262. Об ушедших и остающихся с точки зрения Ф.Василюка
Заканчивая раздел «Об ушедших и остающихся», мы обнаружили статью Фёдора Василюка «Пережить горе». Фёдр Василюк, несомненно, один из крупнейших специалистов в области психологического консультирования, и не потому, что он декан факультета психологического консультирования МГППУ, а, напротив, он стал деканом этого факультета в силу теоретической эрудиции и огромного практического опыта консультирования.
Я получил разрешение у Фёдора Ефимовича поместить статью в завершении раздела «Об ушедших и остающихся», и согласие на то, что в случае потребности его работу я смогу сопроводить своими комментариями и найденными мною иллюстрациями.
Фёдор Василюк
Пережить горе.
(С комментариями Ф.Б.Березина)
Переживание горя, быть может, одно из самых таинственных проявлений душевной жизни. Каким чудесным образом человеку, опустошенному утратой, удастся возродиться и наполнить свои мир смыслом? Как он, уверенный, что навсегда лишился радости и желания жить, сможет восстановить душевное равновесие, ощутить краски и вкус жизни? Как страдание переплавляется в мудрость? Все это - не риторические фигуры восхищения силой человеческого духа, а насущные вопросы, знать конкретные ответы на которые нужно хотя бы потому, что всем нам рано или поздно приходится, по профессиональному ли долгу или по долгу человеческому, утешать и поддерживать горюющих людей.
Комментарий Ф.Б.Березина:
Этот открывающий статью абзац, написанный талантливо и ставящий важные вопросы, на мой взгляд, излишне обобщает течение реакции горя и её последствия. К сожалению, человеку, опустошённому утратой, далеко не всегда удаётся возродиться и наполнить свой мир смыслом. Он не всегда может восстановить душевное равновесие и ощутить краски жизни, и, мне кажется, что страдания переплавляются в мудрость довольно редко.
При психотерапии, проводимой в связи с реакцией горя, ответы на поставленные Ф.Е. Василюком вопросы, могут выглядеть по-разному. Чем теснее была близость с утерянным объектом любви, чем дольше формировалась эта близость, достигающая такой степени, что я называю её симбиотической близостью, чем больше возраст горюющего и чем меньше остаётся времени на реорганизацию своей жизни, тем труднее получить положительные ответы на вопросы, поставленные автором статьи. Я позволю себе сослаться на Холмса и Райе, которые обнаружили наибольшую интенсивность стресса, наибольшую глубину горя при смерти одного из пожилых супругов.
У одной из моих пациенток вначале погибла единственная и любимая дочь, и она ещё не вышла из стадии горевания, когда от инфаркта скончался её супруг. Её дочь была моей пациенткой, и я счёл своим долгом вести терапию матери до тех пор, пока она будет нужна. Я не дождался периода восстановления душевного равновесия и того, чтобы страдание переплавилось в мудрость. Я работал с этой пациенткой в разных техниках, в зависимости от того, как менялось её состояние. Она умирала от метастаза рака в мозг, и последним этапом моей работы была психотерапия умирающего. Всё сказанное не исключает положительных ответов на вопросы, поставленные в первом абзаце статьи Ф.Е. Василюка, я только хочу сказать, что положительные ответы на поставленные вопросы нельзя рассматривать как единую для всех горюющих закономерность. Получить такие ответы горюющему удаётся далеко не всегда.
Частные похороны в баптистской церкви (похороны Whitney Houston).
Фото с сайта.
