемьевна пустилась в неспешное повествование. Она говорила негромко, вытянувшись в Ольгину сторону и постоянно озираясь, будто сплетничала о соседях:
- Павлуше шел восьмой годик, когда умер его отец. Но даже в этом нежном возрасте мальчик понял: кое-кто считает, будто папаня отправился на тот свет не по своей воле. Законная супруга и родная Павлушина матушка якобы тому поспособствовала. Ох, дела! - Светлана Артемьевна принахмурилась, мотнула головой, мол, «что на свете творится!». - О том, что мать невиновна, он узнал только через тридцать четыре года. После ее смерти. Кстати! Перебирал бумаги покойницы и обнаружил записку, в которой женщину извещали о гибели мужа в стихийной пьяной драке. Ну, в стихийности драки можно было и усомниться, но уже одно то, что матушка при сей заварушке не присутствовала и узнала о факте только после его свершения, облегчило Пашину душу.
Зазвонил телефон. Ольга так прониклась рассказом старушки, что в благозвучной полифонической трели ей померещилась нотка тревожности. А Светлана Артемьевна поначалу от звонка равнодушно отмахнулась: «Будь что-то важное, на автоответчик наговорят». Но едва звонивший представился: «Цветков беспокоит», бросилась в комнату, к аппарату. Схватив трубку, сделала несколько глубоких вдохов и затем уже говорила совершенно спокойно, хотя и несколько спешно.
- Да, получилось… У меня. Именно так… Да, ну, я же великая болтушка. Узнаю - перезвоню… Я бы вам, дорогой Алексей Степанович, настоятельно порекомендовала в «Спортлото» сыграть. С вашей интуицией - озолотитесь! Нет, не шучу… До свидания!
Бабуля мягко положила трубку в гнездо базы и вернулась к гостье:
- Ох, дела! Это мой… знакомый звонил, - зарделась, словно младая барышня. - Так на чем мы остановились?
- На том, что Павел разбирал бумаги умершей матери… Светлана Артемьевна, у вас волосы растрепались.
- Спешила, бежала, думала, не поспею, повесит трубку, знакомый-то. - Она вытащила шпильки, зажала их в зубах, размотала пучок, пригладила пальцами длинные черные волосы (седина закрашена до самых корней), с быстротой фокусника совершила некую круговую манипуляцию, и прическа снова готова: спереди ровный прямой пробор, на затылке - тугой узел. Поправила пуховый платок на плечах и продолжила: - Так вот. Там был дневник. Ты сама никогда не пробовала вести записи? - вопрос был как бы риторическим. Бабуля и не предполагала дожидаться ответа. - Для мужчин дневник - организатор жизни. Когда мысли перестают помещаться в голове, они их записывают, чтобы не забыть. Сильный пол немногословен и, как правило, ограничивается скупой отметкой о происшедшем, так сказать, констатацией факта: «Заходил Семен Иванович, просил миллион долларов, обещал вернуть с первой получки». Для женщин же дневник - что-то вроде подружки-подушки. Дамы сливают туда все свои слезы, сердечные секреты и интимные подробности, все то, о чем не хотелось бы говорить вслух. При этом, втайне от самой себя, каждая надеется, что ее записи когда-нибудь, «совершенно случайно», попадут в чужие руки и будут прочитаны, а может быть («О счастье!»), даже опубликованы.
Бумаги с воспоминаниями, которые попали в руки Павла, не были исключением, они тоже оказались хранилищем сердечных обид.
«Счастье не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть не что иное, как следствие верных и твердых мер»,- с этих строк женщина начала свое повествование.
Мать Павла лепила свое счастье осознанно. Она много читала и пыталась отыскать ответы на философские вопросы: что первично - любовь или долг; способны ли мирно ужиться в одной душе покорность и гордыня; может ли правда быть абсолютной?
Отец же о подобных «пустяках» не задумывался вовсе. Свое «счастье» он впервые нашел в десятилетнем возрасте - на дне бутылки. Да так с ним и не расставался. Юноша женился в семнадцать лет (невесте было и того меньше, всего шестнадцать), но семейная жизнь не заладилась, потому что она (семейная жизнь) его не интересовала. Зато с большим увлечением он играл в солдатиков. У него была целая армия деревянных, свинцовых, восковых, слепленных из крахмала рядовых и офицерских чинов. По праздникам он «заставлял» их «палить» из орудий и ежедневно менял часовых на посту.
Как-то к картонному бастиону пробралась крыса и отгрызла голову часовому. «Главнокомандующий» приказал учинить над грызуном показную расправу. Крысу поймали, выпороли и повесили прямо посередине комнаты, на маленькой игрушечной виселице, «на глазах» у игрушечного полка. Тело «преступницы» должно было болтаться в петле три дня - «для внушительного примера». Когда супруга застала благоверного за сим живодерством, не смогла сдержать эмоций. Но увидев, что мужа ее реакция только разозлила, тут же ретировалась:
- Как женщина, я ничего не смыслю в военных законах.
