Лео Каннер "Аутистические Нарушения Аффективного Контакта" (часть первая)
Классическая статья Лео Каннера 1943 года (оригинал на английском читай здесь) является главной отправной точкой научных исследований аутизма. Ее значение трудно переоценить. В 2010 году статья Каннера была переведена на русский язык Виктором Каганом, и опубликована в двух частях в специальном журнале «Вопросы психического здоровья детей и подростков» (ссылки здесь и здесь). Тем не менее, далеко не все, кто в теме аутизма, знают, что этот перевод существует. Поэтому повторная публикация для более широкой аудитории в формате ЖЖ кажется вполне уместной.
Виктор Каган - врач, психотерапевт, автор многих книг по психологии ребенка. Его кандидатская диссертация 1976 года, а также несколько последующих книг/статей были посвящены аутизму (читай здесь, здесь и здесь). Несколько лет назад появилось также довольно интересное интервью с Виктором Каганом в журнале «Знание - сила».
В своем комментарии к переводу классической статьи Каннера Виктор Каган пишет следующее:
Мне было чрезвычайно интересно снова обратиться к этой статье спустя без малого сорок лет после первого знакомства с ней. Другие отношения с английским и другой опыт позволили уже не только вслушиваться в речь Мэтра, но и сопоставлять услышанное с собственными наблюдениями и мыслями. Безусловно, было интересно окунуться в прошлое и, опять-таки, теперь иными глазами сравнить детскую психиатрию в те годы в двух странах. Но главное - сравнить психиатрию и детскую психиатрию тогда (с весьма скудными лечебными возможностями, но с живой и непосредственной, внимательной, творческой клиничностью подходов) и сегодня (с огромным и быстро увеличивающимся арсеналом средств лечения, но изрядно подрастерявшую живую клиничность на фильтрах стандартизации и унификации). У читателя, видимо, найдутся и другие, свои грани интереса к статье. Так или иначе, я благодарен АДПП и ее президенту - д-ру Анатолию Северному за честь доверия мне перевода этой статьи и за полученное при этом удовольствие.
Виктор Каган
Даллас, США, март 2010
Очень трудно понять и измерить эмоции. Психологи и педагоги годами бьются над этой проблемой, но мы все еще не в состоянии измерить эмоциональные и личностные свойства с той точностью, с какой можем измерить интеллект.
Rose Zeligs в «Glimpses into Child Life»
Лео Каннер
АУТИСТИЧЕСКИЕ НАРУШЕНИЯ АФФЕКТИВНОГО КОНТАКТА
перевод В.Е. Каганa
C 1938-го года наше внимание приковано к детям, состояние которых отличается от всего до сих пор описанного настолько значительно и особо, что каждый случай заслуживает - и, я надеюсь, в конце концов получит - подробного описания этих интереснейших особенностей. Ограниченный объем статьи диктует необходимость сжатого представления наших наблюдений. По этой же причине опущены и фотографии. Поскольку никто из наблюдавшихся детей пока не достиг 11-летнего возраста, это сообщение следует рассматривать как предварительное с тем, чтобы расширять его по мере роста детей и дальнейшей оценки их развития.
Наблюдение 1.
Дональда Т. мы впервые видели в октябре 1938г. в возрасте пяти лет и одного месяца. Отец Дональда, прежде чем приехать к нам из родного города, прислал машинописную историю на 33-х страницах, давшую, несмотря на навязчивость детализации, прекрасное представление об истории развития мальчика. Дон родился в срочных родах 8 сентября 1933 г. с весом около семи фунтов. До 8-месячного возраста он получал грудное вскармливание с прикормом, состав которого часто менялся. «Еда, - писал отец, - всегда была для него проблемой. Он никогда не выказывал нормального аппетита. Его никогда не соблазнял вид детей, уплетающих конфеты или мороженое». Зубы прорезáлись в срок. Ходить стал в 13 мес.
К году «он умел мычать или петь правильно много мелодий». До двух лет у него «необычная память на лица и имена, он знал названия множества зданий» в городе. Семья поощряла его в разучивании и декламации коротких стихов и даже 23-го Псалма и 25-ти вопросов и ответов пресвитерианского катехизиса. Родители замечали, что «он не мог научиться задавать вопросы или отвечать на вопросы, пока в них не было рифмы или созвучия, и часто он задавал вопросы, состоящие только из одного слова». Он выговаривал слова очень четко. Он начал интересоваться картинками и очень скоро знал необычайное количество иллюстраций в Комптоновской энциклопедии, узнавал портреты президентов «и большинства его предков и родственников с обеих сторон». Он быстро выучил алфавит «спереди назад и сзади наперед» и научился считать до 100. Уже с раннего возраста он был счастливее всего в одиночестве, почти никогда не просился криком к матери, казалось, не замечал возвращения домой отца и был безразличен к приходившим родственникам. Отец особо подчеркнул, что он не обратил ни малейшего внимания даже на Санта Клауса при полном параде. Ему достаточно самого себя. Он не проявляет чувств, когда его ласкают. Он не замечает, когда кто-то приходит и уходит, и никогда не радуется отцу, матери или товарищам по играм. Кажется, он ушел в раковину и живет сам с собой. Однажды взяли из приюта самого привлекательного его ровесника, чтобы они с Дональдом провели лето вместе, но Дональд никогда не задавал ему вопросов и не отвечал на его вопросы, никогда не играл с ним. Он никогда ни к кому не идет, если его позвать, его приходится принести на руках или привести в нужное место.
На втором году у него появилось «маниакальное стремление крутить в руках кубики, кастрюли и другие круглые вещи». В то же время, он не любит самоходные машинки, как в тэйлоровских наборах4, велосипеды и качели. Он очень боится велосипедов и, когда его уговаривают покататься, впадает почти в ужас, цепляясь за помогающего ему взрослого. Этим летом (1937) мы купили ему горку, и, когда в первый вечер другие дети катались с нее, он к ней даже не подошел, а когда мы поставили его наверх, чтобы он съехал с горки, его обуял ужас. Но на следующее утро, когда никого не было, он вышел, забрался по лесенке на горку и съехал; с тех пор он часто катался с горки, но только если не было детей, чтобы кататься с ним ... Он всегда счастлив и занят, развлекая сам себя, но протестует, если его заставляют играть с определенными игрушками.