Может ли психология помочь в поиске этих ответов? В отечественной психологии - не поверите! - нет ни одной оригинальной работы по переживанию и психотерапии горя. Что касается западных исследований, то в сотнях трудов описываются мельчайшие подробности разветвленного дерева этой темы - горе патологическое и «хорошее», «отложенное» и «предвосхищающее», техника профессиональной психотерапии и взаимопомощь пожилых вдовцов, синдром горя от внезапной смерти младенцев и влияние видеозаписей о смерти на детей, переживающих горе, и так далее, и так далее. Однако когда за всем этим многообразием деталей пытаешься разглядеть объяснение общего смысла и направления процессов горя, почти всюду проступают знакомые черты схемы З.Фрейда, данной еще в «Печали и меланхолии». Она бесхитростна: «работа печали» состоит в том, чтобы оторвать психическую энергию от любимого, но теперь утраченного объекта. До конца этой работы «объект продолжает существовать психически», а по ее завершении «я» становится свободным от привязанности и может направлять высвободившуюся энергию на другие объекты. «С глаз долой - из сердца вон» - таково, следуя логике схемы, было бы идеальное горе по Фрейду. Теория Фрейда объясняет, как люди забывают ушедших, но она даже не ставит вопроса о том, как они их помнят. Можно сказать, что это теория забвения. Суть ее сохраняется неизменной и в современных концепциях.
Среди формулировок основных задач «работы горя» можно найти такие, как «принять реальность утраты», «ощутить боль», «заново приспособиться к действительности», «вернуть эмоциональную энергию и вложить ее в другие отношения», но тщетно искать задачу поминания и памятования. А именно эта задача составляет сокровенную суть человеческого горя.
Горе - это не просто одно из чувств, это конституирующий антропологический феномен: ни одно самое разумное животное не хоронит своих собратьев. Хоронить - значит, быть человеком. Но по смыслу слова хоронить - это не отбрасывать, а прятать и сохранять. (У В.Даля читаем: «Хоронить - ...прятать, класть в потаенное место, скрывать вещь или хранить, оберегать».) И на психологическом уровне главные акты мистерии горя - не отрыв энергии от утраченного объекта, а устроение образа этого объекта для сохранения в памяти. Человеческое горе не деструктивно (забыть, оторвать, отделиться), а конструктивно, оно призвано не разбрасывать, а собирать, не уничтожать, а творить - творить память. Исходя из этого, основная цель настоящего очерка состоит в попытке сменить парадигму «забвения» на парадигму «памятования» и в этой новой перспективе рассмотреть все ключевые феномены процесса переживания горя.
Комментарий Ф.Б.Березина:
Я отнюдь не поклонник психоанализа, и даже когда после контрреволюционного переворота 1991 года запрет психоанализа сменился увлечённостью психологов этим методом, он не вызывал у меня впечатления самой эффективной психотерапевтической методики. Но в моей практике передо мной ни разу не встала задача сохранить память. Может быть, круг моих пациентов представляет какую-то особую группу, но я видел свою задачу в том, чтобы уменьшить боль утраты и благодаря этому получить способность реорганизовать жизнь, в которой уже нет самого дорогого человека. Я считал успехом возможность снять острую боль, тоску, депрессию, т.е. завершить фазу горевания. Но вначале завершения этой стадии острая тоска сменяется «ясною осознанною болью». И я видел свою задачу в том, чтобы при сохранении памяти боль ушла, или, по крайней мере, стала вполне терпимой. Позволю себе привести цитату из одного письма женщины, в настоящее время проживающей в Израиле. Эта женщина потеряла брата и отца, и плохо помнила начальный период своего горя, она помнит только, что надо было улаживать все формальности, и тогда горевала не очень глубоко: «У меня нет стадии отрицания, я сразу понимаю, что это так, что я потеряла брата и отца. А потом наступают тяжёлая тоска и боль, которые длятся около года, ещё год тоже очень тяжело, потом, постепенно, привыкаешь к тому, что этих людей уже нет и никогда не будет, и к концу пятого года вдруг чувствуешь, что можешь вспоминать ушедших почти без боли». Для меня главное было добиться исчезновения тяжёлой тоски и острой боли. Проблема сохранения памяти не стояла, даже через 5 лет она вспоминала ушедших только «почти без боли».