Зато она многое смыслила в психологии. Муж к ней холоден? Она раздобыла военный мундир, переоделась в солдата и встала навытяжку перед дверью в спальню. Надо ли объяснять, что форма военная весьма соблазнительно подчеркнула ее естественные, дамские, формы…
- Бедный Павел! Наверное, когда он прочел записки матери, ему стало жаль женщину. - Ольга слушала свою собеседницу внимательно и на какое-то время даже позабыла, что бабуля ведет речь отнюдь не о собственной знакомой и даже не об их современнице.
- Ох, дела! Что ты, Оленька! Конечно, любой другой человек ей посочувствовал бы. Любой, даже абсолютно чужой, но не Павел. Во-первых, он с детства был воспитан как будущий император. Командовать, управлять, подчинять - вот чему его учили. Во-вторых, хотя мать и оказалась непричастной непосредственно к гибели супруга, зато хапнула власть в свои руки. А ведь российская корона могла оказаться на голове Павлуши если не тридцать четыре года назад, то хотя бы двадцатью пятью летами ранее, когда он достиг совершеннолетия…
Так что дневник не только не вызвал чувства сострадания у наследника, он привел его в бешенство. Собственноручные записки матушки подтверждали самые скандальные сплетни русского двора: Екатерины Великая не была верна своему мужу с первых лет их совместной жизни. Соответственно, ставилась под сомнение причастность Павла к правящей династии. Какой позор! Дневник было приказано запереть и никому не показывать… Только почти через шестьдесят лет, в 1859 году, «Записки императрицы Екатерины II» были обнародованы.
Вот так, дорогая Оленька! А ты говоришь: «старая бумажка». Вчерашний день - уже история. А у истории бывают свои тайны…
Девушка послушно сунула листок с телефоном и фамилией в карман.
- Светлана Артемьевна, откуда же вы так много узнали о Екатерине?
Старушка провела пятерней по гладким, словно отшлифованный гагат, волосам.
- Ох, дела! Разве я не говорила, что до пенсии в школе историю преподавала? Екатерина всегда была моей излюбленной темой.
- То, что вы мне сейчас рассказали, в школьную программу не входит…
- И не надо. В программе на нее отводилось два часа, а я тратила восемь да еще для желающих факультатив вела. - Светлана Артемьевна потянулась к кнопке электрочайника, тот успел остыть за разговорами. А Ольга подумала: «Наверное, неприлично так долго засиживаться у человека, с которым только вчера познакомилась…»
Х Х Х Х Х
- В эфире «Волшебный ларец»! Встречайте - первая тройка игроков: Виктор Соловьев! Нижний… Еськина мать!!! - Ведущий шоу Александр Вуд задел ботинком за стеклянный квадрат и едва не растянулся на сверкающем полу. Пошатнувшись, он опрокинул столик, с которого одна за другой повалились наземь коробки с призами.
Это на экранах телевизоров кажется, что под ногами в студии лежит дорогущий кафель, на самом деле все гораздо проще: пол устилается тканью, а сверху покрывается стеклом, - и дешево, и вариантов масса. Сегодня «кафель» зеленый, завтра - малиновый, послезавтра на нем появляется логотип рекламодателя. Рекламодатель не проплатил вовремя? В считаные секунды логотип из-под стекла исчезает.
- Оля! Неужели нельзя уложить квадраты плотнее?! Оля, ты в студии? - Софиты светили прямо в глаза, ведущий щурился и не мог разглядеть даже ближайшие ряды зрителей, не говоря уже о «задворках», на которых обычно ютится персонал. Вместо девушки на подмогу прибежал представитель спонсора - предприятия по производству упаковки, Генрих Ильич Гридасов, вернул на место стол, водрузил на него свои фирменные коробки.
- Лобенко, тебя шеф кличет! - толкнула в бок задумавшуюся о чем-то девушку гример Верочка.
Ольга поспешно вылетела в центр, к барабану, встала на четвереньки и, смешно задрав ту часть туловища, которую принято называть «пятой точкой», стала передвигать квадраты. «Что ж, у каждого свои вершины», - придумала она на ходу очередную «умняшку», потому как считала, что суета и чувство неловкости - ощущения также весьма нежелательные для психики. Вообще-то, процедура укладки пола в ее обязанности администратора не входила, но спорить с шефом при полной аудитории было бы неэтично. Да и, в конце концов, постановщики в студии - ее подчиненные, значит, и недосмотр - ее. Единственное, девушка боялась, что первый объявленный игрок сейчас появится из-за ширмы и увидит Лобенко в, мягко говоря, весьма не эстетичной позе.
«А может, это вовсе не Нижний Тагил? Мало ли в России населенных пунктов, начинающихся со слова «Нижний»: Нижний Новгород, Нижний Ингаш, Нижний Ломов и даже Нижний Цасучей… - Ольга зазубрила этот перечень еще в студенческие годы, когда бегала на переговорный пункт звонить родителям в этот самый Нижний Тагил. Рядом с телефоном-автоматом висел список городов с кодами. Все необходимые цифры девушка, естественно, знала наизусть, но все равно было приятно лишний раз посмотреть на привычное с детства словосочетание. Само собой получалось, что, пока шли гудки, взгляд блуждал по соседним строчкам. - Интересно, а сколько в Тагиле Соловьевых и сколько среди этих Соловьевых Викторов?»
