Был в Москве частный мужской пансион Эннеса...
22 января 1819 года Леонтием Ивановичем (Леопольдом Иоганном) Чермаком (Czermack) в Москве был открыт частный пансион для мальчиков.
Чермак когда-то в Вене в Академии художеств учился живописи и играл на кларнете. Его жена была актрисой. Во время наполеоновской оккупации Вены в 1809 году он был избран жителями "начальником добровольной стражи района". Чермак вступился за крестьянку, к которой приставали французские солдаты, и был арестован. Из-под стражи был выпущен при условии, что он покинет Вену.
Уехав из Вены в конце 1809 года, Чермак в Кенигсберге устроился в театр кларнетистом и художником-декоратором. В 1811 году он был декоратором уже в Санкт-Петербурге, а затем в Москве. Пережив нашествие французов и пожар Москвы 1812 года, Чермак уехал в Кенигсберг, но к 1816 году опять вернулся в Москву, где в начале 1819 года и открыл свой пансион для мальчиков.
Пансион Чермака находился на Новой Басманной в доме княгини Касаткиной-Ростовской, стоявшем в те времена на месте современного адреса улица Новая Басманная, 31. Дом княгини до настоящего времени не сохранился.
Пансион относился к частным учебным заведениям первого разряда, программа которых соответствовала программе гимназий, и считался одним из лучших пансионов для мальчиков в Москве. В 1834-37 годах в этом пансионе учились Федор и Михаил Достоевские, а затем и их младший брат Андрей. Андрей Михайлович Достоевский оставил интересные "Воспоминания", в которых очень хорошо отзывался о пансионе, где он проучился четыре года. Владелец пансиона Леопольд Чермак в памяти Андрея Достоевского на склоне его лет, когда автор писал "Воспоминания", представлялся добрым, заботливым и сердечным.
На время поступления старших братьев Достоевских в пансионе обучалось 68 учащихся, а ко времени окончания уже 90. По воспоминаниям Андрея Михайловича Достоевского, "Чермак содержал свой почти образцовый пансион более чем 25 лет; ученики из его пансиона были лучшими студентами в университете, и в заведении его получили начальное воспитание люди, сделавшиеся впоследствии видными общественными деятелями". Разумеется, далеко не все, обучавшиеся в пансионе, становились студентами. Автор приводит в пример только несколько фамилий, получивших известность.
Успешному достижению дальнейших образовательных целей выпускников пансиона Чермака способствовал строгий подбор преподавателей и их причастность к Московскому университету. "Преподавателями в пансион избирались только лица, зарекомендованные казенными инспекторами <...> В высших же классах и преподаватели были профессора университета..." (А.М.Достоевский, "Воспоминания")
Владелец пансиона старел и его финансовые дела все больше расстраивались. По свидетельству внука Чермака, "Вероятно, расходы по пансиону превышали доходы, и Л<еонтий> И<ванович> вынужден был его передать, вероятно в начале сороковых годов, вскоре после чего он умер".
Пансион Чермака, ставший в Москве уже достаточно известным, вместе с доброй репутацией был приобретен эльзасским французом, лютеранским пастором Луи Энне (Louis ENNÈS), с 1838 года преподававшим в училище московской лютеранской церкви. В Москве он был известен как Лев Карлович Эннес (Энес, Енес). Эннес в 1845 году перевел пансион в усадьбу, принадлежавшую потомкам купца Золотарева "у Меньшиковой башни" в Большом Успенском переулке (сейчас Потаповский переулок).
Золотаревы стали владельцами усадьбы в 1821 году. Помещения дома, окруженного садом, сдавались под пансионы. Так известно, что с 7 октября 1823 года там размещался пансион для девочек госпожи Анны Ивановны Шрейдер, бывшей родственницей Золотаревых. В 1835 году в усадьбе разместился мужской пансион учителя Московского кадетского корпуса Андрея Ивановича Брюло.
Усадьба была продана Василию Кокареву в 1870 году, была им перестроена, а через шесть лет она была продана купцам Абрикосовым. В настоящее время здание, доведенное за годы советской власти и во время послесоветского распада до состояния почти полной разрухи, восстанавливается. К сожалению мне не удалось найти исторического изображения этого здания, в котором пансион находился с 1845 по 1859 годы.
Как прежде при Чермаке, пансион Эннеса был шестиклассным, преподавание в нем велось по программе гимназии, а обучение в нем позволяло пансионерам продолжить образование в университете. Пансион был в Москве популярен, особенно в купеческой среде. Именно купечество поставляло основной контингент учащихся в пансион. Подавляющее большинство пансионеров происходило из семей иностранных фабрикантов, владельцев богатых магазинов. Это определяло стоимость обучения: пансион Энесса считался дорогим. Ряд предметов читался на французском языке.
Пансион Эннеса получил известность благодаря воспоминаниям своих пансионеров. Если пансион Чермака прославился тем, что в нем обучались братья Достоевские, то пансион Эннеса известен больше всего тем, что в нем обучался Сергей Петрович Боткин.
Сергей был на 20 лет младше старшего из братьев Боткиных - Василия Петровича, который фактически заменил младшему брату умершую мать и стал для него человеком, оказавшим сильное духовное влияние в детстве и в период юношеского формирования личности. Сергею не пришлось торговать чаем в лавке отца и дежурить в амбаре, он был с детства под воспитательной и образовательной опекой Василия Петровича, мог пользоваться богатой, обширной и разнообразной библиотекой старшего Боткина. Систему домашнего образования Сергея нарушали частые и продолжительные отлучки Василия Петровича из Москвы.
В 1847 году вернувшийся из-за границы Василий Петрович с трудом уговорил отца отдать Сергея в пансион Эннеса. Главным источником сведений о том, как в те времена проходило учение в пансионе, стали воспоминания и очерки однокашника и друга Сергея Петровича Боткина, Николая Андреевича Белоголового, проучившегося с Боткиным вместе три класса в пансионе Энесса и пять лет в университете.
