Западные звезды на питерской архитектурной сцене.
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
В начале 20-х годов строительная индустрия находилась в упадке, а архитекторам приходилось чаще занималось «бумажной архитектурой», чем постройкой реальных зданий. Однако к концу 20-х годов раны, нанесенные Гражданской войной, постепенно затянулись, страна приступала к форсированной индустриализации. В этих условиях работать в Россию охотно приезжали многие звезды западного архитектурного авангарда. С одной стороны, советское руководство было заинтересовано во внедрении передовых технологий в строительстве и проектировании, с другой стороны, западные архитекторы мечтали работать в стране, где современные градостроительные идеи не будут сдерживаться частной собственностью на землю. В результате, в СССР строили такие известные архитекторы, как Ле Корбюзье, Андре Люрса, Эрнст Май, Ханнес Майер, Бруно Таут. Правда, деятельность их протекала не в Ленинграде (в основном они создавали проекты для новых городов, таких как Магнитогорск или Новокузнецк, а также для Москвы). Тем не менее, именно Ленинград дал первый опыт приглашения западного архитектора в СССР. Произошло это в 1925-м году.
В СССР в это время действовал НЭП, а значит, зерно нельзя было просто забрать у крестьян, заставив их работать в колхозе «за палочки», его требовалось обменять на промышленные товары. А одним из самых ходовых товаров в деревне всегда был текстиль. Поэтому в стране активно развивали текстильную промышленность. В рамках этого процесса было решено расширить трикотажную фабрику «Красное знамя». Проект новых корпусов фабрики Ленинградский трест текстильного производства заказал немецкому архитектору Эриху Мендельсону, который приобрел широкую известность своими проектами в области промышленного строительства. Кроме того, архитектор симпатизировал Советскому союзу и состоял в архитектурной секции Общества друзей Новой России.
Мендельсон в короткий срок разработал предварительный проект фабрики, состоявший из генплана, нескольких вариантов и модели.
Внутренний двор фабрики он задумал двухуровневым: на нижнем уровне размещались склады и подсобные помещения, двигался транспорт, а по верхнему уровню перемещались рабочие. Цеха с наиболее грязными технологическими процессами, два красильных и отбельный, располагались во дворе. Их одноэтажные здания венчали огромные трапециевидные вентиляционные шахты. Остальные цеха и заводоуправление, выделенное десятиэтажной башней с часами, объединенные в единое здание, окружали двор. А на самом видном месте - на углу, архитектор разместил схожее с "кораблем, влекущим за собой все производство" здание силовой станции.
В том же 1925-м году Мендельсон привез свой проект в Ленинград, однако местные архитекторы приняли гостя в штыки. Их реакция не должна удивлять: в 1925-м году объемы строительства были невелики, архитекторы сидят без работы, а власти вместо того, чтобы, как было общепринято в российской архитектурной среде, объявить конкурс, пригласили иностранца. Свое недоумение высказывали такие видные фигуры, как Алексей Викторович Щусев (автор мавзолея Ленина и Казанского вокзала в Москве), Лев Акселевич Серк (один из ведущих русских и советских специалистов в области промышленной архитектуры). Серк, кстати, даже разработал свой проект фабрики по тому же самому техническому заданию, который выставил в качестве альтернативы проекту Мендельсона.
Горячие дискуссии вызвал и сам проект, мало кого из архитекторов оставивший равнодушными. Одни яростно критиковали его, считая «нездоровым порождением архитектурной мысли», другие не менее яростно защищали. Бурная дискуссия даже отразилась в фольклоре, приведя к появлению частушки:
Архитектор Мендельсон
Предложил нам свой фасон.
А мы, русские ретивы
Внесем свои коррективы.
Сторонники Мендельсона победили, проект был принят к дальнейшей разработке. Рабочие чертежи выполнили архитекторы Ипполит Александрович Претро и Сергей Иосифович Овсянников. В июне 1926 года началось строительство, которое возглавлял инженер Евгений Александрович Третьяков. Однако слабая строительная индустрия не могла полностью реализовать все, задуманное архитектором. Проект начали упрощать и искажать. Если здание силовой станции реализовали в соответствии с проектом,
то «грязные цеха» лишились железобетонных вентиляционных шахт (была построена вентиляционная шахта из дерева на одном из цехов, но ее вскоре демонтировали).
А остальные корпуса и вовсе строились без особого сходства с проектом. При этом в советской прессе продолжались нападки на Мендельсона. Все это привело к тому, что в 1927-м году он сперва отказался от авторского надзора, а позднее и вовсе отказался от авторства получившихся зданий (в перечнях своих работ он указывал только проект фабрики).
Тем не менее, пусть и в искаженном виде, проект Мендельсона оказал серьезное влияние на ленинградскую архитектуру, во многом предопределив ее развитие. Полукруглый ризалит, схожий по форме с «носовой частью» силовой станции стал одним из излюбленных приемов ленинградских конструктивистов. Особо сильное влияние Мендельсон оказал на конструктивистское творчество Ноя Троцкого, одного из ведущих архитекторов Ленинграда 20-30х годов. Интересно, что даже в 1935-м году, когда конструктивизм уже фактически оказался под запретом, Троцкий публично говорил о значимости этого здания. На всесоюзном совещании архитекторов он заявил: «Классику мы, ленинградские архитекторы … , понимаем как лучшие достижения во всех областях культуры. … В Ленинграде таким классическим образцом является текстильная фабрика «Красное знамя», созданная по проекту Мендельсона». О впечатлении, произведенном фабрикой на современников, говорит и тот факт, что изображение силовой подстанции даже оказалось в путеводителе по Ленинграду, выпущенном в 1933-м году, причем не только в тексте
но и на форзаце
и даже на обложке:
Ситуация со строительством фабрики «Красное знамя» фактически стала моделью, по которой в начале 30-з годов проходило сотрудничество и с другими иностранными архитекторами. Проекты их либо клались на полку, либо реализовывались с искажениями, а самих архитекторов постепенно, но целенаправленно выдавливали из СССР. И те, кто как Эрнст Май, вовремя уехал из России, поступили разумно. Куда трагичнее была судьба тех архитекторов, кто решил принять советское гражданство и остаться в СССР. Практически все они в конце 30-х годов были репрессированы, некоторых расстреляли, другие надолго отправились в лагеря.
P. S. Продолжение следует...