При попытках помешать ему, он давал вспышки гнева с деструктивным поведением. Он «страшно боялся, когда шлепали или ударяли», но «не мог связать свое поведение с наказанием за него»,
В августе 1937 г. Дональда поместили в туберкулезный профилакторий, чтобы «изменить среду». Там он обнаружил «нежелание играть с детьми и делать то, что дети его возраста обычно любят». Там он прибавил в весе, но у него появилась привычка трясти головой из стороны в сторону. Он продолжал крутить предметы и прыгал в экстазе при виде их вращения. Его отвлеченность делает его совершенно безразличным к окружающему миру. Кажется, он всегда думает и думает, и чтобы привлечь его внимание, надо пробиться через психический барьер между его внутренним сознанием и окружающим миром.
Отец, на которого Дональд похож физически, успешный, педантичный, работящий юрист, переживший два «срыва» под тяжестью работы. Нарушения здоровья он всегда воспринимает серьезно, укладывается в постель и тщательно выполняет рекомендации врачей даже при легчайшей простуде.
«Когда он идет по улице, он так поглощен мыслями, что никого и ничего не видит и не может запомнить виденное по пути».
Мать закончила колледж, спокойная, способная женщина, по отношению к которой муж чувствует себя значительно выше. Второй ребенок, мальчик, родился у них 22 мая 1938 г.
Когда Дональда обследовали в Harriet Lane Home в октябре 1938 г., он был в хорошем физическом состоянии. При начальном наблюдении и потом в ходе двухнедельного наблюдения докторами Юджинией С. Камерон (Eugenia S. Cameron) и Джорджем Франклом (George Frankl) в диагностическом центре в Мэриленде наблюдалась следующая картина:
Значительное ограничение спонтанной активности. Он бродил, улыбаясь, стереотипно двигая пальцами, скрещивая их в воздухе. Он тряс головой из стороны в сторону, шепча или мыча одну и ту же мелодию из трех нот. Он с большим удовольствием крутил все, что попадало ему в руки и годилось для кручения. Он бросал вещи на пол, казалось, получая удовольствие от издаваемых ими звуков. Он выкладывал бусы, палочки или кубики в группы с разными последовательностями цветов. Закончив какое-то из этих действий, он пронзительно визжал и подпрыгивал. За пределами этого он не проявлял никакой инициативы, требуя постоянных инструкций (его матери) в любых действиях шире поглощавшего его ограниченного репертуара. Большинство его действий было точными повторениями того, как они выполнялись впервые. Если он крутит кубик, он всегда должен начать с того, чтобы сверху была одна и та же сторона. Он раскладывает пуговицы всегда в определенной последовательности, не имеющей никакой закономерности, но точно воспроизводящей порядок, в котором их выложил отец при первом показе Дональду.
Отмечались бесчисленные вербальные ритуалы, повторяющихся весь день. Когда он хотел встать после дневного сна, он говорил: «Бу (так он называл мать), скажи: ‘Дон, ты хочешь встать?‘«.Мать выполняла это, и Дон говорил: «Сейчас скажи: ‘Хорошо’». Она говорила, и он вставал. Во время еды, повторяя часто слышанное, он говорил матери: «Скажи: ‘Ешь это, а то не дам тебе помидоры, а съешь - дам’» или «Скажи: ’Если выпьешь это, я засмеюсь и улыбнусь’».
Мать должна была подчиняться, или он визжал, кричал и напрягал мышцы шеи. Это повторялось в течение дня по разным поводам. Казалось, он получает огромное удовольствие, произнося слова или фразы типа «Хризантема», «Георгин, георгин, георгин», «Бизнес», «Виноградное вино», «Правая здесь, левая - нет», «Сияние сквозь тучи». Такие неуместные высказывания были обычны для его речи. Его повторение когда-то слышанного выглядело попугайничаньем. Он использовал личные местоимения, повторяя обращение к нему и даже имитируя интонацию. Когда он хотел, чтобы мать сняла с него ботинки, он говорил: «Сними твои ботинки», а когда хотел в туалет: «Ты хочешь в туалет?».
Значение слов для него было буквальным и негибким. Казалось, он не может обобщить, применить выражение к другому похожему предмету или ситуации. Если такое случайно удавалось, это становилось замещением, которое потом заменяло исходное значение. Так, он окрестил банки с акварелью именами пяти близнецов Дионы - Анетта для голубой, Цецилия - для красной и т. д. и, смешивая краски, приговаривал: «Анетта и Цецилия делают фиолетовый».
Его слова «положи это вниз» означали для него, что он положил что-то на пол. У него были «молочный стакан» и «стакан для воды», и когда он наливал молоко в «стакан для воды», оно становилось «белой водой».
Слово «Да» долгое время означало его желание, чтобы отец посадил его на плечо. Было понятно, откуда это взялось. Пытаясь научить его говорить Да и Нет, отец как-то спросил: «Ты хочешь, чтобы я по садил тебя на плечо?». Дон выражал согласие буквальным повторением вопроса, похожим на эхолалию. Отец тогда сказал ему: «Если ты хочешь, чтобы я взял тебя на плечо, скажи Да, а если не хочешь, скажи Нет». Дон сказал Да, и после этого Да стало обозначать желание оказаться у отца на плече.
Он не обращал никакого внимания на людей вокруг. Заходя в комнату, он полностью игнорировал людей и немедленно шел к вещам, предпочитая те, которые можно крутить. Команды или действия, которые не удавалось игнорировать, он воспринимал как нежелательное вторжение и впадал гнев. Но его гнев никогда не адресовался вмешавшемуся человеку. Он сердито отталкивал оказавшуюся на его пути руку или наступившую на один из его кубиков ногу, как-то назвав ногу зонтиком. Когда помеха убиралась, он полностью забывал о ней. Не обращая внимания на других детей, он шел к своим любимым игрушкам, уходя от осмелившихся присоединиться к нему. Если кто-то из детей забир ал у него игрушку, он не сопротивлялся. Он чирикал поверх картинок в раскрасках, когда другие раскрашивали, прячась или закрывая уши руками, если они сердили его. Мать была единственным человеком, с которым у него был какой-то контакт, но и ей приходилось тратить все свое время, нащупывая способы удерживать его в игре с ней.
После возвращения домой мать периодически писала нам о его развитии. Он быстро научился бегло читать и играть простые мелодии на пианино. Он начал отвечать, когда удавалось привлечь его внимание, на вопросы «которые требуют ответа да или нет». Хотя он начал иногда называть себя Я, а собеседника - Ты, инверсия местоимений сохранялась еще долгое время. Когда, например, в феврале 1939 г., споткнувшись и едва не упав, он сказал о себе: «Ты не упал».