Было бы ошибочным считать, что только занятия в пансионе давали учащимся знания, необходимые для поступления в университет. Подобно Боткину, некоторые пансионеры поступали в пансион, уже имея знания, полученные посредством частных уроков репетиторов или домашних учителей. Ведомости студентов Московского университета по годам показывают, что основным местом получения среднего образования в XIX веке были казенные гимназии. Роль частных пансионов была весьма скромна и снижалась по мере развития государственной системы образования.
Из источников о пансионе Луи Энесса весьма любопытным является переписка Раевских. Анна Михайловна Раевская, урожденная Бороздина, вдова генерал-лейтенанта Николая Николаевича Раевского-младшего, основавшего город Новороссийск, воспитывала двух сыновей: Николая и Михаила. Николай и Михаил Раевские - праправнуки Михаила Васильевича Ломоносова. Братья получали домашнее образование. В Москве за образованием мальчиков наблюдал профессор Московского университета Тимофей Николаевич Грановский, читавший им лекции по древней истории до своей смерти в октябре 1855 года. Даже будучи больным, он продолжал занятия с братьями Раевскими.
Следует отметить, что имя Грановского косвенно связывает аристократов братьев Раевских с купеческим сыном Сергеем Петровичем Боткиным: Грановский с женой снимал квартиру в большом доме Боткиных, и мальчиком Сергей бывал у них. Жена Грановского, Елизавета Богдановна, была прекрасной пианисткой, и видя, что мальчик заслушивается во время ее игры, стала играть для него и устраивать импровизированные лекции, в которых рассказывала о музыке, законах гармонии, о выдающихся композиторах. Возникшая тогда любовь Сергея Петровича к музыке впоследствии выразилась в том, что он выучился игре на виолончели и брал инструмент с собой даже при отъездах за границу.
Осенью 1855 года из-за ухудшения здоровья старшего сына Николая, Анна Михайловна Раевская с сыновьями уехала за границу лечить сына. Вернулась она только в конце лета 1857 года. Через год, к началу учебного 1856 года, для подготовки Михаила Раевского к поступлению в Московский университет Анна Михайловна отдала его в пансион Эннеса.
Неизвестный художник. Портрет юноши Михаила Николаевича Раевского. Из собрания Государственного музея истории Санкт-Петербурга.
Благодаря этому ее решению история обогатилась сведениями о пансионе Эннеса. Хлопоты, связанные с помещением сына в пансион, ее переживания и впечатления Михаила Раевского о пансионе и о самом Эннесе содержатся в переписке между матерью и сыном, а также в письмах тех, кто был причастен к пребыванию Михаила в пансионе. Ценность этой переписки и сведений, в ней содержащихся, особая, поскольку она показывает отношение Михаила Раевского к пребыванию в пансионе непосредственно во время этого пребывания, выражает мнения взрослых о пансионе Эти сведения не приглаженные и
сознательно цензурированные воспоминания, написанные через десятилетия после описываемых событий.
Анна Михайловна определила цели пребывания Михаила в пансионе отдельным письмом, отправленным на имя Луи Эннеса. Она хотела, чтобы сын ее поступал на филологический факультет, однако оба сына хотели следовать мужской семейной традиции и быть военными: "сдѣлаться военнымъ, подобно всѣмъ Раевскимъ". Впоследствии Михаил и Николай Раевские поступили на математический факультет, а Михаил окончил университет первым в истории кандидатом по математике. Потом оба поступили на военную службу.
Поступив в пансион, Михаил Раевский жил в доме Энесса на втором этаже в отдельной комнате с немецким гувернером, Романом Христиановичем Венделем. Питался он также отдельно от остальных пансионеров - вместе с преподавателями. Кроме немецкого гувернера у братьев Раевских был русский гувернер - Алексей Александрович Толстопятов.
В пансионе Михаил Раевский обучался один учебный год. Летом 1857 года Анна Михайловна с сыном Николаем вернулась в Москву и братья продолжили домашнее образование. В пансионе юноша оказался в среде, где господствовали более простые нравы, нежели те, в которых он воспитывался и к которым привык в родном доме.
Первые месяцы Михаил Раевский тосковал и рвался из пансиона к родственникам, уговаривая мать забрать его из пансиона с тем, чтобы он продолжил свое обучение частным порядком, занимаясь с приходящими учителями. Основным его аргументом за то, чтобы ему покинуть пансион Эннеса, был низкий уровень нравственности, царящий среди воспитанников пансиона.
В письме своей тете Е.Н.Орловой в октябре 1856 года он писал:
"Положеніе мое въ пансіонѣ Эннеса вамъ, вѣроятно, извѣстно черезъ письма отъ Маменьки; скажу вамъ только, что ученіе мое идетъ хорошо, ибо я 1-ый ученик моего класса, что всѣ мной довольны, а я всѣми недоволенъ. Вы, вѣроятно, уже отъ многихъ лицъ знаете, какое здѣсь отвратительное общество, но будьте увѣрены, что никто не можетъ знать, до какой степени здѣсь нравы развращены".