Х Х Х Х Х
…Стекло на экране компьютера вспыхнуло голубым.
Тум! - раздалось в ночной тишине, машина начала загружаться.
- Х-х-а-а-ррр! М-м-м-м! Хра-хра… - Виктор только на секунду перестал выдавать ночные рулады, перевернулся на другой бок и снова погрузился в сон.
Это раньше Екатерина II, да и многие наши прапрабабушки доверяли свои чувства и мысли бумаге, скрипели пером по шершавому листочку, желтоватому от падающего на него свечного отблеска. Нынешней молодежи «подушкой-подружкой» стал железный мыслящий агрегат. Проницательная старушка Светлана Артемьевна попала в точку - Ольга тоже входила в число романтиков, «сливавших все свои слезы» в дневник.
Девушка открыла окошко текста и застучала по клавиатуре:
«28 февраля 2000 года
Боже, как долго я этого ждала. А когда перестала надеяться на то, что это свершится, это наконец-то произошло».
- Фу!
Курсор пробежал по абзацу с левого верхнего угла в правый нижний, у текста появился черный фон. Ольга зло стукнула пальцем по клавише «delete». Слова исчезли. Новая запись:
«Моя первая и, как долго казалось, безответная любовь закончилась постелью. Хотя, собственно, любви уже, наверное, и нет. Это в школьные годы она была. Когда, надев свое самое шикарное платье, часами дефилировала под его окнами: «Пусть видит, какая я на самом деле красивая!» Однажды мне даже сон приснился. Он выходит, берет меня за руку и говорит: «Ты мне всегда нравилась, очень-очень. Только я раньше об этом не догадывался. Прости!» А девчонки в стороне стоят с раскрытыми от зависти ртами… Какие до глупости романтичные ожидания!»
Снова голубоватый фон и «delete». Снова пальцы застучали по клавишам:
«Вот он, загадочный год с тремя нулями. Только начался, а уже полон сюрпризов. Странный год, второе тысячелетие вроде бы позади, а третье еще не наступило.
Сегодня среди участников на программе был Витька Соловьев. Отличник и умница, самый красивый мальчишка в классе. Все девчонки по нему сохли. И я не исключение.
Он меня, конечно, не узнал. Ведь за одиннадцать лет, прошедших после школы, я не только повзрослела, но и превратилась из брюнетки в блондинку, нацепила на нос очки и остригла косу. Я сама к нему подошла после съемок. Предложила посидеть, поболтать в местной кафешке. Он вначале никак не мог привыкнуть, что я - это я, даже на «вы» меня называл.
Рассказал, что окончил педагогический, преподает детишкам природоведение в нашей бывшей средней школе. Живет с родителями в двухкомнатной квартире.
В общем-то, бывший дамский сердцеед и нынешний любитель васильков да лютиков, Виктор Соловьев оказался заурядным ботаником. Простофилей. Ни разговор поддержать не может, ни девушку как следует соблазнить.
В кафешке все время зыркал по сторонам. Глаза вспыхивали, когда натыкались на знаменитых телеведущих. Таким же огненным взором он одаривал и меня.
После первых двух бокалов «Мортеля» я предложила выпить «на брудершафт», после чего, как положено, чмокнуться и называть друг друга на «ты», словно в старые добрые времена. И Соловьев предложение принял, заметно раскрепостился, в дополнение к ритуалу даже положил руку на мое плечо.
На «вы» он снова перешел чуть позже, когда решил расплатиться за коньяк и увидел счет. Но я соврала, что для сотрудников телецентра здесь скидка, взяла счет и пошла с ним к стойке бара. Конечно же, он не заметил, какие купюры я доставала из кошелька.
Он брал меня за руку, краснел и мямлил нечто про то, что он мне не пара, что я «столичная штучка» и «почти телезвезда»… Мы сделали десять кругов вокруг Останкинского пруда. А когда я окончательно замерзла, то сама предложила ему: «Поедем ко мне?»
Я не чувствовала, что навязываюсь. Наоборот, в его глазах читалось такое обожание, что отправить Виктора в гостиницу одного было бы верхом садизма.
Он целовался со мной неумело, как пацан. В десятом классе, когда я застукала их с Танькой в раздевалке, у него были куда более ловкие движения. Нельзя сказать, чтобы я получила большой кайф, но определенное чувство удовлетворения, безусловно, есть. Что ж, теперь из моего выпускного плана (я написала его 1 сентября в десятом классе) остался невыполненным только один пункт:
*Стать знаменитой.