Его приводило в замешательство непостоянство орфографии: bite должно было писаться как bight, чтобы соответствовать light. Он мог часами писать на доске. В его играх стало больше воображения и разнообразия, хотя они оставались ритуальными.
Он появился у нас снова для осмотра в мае 1939 г. Внимание и концентрация выросли. Он был в лучшем контакте с окружением и обнаруживал некоторые непосредственные реакции на людей и ситуации. Он выражал досаду, когда его настойчиво и требовательно пытались купить на посулы чего-то, и радовался похвале. В клинике мы могли наблюдать постоянные и настойчивые попытки как-то следовать режиму дня и более или менее правильное обращение с вещами. Но он все еще рисовал пальцем буквы в воздухе, стрелял словами (Точка с запятой; Двенадцать, двенадцать; Убит, убит; «Я могу поставить маленькую запятую или точку с запятой»), жевал бумагу, пачкал волосы пищей, бросал книги в унитаз, засовывал ключ в сливное отверстие, залезал на стол и на шкаф, давал вспышки гнева, сам с собой хихикал и шептал что-то. Добравшись до энциклопедии, он выучил около 15-ти слов из указателя и повторял их снова и снова. Мы помогали матери в ее попытках развить его интерес к обычным житейским ситуациям и участвовать в них.
Вот некоторые выдержки из последующих писем матери.
Сентябрь 1939. Он по-прежнему ест, моется и одевается только в моем присутствии и с моей помощью. Он становится изобретательнее, строит из кубиков, разыгрывает истории, пытается мыть машину, поливает из шланга цветы, играет в магазин с домашними бакалейными запасами, пробует вырезать картинки ножницами. Цифры до сих пор очень влекут его. В то время как его игра определенно развивается, он никогда не задает вопросов о людях и не выказывает никакого интереса к нашим разговорам ...
Октябрь 1939. (Директор школы - знакомый матери - согласился попробовать взять Дональда в 1-й класс). Первый день стоил мальчику многих усилий, но потом с каждым днем все шло лучше и лучше. Дон намного более самостоятелен, хочет делать многое по самообслуживанию. Он хорошо ходит в строю, отвечает, когда его вызывают, он более послушен и покладист. Он никогда сам не рассказывает о происходящем в школе и никогда не отказывается идти в школу ...
Ноябрь 1939. Я утром зашла в его класс и была удивлена тем, как хорошо он сотрудничал и реагировал. Он был очень тих, спокоен и слушал учителя примерно пол-урока. Он не визжал, не бегал по классу, а сидел за партой, как все дети. Учительница начала писать на доске и это сразу же привлекло его внимание. Она писала:
Бетти может кормить рыбку. Дон может кормить рыбку. Джерри может кормить рыбку. Когда подошла его очередь, он отправился к доске и обвел кружком свое имя, после чего покормил золотую рыбку. Потом детям раздали книгу для чтения, он открыл названную учительницей страницу и, когда его вызвали, читал. Он также ответил на вопросы по картинке. Отвечая, он несколько раз, когда ему было особенно приятно, подпрыгивал и один раз потряс головой ...
Март 1940. Самое большое улучшение, которое я заметила, это его осознание окружающего мира. Он намного больше говорит и задает изрядно больше вопросов. Не часто случается, чтобы он сам рассказал о происходящем в школе, но, если я задаю наводящие вопросы, он отвечает на них правильно. Он по-настоящему включается в игры с другими детьми. Однажды он втянул всю семью в недавно узнанную игру, точно говоря каждому из нас, что делать. Он лучше ест сам и обслуживает себя ...
Март 1941. Он значительно улучшился, но основные трудности все еще налицо ...
Дональд был приглашен на повторный осмотр в апреле 1941 г. Он проигнорировал предложение войти в кабинет, но охотно дал ввести его. Войдя, он не обратил внимания на трех присутствовавших врачей (двух из них он хорошо помнил по предыдущим встречам), а немедленно отправился к доске и занялся бумагами и книгами. Сначала он стереотипно отвечал на вопросы: «Я не знаю». Потом взял карандаш и бумагу и стал заполнять страницы и страницы буквами алфавита и несколькими простыми узорами. Он выстроил буквы в две или три линии, читая их чаще по вертикали, чем по горизонтали, и был очень доволен сделанным. Временами он без просьб говорил или спрашивал: «Я собираюсь пробыть в Центре два дня». Позже он сказал: «Где мама?».
«Для чего тебе мама?» - спросили его.
«Я хочу обнять ее за шею».
Он верно пользовался местоимениями, и фразы его были грамматически правильными.
Преобладающая часть его «разговоров» состояла из обсессивных вопросов. Он был неистощим в вариациях: «Сколько дней в неделе, лет в веке, часов в дне, часов в половине дня, недель в веке, веков в половине тысячелетия?» и т. д.; «Сколько пинт в галлоне, сколько нужно галлонов, чтобы наполнить четыре галлона?». Иногда он спрашивал: «Сколько часов в минуте, сколько дней в часе?» и т. д. Он выглядел размышляющим и всегда требовал ответа. Временами он быстро отвечал на вопрос или просьбу и тут же возвращался к прежнему поведению. Многие его ответы были метафоричны или как-то по-иному необычны. В ответ на просьбу вычесть 4 из 10-ти он заявил:
«Я нарисую шестиугольник».
Он все еще был крайне аутичен. Его отношения с людьми не простирались дальше обращения к ним в случае надобности или желания узнать что-нибудь. Разговаривая, он никогда не выглядел как личность и не использовал коммуникативные жесты. Даже этот контакт прекращался с момента, когда его желание было удовлетворено.
Письмо от матери, датированное октябрем 1942 г.:
Дон все еще безразличен ко многому вокруг. Его интересы часто сменяются, но он всегда поглощен чем-нибудь странным и посторонним. Его буквальность до сих пор сильна, он хочет писать слова так, как они звучат, и соответственно этому произносить буквы. Мне удалось побудить его сделать кое-что по дому, чтобы получить за это игрушечные деньги. Сейчас он действительно любит смотреть фильмы, но без определенной сюжетной линии. Еще одно новое его увлечение - старые выпуски журнала «Тайм». Он нашел первый номер от 3 марта 1923 г. и пытается составить список дат публикации, начиная с этого времени, добравшись сейчас до апреля 1934 г. Он составляет ряды из номеров выпусков и делает другую подобную чепуху.