Ещё несколько слов о похоронах. О том, что «Хоронить - значит, быть человеком». Похороны у животных, по крайней мере у слонов, доказаны. Если слон заболевает в пути, его сначала пытаются поддерживать бивнями, чтобы он не падал, но если он все, же падает и умирает, они передними ногами и бивнями выкапывают неглубокую могилу, хоронят в ней умершего слона, и забрасывают могилу сверху ветками и листьями. Но этим дело не ограничивается. Стадо слонов останавливается посреди маршрута, выработанного веками и долго не оставляют погибшего собрата. Стадо несёт вокруг могилы бессменную трёхдневную вахту. Это никак не отвергает того, что сказано о людях, просто мне хотелось сказать, что хотя мы привычно считаем человека венцом творения, похоронные обряды встречаются и у животных.
Ещё одно слово - о парадигме. Поскольку я не видел случаев забвения дорогих и близких людей, парадигма «памятования» для меня существует изначально, а не сменяет парадигму забвения.
Трёхдневная вахта памяти у могилы похороненного слона.
Фотограф scorbette37.
Начальная фаза горя - шок и оцепенение. «Не может
быть!» - такова первая реакция на весть о смерти. Характерное состояние может длиться от нескольких секунд до нескольких недель, в среднем к седьмому-девятому дню сменяясь постепенно другой картиной. Оцепенение - наиболее заметная особенность этого состояния. Скорбящий скован, напряжен. Его дыхание затруднено, неритмично, частое желание глубоко вдохнуть приводит к прерывистому, судорожному (как по ступенькам) неполному вдоху. Обычны утрата аппетита и сексуального влечения. Нередко возникающие мышечная слабость, малоподвижность иногда сменяются минутами суетливой активности.
В сознании человека появляется ощущение нереальности происходящего, душевное онемение, бесчувственность, оглушенность. Притупляется восприятие внешней реальности, и оттого в последующем нередко возникают пробелы в воспоминаниях об этом периоде. Анастасия Цветаева, человек блестящей памяти, не могла восстановить картину похорон матери: «Я не помню, как несут, опускают гроб. Как бросают комья земли, засыпают могилу, как служит панихиду священник. Что-то вытравило это все из памяти... Усталость и дремота души. После маминых похорон в памяти - провал». Первым сильным чувством, прорывающим пелену оцепенения и обманчивого равнодушия, нередко оказывается злость. Она неожиданна, непонятна для самого человека, он боится, что не сможет ее сдержать.
Как объяснить все эти явления? Обычно комплекс шоковых реакций истолковывается как защитное отрицание факта или значения смерти, предохраняющее горюющего от столкновения с утратой сразу во всем объеме.
«Ах, Марина, давно уже время, да и труд не такой уж ахти, твой заброшенный прах в реквиеме из Елабуги перенести»
Фото с сайта.
Будь это объяснение верным, сознание, стремясь отвлечься, отвернуться от случившегося, было бы полностью поглощено текущими внешними событиями, вовлечено в настоящее, по крайней мере, в те его стороны, которые прямо не напоминают о потере. Однако мы видим прямо противоположную картину: человек психологически отсутствует в настоящем, он не слышит, не чувствует, не включается в настоящее, оно как бы проходит мимо него, пребывающего где-то в совсем ином пространстве и времени. Мы имеем дело не с отрицанием факта, что «его (умершего) нет здесь», а с отрицанием факта, что «я (горюющий) здесь». Не случившееся трагическое событие не пускается в настоящее, а само оно не впускает настоящее в прошедшее. Это событие, ни в один из моментов не став психологически настоящим, рвет связь времен, делит жизнь на несвязанные «до» и «после». Шок оставляет человека в этом «до», где умерший был еще жив, еще был рядом. Психологическое, субъективное чувство реальности, чувство «здесь-и-те-перь» застревает в этом «до», в объективном прошлом, а настоящее со всеми его событиями проходит мимо, не получая от сознания признания его реальности. Если бы человеку дано было ясно осознать, что с ним происходит в этом периоде оцепенения, он бы мог сказать соболезнующим ему по поводу того, что умершего нет с ним: «Ну что вы?! Это меня нет с вами. Вы перешли в какое-то другое время, которое называете настоящим. Я не собираюсь идти вслед за вами. Я остаюсь здесь».