Признаться, с выполнением первого пункта, «Закрутить роман с В.С.», я изрядно затянула, пришлось ждать одиннадцать лет, да и романом то, что произошло накануне, назвать можно с бо-ольшой натяжкой. Что ж, судя по темпам, второй пункт я не выполню никогда… И вообще, главные ценности в моей жизни давным-давно поменялись. Я уже отнюдь не наивная десятиклассница…
Да, кстати, Соловьев-то в «Волшебный ларец» проиграл. Засыпался уже на третьем вопросе. Ему достались лишь утешительные призы: фирменные майка, кепка с эмблемой передачи. Ну и я, разумеется, тоже».
Продолжение.
ПЕРЕПОЛОХ
Москва, февраль-март 2000 года
«Тьма, словно театральный декоратор. На сцене это называется эффектом черного задника. А на улице… на улице никак не называется. Или называется реальным ужасом. Подворотня вдруг превращается в таинственную пещеру. Грязная лужа раздается до размеров бездонного омута. Оступишься - сгинешь…» - Ольга Лобенко семенила ножками по обледеневшему тротуару и пыталась на ходу сочинить «умняшку». Так она называла рожденный в голове экспромт, красивое иносказательное выражение. На подобные творчески-мозговые атаки девушка шла всякий раз, когда хотела избавить психику от чего-то вредного: уныния, злобы, зависти…
[Читать дальше...]В данный момент психике госпожи Лобенко угрожал панический страх. Чья-то внушительная тень тащилась параллельно: не сворачивала, не обгоняла, не отставала. Повернуть голову и выяснить, кто это, девушка боялась, потому что твердо знала: «Нервозное поведение жертвы провоцирует маньяка на насильственные действия», эту заповедь Лобенко вынесла в своей крашеной блондинистой головке прямо из стен институтского кружка по самообороне.
«Интересно, он ограничится изнасилованием или все-таки убьет меня? И если убьет, как скоро мой захолоделый трупик найдут под кустиком? Наверное, только под утро. А опознают вообще через неделю. В предстоящие выходные про меня никто не вспомнит. Потом всполошатся: «Ах, она не вышла на работу!» Немного подождут, начнут обзванивать общих знакомых… Стоп! У меня ж с собой служебное удостоверение, - это меняет дело», - мысли неслись, как перепуганные куры, без оглядки и в разные стороны.
«Бом-бом», - стучало в голове. «Шлеп-шлеп», - вторили разбухшие ботинки.
«Завтра же о моем убийстве сообщат в Останкино. При входе в телецентр повесят портрет с черной ленточкой в правом нижнем углу. Или левом? Интересно, это принципиально, в какой угол вешать траурную ленту? Лично мне без разницы. Зато не все равно, что за снимок они возьмут. Уж лучше бы попросили фотографию у Верочки, гримера. Мы с ней как-то в выходной гуляли по ВВЦ, а перед этим она меня с таким старанием накрасила. Чудные фотки получились, жизнерадостные. И стрижка у меня тогда была удачная…»
- Не могу! Не могу больше за тобой поспевать! - Заговорившая «тень» схватилась за левый бок. - Сейчас сердце выпрыгнет из груди, а то и откуда-нибудь пониже, из пятки… - И добавила: - Дочка, давай держаться вместе, пока по пути.
Только тут страх отпустил Ольгу: голос был женский и явно не молодой. Как же она сразу не заметила, плечи-то у «внушительного» силуэта - бабские, покатые, сглаженные цветастым павловопосадским платком. Ольга впервые видела столь высокую и крупную старушку. Когда проходили под фонарем, нарочно заглянула в лицо попутчице, проверить, не ошиблась ли с возрастом. Вдоль лба и по контуру щек - глубокие морщины, под глазами - потемневшие припухлости, следы долгой, вдумчивой жизни. Да, ей никак не меньше шестидесяти пяти!
Звали бабулю, как выяснилось уже через двадцать три секунды, Светланой Артемьевной.
По пути Светлане Артемьевне и Ольге было идти минут десять, их дома стояли друг напротив друга в одном просторном дворе. И хотя бабушка превосходила девушку по габаритам, Ольга, из уважения к почтенному возрасту, все же предложила поменяться ношами. Светлана Артемьевна с Ольгиным пакетом в руках стала передвигаться заметно живее. А Ольга с нагруженной сумкой-тележкой едва тащилась. К тому же на очередной кочке сумка нервно подпрыгнула, от нее отделилось левое колесо и укатило в неизвестном направлении. Лобенко сконфузилась. И попыталась в срочном порядке разрядить обстановку:
- Светлана Артемьевна, вы только не волнуйтесь! У меня есть сумка, вот прямо точно такая же, на колесах. Честно! - Для убедительности Ольга даже топнула ножкой и попыталась заглянуть бабушке в глаза, чтобы понять, шибко та расстроилась или не очень. Вроде бы не шибко. - Дома стоит. Я ею совсем не пользуюсь. Хотите, подарю?