Наблюдение 2.
Фредерик В. был направлен к нам 27 мая 1942 г. в возрасте 6 лет с указанием врача на то, что «его адаптивное поведение в социальной ситуации представлено агрессией и изоляцией». Его мать сообщила: Ребенок всегда сам по себе. Я могла оставить его одного, и он был счастлив развлекать сам себя, ходя по кругу, напевая. Я никогда не видела его кричащим, чтобы привлечь внимание. Он никогда не интересовался игрой в прятки, но катал мяч взад-вперед, наблюдая за бритьем отца, хватал футляр от бритвы и прятал бритву за спину, клал крышку на мыльницу. Он никогда не чувствовал себя хорошо в требующих кооперации играх. Его не привлекали обычные детские игрушки типа машин. Он боялся моей взбивалки для яиц и каменеет при звуках пылесоса. Лифты повергают его в панику. Он боится волчков.
До последнего года он в основном игнорировал людей. Когда у нас бывали гости, он не обращал на них никакого внимания. Он смотрел с любопытством на маленьких детей и затем уходил от всех. Даже с бабушкой и дедушкой он вел себя так, будто их не было. Лишь около года назад он начал проявлять к ним интерес и даже мог пойти к ним. Но обычно люди ему мешают. Если они подходят слишком близко, он отталкивает их. Он не хочет, чтобы я трогала или обнимала его, но может подойти и дотронуться до меня.
Он в известной мере склонен привязываться к какой-то одной вещи. На одной из книжных полок у нас стоят три вещицы в определенном порядке. Всякий раз, когда этот порядок изменяется, он восстанавливает его. Он определенно не любит пробовать новое. Но после долгого наблюдения, он вдруг делает это. Он хочет быть уверенным, что делает это правильно.
До 2 лет он произнес всего два слова: «Папа» и «Дора» - имя мамы. После этого, между двумя и тремя годами, он мог говорить слова, которые, казалось, приходили неожиданно для него самого. Он произносил их и больше никогда не повторял. Одним из первых его слов было «комбинезон». Лишь однажды никогда не ждавшие ответов на свои вопросы были удивлены его ответом: «Да». Около 2,5 лет он начал петь и пел около двадцати или тридцати песен, включаю короткую французскую колыбельную. В 4 года я попыталась учить его просить вещи, прежде чем взять. Но он оказался упрямее меня и продержался дольше - вещи он не брал, но и на мои уговоры не поддался. Сейчас он может считать в пределах ста и читать числа, но не проявляет никакого интереса к тому, чтобы сосчитать предметы. У него большие трудности с освоением личных местоимений. Получив подарок, он может сказать: «Скажи спасибо». Он бросает шар и, когда видит падающие кегли, подпрыгивает, ликуя.
Фредерик родился 23 мая 1936 г. в ягодичном предлежании. У матери было «что-то с почками», и за две недели до срока было сделано кесарево сечение. После рождения с ребенком все было хорошо, вскармливание - без проблем. Мать вспоминала, что никогда не наблюдала позы готовности при попытках взять его на руки. Сел в 7, пошел около 18 мес. Он не болел, если не считать случайных простуд. Попытки отдать его в детский сад были безуспешны: «Он либо уединялся и забивался в угол, либо выскакивал на середину и был агрессивен».
Мальчик - единственный ребенок. Отцу 44 года, он закончил университет и занимается болезнями растений, много времени проводя в разъездах. Он терпеливый и уравновешенный человек, слегка обсессивен; в детстве не вступал в разговор, «пока поезд не уйдет», и был щуплым - возможно, «из-за недостатка витаминов в доступной в Африке еде». Матери 40 лет, она закончила колледж, работала секретаршей в офисах врачей, агентом по закупкам, директором секретарских программ в женской школе и одновременно учителем истории, здорова и уравновешена.
Дед по линии отца организовывал медицинские миссии в Африку, изучал тропическую медицину в Англии, стал авторитетом в области марганцевых разработок в Бразилии, будучи в то же время деканом медицинской школы и директором музея искусств в одном из американских городов, и в справочнике «Кто есть кто» фигурировал под двумя разными именами. Он исчез в 1911 г., и местонахождение его 25 лет оставалось неизвестным. Затем выяснилось, что он уехал в Европу и женился там на писательнице-новеллистке, не будучи разведенным с первой женой. Семья считает его «близким к гениальности человеком очень сильного характера, стремившемся делать все так хорошо, как он только мог».
Бабушка по линии отца описывается как «бескомпромиссный миссионер, какого едва ли еще встретишь, очень доминантная и трудная в общении, сейчас занимающая видное место в колледже альпинистов на Юге».
Отец - второй из пяти детей. Старший брат - видный газетчик и автор бестселлера. Замужняя сестра -- певица, «легко возбудима и весьма претенциозна». Следом идет брат, пишущий для приключенческих журналов. Самый младший - художник, писатель и радиокомментатор - «до шести лет не говорил, и первым, что он сказал, было: «Хотя лев не умеет говорить, он умеет свистеть».
Мать сказала о своих родственниках, что «они очень ординарные люди». Ее семья живет в одном из городов в Висконсине, отец - банкир, мать «умеренно интересуется» церковной работой, а три сестры - все младше нее - средние дамы среднего класса.
Фредерик поступил в Harriet Lane Home 27 мая 1942 г. Он выглядел довольно упитанным ребенком. Окружность головы была 27 дюймов (68,6 см), груди - 22 дюйма (56 см), живота - 21 дюйм (55,5 см). Значительно выступающие затылочные и лобные зоны. Многочисленные добавочные соски в левой подмышечной области. Рефлексы ослаблены. Все остальное, включая данные лабораторных исследований и рентгенограмму черепа, было нормальным за исключением увеличенных миндалин с неровной поверхностью.