К концу 1856 года крестный отец Михаила, сенатор Александр Иванович Казначеев, который по поручению Анны Михайловны Раевской занимался ее делами в Росси, наблюдал за обучением сына в пансионе, обеспечивал финансовые выплаты и расчеты за обучение своего крестника, собрал сведения о положении дел в пансионе Эннеса. Свое мнение он изложил в письме к Анне Михайловне:
"Изъ письма, адресованнаго къ Вамъ мною въ Гейдельбергъ отъ 8 Сентября, Вы могли видѣть, что я осторожно принялъ вѣсти о неблагопріятныхъ слухахъ нащетъ Пенciона Эннеса; но еще осторожнѣе принялся за собраніе свѣденій о томъ, дабы удостовѣриться въ подлинной истинѣ. Къ сожалѣнію, неблагопріятные слухи оказались вѣрными и даже слишкомъ! ...Я распрашивалъ лично и откровенно молодыхъ людей, бывшихъ въ заведеніи Эннеса, говорилъ съ лицами Учебнаго Округа, наконецъ,- съ самимъ Инспекторомъ частныхъ Пенсіоновъ Княземъ Шихматовымъ-Ширинскимъ, которому они отъ Правительства непосредственно подвѣдомы и поручены ближайшему его наблюденію за ихъ состояніемъ. Всѣ они вообще говорятъ совершенно сходно, а именно: Эннесъ самъ по себѣ человѣкъ умный, дѣльный и свое дѣло знающій. Покуда у него въ заведеніи число учениковъ не превышало 20-ти, Пансіонъ шелъ хорошо и былъ на щету лучшихъ; но съ тѣхъ поръ, какъ число учениковъ начало увеличиваться и возрасло до 100, безпорядки начались и продолжаются прогрессивно, въ особенности по части нравственной".
Казалось бы все говорило за то, чтобы Михаил Раевский был взят из пансиона и помещен в домашнюю родственную атмосферу. Однако этого не случилось. Письма ходили долго, время шло.
В пансионе Михаил занимался успешно, по воскресеньям и в каникулы посещал родственников; ему были наняты в пансион дополнительно учителя рисования; математики; музыки (ему был нанят замечательный пианист Генрих-Луи-Станислав Мортье до Фонтен (Mortier de Fontaine) - незаконнорожденный сын наполеоновского генерала); английского языка; он регулярно занимался в манеже с берейтором и делал явные успехи в верховой езде - нанятый берейтор и лошади были замечательные; ходил в гимнастический зал два раза в неделю - "поднимал с земли шесть пудов" и прыгал через коня; с Эннесом и гувернером-немцем ездил на охоту; упражнялся на досуге во дворе в стрельбе по мишеням - он с собой привез два ружья; посещал оперу; смотрел драматические спектакли, например, "Горе от ума" Грибоедова и "Ревизора" Гоголя; слушал приезжих музыкантов, например знаменитого тогда виолончелиста Адриена Франсуа Серве, называемого "Паганини виолончели"; в воскресные дни он регулярно посещал своего духовника священника Ключарева в церкви Казанской Божией матери и Калужских ворот...
Кроме перечисленного, а это далеко не все, обыденная жизнь его была заполнена многочасовыми занятиями по курсу пансиона. Юноша постепенно втянулся, привык, "низкая нравственность" товарищей по пансиону хотя и обращала на себя его внимание, но уже не так огорчала его невинное сердце. Он уже пишет, что "Ученіе мое продолжается своимъ чередомъ; недавно писалъ я сочиненіе "О счастливѣйшемъ времени жизни человѣка" и получилъ за то 2 пятерки вмѣсто одной. Въ два урока выучилъ всѣ "Братья Разбойники" и недавно, по просьбѣ одного товарища, написалъ любовные стихи, которые тотъ записалъ кому-то въ Альбомъ".
Все попытки что-то изменить в пребывании Михаила Раевского в пансионе Энесса или перевести его в другой пансион заканчивались ничем. Осложняло положение Михаила неверное поведение матери, которая все, что сын ей сообщал о состоянии дел в пансионе, передавала самому Эннесу. Хотя со временем Михаил к пансиону привык, не изменилось его отношение к пансиону и пансионерам. Весной 1857 года он, подводя черту под обсуждением этой темы, писал матери:
"Ученики пансіона Енеса цѣлый день, безъ преувеличиванія, въ клаесѣ и внѣ класса, ведутъ разговоры самые грязные и развратные. Я опять говорю, что ученики Енеса напиваются піяными, ибо я раза три видѣлъ ихъ въ такомъ положеніи. Ругаются они хуже всякаго мужика и когда обругаютъ васъ, то обругаютъ и отца вашего, и мать, и дѣда и дойдутъ до 3-го и 4-го поколѣнія. Дерутся между собою они часто, но это случается почти исключительно въ малыхъ и среднихъ классахъ.... Всѣ ученики до послѣдняго ненавидятъ Енеса, и я до сихъ поръ не могъ услышать о немъ хорошаго слова; называя его, ученики придерживаются риторической фигуры Синекдохи и называютъ его Чиріемъ, ибо онъ имѣетъ одно вѣковѣчное подобное украшеніе...
Я думаю, милая Маменька, это письмо не доставить вамъ большого удовольствия, но оно вамъ раскроетъ глаза на мой счетъ. Надѣюсь, милая Маменька, что если вы все еще не рѣшаетесь меня выпустить изъ пансіона, то по крайней мѣрѣ не надѣлаете мнѣ новыхъ непріятностей и вовсе ничего не напишете болѣе Енесу. Могу васъ увѣрить, что я не соблазнился окружающимъ меня и не взялъ новыхъ дурныхъ привычекъ...."
Александр Иванович Казначеев убедился, что "Преподаватели наукъ у Эннеса не лучшіе, но и не дурны; они достаточны для класса, въ которомъ Миша находится; а при томъ Эннесъ, какъ самъ пасторъ и человѣкъ просвѣщенный, лично возмѣщаетъ, въ отношеніи къ Мишѣ, недостатки общаго преподаванія наукъ, сколько можетъ".
Но более всего сердце юного пансионера грела надежда, что мать с братом летом 1857 года приедут в Москву и он скоро вновь будет жить в родной семейной обстановке. Именно так и случилось.
Интересным является список преподавателей пансиона Энесса, нанятых на 1856/57 учебный год. Этот список сопровожден комментариями Михаила Раевского:
"Религіи-учитъ Тихомиров, Священникъ; хорошо знаетъ, но очень рѣзокъ въ сужденіяхъ.