- Ох, дела! - старушка подоткнула кончик шали возле ворота. - Просто так не возьму. Хм! Ну, разве что отблагодарить тебя как? Дать что-нибудь взамен… Хочешь кувшин фарфоровый? Или статуэтку, балерину на одной ноге?
Девушка была озадачена. К чему ей лишние вещи, а отказаться вроде как и неудобно…
- Не ломайте голову, Светлана Артемьевна. Я же говорю, сумкой совсем не пользуюсь, только место на балконе занимает. Вы мне еще и одолжение сделаете, если заберете.
- И все-таки я придумала, как тебя отблагодарить. Отведаешь моих пирожков! Я их отменно стряпаю. Договорились? - женщина взглянула на спутницу, слегка наклонив голову вперед. Тень от выступающих бровей легла на впадины глаз, сделав их еще более глубокими и даже несколько грозными. Попробуй тут отказаться!
Х Х Х Х Х
На следующий день Ольга направлялась к дому Светланы Артемьевны, волоча за собой свеженачищенную «авоську» на крепких колесах.
Жилище недавней попутчицы оказалось нетипичным для людей ее возраста. В комнате минимум мебели: могучий шкаф-купе, изящный диван-трансформер да миниатюрный журнальный столик со стеклянной сердцевиной, на нем радиотелефон и фарфоровая статуэтка - балерина на одной ноге (видимо, та самая, которую старушка в знак благодарности пыталась сбагрить Ольге).
Кухня встроенная. На пестрой столешнице красовались микроволновая печь, кухонный комбайн и электрочайник. Но чего уж Ольга совсем не ожидала увидеть, так это аккуратненький серенький компьютер в уголочке. Светлана Артемьевна, укутанная в белую пуховую шаль, выглядела среди столь модерновой обстановки весьма архаично.
- Я снимаю это помещение, - бабуля почувствовала немое изумление гостьи. - Конечно, у меня имеется и своя, двухкомнатная, квартира, но я ее внуку оставила. Он вначале сам на съемной обитал, но потом Люба, его жена, забеременела. Сделали УЗИ. Оказалось, двойня! Я подумала, куда им с двумя малышами на съемную, да и однокомнатной маловато будет… Я же привыкла по чужим углам ошиваться - муж, царство ему небесное, военный был…
Ольга хотела было высказать все, что она думает по поводу внука, уславшего родимую бабулю из собственного дома куда подальше. Но промолчала. Негоже, почитай, прямо с порога в чужую жизнь нос совать. Потому и перевела разговор на иную тему:
- Уже стали сдаваться квартиры с компьютером?
- Нет, это мой агрегат, - и в голосе хозяйки послышались явные признаки гордости. - Я его в основном из-за Интернета держу, лучше любой библиотеки…
Рослая бабуля запросто дотянулась до верхней полки навесного шкафчика и достала оттуда две белые волнистые фарфоровые чашечки с золотой каймой.
Светлана Артемьевна действительно хорошо стряпала. То, что она вчера назвала пирожками, на самом деле оказалось полновесными кулебяками, с рыбой, грибами и мясом. В качестве сладкого на столе присутствовали слойки с начинкой из яблок, орехов и изюма; законсервированные вишенки с терпким привкусом гвоздики, вывалянные в сухарях и обжаренные; а также песочное печенье с сердцевинкой из красносмородинового желе.
Сколько Ольга Лобенко поглотила этого великолепия, и сама не помнит, сколько времени прошло - тоже. Потому как у бабульки, помимо кулинарного, присутствовал еще и дар красноречия.
А началось повествование с неприметной бумажки, обнаруженной в кармане приволоченной Ольгой сумки. Маленький клочочек с фамилией, именем, номером телефона и рыжим пятном. Кто такой, откуда, зачем давал свои координаты? Девушка ничего не помнила. Хотела было выбросить записку, но старушка не дала.
- Твой почерк?
- Угу!
- Раз записывала, стало быть, нужно. Одно дело, когда кто-то сам тебе визитку или координаты подсовывает, совсем другое, когда ты не ленишься за перо взяться, - значит, нужный человек. И еще вспомнишь о нем, возможно, в самый важный и ответственный момент. Зачем же выбрасывать?
Девушка с удивлением посмотрела на гостеприимную хозяйку. Стоило из-за какой-то записки такой гвалт поднимать? Но женщина не успокаивалась:
- Вот нынче не принято, а раньше целые домашние архивы собирали. Много интересного потом из этих архивов можно было узнать… И часто случалось, что писанная впопыхах бумажка становилась важнейшим документом.
Светлана Артемьевна пустилась в неспешное повествование. Она говорила негромко, вытянувшись в Ольгину сторону и постоянно озираясь, будто сплетничала о соседях:
- Павлуше шел восьмой годик, когда умер его отец. Но даже в этом нежном возрасте мальчик понял: кое-кто считает, будто папаня отправился на тот свет не по своей воле. Законная супруга и родная Павлушина матушка якобы тому поспособствовала. Ох, дела! - Светлана Артемьевна принахмурилась, мотнула головой, мол, «что на свете творится!». - О том, что мать невиновна, он узнал только через тридцать четыре года. После ее смерти. Кстати! Перебирал бумаги покойницы и обнаружил записку, в которой женщину извещали о гибели мужа в стихийной пьяной драке. Ну, в стихийности драки можно было и усомниться, но уже одно то, что матушка при сей заварушке не присутствовала и узнала о факте только после его свершения, облегчило Пашину душу.