Медсестра привела его в кабинет и сразу же вышла. У него было умное и напряженное, весьма перепуганное выражение лица. Некоторое время он бесцельно бродил, не проявляя никаких признаков осознания присутствия трех взрослых. Затем сел на кушетку, издавая нечленораздельные звуки, потом неожиданно с блуждающей улыбкой улегся на пол. Если он отвечал на вопросы и просьбы, то эхолалически повторяя их. Самым ярким в его поведении была разница реакций на людей и на вещи. Вещи легко привлекали его, и он проявлял хорошее внимание и усидчивость в игре с ними. Казалось, что люди вызывают у него ощущение вторжения и он обращает на них как можно меньше внимания. Когда его вынуждали, он коротко отвечал и возвращался к вещам. Если перед ним держали руку так, что он уже не мог ее игнорировать, он недолго играл с ней, как если бы она была отдельной вещью. Он задул спичку с выражением удовлетворения от того, что сумел это сделать, но даже не взглянул на зажегшего спичку человека. Когда в кабинет вошел еще один человек, мальчик на минуту или две спрятался за книжным шкафом, говоря: «Я тебя не хочу» и прогоняя его прочь, а затем вернулся к игре, не обращая внимания ни на него, ни на остальных.
Результаты тестирования (Grace Arthur performance scale) было трудно оценить из-за недостаточного сотрудничества мальчика. Лучше всего он справился с досками Сегена (кратчайшее время, 58 сек.). В завершении изображения лошади и жеребенка он, казалось, руководствовался целостной формой, не считаясь с тем, оказываются ли элементы на правильной стороне. Он смог дорисовать треугольник, но не смог - прямоугольник. Он спонтанно и с интересом выполнял вложение фигур, проявляя хорошие усидчивость и концентрацию. Между тестами он бродил по кабинету, исследуя разные предметы или копаясь в мусорной корзине и не обращая внимания на присутствующих. Он издавал частые сосущие звуки и время от времени целовал тыльную поверхность своей руки. Он был заворожен кругом из теста вложения фигур, катая его по столу и с переменным успехом пытаясь поймать, прежде чем тот скатится со стола.
Фредерик поступил в Devereux школу 26 сентября 1942 г.
(Продолжение следует)
Виктор Каган - врач, психотерапевт, автор многих книг по психологии ребенка. Его кандидатская диссертация 1976 года, а также несколько последующих книг/статей были посвящены аутизму (читай здесь, здесь и здесь). Несколько лет назад появилось также довольно интересное интервью с Виктором Каганом в журнале «Знание - сила».
В своем комментарии к переводу классической статьи Каннера Виктор Каган пишет следующее:
Мне было чрезвычайно интересно снова обратиться к этой статье спустя без малого сорок лет после первого знакомства с ней. Другие отношения с английским и другой опыт позволили уже не только вслушиваться в речь Мэтра, но и сопоставлять услышанное с собственными наблюдениями и мыслями. Безусловно, было интересно окунуться в прошлое и, опять-таки, теперь иными глазами сравнить детскую психиатрию в те годы в двух странах. Но главное - сравнить психиатрию и детскую психиатрию тогда (с весьма скудными лечебными возможностями, но с живой и непосредственной, внимательной, творческой клиничностью подходов) и сегодня (с огромным и быстро увеличивающимся арсеналом средств лечения, но изрядно подрастерявшую живую клиничность на фильтрах стандартизации и унификации). У читателя, видимо, найдутся и другие, свои грани интереса к статье. Так или иначе, я благодарен АДПП и ее президенту - д-ру Анатолию Северному за честь доверия мне перевода этой статьи и за полученное при этом удовольствие.
Виктор Каган
Даллас, США, март 2010
Очень трудно понять и измерить эмоции. Психологи и педагоги годами бьются над этой проблемой, но мы все еще не в состоянии измерить эмоциональные и личностные свойства с той точностью, с какой можем измерить интеллект.
Rose Zeligs в «Glimpses into Child Life»
Лео Каннер
АУТИСТИЧЕСКИЕ НАРУШЕНИЯ АФФЕКТИВНОГО КОНТАКТА
перевод В.Е. Каганa
C 1938-го года наше внимание приковано к детям, состояние которых отличается от всего до сих пор описанного настолько значительно и особо, что каждый случай заслуживает - и, я надеюсь, в конце концов получит - подробного описания этих интереснейших особенностей. Ограниченный объем статьи диктует необходимость сжатого представления наших наблюдений. По этой же причине опущены и фотографии. Поскольку никто из наблюдавшихся детей пока не достиг 11-летнего возраста, это сообщение следует рассматривать как предварительное с тем, чтобы расширять его по мере роста детей и дальнейшей оценки их развития.
Наблюдение 1.
Дональда Т. мы впервые видели в октябре 1938г. в возрасте пяти лет и одного месяца. Отец Дональда, прежде чем приехать к нам из родного города, прислал машинописную историю на 33-х страницах, давшую, несмотря на навязчивость детализации, прекрасное представление об истории развития мальчика. Дон родился в срочных родах 8 сентября 1933 г. с весом около семи фунтов. До 8-месячного возраста он получал грудное вскармливание с прикормом, состав которого часто менялся. «Еда, - писал отец, - всегда была для него проблемой. Он никогда не выказывал нормального аппетита. Его никогда не соблазнял вид детей, уплетающих конфеты или мороженое». Зубы прорезáлись в срок. Ходить стал в 13 мес.
К году «он умел мычать или петь правильно много мелодий». До двух лет у него «необычная память на лица и имена, он знал названия множества зданий» в городе. Семья поощряла его в разучивании и декламации коротких стихов и даже 23-го Псалма и 25-ти вопросов и ответов пресвитерианского катехизиса. Родители замечали, что «он не мог научиться задавать вопросы или отвечать на вопросы, пока в них не было рифмы или созвучия, и часто он задавал вопросы, состоящие только из одного слова». Он выговаривал слова очень четко. Он начал интересоваться картинками и очень скоро знал необычайное количество иллюстраций в Комптоновской энциклопедии, узнавал портреты президентов «и большинства его предков и родственников с обеих сторон». Он быстро выучил алфавит «спереди назад и сзади наперед» и научился считать до 100. Уже с раннего возраста он был счастливее всего в одиночестве, почти никогда не просился криком к матери, казалось, не замечал возвращения домой отца и был безразличен к приходившим родственникам. Отец особо подчеркнул, что он не обратил ни малейшего внимания даже на Санта Клауса при полном параде. Ему достаточно самого себя. Он не проявляет чувств, когда его ласкают. Он не замечает, когда кто-то приходит и уходит, и никогда не радуется отцу, матери или товарищам по играм. Кажется, он ушел в раковину и живет сам с собой. Однажды взяли из приюта самого привлекательного его ровесника, чтобы они с Дональдом провели лето вместе, но Дональд никогда не задавал ему вопросов и не отвечал на его вопросы, никогда не играл с ним. Он никогда ни к кому не идет, если его позвать, его приходится принести на руках или привести в нужное место.