Такая трактовка делает понятным механизм и смысл возникновения и дереализационных ощущений, и душевной анестезии: ужасные события субъективно не наступи-ли; и послешоковую амнезию: я не могу помнить то, в чем не участвовал; и потерю аппетита и снижение либидо -этих витальных форм интереса к внешнему миру; и злость. Злость - это специфическая эмоциональная реакция на преграду, помеху в удовлетворении потребности. Такой помехой бессознательному стремлению души остаться с любимым оказывается вся реальность: ведь любой человек, телефонный звонок, бытовая обязанность требуют сосредоточения на себе, заставляют душу отвернуться от любимого, выйти хоть на минуту из состояния иллюзорной соединенности с ним.
Что теория предположительно выводит из множества фактов, то патология иногда зримо показывает одним ярким примером. Французский психиатр Пьер Жане описал клинический случай девочки, которая долго ухаживала за больной матерью, а после ее смерти впала в болезненное состояние: она не могла вспомнить о случившемся, на вопросы врачей не отвечала, а только механически повторяла движения, в которых можно было разглядеть воспроизведение действий, ставших для нее привычными во время ухода за умирающей. Девочка не испытывала горя, потому что полностью жила в прошлом, где мать была еще жива. Только когда на смену этому патологическому воспроизведению прошлого с помощью автоматических движений («память-привычка», по П. Жане) пришла возможность вспомнить и рассказать о смерти матери («память-рассказ»), девочка начала плакать и ощутила боль утраты. Этот случай позволяет определить психологическое время шока как «настоящее в прошедшем» . Здесь над душевной жизнью безраздельно властвует гедонистический принцип избегания страдания. И отсюда процессу горя предстоит еще долгий путь, пока человек сможет укрепиться в «настоящем настоящем» и без боли вспоминать о свершившемся прошлом.
Продолжение следует.
Я получил разрешение у Фёдора Ефимовича поместить статью в завершении раздела «Об ушедших и остающихся», и согласие на то, что в случае потребности его работу я смогу сопроводить своими комментариями и найденными мною иллюстрациями.
Фёдор Василюк
Пережить горе.
(С комментариями Ф.Б.Березина)
Переживание горя, быть может, одно из самых таинственных проявлений душевной жизни. Каким чудесным образом человеку, опустошенному утратой, удастся возродиться и наполнить свои мир смыслом? Как он, уверенный, что навсегда лишился радости и желания жить, сможет восстановить душевное равновесие, ощутить краски и вкус жизни? Как страдание переплавляется в мудрость? Все это - не риторические фигуры восхищения силой человеческого духа, а насущные вопросы, знать конкретные ответы на которые нужно хотя бы потому, что всем нам рано или поздно приходится, по профессиональному ли долгу или по долгу человеческому, утешать и поддерживать горюющих людей.
Комментарий Ф.Б.Березина:
Этот открывающий статью абзац, написанный талантливо и ставящий важные вопросы, на мой взгляд, излишне обобщает течение реакции горя и её последствия. К сожалению, человеку, опустошённому утратой, далеко не всегда удаётся возродиться и наполнить свой мир смыслом. Он не всегда может восстановить душевное равновесие и ощутить краски жизни, и, мне кажется, что страдания переплавляются в мудрость довольно редко.