Зазвонил телефон. Ольга так прониклась рассказом старушки, что в благозвучной полифонической трели ей померещилась нотка тревожности. А Светлана Артемьевна поначалу от звонка равнодушно отмахнулась: «Будь что-то важное, на автоответчик наговорят». Но едва звонивший представился: «Цветков беспокоит», бросилась в комнату, к аппарату. Схватив трубку, сделала несколько глубоких вдохов и затем уже говорила совершенно спокойно, хотя и несколько спешно.
- Да, получилось… У меня. Именно так… Да, ну, я же великая болтушка. Узнаю - перезвоню… Я бы вам, дорогой Алексей Степанович, настоятельно порекомендовала в «Спортлото» сыграть. С вашей интуицией - озолотитесь! Нет, не шучу… До свидания!
Бабуля мягко положила трубку в гнездо базы и вернулась к гостье:
- Ох, дела! Это мой… знакомый звонил, - зарделась, словно младая барышня. - Так на чем мы остановились?
- На том, что Павел разбирал бумаги умершей матери… Светлана Артемьевна, у вас волосы растрепались.
- Спешила, бежала, думала, не поспею, повесит трубку, знакомый-то. - Она вытащила шпильки, зажала их в зубах, размотала пучок, пригладила пальцами длинные черные волосы (седина закрашена до самых корней), с быстротой фокусника совершила некую круговую манипуляцию, и прическа снова готова: спереди ровный прямой пробор, на затылке - тугой узел. Поправила пуховый платок на плечах и продолжила: - Так вот. Там был дневник. Ты сама никогда не пробовала вести записи? - вопрос был как бы риторическим. Бабуля и не предполагала дожидаться ответа. - Для мужчин дневник - организатор жизни. Когда мысли перестают помещаться в голове, они их записывают, чтобы не забыть. Сильный пол немногословен и, как правило, ограничивается скупой отметкой о происшедшем, так сказать, констатацией факта: «Заходил Семен Иванович, просил миллион долларов, обещал вернуть с первой получки». Для женщин же дневник - что-то вроде подружки-подушки. Дамы сливают туда все свои слезы, сердечные секреты и интимные подробности, все то, о чем не хотелось бы говорить вслух. При этом, втайне от самой себя, каждая надеется, что ее записи когда-нибудь, «совершенно случайно», попадут в чужие руки и будут прочитаны, а может быть («О счастье!»), даже опубликованы.
Бумаги с воспоминаниями, которые попали в руки Павла, не были исключением, они тоже оказались хранилищем сердечных обид.
«Счастье не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть не что иное, как следствие верных и твердых мер»,- с этих строк женщина начала свое повествование.
Мать Павла лепила свое счастье осознанно. Она много читала и пыталась отыскать ответы на философские вопросы: что первично - любовь или долг; способны ли мирно ужиться в одной душе покорность и гордыня; может ли правда быть абсолютной?
Отец же о подобных «пустяках» не задумывался вовсе. Свое «счастье» он впервые нашел в десятилетнем возрасте - на дне бутылки. Да так с ним и не расставался. Юноша женился в семнадцать лет (невесте было и того меньше, всего шестнадцать), но семейная жизнь не заладилась, потому что она (семейная жизнь) его не интересовала. Зато с большим увлечением он играл в солдатиков. У него была целая армия деревянных, свинцовых, восковых, слепленных из крахмала рядовых и офицерских чинов. По праздникам он «заставлял» их «палить» из орудий и ежедневно менял часовых на посту.
Как-то к картонному бастиону пробралась крыса и отгрызла голову часовому. «Главнокомандующий» приказал учинить над грызуном показную расправу. Крысу поймали, выпороли и повесили прямо посередине комнаты, на маленькой игрушечной виселице, «на глазах» у игрушечного полка. Тело «преступницы» должно было болтаться в петле три дня - «для внушительного примера». Когда супруга застала благоверного за сим живодерством, не смогла сдержать эмоций. Но увидев, что мужа ее реакция только разозлила, тут же ретировалась:
- Как женщина, я ничего не смыслю в военных законах.
Зато она многое смыслила в психологии. Муж к ней холоден? Она раздобыла военный мундир, переоделась в солдата и встала навытяжку перед дверью в спальню. Надо ли объяснять, что форма военная весьма соблазнительно подчеркнула ее естественные, дамские, формы…
- Бедный Павел! Наверное, когда он прочел записки матери, ему стало жаль женщину. - Ольга слушала свою собеседницу внимательно и на какое-то время даже позабыла, что бабуля ведет речь отнюдь не о собственной знакомой и даже не об их современнице.
