лучше в переводе
Gained in Translation: My Eight Years as an International Student
Музыковед Ольга Пантелеева рассказывает о том, как после Санкт-Петербургской Консерватории она училась восемь лет за границей - вначале в Нидерландах, потом в Америке.
Довольно грустная статья, вызвавшая у меня меланхолические мысли. Основную часть ее можно пересказать так: привыкнув к тому, что музыковедение изучает великих композиторов и шедевры классической традиции в музыке, автор обнаружила, попав на Запад, что там музыковеды изучают феминистское музыковедение, гендерное музыковедение, пост-колониальное музыковедение, музыковедение популярной музыки, а также связь музыковедения и прав инвалидов, гомосексуалов, угнетенных меньшинств... Все эти темы были ей внове и поначалу она противилась их изучению и считала, что правильно все-таки изучать шедевры и гениев, и ей было очень тяжело, но постепенно она переломила себя, полностью осознала правоту этого западного подхода и с головой окунулась в музыковедение феминизма, инвалидности итд. итд. Правда, теперь, восемь лет спустя, она говорит по-русски с легким акцентом и в ее родной петербургской альма-матер никто не понимает, чем она занимается и зачем.
Возможно, я несколько утрировал и где-то заострил содержимое статьи в пересказе выше, но мне не кажется, что существенно - судите сами.
Вот это замечание Пантелеевой о неизбежной ущербности неродного языка у меня, увы, громко откликнулось в душе:
"For me, the hardest thing about functioning in a foreign language was not the long hours it took me to get through a text, not the heightened anxiety, accompanying every social interaction, but the sense of reduced personality that comes with limited verbal expression. For someone who prided herself on writing music criticism for one of the largest Russian newspapers Vedomosti, a branch of The Financial Times, this was a bitter pill to swallow. Even though I communicated perfectly fine, I missed being able to say more with less, to say the same thing in several ways, to express character, not only literal sense. What came out of my mouth felt crude, stiff, and trite."
Музыковед Ольга Пантелеева рассказывает о том, как после Санкт-Петербургской Консерватории она училась восемь лет за границей - вначале в Нидерландах, потом в Америке.
Довольно грустная статья, вызвавшая у меня меланхолические мысли. Основную часть ее можно пересказать так: привыкнув к тому, что музыковедение изучает великих композиторов и шедевры классической традиции в музыке, автор обнаружила, попав на Запад, что там музыковеды изучают феминистское музыковедение, гендерное музыковедение, пост-колониальное музыковедение, музыковедение популярной музыки, а также связь музыковедения и прав инвалидов, гомосексуалов, угнетенных меньшинств... Все эти темы были ей внове и поначалу она противилась их изучению и считала, что правильно все-таки изучать шедевры и гениев, и ей было очень тяжело, но постепенно она переломила себя, полностью осознала правоту этого западного подхода и с головой окунулась в музыковедение феминизма, инвалидности итд. итд. Правда, теперь, восемь лет спустя, она говорит по-русски с легким акцентом и в ее родной петербургской альма-матер никто не понимает, чем она занимается и зачем.
Возможно, я несколько утрировал и где-то заострил содержимое статьи в пересказе выше, но мне не кажется, что существенно - судите сами.
Вот это замечание Пантелеевой о неизбежной ущербности неродного языка у меня, увы, громко откликнулось в душе:
"For me, the hardest thing about functioning in a foreign language was not the long hours it took me to get through a text, not the heightened anxiety, accompanying every social interaction, but the sense of reduced personality that comes with limited verbal expression. For someone who prided herself on writing music criticism for one of the largest Russian newspapers Vedomosti, a branch of The Financial Times, this was a bitter pill to swallow. Even though I communicated perfectly fine, I missed being able to say more with less, to say the same thing in several ways, to express character, not only literal sense. What came out of my mouth felt crude, stiff, and trite."