Русскому- Ивановъ; задаетъ мнѣ отдѣльно отъ класса отвлеченныя темы какъ: "О счастливѣйшемъ времени жизни человѣка"; "Принятіе христианства въ Россіи, какъ дѣло политическое". Пишу я ему, руководствуясь почти ничѣмъ, но онъ мной очень доволенъ.
Французскому, Географии - Г. Енесъ; плохо знаетъ, и мнѣ случалось его срѣзать передъ цѣлымъ классомъ на рѣкахъ Сибирскихъ и Азіатскихъ; но хорошій учитель для дураковъ, ибо умѣетъ вдолбить въ голову дураку, но нисколько развитому не помогаетъ.
Истории - Пенажевичъ; пьетъ горькую: его въ лицо называютъ Ерофеевичемъ (имя водки); но страшный добрякъ и всѣмъ позволяетъ считывать въ классѣ.
Исторіи натуральной - Губо, французъ, отличный учитель и весьма любимый за справедливость и доброту.
Русской исторіи - Афанасъевъ, отличный учитель, обильный знаніями и бородавками; человѣкъ ученый и довольно любимый, но не такъ, какъ Губо.
Математики три человѣка мѣнялись; теперь Малининъ, 1-ый Кандидатъ.
Латынскаго - Унгереръ, довольно знающій, но сердитъ до нельзя, мой величайшій врагъ, наперсникъ Венделя; ко мнѣ придирается и ненавидимъ всѣмъ классомъ.
Греческому - Г.Робертъ Вендель отличается прекраснымъ зычнымъ голосомъ и совершенной невинностью въ Греческомъ; во время уроковъ онъ считываетъ съ грамматики.
Английскому - Мистеръ Кордг, прежде ко мнѣ придирался, а теперь ни за что, ни про что очень полюбиль; впрочемъ, славный Херъ и не дурно знаетъ 4 языка.
Нѣмецкому - Т. Schönherr, у него лобъ треснулъ, - только не отъ ума, а отъ Гетингенскаго еспадона. Ростомъ 2 аршина 12 1/г вершковъ. Презабавный во время уроковъ, ибо читаетъ всѣмъ проповѣди, которыя прекрасное препровожденіе времени; онъ плохо знаетъ родной языкъ, ибо учился тому лѣтъ 40.
Рисованію - Свищевъ; совершенный невѣжда и отвратительно рисуетъ.
Все, что я вамъ говорю, милая Маменька, не сарказмъ, а чистая правда".
Для меня очень важным является замечание Михаила Раевского, что лучшим учеником в пансионе Эннеса был "Риссъ, сынъ художника Рисса, 14 лѣтъ и красавецъ не на шутку". Речь идет о втором сыне художника Франца Рисса, Пьере Филиппе Эдмонде Риссе, родившемся во Франции в 1843 году. Художник Франц Рисс был сыном книготорговца Франца Рисса, чья дочь Анна вышла замуж за Филиппа Депре, впоследствии виноторговца.
Это замечание Михаила Раевского свидетельствует, что второй сын Рисса-художника жил в Москве и обучался в пансионе Эннеса. До настоящего времени в историографии было известно только об одном его сыне - Павле Францевиче Риссе, в 1851 году окончившем Императорский Санкт-Петербургский университет по I отделению Философского факультета кандидатом по разряду восточной словесности. В 1857 году Павел Рисс совершил большое путешествие по северной Персии. Умер он в Тифлисе 3 апреля 1861 года "от лихорадки".
Пансион Эннеса сменил адрес и после 1859 года располагался уже на Мясницкой улице в доме братьев Бутеноп, нынешний адрес Мясницкая, дом 43.
Дом на Мясницкой, бывший братьев Иоганна и Николая Бутеноп. Фотография запечатлела его, когда он уже принадлежал Эмилю Липгарту. Дом сохранился до настоящего времени.
Главный дом усадьбы был выполнен в стилистике барокко и классицизма. Начальная постройка относится к середине XVIII века, когда усадьба принадлежала московскому полицмейстеру А. Д. Татищеву, от которого она перешла к П. И. Панину. При нем к главному дому были пристроены боковые крылья со стороны двора. В 1791 году усадьба была продана князю А. И. Лобанову-Ростовскому, и в 1790-е годы дом был перестроен по проекту Ф. Кампорези (?).
Механики братья Бутеноп, датчане по происхождению, приобрели эту усадьбу в 1836 году. На фабрике Бутеноп были созданы в 1851-52 годах Кремлевские часы, их же работы часы были подарены Московской сельскохозяйственной Академии, известны куранты, изготовленные на заводе братьев Бутенопов для Твери, Астрахани, Страстного монастыря в Москве.
В усадьбе на Мясницкой до 1860 года располагалась Рисовальная школа, учрежденная на иждивение графа С.Г. Строганова. В 1860 году Школа рисования переехала в здание, расположенное в Путинковском переулке близ Страстного монастыря, а в усадьбу въехал пансион Луи Эннеса.
В марте 1866 года пансиону Эннеса было "высочайше разрешено" именоваться частной мужской гимназией. В своем докладе попечитель Московского учебного округа отмечал, что значительное число обучающихся в пансионе Эннеса, число которых доходит до 120 человек в год, указывает на высокую степень доверия, которое "Эннес приобрел в Московском обществе, и что из кончающих в этом пансионе курс учения средним числом до 6-ти ежегодно поступает, по экзамену, в студенты Университета".
Последние встреченные мной упоминания пансиона Луи Эннеса в источниках относятся к 1870 году. Сведений о закрытии пансиона, продаже его, смерти владельца пока найти не удалось.
Известно, что у Луи Эннеса была жена и сын, тоже Луи Эннес. В 1872 году Луи Эннес-младший, родившийся в Москве в 1843 году, оформил документы в городе Каире, Египет, на получение французского гражданства в качестве потомка жителя провинции Эльзас и Лотарингия.