На втором году у него появилось «маниакальное стремление крутить в руках кубики, кастрюли и другие круглые вещи». В то же время, он не любит самоходные машинки, как в тэйлоровских наборах4, велосипеды и качели. Он очень боится велосипедов и, когда его уговаривают покататься, впадает почти в ужас, цепляясь за помогающего ему взрослого. Этим летом (1937) мы купили ему горку, и, когда в первый вечер другие дети катались с нее, он к ней даже не подошел, а когда мы поставили его наверх, чтобы он съехал с горки, его обуял ужас. Но на следующее утро, когда никого не было, он вышел, забрался по лесенке на горку и съехал; с тех пор он часто катался с горки, но только если не было детей, чтобы кататься с ним ... Он всегда счастлив и занят, развлекая сам себя, но протестует, если его заставляют играть с определенными игрушками.
При попытках помешать ему, он давал вспышки гнева с деструктивным поведением. Он «страшно боялся, когда шлепали или ударяли», но «не мог связать свое поведение с наказанием за него»,
В августе 1937 г. Дональда поместили в туберкулезный профилакторий, чтобы «изменить среду». Там он обнаружил «нежелание играть с детьми и делать то, что дети его возраста обычно любят». Там он прибавил в весе, но у него появилась привычка трясти головой из стороны в сторону. Он продолжал крутить предметы и прыгал в экстазе при виде их вращения. Его отвлеченность делает его совершенно безразличным к окружающему миру. Кажется, он всегда думает и думает, и чтобы привлечь его внимание, надо пробиться через психический барьер между его внутренним сознанием и окружающим миром.
Отец, на которого Дональд похож физически, успешный, педантичный, работящий юрист, переживший два «срыва» под тяжестью работы. Нарушения здоровья он всегда воспринимает серьезно, укладывается в постель и тщательно выполняет рекомендации врачей даже при легчайшей простуде.
«Когда он идет по улице, он так поглощен мыслями, что никого и ничего не видит и не может запомнить виденное по пути».
Мать закончила колледж, спокойная, способная женщина, по отношению к которой муж чувствует себя значительно выше. Второй ребенок, мальчик, родился у них 22 мая 1938 г.
Когда Дональда обследовали в Harriet Lane Home в октябре 1938 г., он был в хорошем физическом состоянии. При начальном наблюдении и потом в ходе двухнедельного наблюдения докторами Юджинией С. Камерон (Eugenia S. Cameron) и Джорджем Франклом (George Frankl) в диагностическом центре в Мэриленде наблюдалась следующая картина:
Значительное ограничение спонтанной активности. Он бродил, улыбаясь, стереотипно двигая пальцами, скрещивая их в воздухе. Он тряс головой из стороны в сторону, шепча или мыча одну и ту же мелодию из трех нот. Он с большим удовольствием крутил все, что попадало ему в руки и годилось для кручения. Он бросал вещи на пол, казалось, получая удовольствие от издаваемых ими звуков. Он выкладывал бусы, палочки или кубики в группы с разными последовательностями цветов. Закончив какое-то из этих действий, он пронзительно визжал и подпрыгивал. За пределами этого он не проявлял никакой инициативы, требуя постоянных инструкций (его матери) в любых действиях шире поглощавшего его ограниченного репертуара. Большинство его действий было точными повторениями того, как они выполнялись впервые. Если он крутит кубик, он всегда должен начать с того, чтобы сверху была одна и та же сторона. Он раскладывает пуговицы всегда в определенной последовательности, не имеющей никакой закономерности, но точно воспроизводящей порядок, в котором их выложил отец при первом показе Дональду.
Отмечались бесчисленные вербальные ритуалы, повторяющихся весь день. Когда он хотел встать после дневного сна, он говорил: «Бу (так он называл мать), скажи: ‘Дон, ты хочешь встать?‘«.Мать выполняла это, и Дон говорил: «Сейчас скажи: ‘Хорошо’». Она говорила, и он вставал. Во время еды, повторяя часто слышанное, он говорил матери: «Скажи: ‘Ешь это, а то не дам тебе помидоры, а съешь - дам’» или «Скажи: ’Если выпьешь это, я засмеюсь и улыбнусь’».
Мать должна была подчиняться, или он визжал, кричал и напрягал мышцы шеи. Это повторялось в течение дня по разным поводам. Казалось, он получает огромное удовольствие, произнося слова или фразы типа «Хризантема», «Георгин, георгин, георгин», «Бизнес», «Виноградное вино», «Правая здесь, левая - нет», «Сияние сквозь тучи». Такие неуместные высказывания были обычны для его речи. Его повторение когда-то слышанного выглядело попугайничаньем. Он использовал личные местоимения, повторяя обращение к нему и даже имитируя интонацию. Когда он хотел, чтобы мать сняла с него ботинки, он говорил: «Сними твои ботинки», а когда хотел в туалет: «Ты хочешь в туалет?».
Значение слов для него было буквальным и негибким. Казалось, он не может обобщить, применить выражение к другому похожему предмету или ситуации. Если такое случайно удавалось, это становилось замещением, которое потом заменяло исходное значение. Так, он окрестил банки с акварелью именами пяти близнецов Дионы - Анетта для голубой, Цецилия - для красной и т. д. и, смешивая краски, приговаривал: «Анетта и Цецилия делают фиолетовый».
Его слова «положи это вниз» означали для него, что он положил что-то на пол. У него были «молочный стакан» и «стакан для воды», и когда он наливал молоко в «стакан для воды», оно становилось «белой водой».
Слово «Да» долгое время означало его желание, чтобы отец посадил его на плечо. Было понятно, откуда это взялось. Пытаясь научить его говорить Да и Нет, отец как-то спросил: «Ты хочешь, чтобы я по садил тебя на плечо?». Дон выражал согласие буквальным повторением вопроса, похожим на эхолалию. Отец тогда сказал ему: «Если ты хочешь, чтобы я взял тебя на плечо, скажи Да, а если не хочешь, скажи Нет». Дон сказал Да, и после этого Да стало обозначать желание оказаться у отца на плече.
