Чем занимается переводчик? Часть II.
Часть I
Часть II
То же самое касается и базовой структуры, которую до сих пор используют теоретики, а также многие переводчики и критики. Ключевой момент был отражен в лекции Фридриха Шлейермахера «О разных методах перевода» 1813 г., в которой немецкий философ утверждал, что «либо переводчик, насколько это возможно, оставляет автора в покое и приближает к нему читателя; либо он оставляет в покое читателя насколько это возможно и приближает к нему автора». С этой точки зрения перевод, в лучшем случае, является перетягиванием каната, в худшем - игрой с нулевой суммой. Лоуренс Венути назвал эти альтернативы «одомашниванием» и «отстранением». «Остраняющий» перевод - тот, который приближает вас к тексту, который никогда не позволит вам забыть, что это - перевод, что может расстроить читателей, и, возможно, даже оттолкнуть их, тогда как «одомашнивающий» перевод может нанести вред источнику.
Что это означает на практике, сказать трудно. Какого уровня культурную грамотность можно ожидать от читателя? «Гуляш» не нужно переводить как «суп с паприкой и мясом», - отмечает Сирлз. С другой стороны, я прочитал тысячи страниц норвежской литературы и до сих пор толком не знаю, что такое lutefisk. Стиль - более сложная проблема. Очевидно, что гигантское предложение в «Септологии» намеренно экстремально. Но насколько длинным должно быть переведенное предложение Пруста, чтобы быть прустовским, не будучи испорченным? Что делать с диалектом или грязными шутками? Какой размер перевода является слишком большим?
Ученые любят напоминать нам, что одно из древнегреческих слов, означающих перевод - metaphora. Перевод - это метафора, и он может быть пойман в ловушку концептуальных рамок, используемых для его описания. Возьмем, к примеру, военный подтекст широко используемого термина «целевой язык». Или рассмотрим понятие «верного» перевода, которое, как написала Эмили Уилсон, подразумевает, что перевод - женского пола, что он может предать мужской оригинал (отсюда и старая итальянская фраза traduttore, traditore, «переводчик, предатель»).
Сирлз ищет перезагрузку и находит ее в феноменологии. В феноменологических терминах нет границы между разумом и миром: они переплетены. Сирлз приводит в пример стул. Когда вы видите его, вы не «сталкиваетесь с „чувственными данными“, как любят говорить философы, которые затем обрабатывает суперкомпьютерный мозг». Скорее всего, вы просто видите «место, где можно сидеть. Вот что такое видение стула». Вы распознаете стул как то, на чем сидят. Это его «возможность», говорит Сирлз, заимствуя термин, введенный американским психологом Джеймсом Дж. Гибсоном, который изначально использовал его во время II мировой войны, изучая, как летчики-истребители воспринимают окружающую среду. Этот подход к восприятию имеет то преимущество, что он разрушает различие между собой и миром: стул во всей своей сути не существует без воспринимающего, который видит его как что-то, на чем можно сидеть; стул - это возможность места, где можно сидеть.
Какое отношение это имеет к переводу? Чтение, как отмечает Сирлз, является формой восприятия, а текст скорее похож на мир. Слова и фразы представляют возможности, которые читатели используют по мере продвижения. Таким образом, переводчик - это не просто лексический посредник, интерпретирующий одно слово за раз. Переводчик, скорее, читатель, который воссоздает свой собственный путь через текстовый мир книги. «Все философские дилеммы о том, «отражает» ли перевод то, что есть в оригинале, или вместо этого «трансформирует», должны быть отброшены», - заявляет Сирлз. Для Мерло-Понти мир не обнаруживается и не создается посредством опыта, а раскрывается, развивается, как пишет Сирлз, как если бы это была фотография. Он предполагает, что перевод делает нечто подобное, «проявляя» оригинал, как если бы это был фотографический негатив.