- Ох, дела! Что ты, Оленька! Конечно, любой другой человек ей посочувствовал бы. Любой, даже абсолютно чужой, но не Павел. Во-первых, он с детства был воспитан как будущий император. Командовать, управлять, подчинять - вот чему его учили. Во-вторых, хотя мать и оказалась непричастной непосредственно к гибели супруга, зато хапнула власть в свои руки. А ведь российская корона могла оказаться на голове Павлуши если не тридцать четыре года назад, то хотя бы двадцатью пятью летами ранее, когда он достиг совершеннолетия…
Так что дневник не только не вызвал чувства сострадания у наследника, он привел его в бешенство. Собственноручные записки матушки подтверждали самые скандальные сплетни русского двора: Екатерины Великая не была верна своему мужу с первых лет их совместной жизни. Соответственно, ставилась под сомнение причастность Павла к правящей династии. Какой позор! Дневник было приказано запереть и никому не показывать… Только почти через шестьдесят лет, в 1859 году, «Записки императрицы Екатерины II» были обнародованы.
Вот так, дорогая Оленька! А ты говоришь: «старая бумажка». Вчерашний день - уже история. А у истории бывают свои тайны…
Девушка послушно сунула листок с телефоном и фамилией в карман.
- Светлана Артемьевна, откуда же вы так много узнали о Екатерине?
Старушка провела пятерней по гладким, словно отшлифованный гагат, волосам.
- Ох, дела! Разве я не говорила, что до пенсии в школе историю преподавала? Екатерина всегда была моей излюбленной темой.
- То, что вы мне сейчас рассказали, в школьную программу не входит…
- И не надо. В программе на нее отводилось два часа, а я тратила восемь да еще для желающих факультатив вела. - Светлана Артемьевна потянулась к кнопке электрочайника, тот успел остыть за разговорами. А Ольга подумала: «Наверное, неприлично так долго засиживаться у человека, с которым только вчера познакомилась…»
Х Х Х Х Х
- В эфире «Волшебный ларец»! Встречайте - первая тройка игроков: Виктор Соловьев! Нижний… Еськина мать!!! - Ведущий шоу Александр Вуд задел ботинком за стеклянный квадрат и едва не растянулся на сверкающем полу. Пошатнувшись, он опрокинул столик, с которого одна за другой повалились наземь коробки с призами.
Это на экранах телевизоров кажется, что под ногами в студии лежит дорогущий кафель, на самом деле все гораздо проще: пол устилается тканью, а сверху покрывается стеклом, - и дешево, и вариантов масса. Сегодня «кафель» зеленый, завтра - малиновый, послезавтра на нем появляется логотип рекламодателя. Рекламодатель не проплатил вовремя? В считаные секунды логотип из-под стекла исчезает.
- Оля! Неужели нельзя уложить квадраты плотнее?! Оля, ты в студии? - Софиты светили прямо в глаза, ведущий щурился и не мог разглядеть даже ближайшие ряды зрителей, не говоря уже о «задворках», на которых обычно ютится персонал. Вместо девушки на подмогу прибежал представитель спонсора - предприятия по производству упаковки, Генрих Ильич Гридасов, вернул на место стол, водрузил на него свои фирменные коробки.
- Лобенко, тебя шеф кличет! - толкнула в бок задумавшуюся о чем-то девушку гример Верочка.
Ольга поспешно вылетела в центр, к барабану, встала на четвереньки и, смешно задрав ту часть туловища, которую принято называть «пятой точкой», стала передвигать квадраты. «Что ж, у каждого свои вершины», - придумала она на ходу очередную «умняшку», потому как считала, что суета и чувство неловкости - ощущения также весьма нежелательные для психики. Вообще-то, процедура укладки пола в ее обязанности администратора не входила, но спорить с шефом при полной аудитории было бы неэтично. Да и, в конце концов, постановщики в студии - ее подчиненные, значит, и недосмотр - ее. Единственное, девушка боялась, что первый объявленный игрок сейчас появится из-за ширмы и увидит Лобенко в, мягко говоря, весьма не эстетичной позе.
«А может, это вовсе не Нижний Тагил? Мало ли в России населенных пунктов, начинающихся со слова «Нижний»: Нижний Новгород, Нижний Ингаш, Нижний Ломов и даже Нижний Цасучей… - Ольга зазубрила этот перечень еще в студенческие годы, когда бегала на переговорный пункт звонить родителям в этот самый Нижний Тагил. Рядом с телефоном-автоматом висел список городов с кодами. Все необходимые цифры девушка, естественно, знала наизусть, но все равно было приятно лишний раз посмотреть на привычное с детства словосочетание. Само собой получалось, что, пока шли гудки, взгляд блуждал по соседним строчкам. - Интересно, а сколько в Тагиле Соловьевых и сколько среди этих Соловьевых Викторов?»
Х Х Х Х Х
…Стекло на экране компьютера вспыхнуло голубым.
Тум! - раздалось в ночной тишине, машина начала загружаться.