Он не обращал никакого внимания на людей вокруг. Заходя в комнату, он полностью игнорировал людей и немедленно шел к вещам, предпочитая те, которые можно крутить. Команды или действия, которые не удавалось игнорировать, он воспринимал как нежелательное вторжение и впадал гнев. Но его гнев никогда не адресовался вмешавшемуся человеку. Он сердито отталкивал оказавшуюся на его пути руку или наступившую на один из его кубиков ногу, как-то назвав ногу зонтиком. Когда помеха убиралась, он полностью забывал о ней. Не обращая внимания на других детей, он шел к своим любимым игрушкам, уходя от осмелившихся присоединиться к нему. Если кто-то из детей забир ал у него игрушку, он не сопротивлялся. Он чирикал поверх картинок в раскрасках, когда другие раскрашивали, прячась или закрывая уши руками, если они сердили его. Мать была единственным человеком, с которым у него был какой-то контакт, но и ей приходилось тратить все свое время, нащупывая способы удерживать его в игре с ней.
После возвращения домой мать периодически писала нам о его развитии. Он быстро научился бегло читать и играть простые мелодии на пианино. Он начал отвечать, когда удавалось привлечь его внимание, на вопросы «которые требуют ответа да или нет». Хотя он начал иногда называть себя Я, а собеседника - Ты, инверсия местоимений сохранялась еще долгое время. Когда, например, в феврале 1939 г., споткнувшись и едва не упав, он сказал о себе: «Ты не упал».
Его приводило в замешательство непостоянство орфографии: bite должно было писаться как bight, чтобы соответствовать light. Он мог часами писать на доске. В его играх стало больше воображения и разнообразия, хотя они оставались ритуальными.
Он появился у нас снова для осмотра в мае 1939 г. Внимание и концентрация выросли. Он был в лучшем контакте с окружением и обнаруживал некоторые непосредственные реакции на людей и ситуации. Он выражал досаду, когда его настойчиво и требовательно пытались купить на посулы чего-то, и радовался похвале. В клинике мы могли наблюдать постоянные и настойчивые попытки как-то следовать режиму дня и более или менее правильное обращение с вещами. Но он все еще рисовал пальцем буквы в воздухе, стрелял словами (Точка с запятой; Двенадцать, двенадцать; Убит, убит; «Я могу поставить маленькую запятую или точку с запятой»), жевал бумагу, пачкал волосы пищей, бросал книги в унитаз, засовывал ключ в сливное отверстие, залезал на стол и на шкаф, давал вспышки гнева, сам с собой хихикал и шептал что-то. Добравшись до энциклопедии, он выучил около 15-ти слов из указателя и повторял их снова и снова. Мы помогали матери в ее попытках развить его интерес к обычным житейским ситуациям и участвовать в них.
Вот некоторые выдержки из последующих писем матери.
Сентябрь 1939. Он по-прежнему ест, моется и одевается только в моем присутствии и с моей помощью. Он становится изобретательнее, строит из кубиков, разыгрывает истории, пытается мыть машину, поливает из шланга цветы, играет в магазин с домашними бакалейными запасами, пробует вырезать картинки ножницами. Цифры до сих пор очень влекут его. В то время как его игра определенно развивается, он никогда не задает вопросов о людях и не выказывает никакого интереса к нашим разговорам ...
Октябрь 1939. (Директор школы - знакомый матери - согласился попробовать взять Дональда в 1-й класс). Первый день стоил мальчику многих усилий, но потом с каждым днем все шло лучше и лучше. Дон намного более самостоятелен, хочет делать многое по самообслуживанию. Он хорошо ходит в строю, отвечает, когда его вызывают, он более послушен и покладист. Он никогда сам не рассказывает о происходящем в школе и никогда не отказывается идти в школу ...
Ноябрь 1939. Я утром зашла в его класс и была удивлена тем, как хорошо он сотрудничал и реагировал. Он был очень тих, спокоен и слушал учителя примерно пол-урока. Он не визжал, не бегал по классу, а сидел за партой, как все дети. Учительница начала писать на доске и это сразу же привлекло его внимание. Она писала:
Бетти может кормить рыбку. Дон может кормить рыбку. Джерри может кормить рыбку. Когда подошла его очередь, он отправился к доске и обвел кружком свое имя, после чего покормил золотую рыбку. Потом детям раздали книгу для чтения, он открыл названную учительницей страницу и, когда его вызвали, читал. Он также ответил на вопросы по картинке. Отвечая, он несколько раз, когда ему было особенно приятно, подпрыгивал и один раз потряс головой ...
Март 1940. Самое большое улучшение, которое я заметила, это его осознание окружающего мира. Он намного больше говорит и задает изрядно больше вопросов. Не часто случается, чтобы он сам рассказал о происходящем в школе, но, если я задаю наводящие вопросы, он отвечает на них правильно. Он по-настоящему включается в игры с другими детьми. Однажды он втянул всю семью в недавно узнанную игру, точно говоря каждому из нас, что делать. Он лучше ест сам и обслуживает себя ...
Март 1941. Он значительно улучшился, но основные трудности все еще налицо ...
Дональд был приглашен на повторный осмотр в апреле 1941 г. Он проигнорировал предложение войти в кабинет, но охотно дал ввести его. Войдя, он не обратил внимания на трех присутствовавших врачей (двух из них он хорошо помнил по предыдущим встречам), а немедленно отправился к доске и занялся бумагами и книгами. Сначала он стереотипно отвечал на вопросы: «Я не знаю». Потом взял карандаш и бумагу и стал заполнять страницы и страницы буквами алфавита и несколькими простыми узорами. Он выстроил буквы в две или три линии, читая их чаще по вертикали, чем по горизонтали, и был очень доволен сделанным. Временами он без просьб говорил или спрашивал: «Я собираюсь пробыть в Центре два дня». Позже он сказал: «Где мама?».
«Для чего тебе мама?» - спросили его.
«Я хочу обнять ее за шею».
Он верно пользовался местоимениями, и фразы его были грамматически правильными.
Преобладающая часть его «разговоров» состояла из обсессивных вопросов. Он был неистощим в вариациях: «Сколько дней в неделе, лет в веке, часов в дне, часов в половине дня, недель в веке, веков в половине тысячелетия?» и т. д.; «Сколько пинт в галлоне, сколько нужно галлонов, чтобы наполнить четыре галлона?». Иногда он спрашивал: «Сколько часов в минуте, сколько дней в часе?» и т. д. Он выглядел размышляющим и всегда требовал ответа. Временами он быстро отвечал на вопрос или просьбу и тут же возвращался к прежнему поведению. Многие его ответы были метафоричны или как-то по-иному необычны. В ответ на просьбу вычесть 4 из 10-ти он заявил:
«Я нарисую шестиугольник».
