70. Несколько слов об иностранцах
В 1957 году мы с Леной провёли отпуск в Москве, чтобы посмотреть, что собой представляет VI Фестиваль молодёжи и студентов. Зрелище было непривычное. Казалось, специально для нас создали время открытых дверей. Любую делегацию можно было навестить. Лучше было иметь приглашение, но если его не было, то это не имело существенного значения. Лена говорила по-французски, я не говорил ни на одном языке, кроме русского, но у нас было достаточно друзей, которые могли добавить к Лениному французскому английский и немецкий. Это действительно был фестиваль, а не просто политическое мероприятие.
На нём пели, плясали «на разрыв сердца», оживлённо рассказывали о себе и своей стране и также жадно расспрашивали других. Из французов я познакомился с сотрудниками Делея, Персе и Пишо, была обильно представлена берлинская клиника Шарите, а англичане и американцы не сбивались в группы, а каждый из них индивидуально представлял сам себя. Когда я говорю о клиниках, это не значит, что я имел дело только с врачами, естественно, врачи интересовали меня больше. Но мы охотно общались с поэтами и художниками, с актёрами, которые прямо на улицах разыгрывали короткие скетчи.
Я так подробно пишу об этом фестивале, потому что следующий фестиваль молодёжи и студентов, который проходил в Советском Союзе исключал свободное общение, он проходил под жёстким контролем и человека, который пришёл в какую-либо делегацию без приглашения, могли задержать и некоторое время проверять его личность. Время открытых дверей оказалось коротким. Когда приезжали официальные зарубежные делегации, им нужно было показать радость народа по поводу их приезда и широту российской души. По всему пути следования кортежей вдоль бровки стояли люди, которые размахивали флагами советской страны и страны, откуда приехали гости. Достигалось это просто: человека вызывали в партком и на карте Москвы показывали: «Ваша позиция вот на этой улице, вот от этого до этого столба». К этому привыкли как привыкали к любой повинности, в лучшем случае отстаивая честь Советского Союза, в худшем - «отбывая номер».
Между первым фестивалем молодёжи и студентов и группами советских граждан, распределённых от столба до столба, для встречи иностранных деятелей, прошла временная граница. Время «открытых дверей» кончилось, едва начавшись. Первый Советский фестиваль был ещё в эпоху Хрущёва.
Последней и необычно помпезной встречей была встреча Никсона. Мне это показалось странным, потому что это было уже после разоблачения Уотергейтского дела, и Никсона уже можно было считать политическим трупом. Тем не менее, длинный кортеж, эскорт мотоциклистов, остановившие движение на Ленинском проспекте на 2 часа выглядело так, как будто в стране встречают самого уважаемого зарубежного деятеля. Я вышел в булочную, полагая, что на 10 минут, но поскольку я пересёк Ленинский проспект, я вернулся через 2 с лишним часа, когда сняли оцепление. Оцепление состояло из трёх групп, первую образовывали группы сотрудников КГБ с повязками дружинников, далее шли милицейские патрули, а войсковые подразделения расположились в кювете вдоль проспекта. Я был с собакой Александра Исааковича (его звали Агат), и собаку чрезвычайно заинтересовала рация. Он видел, что человек в кювете говорит, но не мог отыскать его собеседника. Агат спустился в кювет и крадущейся походкой стал подбираться к рации. Солдат-радист пригрозил ему автоматом. Морда у Агата приобрела выражение воплощённой невинности, он повернулся ко мне и стал нюхать уже появившиеся в траве первоцветы. Это выражение невинности было настолько явное и настолько человеческое, что солдат расхохотался и стал обращать внимание окружающих на морду этой собаки. От греха я отвёл его в сторону от оцепления, он обиделся и поднял перед собой левую лапку, которая у него когда-то была сломана и он всегда поднимал её, когда он считал, что с ним обошлись несправедливо.
Никсона встречала ещё одна собака, это было в Ленинграде и мне об этом рассказал ленинградец Юра Нуллер. Напротив Адмиралтейской площади наперерез кортежу Никсона выскочил огромный чёрный дворовой пёс и ловко лавируя сопровождал кортеж до тех пор, пока он не доехал до моста. Мотоциклисты сопровождения пытались его отогнать, но успеха не достигли, и когда он, наконец, прекратил свою роль сопровождающего, он выбежал на тротуар и дальше пошёл спокойным размеренным шагом, как бы демонстрирую гордость. До этого у него не было клички, после этого его стали называть «Товарищ Никсон», хотя после проезда кортежа и снятия оцепления, люди, стоявшие в оцеплении «от столба до столба» обычно старались побыстрее уйти, в обоих «собачьих случаях» публика ещё долго наблюдала героев этих сцен.