19 апреля 1879 года в Венеции был заключен брак между Луи Эннесом, инженером, и Мари Вел.
Чермак когда-то в Вене в Академии художеств учился живописи и играл на кларнете. Его жена была актрисой. Во время наполеоновской оккупации Вены в 1809 году он был избран жителями "начальником добровольной стражи района". Чермак вступился за крестьянку, к которой приставали французские солдаты, и был арестован. Из-под стражи был выпущен при условии, что он покинет Вену.
Уехав из Вены в конце 1809 года, Чермак в Кенигсберге устроился в театр кларнетистом и художником-декоратором. В 1811 году он был декоратором уже в Санкт-Петербурге, а затем в Москве. Пережив нашествие французов и пожар Москвы 1812 года, Чермак уехал в Кенигсберг, но к 1816 году опять вернулся в Москву, где в начале 1819 года и открыл свой пансион для мальчиков.
Пансион Чермака находился на Новой Басманной в доме княгини Касаткиной-Ростовской, стоявшем в те времена на месте современного адреса улица Новая Басманная, 31. Дом княгини до настоящего времени не сохранился.
Пансион относился к частным учебным заведениям первого разряда, программа которых соответствовала программе гимназий, и считался одним из лучших пансионов для мальчиков в Москве. В 1834-37 годах в этом пансионе учились Федор и Михаил Достоевские, а затем и их младший брат Андрей. Андрей Михайлович Достоевский оставил интересные "Воспоминания", в которых очень хорошо отзывался о пансионе, где он проучился четыре года. Владелец пансиона Леопольд Чермак в памяти Андрея Достоевского на склоне его лет, когда автор писал "Воспоминания", представлялся добрым, заботливым и сердечным.
На время поступления старших братьев Достоевских в пансионе обучалось 68 учащихся, а ко времени окончания уже 90. По воспоминаниям Андрея Михайловича Достоевского, "Чермак содержал свой почти образцовый пансион более чем 25 лет; ученики из его пансиона были лучшими студентами в университете, и в заведении его получили начальное воспитание люди, сделавшиеся впоследствии видными общественными деятелями". Разумеется, далеко не все, обучавшиеся в пансионе, становились студентами. Автор приводит в пример только несколько фамилий, получивших известность.
Успешному достижению дальнейших образовательных целей выпускников пансиона Чермака способствовал строгий подбор преподавателей и их причастность к Московскому университету. "Преподавателями в пансион избирались только лица, зарекомендованные казенными инспекторами <...> В высших же классах и преподаватели были профессора университета..." (А.М.Достоевский, "Воспоминания")
Владелец пансиона старел и его финансовые дела все больше расстраивались. По свидетельству внука Чермака, "Вероятно, расходы по пансиону превышали доходы, и Л<еонтий> И<ванович> вынужден был его передать, вероятно в начале сороковых годов, вскоре после чего он умер".
Пансион Чермака, ставший в Москве уже достаточно известным, вместе с доброй репутацией был приобретен эльзасским французом, лютеранским пастором Луи Энне (Louis ENNÈS), с 1838 года преподававшим в училище московской лютеранской церкви. В Москве он был известен как Лев Карлович Эннес (Энес, Енес). Эннес в 1845 году перевел пансион в усадьбу, принадлежавшую потомкам купца Золотарева "у Меньшиковой башни" в Большом Успенском переулке (сейчас Потаповский переулок).
Золотаревы стали владельцами усадьбы в 1821 году. Помещения дома, окруженного садом, сдавались под пансионы. Так известно, что с 7 октября 1823 года там размещался пансион для девочек госпожи Анны Ивановны Шрейдер, бывшей родственницей Золотаревых. В 1835 году в усадьбе разместился мужской пансион учителя Московского кадетского корпуса Андрея Ивановича Брюло.
Усадьба была продана Василию Кокареву в 1870 году, была им перестроена, а через шесть лет она была продана купцам Абрикосовым. В настоящее время здание, доведенное за годы советской власти и во время послесоветского распада до состояния почти полной разрухи, восстанавливается. К сожалению мне не удалось найти исторического изображения этого здания, в котором пансион находился с 1845 по 1859 годы.
Как прежде при Чермаке, пансион Эннеса был шестиклассным, преподавание в нем велось по программе гимназии, а обучение в нем позволяло пансионерам продолжить образование в университете. Пансион был в Москве популярен, особенно в купеческой среде. Именно купечество поставляло основной контингент учащихся в пансион. Подавляющее большинство пансионеров происходило из семей иностранных фабрикантов, владельцев богатых магазинов. Это определяло стоимость обучения: пансион Энесса считался дорогим. Ряд предметов читался на французском языке.
Пансион Эннеса получил известность благодаря воспоминаниям своих пансионеров. Если пансион Чермака прославился тем, что в нем обучались братья Достоевские, то пансион Эннеса известен больше всего тем, что в нем обучался Сергей Петрович Боткин.
Сергей был на 20 лет младше старшего из братьев Боткиных - Василия Петровича, который фактически заменил младшему брату умершую мать и стал для него человеком, оказавшим сильное духовное влияние в детстве и в период юношеского формирования личности. Сергею не пришлось торговать чаем в лавке отца и дежурить в амбаре, он был с детства под воспитательной и образовательной опекой Василия Петровича, мог пользоваться богатой, обширной и разнообразной библиотекой старшего Боткина. Систему домашнего образования Сергея нарушали частые и продолжительные отлучки Василия Петровича из Москвы.
В 1847 году вернувшийся из-за границы Василий Петрович с трудом уговорил отца отдать Сергея в пансион Эннеса. Главным источником сведений о том, как в те времена проходило учение в пансионе, стали воспоминания и очерки однокашника и друга Сергея Петровича Боткина, Николая Андреевича Белоголового, проучившегося с Боткиным вместе три класса в пансионе Энесса и пять лет в университете.