При психотерапии, проводимой в связи с реакцией горя, ответы на поставленные Ф.Е. Василюком вопросы, могут выглядеть по-разному. Чем теснее была близость с утерянным объектом любви, чем дольше формировалась эта близость, достигающая такой степени, что я называю её симбиотической близостью, чем больше возраст горюющего и чем меньше остаётся времени на реорганизацию своей жизни, тем труднее получить положительные ответы на вопросы, поставленные автором статьи. Я позволю себе сослаться на Холмса и Райе, которые обнаружили наибольшую интенсивность стресса, наибольшую глубину горя при смерти одного из пожилых супругов.
У одной из моих пациенток вначале погибла единственная и любимая дочь, и она ещё не вышла из стадии горевания, когда от инфаркта скончался её супруг. Её дочь была моей пациенткой, и я счёл своим долгом вести терапию матери до тех пор, пока она будет нужна. Я не дождался периода восстановления душевного равновесия и того, чтобы страдание переплавилось в мудрость. Я работал с этой пациенткой в разных техниках, в зависимости от того, как менялось её состояние. Она умирала от метастаза рака в мозг, и последним этапом моей работы была психотерапия умирающего. Всё сказанное не исключает положительных ответов на вопросы, поставленные в первом абзаце статьи Ф.Е. Василюка, я только хочу сказать, что положительные ответы на поставленные вопросы нельзя рассматривать как единую для всех горюющих закономерность. Получить такие ответы горюющему удаётся далеко не всегда.
Частные похороны в баптистской церкви (похороны Whitney Houston).
Фото с сайта.
Может ли психология помочь в поиске этих ответов? В отечественной психологии - не поверите! - нет ни одной оригинальной работы по переживанию и психотерапии горя. Что касается западных исследований, то в сотнях трудов описываются мельчайшие подробности разветвленного дерева этой темы - горе патологическое и «хорошее», «отложенное» и «предвосхищающее», техника профессиональной психотерапии и взаимопомощь пожилых вдовцов, синдром горя от внезапной смерти младенцев и влияние видеозаписей о смерти на детей, переживающих горе, и так далее, и так далее. Однако когда за всем этим многообразием деталей пытаешься разглядеть объяснение общего смысла и направления процессов горя, почти всюду проступают знакомые черты схемы З.Фрейда, данной еще в «Печали и меланхолии». Она бесхитростна: «работа печали» состоит в том, чтобы оторвать психическую энергию от любимого, но теперь утраченного объекта. До конца этой работы «объект продолжает существовать психически», а по ее завершении «я» становится свободным от привязанности и может направлять высвободившуюся энергию на другие объекты. «С глаз долой - из сердца вон» - таково, следуя логике схемы, было бы идеальное горе по Фрейду. Теория Фрейда объясняет, как люди забывают ушедших, но она даже не ставит вопроса о том, как они их помнят. Можно сказать, что это теория забвения. Суть ее сохраняется неизменной и в современных концепциях.
Среди формулировок основных задач «работы горя» можно найти такие, как «принять реальность утраты», «ощутить боль», «заново приспособиться к действительности», «вернуть эмоциональную энергию и вложить ее в другие отношения», но тщетно искать задачу поминания и памятования. А именно эта задача составляет сокровенную суть человеческого горя.
Горе - это не просто одно из чувств, это конституирующий антропологический феномен: ни одно самое разумное животное не хоронит своих собратьев. Хоронить - значит, быть человеком. Но по смыслу слова хоронить - это не отбрасывать, а прятать и сохранять. (У В.Даля читаем: «Хоронить - ...прятать, класть в потаенное место, скрывать вещь или хранить, оберегать».) И на психологическом уровне главные акты мистерии горя - не отрыв энергии от утраченного объекта, а устроение образа этого объекта для сохранения в памяти. Человеческое горе не деструктивно (забыть, оторвать, отделиться), а конструктивно, оно призвано не разбрасывать, а собирать, не уничтожать, а творить - творить память. Исходя из этого, основная цель настоящего очерка состоит в попытке сменить парадигму «забвения» на парадигму «памятования» и в этой новой перспективе рассмотреть все ключевые феномены процесса переживания горя.