Фактически, переводчик читает, стремясь понять возможности, предлагаемые текстом, - воссоздать его потенциальные возможности, а не просто предложить лексический эквивалент. «Мы не переводим слова языка, мы переводим использование языка», - пишет Сирлз. Суть не в том, чтобы просто уловить, что означает текст, а в том, чтобы воспроизвести, что он означает в контексте. В этом и состоит "сила" текста, как описывает это Сирлз, заимствуя термин у Гертруды Стайн. «В переводе даже то, что выглядит как расхождения, или прямые ошибки на уровне отдельных слов, вполне может быть частью того, что вам нужно сделать, чтобы воссоздать ту же силу на английском языке», - пишет Сирлз. Он указывает на свой повторный перевод «Лекций о призвании» Макса Вебера, прочитанных перед широкой аудиторией в 1917-1919 г., - работа, наполненная идеями, но также и большим количеством риторики. Например, в существующем переводе было сказано: «Мы можем очень ясно видеть, что последние события движутся в том же направлении, что и...», что Сирлз сократил до «ясная тенденция направлена на...». Он считает, что его версия делает то же, что и оригинал: она переносит нас от одной идеи к другой на правдоподобном академическом языке. Но он сделал ее такой, какой мог бы сделать Вебер, если бы он произносил речь на английском языке сегодня, а не переводил немецкий язык начала XX в. на английский.
Язык - это то, с чем вы флиртуете и боретесь, а не сухой набор слов. Понимание этого также помогает решить старый вопрос коктейльной вечеринки о том, все ли можно перевести. Что вы делаете с каким-нибудь тройным немецким соединением или легендарным сорок девятым эскимосским термином для снега? Сирлз приводит историю из выступления австрийского драматурга Клеменса Бергера, который рассказал аудитории о слове (mamihlapinatapai) из языка коренных народов (яган) в южной Патагонии. Бергер объяснил, что это слово относится к «ну, когда мужчина и женщина находятся в баре, и он смотрит на нее, а она смотрит на него, и они смотрят друг на друга, и их взгляды говорят: "Хорошо, я заинтересован в тебе, но ты должен сделать первый шаг и подойти ко мне". Это слово означает именно это». Публика рассмеялась, и Сирлз указал, что, рассказывая о том, что mamihlapinatapai не может быть переведено, драматург на самом деле перевел его: оно не умещалось в одно слово, но получившийся термин делал то, что и должен был сделать. Такой подход позволяет переводчику прорезать или просто игнорировать множество сложных проблем.
Философия Сирлза в конечном счете - это свобода - выйти за рамки простой эквивалентности, перевести то, как текст коммуницирует, а не просто то, о чем он говорит. Другими словами, речь идет о свободе делать то, что хорошие литературные переводчики всегда и делали. Некоторые могут посчитать эту свободу удивительной, даже тревожной, особенно когда речь идет о текстах, смысл которых не просто продукт опыта читателя, но и тесно связан с их точной словесной структурой. (Философ, просматривающий перевод Сирлза «Логико-философского трактата» Витгенштейна, может заметить, что разоблачительная «беглость» перевода может привести «иногда к совершенно неверному толкованию»). Но для Сирлза неизбежно, что любой перевод будет глубоко субъективным. «Все переводчики верны, - пишет Сирлз, - но разным вещам: тому, что они считают наиболее важным сохранить при переводе». Это может быть что-то столь же масштабное, как гендерная политика в «Одиссее», или столь незначительное, как буква в имени героя.
Это еще и философия доверия. Читатели должны верить переводчикам на слово, что переведенная версия имеет что-то общее с оригиналом, а авторы - ну, авторы просто должны пристегнуться и держаться. Переводчики также должны доверять себе и стремиться передать свой опыт романа, эссе или стихотворения, а не пытаться исчезнуть на нейтральной полосе между языками. Фактически, видимость может быть ключом к их выживанию, поскольку переводчики, работающие на основе ИИ, совершенствуются и выходят за рамки простого поиска эквивалентности такими инструментами, как Google Translate. Как это часто бывает, ИИ не столько меняет игру, сколько преувеличивает динамику, которая уже работает: хороший перевод опирается на столько же жизни, опыта и личности, сколько и хорошее письмо. Говорят, что Роберт Фрост сказал, что «поэзия - это то, что теряется при переводе». Но, как мог бы сказать Сирлз, это верно только в том случае, если теряется и переводчик."