Было бы ошибочным считать, что только занятия в пансионе давали учащимся знания, необходимые для поступления в университет. Подобно Боткину, некоторые пансионеры поступали в пансион, уже имея знания, полученные посредством частных уроков репетиторов или домашних учителей. Ведомости студентов Московского университета по годам показывают, что основным местом получения среднего образования в XIX веке были казенные гимназии. Роль частных пансионов была весьма скромна и снижалась по мере развития государственной системы образования.
Из источников о пансионе Луи Энесса весьма любопытным является переписка Раевских. Анна Михайловна Раевская, урожденная Бороздина, вдова генерал-лейтенанта Николая Николаевича Раевского-младшего, основавшего город Новороссийск, воспитывала двух сыновей: Николая и Михаила. Николай и Михаил Раевские - праправнуки Михаила Васильевича Ломоносова. Братья получали домашнее образование. В Москве за образованием мальчиков наблюдал профессор Московского университета Тимофей Николаевич Грановский, читавший им лекции по древней истории до своей смерти в октябре 1855 года. Даже будучи больным, он продолжал занятия с братьями Раевскими.
Следует отметить, что имя Грановского косвенно связывает аристократов братьев Раевских с купеческим сыном Сергеем Петровичем Боткиным: Грановский с женой снимал квартиру в большом доме Боткиных, и мальчиком Сергей бывал у них. Жена Грановского, Елизавета Богдановна, была прекрасной пианисткой, и видя, что мальчик заслушивается во время ее игры, стала играть для него и устраивать импровизированные лекции, в которых рассказывала о музыке, законах гармонии, о выдающихся композиторах. Возникшая тогда любовь Сергея Петровича к музыке впоследствии выразилась в том, что он выучился игре на виолончели и брал инструмент с собой даже при отъездах за границу.
Осенью 1855 года из-за ухудшения здоровья старшего сына Николая, Анна Михайловна Раевская с сыновьями уехала за границу лечить сына. Вернулась она только в конце лета 1857 года. Через год, к началу учебного 1856 года, для подготовки Михаила Раевского к поступлению в Московский университет Анна Михайловна отдала его в пансион Эннеса.
Неизвестный художник. Портрет юноши Михаила Николаевича Раевского. Из собрания Государственного музея истории Санкт-Петербурга.
Благодаря этому ее решению история обогатилась сведениями о пансионе Эннеса. Хлопоты, связанные с помещением сына в пансион, ее переживания и впечатления Михаила Раевского о пансионе и о самом Эннесе содержатся в переписке между матерью и сыном, а также в письмах тех, кто был причастен к пребыванию Михаила в пансионе. Ценность этой переписки и сведений, в ней содержащихся, особая, поскольку она показывает отношение Михаила Раевского к пребыванию в пансионе непосредственно во время этого пребывания, выражает мнения взрослых о пансионе Эти сведения не приглаженные и
сознательно цензурированные воспоминания, написанные через десятилетия после описываемых событий.
Анна Михайловна определила цели пребывания Михаила в пансионе отдельным письмом, отправленным на имя Луи Эннеса. Она хотела, чтобы сын ее поступал на филологический факультет, однако оба сына хотели следовать мужской семейной традиции и быть военными: "сдѣлаться военнымъ, подобно всѣмъ Раевскимъ". Впоследствии Михаил и Николай Раевские поступили на математический факультет, а Михаил окончил университет первым в истории кандидатом по математике. Потом оба поступили на военную службу.
Поступив в пансион, Михаил Раевский жил в доме Энесса на втором этаже в отдельной комнате с немецким гувернером, Романом Христиановичем Венделем. Питался он также отдельно от остальных пансионеров - вместе с преподавателями. Кроме немецкого гувернера у братьев Раевских был русский гувернер - Алексей Александрович Толстопятов.
В пансионе Михаил Раевский обучался один учебный год. Летом 1857 года Анна Михайловна с сыном Николаем вернулась в Москву и братья продолжили домашнее образование. В пансионе юноша оказался в среде, где господствовали более простые нравы, нежели те, в которых он воспитывался и к которым привык в родном доме.
Первые месяцы Михаил Раевский тосковал и рвался из пансиона к родственникам, уговаривая мать забрать его из пансиона с тем, чтобы он продолжил свое обучение частным порядком, занимаясь с приходящими учителями. Основным его аргументом за то, чтобы ему покинуть пансион Эннеса, был низкий уровень нравственности, царящий среди воспитанников пансиона.
В письме своей тете Е.Н.Орловой в октябре 1856 года он писал:
"Положеніе мое въ пансіонѣ Эннеса вамъ, вѣроятно, извѣстно черезъ письма отъ Маменьки; скажу вамъ только, что ученіе мое идетъ хорошо, ибо я 1-ый ученик моего класса, что всѣ мной довольны, а я всѣми недоволенъ. Вы, вѣроятно, уже отъ многихъ лицъ знаете, какое здѣсь отвратительное общество, но будьте увѣрены, что никто не можетъ знать, до какой степени здѣсь нравы развращены".
