История про сестёр
В воспоминаниях Огнева есть страница о сёстрах Суок.
Вообще, сёстры - это что-то особенное, специальный образ и в русской литературне и в истории русской литературы. К примеру, были сёстры Брик-Триоле.
И были, разумеется, сёстры Суок. Литературнее судьбы не придумаешь, меж тем, хлеб их был горек, и всё вовсе не было так радужно, как писали потом беллетристы.
Итак, Огнев пишет: «Какими разными были эти сестры Суок!
Я знал их - Серафиму, Лидию, Ольгу. Серафима Густавовна побывала - поочередно - женой Нарбута, Олеши, Шкловского. Лидия Густавовна была женой Э. Багрицкого, сын их Сева погиб на Южном фронте. Ольга Густавовна после ухода Серафимы от Олеши вышла за него замуж.
На даче Шкловских, в Шереметьевке, я встречал трех сестер вместе. Помню рассказ Ольги о том, как попала в ссылку Лидия.
Она вызвалась пойти на Лубянку по делам Нарбу- та, жалея испуганную сестру. Взяла зонтик, хотя погода не предвещала осложнений. Там было много народу в приемной. Все терпеливо ждали. Время от времени из комнаты выходил офицер и тихо разговаривал с вызванной им женщиной (были одни женщины). Некоторые уходили со слезами, большинство - молча. Но по их виду было нетрудно догадаться, что ни одно из заявлений не удовлетворено. Порой выкликали фамилию, и тогда просительница скрывалась за дверыо кабинета. Л.Г. просидела часа три. Под влиянием нервного напряжения и ощущения полной бессмысленности затеянного ею она сорвалась, стала постукивать зонтиком о пол, приковывая общее внимание. Как только очередная жертва «разбирательства», содрогаясь, в слезах, покинула приемную, деликатнейшая Л.Г. - она потом много раз вспоминала и не могла понять, что это на нее нашло, - закричала: «Чего мы ждем! Мы не добьемся здесь справедливости». Это была, конечно, истерика. Офицер, который уже входил в кабинет, оглянулся и довольно спокойно произнес: «Гражданка, да, вы, вы, пройдите за мной». И вежливо пропустил даму вперед.
Л. Г. вошла в кабинет.
И больше не вышла...
Потряс меня рассказ ее о том, как она в темные зимние утра, проваливаясь по колени в снегу, брела семнадцать километров доить коров по снежному полю, как напал на нее волк, как чудом осталась жива. Все рассказы Л.Г. были тихими, ровными и грустными, как степь, которая вставала и передо мной, увы, известная и мне и моей семье...
Л.Г. была волевая женщина, с достоинством пронесшая свой крест.
О.Г., совсем не похожая на волевых сестер, была мягка как воск и постоянно витала в эмпиреях.
Но и волевыми С.Г. и Л.Г. были по-разному. С.Г. подчиняла себе близких ей людей, Л.Г. жила для них.
У меня в записной книжке за 1960 год записан адрес: Чайковского, 18, кв. 269, 8-й этаж. Я был у Лидии Густавовны в гостях. Она рассказывала о ссылке, Севе. Так впервые я услышал имя Елены Боннэр. Потом и увидел. Мы снимали одно время в Переделкине часть дачи у обрусевшего немца Кайзера, во флигеле на том же участке жили Ивичи. Они и познакомили нас с Боннэр. Но это, как говорится, было чисто шапочное знакомство, которое продолжения не имело. Могли ли мы знать, какую судьбу уготовит жизнь этой незаурядной женщине!
А с Севой мне довелось «встретиться», готовя пластинку в моей серии «Реквием и Победа». Поэты читали стихи погибших своих товарищей. Стихи Вс. Багрицкого читал Григорий Поженян.
Когда сгорела дача Шкловских в Шереметьевке, обгоревший портфель со стихами Нарбута был, пожалуй, единственной незаменимой вещью изо всего, что удалось снасти на пепелище.
Серафима Густавовна, когда они вернулись из Ялты, обнимала меня и плакала.
Я понял: ей вовсе не дачу было жалко - память о своей молодости. Дача была казенная, временная. Память о Нарбуте жила вместе с ее, Серафимы Густавовны, покровительством творчеству поэта, которого Катаев так ясестоко обозвал Колченогим. Прочитав «Алмазный мой венед», С.Г. тоже плакала, Катаев в романе расправился и с ней самой. Шкловский кричал, что пойдет «бить ему морду». Вытерев нос и сразу перестав плакать, С.Г. сказала: «Этого еще не хватало! Пойдем спать, Витя».
Чеховские три сестры хотели в Москву.
Три сестры Суок в Москву приехали. Но счастья это им в конце концов не принесло.
Все они похоронены порознь. Как жили».
Извините, если кого обидел