Телеграм-канал "Интриги книги"
Часть II
То же самое касается и базовой структуры, которую до сих пор используют теоретики, а также многие переводчики и критики. Ключевой момент был отражен в лекции Фридриха Шлейермахера «О разных методах перевода» 1813 г., в которой немецкий философ утверждал, что «либо переводчик, насколько это возможно, оставляет автора в покое и приближает к нему читателя; либо он оставляет в покое читателя насколько это возможно и приближает к нему автора». С этой точки зрения перевод, в лучшем случае, является перетягиванием каната, в худшем - игрой с нулевой суммой. Лоуренс Венути назвал эти альтернативы «одомашниванием» и «отстранением». «Остраняющий» перевод - тот, который приближает вас к тексту, который никогда не позволит вам забыть, что это - перевод, что может расстроить читателей, и, возможно, даже оттолкнуть их, тогда как «одомашнивающий» перевод может нанести вред источнику.
Что это означает на практике, сказать трудно. Какого уровня культурную грамотность можно ожидать от читателя? «Гуляш» не нужно переводить как «суп с паприкой и мясом», - отмечает Сирлз. С другой стороны, я прочитал тысячи страниц норвежской литературы и до сих пор толком не знаю, что такое lutefisk. Стиль - более сложная проблема. Очевидно, что гигантское предложение в «Септологии» намеренно экстремально. Но насколько длинным должно быть переведенное предложение Пруста, чтобы быть прустовским, не будучи испорченным? Что делать с диалектом или грязными шутками? Какой размер перевода является слишком большим?
Ученые любят напоминать нам, что одно из древнегреческих слов, означающих перевод - metaphora. Перевод - это метафора, и он может быть пойман в ловушку концептуальных рамок, используемых для его описания. Возьмем, к примеру, военный подтекст широко используемого термина «целевой язык». Или рассмотрим понятие «верного» перевода, которое, как написала Эмили Уилсон, подразумевает, что перевод - женского пола, что он может предать мужской оригинал (отсюда и старая итальянская фраза traduttore, traditore, «переводчик, предатель»).
Сирлз ищет перезагрузку и находит ее в феноменологии. В феноменологических терминах нет границы между разумом и миром: они переплетены. Сирлз приводит в пример стул. Когда вы видите его, вы не «сталкиваетесь с „чувственными данными“, как любят говорить философы, которые затем обрабатывает суперкомпьютерный мозг». Скорее всего, вы просто видите «место, где можно сидеть. Вот что такое видение стула». Вы распознаете стул как то, на чем сидят. Это его «возможность», говорит Сирлз, заимствуя термин, введенный американским психологом Джеймсом Дж. Гибсоном, который изначально использовал его во время II мировой войны, изучая, как летчики-истребители воспринимают окружающую среду. Этот подход к восприятию имеет то преимущество, что он разрушает различие между собой и миром: стул во всей своей сути не существует без воспринимающего, который видит его как что-то, на чем можно сидеть; стул - это возможность места, где можно сидеть.
Какое отношение это имеет к переводу? Чтение, как отмечает Сирлз, является формой восприятия, а текст скорее похож на мир. Слова и фразы представляют возможности, которые читатели используют по мере продвижения. Таким образом, переводчик - это не просто лексический посредник, интерпретирующий одно слово за раз. Переводчик, скорее, читатель, который воссоздает свой собственный путь через текстовый мир книги. «Все философские дилеммы о том, «отражает» ли перевод то, что есть в оригинале, или вместо этого «трансформирует», должны быть отброшены», - заявляет Сирлз. Для Мерло-Понти мир не обнаруживается и не создается посредством опыта, а раскрывается, развивается, как пишет Сирлз, как если бы это была фотография. Он предполагает, что перевод делает нечто подобное, «проявляя» оригинал, как если бы это был фотографический негатив.