К концу 1856 года крестный отец Михаила, сенатор Александр Иванович Казначеев, который по поручению Анны Михайловны Раевской занимался ее делами в Росси, наблюдал за обучением сына в пансионе, обеспечивал финансовые выплаты и расчеты за обучение своего крестника, собрал сведения о положении дел в пансионе Эннеса. Свое мнение он изложил в письме к Анне Михайловне:
"Изъ письма, адресованнаго къ Вамъ мною въ Гейдельбергъ отъ 8 Сентября, Вы могли видѣть, что я осторожно принялъ вѣсти о неблагопріятныхъ слухахъ нащетъ Пенciона Эннеса; но еще осторожнѣе принялся за собраніе свѣденій о томъ, дабы удостовѣриться въ подлинной истинѣ. Къ сожалѣнію, неблагопріятные слухи оказались вѣрными и даже слишкомъ! ...Я распрашивалъ лично и откровенно молодыхъ людей, бывшихъ въ заведеніи Эннеса, говорилъ съ лицами Учебнаго Округа, наконецъ,- съ самимъ Инспекторомъ частныхъ Пенсіоновъ Княземъ Шихматовымъ-Ширинскимъ, которому они отъ Правительства непосредственно подвѣдомы и поручены ближайшему его наблюденію за ихъ состояніемъ. Всѣ они вообще говорятъ совершенно сходно, а именно: Эннесъ самъ по себѣ человѣкъ умный, дѣльный и свое дѣло знающій. Покуда у него въ заведеніи число учениковъ не превышало 20-ти, Пансіонъ шелъ хорошо и былъ на щету лучшихъ; но съ тѣхъ поръ, какъ число учениковъ начало увеличиваться и возрасло до 100, безпорядки начались и продолжаются прогрессивно, въ особенности по части нравственной".
Казалось бы все говорило за то, чтобы Михаил Раевский был взят из пансиона и помещен в домашнюю родственную атмосферу. Однако этого не случилось. Письма ходили долго, время шло.
В пансионе Михаил занимался успешно, по воскресеньям и в каникулы посещал родственников; ему были наняты в пансион дополнительно учителя рисования; математики; музыки (ему был нанят замечательный пианист Генрих-Луи-Станислав Мортье до Фонтен (Mortier de Fontaine) - незаконнорожденный сын наполеоновского генерала); английского языка; он регулярно занимался в манеже с берейтором и делал явные успехи в верховой езде - нанятый берейтор и лошади были замечательные; ходил в гимнастический зал два раза в неделю - "поднимал с земли шесть пудов" и прыгал через коня; с Эннесом и гувернером-немцем ездил на охоту; упражнялся на досуге во дворе в стрельбе по мишеням - он с собой привез два ружья; посещал оперу; смотрел драматические спектакли, например, "Горе от ума" Грибоедова и "Ревизора" Гоголя; слушал приезжих музыкантов, например знаменитого тогда виолончелиста Адриена Франсуа Серве, называемого "Паганини виолончели"; в воскресные дни он регулярно посещал своего духовника священника Ключарева в церкви Казанской Божией матери и Калужских ворот...
Кроме перечисленного, а это далеко не все, обыденная жизнь его была заполнена многочасовыми занятиями по курсу пансиона. Юноша постепенно втянулся, привык, "низкая нравственность" товарищей по пансиону хотя и обращала на себя его внимание, но уже не так огорчала его невинное сердце. Он уже пишет, что "Ученіе мое продолжается своимъ чередомъ; недавно писалъ я сочиненіе "О счастливѣйшемъ времени жизни человѣка" и получилъ за то 2 пятерки вмѣсто одной. Въ два урока выучилъ всѣ "Братья Разбойники" и недавно, по просьбѣ одного товарища, написалъ любовные стихи, которые тотъ записалъ кому-то въ Альбомъ".
Все попытки что-то изменить в пребывании Михаила Раевского в пансионе Энесса или перевести его в другой пансион заканчивались ничем. Осложняло положение Михаила неверное поведение матери, которая все, что сын ей сообщал о состоянии дел в пансионе, передавала самому Эннесу. Хотя со временем Михаил к пансиону привык, не изменилось его отношение к пансиону и пансионерам. Весной 1857 года он, подводя черту под обсуждением этой темы, писал матери:
"Ученики пансіона Енеса цѣлый день, безъ преувеличиванія, въ клаесѣ и внѣ класса, ведутъ разговоры самые грязные и развратные. Я опять говорю, что ученики Енеса напиваются піяными, ибо я раза три видѣлъ ихъ въ такомъ положеніи. Ругаются они хуже всякаго мужика и когда обругаютъ васъ, то обругаютъ и отца вашего, и мать, и дѣда и дойдутъ до 3-го и 4-го поколѣнія. Дерутся между собою они часто, но это случается почти исключительно въ малыхъ и среднихъ классахъ.... Всѣ ученики до послѣдняго ненавидятъ Енеса, и я до сихъ поръ не могъ услышать о немъ хорошаго слова; называя его, ученики придерживаются риторической фигуры Синекдохи и называютъ его Чиріемъ, ибо онъ имѣетъ одно вѣковѣчное подобное украшеніе...
Я думаю, милая Маменька, это письмо не доставить вамъ большого удовольствия, но оно вамъ раскроетъ глаза на мой счетъ. Надѣюсь, милая Маменька, что если вы все еще не рѣшаетесь меня выпустить изъ пансіона, то по крайней мѣрѣ не надѣлаете мнѣ новыхъ непріятностей и вовсе ничего не напишете болѣе Енесу. Могу васъ увѣрить, что я не соблазнился окружающимъ меня и не взялъ новыхъ дурныхъ привычекъ...."
Александр Иванович Казначеев убедился, что "Преподаватели наукъ у Эннеса не лучшіе, но и не дурны; они достаточны для класса, въ которомъ Миша находится; а при томъ Эннесъ, какъ самъ пасторъ и человѣкъ просвѣщенный, лично возмѣщаетъ, въ отношеніи къ Мишѣ, недостатки общаго преподаванія наукъ, сколько можетъ".
Но более всего сердце юного пансионера грела надежда, что мать с братом летом 1857 года приедут в Москву и он скоро вновь будет жить в родной семейной обстановке. Именно так и случилось.
Интересным является список преподавателей пансиона Энесса, нанятых на 1856/57 учебный год. Этот список сопровожден комментариями Михаила Раевского:
"Религіи-учитъ Тихомиров, Священникъ; хорошо знаетъ, но очень рѣзокъ въ сужденіяхъ.