Комментарий Ф.Б.Березина:
Я отнюдь не поклонник психоанализа, и даже когда после контрреволюционного переворота 1991 года запрет психоанализа сменился увлечённостью психологов этим методом, он не вызывал у меня впечатления самой эффективной психотерапевтической методики. Но в моей практике передо мной ни разу не встала задача сохранить память. Может быть, круг моих пациентов представляет какую-то особую группу, но я видел свою задачу в том, чтобы уменьшить боль утраты и благодаря этому получить способность реорганизовать жизнь, в которой уже нет самого дорогого человека. Я считал успехом возможность снять острую боль, тоску, депрессию, т.е. завершить фазу горевания. Но вначале завершения этой стадии острая тоска сменяется «ясною осознанною болью». И я видел свою задачу в том, чтобы при сохранении памяти боль ушла, или, по крайней мере, стала вполне терпимой. Позволю себе привести цитату из одного письма женщины, в настоящее время проживающей в Израиле. Эта женщина потеряла брата и отца, и плохо помнила начальный период своего горя, она помнит только, что надо было улаживать все формальности, и тогда горевала не очень глубоко: «У меня нет стадии отрицания, я сразу понимаю, что это так, что я потеряла брата и отца. А потом наступают тяжёлая тоска и боль, которые длятся около года, ещё год тоже очень тяжело, потом, постепенно, привыкаешь к тому, что этих людей уже нет и никогда не будет, и к концу пятого года вдруг чувствуешь, что можешь вспоминать ушедших почти без боли». Для меня главное было добиться исчезновения тяжёлой тоски и острой боли. Проблема сохранения памяти не стояла, даже через 5 лет она вспоминала ушедших только «почти без боли».
Ещё несколько слов о похоронах. О том, что «Хоронить - значит, быть человеком». Похороны у животных, по крайней мере у слонов, доказаны. Если слон заболевает в пути, его сначала пытаются поддерживать бивнями, чтобы он не падал, но если он все, же падает и умирает, они передними ногами и бивнями выкапывают неглубокую могилу, хоронят в ней умершего слона, и забрасывают могилу сверху ветками и листьями. Но этим дело не ограничивается. Стадо слонов останавливается посреди маршрута, выработанного веками и долго не оставляют погибшего собрата. Стадо несёт вокруг могилы бессменную трёхдневную вахту. Это никак не отвергает того, что сказано о людях, просто мне хотелось сказать, что хотя мы привычно считаем человека венцом творения, похоронные обряды встречаются и у животных.
Ещё одно слово - о парадигме. Поскольку я не видел случаев забвения дорогих и близких людей, парадигма «памятования» для меня существует изначально, а не сменяет парадигму забвения.
Трёхдневная вахта памяти у могилы похороненного слона.
Фотограф scorbette37.
Начальная фаза горя - шок и оцепенение. «Не может
быть!» - такова первая реакция на весть о смерти. Характерное состояние может длиться от нескольких секунд до нескольких недель, в среднем к седьмому-девятому дню сменяясь постепенно другой картиной. Оцепенение - наиболее заметная особенность этого состояния. Скорбящий скован, напряжен. Его дыхание затруднено, неритмично, частое желание глубоко вдохнуть приводит к прерывистому, судорожному (как по ступенькам) неполному вдоху. Обычны утрата аппетита и сексуального влечения. Нередко возникающие мышечная слабость, малоподвижность иногда сменяются минутами суетливой активности.
В сознании человека появляется ощущение нереальности происходящего, душевное онемение, бесчувственность, оглушенность. Притупляется восприятие внешней реальности, и оттого в последующем нередко возникают пробелы в воспоминаниях об этом периоде. Анастасия Цветаева, человек блестящей памяти, не могла восстановить картину похорон матери: «Я не помню, как несут, опускают гроб. Как бросают комья земли, засыпают могилу, как служит панихиду священник. Что-то вытравило это все из памяти... Усталость и дремота души. После маминых похорон в памяти - провал». Первым сильным чувством, прорывающим пелену оцепенения и обманчивого равнодушия, нередко оказывается злость. Она неожиданна, непонятна для самого человека, он боится, что не сможет ее сдержать.