На нём пели, плясали «на разрыв сердца», оживлённо рассказывали о себе и своей стране и также жадно расспрашивали других. Из французов я познакомился с сотрудниками Делея, Персе и Пишо, была обильно представлена берлинская клиника Шарите, а англичане и американцы не сбивались в группы, а каждый из них индивидуально представлял сам себя. Когда я говорю о клиниках, это не значит, что я имел дело только с врачами, естественно, врачи интересовали меня больше. Но мы охотно общались с поэтами и художниками, с актёрами, которые прямо на улицах разыгрывали короткие скетчи.
Я так подробно пишу об этом фестивале, потому что следующий фестиваль молодёжи и студентов, который проходил в Советском Союзе исключал свободное общение, он проходил под жёстким контролем и человека, который пришёл в какую-либо делегацию без приглашения, могли задержать и некоторое время проверять его личность. Время открытых дверей оказалось коротким. Когда приезжали официальные зарубежные делегации, им нужно было показать радость народа по поводу их приезда и широту российской души. По всему пути следования кортежей вдоль бровки стояли люди, которые размахивали флагами советской страны и страны, откуда приехали гости. Достигалось это просто: человека вызывали в партком и на карте Москвы показывали: «Ваша позиция вот на этой улице, вот от этого до этого столба». К этому привыкли как привыкали к любой повинности, в лучшем случае отстаивая честь Советского Союза, в худшем - «отбывая номер».
Между первым фестивалем молодёжи и студентов и группами советских граждан, распределённых от столба до столба, для встречи иностранных деятелей, прошла временная граница. Время «открытых дверей» кончилось, едва начавшись. Первый Советский фестиваль был ещё в эпоху Хрущёва.
Последней и необычно помпезной встречей была встреча Никсона. Мне это показалось странным, потому что это было уже после разоблачения Уотергейтского дела, и Никсона уже можно было считать политическим трупом. Тем не менее, длинный кортеж, эскорт мотоциклистов, остановившие движение на Ленинском проспекте на 2 часа выглядело так, как будто в стране встречают самого уважаемого зарубежного деятеля. Я вышел в булочную, полагая, что на 10 минут, но поскольку я пересёк Ленинский проспект, я вернулся через 2 с лишним часа, когда сняли оцепление. Оцепление состояло из трёх групп, первую образовывали группы сотрудников КГБ с повязками дружинников, далее шли милицейские патрули, а войсковые подразделения расположились в кювете вдоль проспекта. Я был с собакой Александра Исааковича (его звали Агат), и собаку чрезвычайно заинтересовала рация. Он видел, что человек в кювете говорит, но не мог отыскать его собеседника. Агат спустился в кювет и крадущейся походкой стал подбираться к рации. Солдат-радист пригрозил ему автоматом. Морда у Агата приобрела выражение воплощённой невинности, он повернулся ко мне и стал нюхать уже появившиеся в траве первоцветы. Это выражение невинности было настолько явное и настолько человеческое, что солдат расхохотался и стал обращать внимание окружающих на морду этой собаки. От греха я отвёл его в сторону от оцепления, он обиделся и поднял перед собой левую лапку, которая у него когда-то была сломана и он всегда поднимал её, когда он считал, что с ним обошлись несправедливо.
Никсона встречала ещё одна собака, это было в Ленинграде и мне об этом рассказал ленинградец Юра Нуллер. Напротив Адмиралтейской площади наперерез кортежу Никсона выскочил огромный чёрный дворовой пёс и ловко лавируя сопровождал кортеж до тех пор, пока он не доехал до моста. Мотоциклисты сопровождения пытались его отогнать, но успеха не достигли, и когда он, наконец, прекратил свою роль сопровождающего, он выбежал на тротуар и дальше пошёл спокойным размеренным шагом, как бы демонстрирую гордость. До этого у него не было клички, после этого его стали называть «Товарищ Никсон», хотя после проезда кортежа и снятия оцепления, люди, стоявшие в оцеплении «от столба до столба» обычно старались побыстрее уйти, в обоих «собачьих случаях» публика ещё долго наблюдала героев этих сцен.