Русскому- Ивановъ; задаетъ мнѣ отдѣльно отъ класса отвлеченныя темы какъ: "О счастливѣйшемъ времени жизни человѣка"; "Принятіе христианства въ Россіи, какъ дѣло политическое". Пишу я ему, руководствуясь почти ничѣмъ, но онъ мной очень доволенъ.
Французскому, Географии - Г. Енесъ; плохо знаетъ, и мнѣ случалось его срѣзать передъ цѣлымъ классомъ на рѣкахъ Сибирскихъ и Азіатскихъ; но хорошій учитель для дураковъ, ибо умѣетъ вдолбить въ голову дураку, но нисколько развитому не помогаетъ.
Истории - Пенажевичъ; пьетъ горькую: его въ лицо называютъ Ерофеевичемъ (имя водки); но страшный добрякъ и всѣмъ позволяетъ считывать въ классѣ.
Исторіи натуральной - Губо, французъ, отличный учитель и весьма любимый за справедливость и доброту.
Русской исторіи - Афанасъевъ, отличный учитель, обильный знаніями и бородавками; человѣкъ ученый и довольно любимый, но не такъ, какъ Губо.
Математики три человѣка мѣнялись; теперь Малининъ, 1-ый Кандидатъ.
Латынскаго - Унгереръ, довольно знающій, но сердитъ до нельзя, мой величайшій врагъ, наперсникъ Венделя; ко мнѣ придирается и ненавидимъ всѣмъ классомъ.
Греческому - Г.Робертъ Вендель отличается прекраснымъ зычнымъ голосомъ и совершенной невинностью въ Греческомъ; во время уроковъ онъ считываетъ съ грамматики.
Английскому - Мистеръ Кордг, прежде ко мнѣ придирался, а теперь ни за что, ни про что очень полюбиль; впрочемъ, славный Херъ и не дурно знаетъ 4 языка.
Нѣмецкому - Т. Schönherr, у него лобъ треснулъ, - только не отъ ума, а отъ Гетингенскаго еспадона. Ростомъ 2 аршина 12 1/г вершковъ. Презабавный во время уроковъ, ибо читаетъ всѣмъ проповѣди, которыя прекрасное препровожденіе времени; онъ плохо знаетъ родной языкъ, ибо учился тому лѣтъ 40.
Рисованію - Свищевъ; совершенный невѣжда и отвратительно рисуетъ.
Все, что я вамъ говорю, милая Маменька, не сарказмъ, а чистая правда".
Для меня очень важным является замечание Михаила Раевского, что лучшим учеником в пансионе Эннеса был "Риссъ, сынъ художника Рисса, 14 лѣтъ и красавецъ не на шутку". Речь идет о втором сыне художника Франца Рисса, Пьере Филиппе Эдмонде Риссе, родившемся во Франции в 1843 году. Художник Франц Рисс был сыном книготорговца Франца Рисса, чья дочь Анна вышла замуж за Филиппа Депре, впоследствии виноторговца.
Это замечание Михаила Раевского свидетельствует, что второй сын Рисса-художника жил в Москве и обучался в пансионе Эннеса. До настоящего времени в историографии было известно только об одном его сыне - Павле Францевиче Риссе, в 1851 году окончившем Императорский Санкт-Петербургский университет по I отделению Философского факультета кандидатом по разряду восточной словесности. В 1857 году Павел Рисс совершил большое путешествие по северной Персии. Умер он в Тифлисе 3 апреля 1861 года "от лихорадки".
Пансион Эннеса сменил адрес и после 1859 года располагался уже на Мясницкой улице в доме братьев Бутеноп, нынешний адрес Мясницкая, дом 43.
Дом на Мясницкой, бывший братьев Иоганна и Николая Бутеноп. Фотография запечатлела его, когда он уже принадлежал Эмилю Липгарту. Дом сохранился до настоящего времени.
Главный дом усадьбы был выполнен в стилистике барокко и классицизма. Начальная постройка относится к середине XVIII века, когда усадьба принадлежала московскому полицмейстеру А. Д. Татищеву, от которого она перешла к П. И. Панину. При нем к главному дому были пристроены боковые крылья со стороны двора. В 1791 году усадьба была продана князю А. И. Лобанову-Ростовскому, и в 1790-е годы дом был перестроен по проекту Ф. Кампорези (?).
Механики братья Бутеноп, датчане по происхождению, приобрели эту усадьбу в 1836 году. На фабрике Бутеноп были созданы в 1851-52 годах Кремлевские часы, их же работы часы были подарены Московской сельскохозяйственной Академии, известны куранты, изготовленные на заводе братьев Бутенопов для Твери, Астрахани, Страстного монастыря в Москве.
В усадьбе на Мясницкой до 1860 года располагалась Рисовальная школа, учрежденная на иждивение графа С.Г. Строганова. В 1860 году Школа рисования переехала в здание, расположенное в Путинковском переулке близ Страстного монастыря, а в усадьбу въехал пансион Луи Эннеса.
В марте 1866 года пансиону Эннеса было "высочайше разрешено" именоваться частной мужской гимназией. В своем докладе попечитель Московского учебного округа отмечал, что значительное число обучающихся в пансионе Эннеса, число которых доходит до 120 человек в год, указывает на высокую степень доверия, которое "Эннес приобрел в Московском обществе, и что из кончающих в этом пансионе курс учения средним числом до 6-ти ежегодно поступает, по экзамену, в студенты Университета".
Последние встреченные мной упоминания пансиона Луи Эннеса в источниках относятся к 1870 году. Сведений о закрытии пансиона, продаже его, смерти владельца пока найти не удалось.
Известно, что у Луи Эннеса была жена и сын, тоже Луи Эннес. В 1872 году Луи Эннес-младший, родившийся в Москве в 1843 году, оформил документы в городе Каире, Египет, на получение французского гражданства в качестве потомка жителя провинции Эльзас и Лотарингия.
19 апреля 1879 года в Венеции был заключен брак между Луи Эннесом, инженером, и Мари Вел.