Как объяснить все эти явления? Обычно комплекс шоковых реакций истолковывается как защитное отрицание факта или значения смерти, предохраняющее горюющего от столкновения с утратой сразу во всем объеме.
«Ах, Марина, давно уже время, да и труд не такой уж ахти, твой заброшенный прах в реквиеме из Елабуги перенести»
Фото с сайта.
Будь это объяснение верным, сознание, стремясь отвлечься, отвернуться от случившегося, было бы полностью поглощено текущими внешними событиями, вовлечено в настоящее, по крайней мере, в те его стороны, которые прямо не напоминают о потере. Однако мы видим прямо противоположную картину: человек психологически отсутствует в настоящем, он не слышит, не чувствует, не включается в настоящее, оно как бы проходит мимо него, пребывающего где-то в совсем ином пространстве и времени. Мы имеем дело не с отрицанием факта, что «его (умершего) нет здесь», а с отрицанием факта, что «я (горюющий) здесь». Не случившееся трагическое событие не пускается в настоящее, а само оно не впускает настоящее в прошедшее. Это событие, ни в один из моментов не став психологически настоящим, рвет связь времен, делит жизнь на несвязанные «до» и «после». Шок оставляет человека в этом «до», где умерший был еще жив, еще был рядом. Психологическое, субъективное чувство реальности, чувство «здесь-и-те-перь» застревает в этом «до», в объективном прошлом, а настоящее со всеми его событиями проходит мимо, не получая от сознания признания его реальности. Если бы человеку дано было ясно осознать, что с ним происходит в этом периоде оцепенения, он бы мог сказать соболезнующим ему по поводу того, что умершего нет с ним: «Ну что вы?! Это меня нет с вами. Вы перешли в какое-то другое время, которое называете настоящим. Я не собираюсь идти вслед за вами. Я остаюсь здесь».
Такая трактовка делает понятным механизм и смысл возникновения и дереализационных ощущений, и душевной анестезии: ужасные события субъективно не наступи-ли; и послешоковую амнезию: я не могу помнить то, в чем не участвовал; и потерю аппетита и снижение либидо -этих витальных форм интереса к внешнему миру; и злость. Злость - это специфическая эмоциональная реакция на преграду, помеху в удовлетворении потребности. Такой помехой бессознательному стремлению души остаться с любимым оказывается вся реальность: ведь любой человек, телефонный звонок, бытовая обязанность требуют сосредоточения на себе, заставляют душу отвернуться от любимого, выйти хоть на минуту из состояния иллюзорной соединенности с ним.
Что теория предположительно выводит из множества фактов, то патология иногда зримо показывает одним ярким примером. Французский психиатр Пьер Жане описал клинический случай девочки, которая долго ухаживала за больной матерью, а после ее смерти впала в болезненное состояние: она не могла вспомнить о случившемся, на вопросы врачей не отвечала, а только механически повторяла движения, в которых можно было разглядеть воспроизведение действий, ставших для нее привычными во время ухода за умирающей. Девочка не испытывала горя, потому что полностью жила в прошлом, где мать была еще жива. Только когда на смену этому патологическому воспроизведению прошлого с помощью автоматических движений («память-привычка», по П. Жане) пришла возможность вспомнить и рассказать о смерти матери («память-рассказ»), девочка начала плакать и ощутила боль утраты. Этот случай позволяет определить психологическое время шока как «настоящее в прошедшем» . Здесь над душевной жизнью безраздельно властвует гедонистический принцип избегания страдания. И отсюда процессу горя предстоит еще долгий путь, пока человек сможет укрепиться в «настоящем настоящем» и без боли вспоминать о свершившемся прошлом.
Продолжение следует.