- Х-х-а-а-ррр! М-м-м-м! Хра-хра… - Виктор только на секунду перестал выдавать ночные рулады, перевернулся на другой бок и снова погрузился в сон.
Это раньше Екатерина II, да и многие наши прапрабабушки доверяли свои чувства и мысли бумаге, скрипели пером по шершавому листочку, желтоватому от падающего на него свечного отблеска. Нынешней молодежи «подушкой-подружкой» стал железный мыслящий агрегат. Проницательная старушка Светлана Артемьевна попала в точку - Ольга тоже входила в число романтиков, «сливавших все свои слезы» в дневник.
Девушка открыла окошко текста и застучала по клавиатуре:
«28 февраля 2000 года
Боже, как долго я этого ждала. А когда перестала надеяться на то, что это свершится, это наконец-то произошло».
- Фу!
Курсор пробежал по абзацу с левого верхнего угла в правый нижний, у текста появился черный фон. Ольга зло стукнула пальцем по клавише «delete». Слова исчезли. Новая запись:
«Моя первая и, как долго казалось, безответная любовь закончилась постелью. Хотя, собственно, любви уже, наверное, и нет. Это в школьные годы она была. Когда, надев свое самое шикарное платье, часами дефилировала под его окнами: «Пусть видит, какая я на самом деле красивая!» Однажды мне даже сон приснился. Он выходит, берет меня за руку и говорит: «Ты мне всегда нравилась, очень-очень. Только я раньше об этом не догадывался. Прости!» А девчонки в стороне стоят с раскрытыми от зависти ртами… Какие до глупости романтичные ожидания!»
Снова голубоватый фон и «delete». Снова пальцы застучали по клавишам:
«Вот он, загадочный год с тремя нулями. Только начался, а уже полон сюрпризов. Странный год, второе тысячелетие вроде бы позади, а третье еще не наступило.
Сегодня среди участников на программе был Витька Соловьев. Отличник и умница, самый красивый мальчишка в классе. Все девчонки по нему сохли. И я не исключение.
Он меня, конечно, не узнал. Ведь за одиннадцать лет, прошедших после школы, я не только повзрослела, но и превратилась из брюнетки в блондинку, нацепила на нос очки и остригла косу. Я сама к нему подошла после съемок. Предложила посидеть, поболтать в местной кафешке. Он вначале никак не мог привыкнуть, что я - это я, даже на «вы» меня называл.
Рассказал, что окончил педагогический, преподает детишкам природоведение в нашей бывшей средней школе. Живет с родителями в двухкомнатной квартире.
В общем-то, бывший дамский сердцеед и нынешний любитель васильков да лютиков, Виктор Соловьев оказался заурядным ботаником. Простофилей. Ни разговор поддержать не может, ни девушку как следует соблазнить.
В кафешке все время зыркал по сторонам. Глаза вспыхивали, когда натыкались на знаменитых телеведущих. Таким же огненным взором он одаривал и меня.
После первых двух бокалов «Мортеля» я предложила выпить «на брудершафт», после чего, как положено, чмокнуться и называть друг друга на «ты», словно в старые добрые времена. И Соловьев предложение принял, заметно раскрепостился, в дополнение к ритуалу даже положил руку на мое плечо.
На «вы» он снова перешел чуть позже, когда решил расплатиться за коньяк и увидел счет. Но я соврала, что для сотрудников телецентра здесь скидка, взяла счет и пошла с ним к стойке бара. Конечно же, он не заметил, какие купюры я доставала из кошелька.
Он брал меня за руку, краснел и мямлил нечто про то, что он мне не пара, что я «столичная штучка» и «почти телезвезда»… Мы сделали десять кругов вокруг Останкинского пруда. А когда я окончательно замерзла, то сама предложила ему: «Поедем ко мне?»
Я не чувствовала, что навязываюсь. Наоборот, в его глазах читалось такое обожание, что отправить Виктора в гостиницу одного было бы верхом садизма.
Он целовался со мной неумело, как пацан. В десятом классе, когда я застукала их с Танькой в раздевалке, у него были куда более ловкие движения. Нельзя сказать, чтобы я получила большой кайф, но определенное чувство удовлетворения, безусловно, есть. Что ж, теперь из моего выпускного плана (я написала его 1 сентября в десятом классе) остался невыполненным только один пункт:
*Стать знаменитой.
Признаться, с выполнением первого пункта, «Закрутить роман с В.С.», я изрядно затянула, пришлось ждать одиннадцать лет, да и романом то, что произошло накануне, назвать можно с бо-ольшой натяжкой. Что ж, судя по темпам, второй пункт я не выполню никогда… И вообще, главные ценности в моей жизни давным-давно поменялись. Я уже отнюдь не наивная десятиклассница…
Да, кстати, Соловьев-то в «Волшебный ларец» проиграл. Засыпался уже на третьем вопросе. Ему достались лишь утешительные призы: фирменные майка, кепка с эмблемой передачи. Ну и я, разумеется, тоже».
Продолжение.