Фактически, переводчик читает, стремясь понять возможности, предлагаемые текстом, - воссоздать его потенциальные возможности, а не просто предложить лексический эквивалент. «Мы не переводим слова языка, мы переводим использование языка», - пишет Сирлз. Суть не в том, чтобы просто уловить, что означает текст, а в том, чтобы воспроизвести, что он означает в контексте. В этом и состоит "сила" текста, как описывает это Сирлз, заимствуя термин у Гертруды Стайн. «В переводе даже то, что выглядит как расхождения, или прямые ошибки на уровне отдельных слов, вполне может быть частью того, что вам нужно сделать, чтобы воссоздать ту же силу на английском языке», - пишет Сирлз. Он указывает на свой повторный перевод «Лекций о призвании» Макса Вебера, прочитанных перед широкой аудиторией в 1917-1919 г., - работа, наполненная идеями, но также и большим количеством риторики. Например, в существующем переводе было сказано: «Мы можем очень ясно видеть, что последние события движутся в том же направлении, что и...», что Сирлз сократил до «ясная тенденция направлена на...». Он считает, что его версия делает то же, что и оригинал: она переносит нас от одной идеи к другой на правдоподобном академическом языке. Но он сделал ее такой, какой мог бы сделать Вебер, если бы он произносил речь на английском языке сегодня, а не переводил немецкий язык начала XX в. на английский.
Язык - это то, с чем вы флиртуете и боретесь, а не сухой набор слов. Понимание этого также помогает решить старый вопрос коктейльной вечеринки о том, все ли можно перевести. Что вы делаете с каким-нибудь тройным немецким соединением или легендарным сорок девятым эскимосским термином для снега? Сирлз приводит историю из выступления австрийского драматурга Клеменса Бергера, который рассказал аудитории о слове (mamihlapinatapai) из языка коренных народов (яган) в южной Патагонии. Бергер объяснил, что это слово относится к «ну, когда мужчина и женщина находятся в баре, и он смотрит на нее, а она смотрит на него, и они смотрят друг на друга, и их взгляды говорят: "Хорошо, я заинтересован в тебе, но ты должен сделать первый шаг и подойти ко мне". Это слово означает именно это». Публика рассмеялась, и Сирлз указал, что, рассказывая о том, что mamihlapinatapai не может быть переведено, драматург на самом деле перевел его: оно не умещалось в одно слово, но получившийся термин делал то, что и должен был сделать. Такой подход позволяет переводчику прорезать или просто игнорировать множество сложных проблем.
Философия Сирлза в конечном счете - это свобода - выйти за рамки простой эквивалентности, перевести то, как текст коммуницирует, а не просто то, о чем он говорит. Другими словами, речь идет о свободе делать то, что хорошие литературные переводчики всегда и делали. Некоторые могут посчитать эту свободу удивительной, даже тревожной, особенно когда речь идет о текстах, смысл которых не просто продукт опыта читателя, но и тесно связан с их точной словесной структурой. (Философ, просматривающий перевод Сирлза «Логико-философского трактата» Витгенштейна, может заметить, что разоблачительная «беглость» перевода может привести «иногда к совершенно неверному толкованию»). Но для Сирлза неизбежно, что любой перевод будет глубоко субъективным. «Все переводчики верны, - пишет Сирлз, - но разным вещам: тому, что они считают наиболее важным сохранить при переводе». Это может быть что-то столь же масштабное, как гендерная политика в «Одиссее», или столь незначительное, как буква в имени героя.
Это еще и философия доверия. Читатели должны верить переводчикам на слово, что переведенная версия имеет что-то общее с оригиналом, а авторы - ну, авторы просто должны пристегнуться и держаться. Переводчики также должны доверять себе и стремиться передать свой опыт романа, эссе или стихотворения, а не пытаться исчезнуть на нейтральной полосе между языками. Фактически, видимость может быть ключом к их выживанию, поскольку переводчики, работающие на основе ИИ, совершенствуются и выходят за рамки простого поиска эквивалентности такими инструментами, как Google Translate. Как это часто бывает, ИИ не столько меняет игру, сколько преувеличивает динамику, которая уже работает: хороший перевод опирается на столько же жизни, опыта и личности, сколько и хорошее письмо. Говорят, что Роберт Фрост сказал, что «поэзия - это то, что теряется при переводе». Но, как мог бы сказать Сирлз, это верно только в том случае, если теряется и переводчик."
Телеграм-канал "Интриги книги"