Он все еще был крайне аутичен. Его отношения с людьми не простирались дальше обращения к ним в случае надобности или желания узнать что-нибудь. Разговаривая, он никогда не выглядел как личность и не использовал коммуникативные жесты. Даже этот контакт прекращался с момента, когда его желание было удовлетворено.
Письмо от матери, датированное октябрем 1942 г.:
Дон все еще безразличен ко многому вокруг. Его интересы часто сменяются, но он всегда поглощен чем-нибудь странным и посторонним. Его буквальность до сих пор сильна, он хочет писать слова так, как они звучат, и соответственно этому произносить буквы. Мне удалось побудить его сделать кое-что по дому, чтобы получить за это игрушечные деньги. Сейчас он действительно любит смотреть фильмы, но без определенной сюжетной линии. Еще одно новое его увлечение - старые выпуски журнала «Тайм». Он нашел первый номер от 3 марта 1923 г. и пытается составить список дат публикации, начиная с этого времени, добравшись сейчас до апреля 1934 г. Он составляет ряды из номеров выпусков и делает другую подобную чепуху.
Наблюдение 2.
Фредерик В. был направлен к нам 27 мая 1942 г. в возрасте 6 лет с указанием врача на то, что «его адаптивное поведение в социальной ситуации представлено агрессией и изоляцией». Его мать сообщила: Ребенок всегда сам по себе. Я могла оставить его одного, и он был счастлив развлекать сам себя, ходя по кругу, напевая. Я никогда не видела его кричащим, чтобы привлечь внимание. Он никогда не интересовался игрой в прятки, но катал мяч взад-вперед, наблюдая за бритьем отца, хватал футляр от бритвы и прятал бритву за спину, клал крышку на мыльницу. Он никогда не чувствовал себя хорошо в требующих кооперации играх. Его не привлекали обычные детские игрушки типа машин. Он боялся моей взбивалки для яиц и каменеет при звуках пылесоса. Лифты повергают его в панику. Он боится волчков.
До последнего года он в основном игнорировал людей. Когда у нас бывали гости, он не обращал на них никакого внимания. Он смотрел с любопытством на маленьких детей и затем уходил от всех. Даже с бабушкой и дедушкой он вел себя так, будто их не было. Лишь около года назад он начал проявлять к ним интерес и даже мог пойти к ним. Но обычно люди ему мешают. Если они подходят слишком близко, он отталкивает их. Он не хочет, чтобы я трогала или обнимала его, но может подойти и дотронуться до меня.
Он в известной мере склонен привязываться к какой-то одной вещи. На одной из книжных полок у нас стоят три вещицы в определенном порядке. Всякий раз, когда этот порядок изменяется, он восстанавливает его. Он определенно не любит пробовать новое. Но после долгого наблюдения, он вдруг делает это. Он хочет быть уверенным, что делает это правильно.
До 2 лет он произнес всего два слова: «Папа» и «Дора» - имя мамы. После этого, между двумя и тремя годами, он мог говорить слова, которые, казалось, приходили неожиданно для него самого. Он произносил их и больше никогда не повторял. Одним из первых его слов было «комбинезон». Лишь однажды никогда не ждавшие ответов на свои вопросы были удивлены его ответом: «Да». Около 2,5 лет он начал петь и пел около двадцати или тридцати песен, включаю короткую французскую колыбельную. В 4 года я попыталась учить его просить вещи, прежде чем взять. Но он оказался упрямее меня и продержался дольше - вещи он не брал, но и на мои уговоры не поддался. Сейчас он может считать в пределах ста и читать числа, но не проявляет никакого интереса к тому, чтобы сосчитать предметы. У него большие трудности с освоением личных местоимений. Получив подарок, он может сказать: «Скажи спасибо». Он бросает шар и, когда видит падающие кегли, подпрыгивает, ликуя.
Фредерик родился 23 мая 1936 г. в ягодичном предлежании. У матери было «что-то с почками», и за две недели до срока было сделано кесарево сечение. После рождения с ребенком все было хорошо, вскармливание - без проблем. Мать вспоминала, что никогда не наблюдала позы готовности при попытках взять его на руки. Сел в 7, пошел около 18 мес. Он не болел, если не считать случайных простуд. Попытки отдать его в детский сад были безуспешны: «Он либо уединялся и забивался в угол, либо выскакивал на середину и был агрессивен».
Мальчик - единственный ребенок. Отцу 44 года, он закончил университет и занимается болезнями растений, много времени проводя в разъездах. Он терпеливый и уравновешенный человек, слегка обсессивен; в детстве не вступал в разговор, «пока поезд не уйдет», и был щуплым - возможно, «из-за недостатка витаминов в доступной в Африке еде». Матери 40 лет, она закончила колледж, работала секретаршей в офисах врачей, агентом по закупкам, директором секретарских программ в женской школе и одновременно учителем истории, здорова и уравновешена.
Дед по линии отца организовывал медицинские миссии в Африку, изучал тропическую медицину в Англии, стал авторитетом в области марганцевых разработок в Бразилии, будучи в то же время деканом медицинской школы и директором музея искусств в одном из американских городов, и в справочнике «Кто есть кто» фигурировал под двумя разными именами. Он исчез в 1911 г., и местонахождение его 25 лет оставалось неизвестным. Затем выяснилось, что он уехал в Европу и женился там на писательнице-новеллистке, не будучи разведенным с первой женой. Семья считает его «близким к гениальности человеком очень сильного характера, стремившемся делать все так хорошо, как он только мог».
Бабушка по линии отца описывается как «бескомпромиссный миссионер, какого едва ли еще встретишь, очень доминантная и трудная в общении, сейчас занимающая видное место в колледже альпинистов на Юге».
Отец - второй из пяти детей. Старший брат - видный газетчик и автор бестселлера. Замужняя сестра -- певица, «легко возбудима и весьма претенциозна». Следом идет брат, пишущий для приключенческих журналов. Самый младший - художник, писатель и радиокомментатор - «до шести лет не говорил, и первым, что он сказал, было: «Хотя лев не умеет говорить, он умеет свистеть».
Мать сказала о своих родственниках, что «они очень ординарные люди». Ее семья живет в одном из городов в Висконсине, отец - банкир, мать «умеренно интересуется» церковной работой, а три сестры - все младше нее - средние дамы среднего класса.
Фредерик поступил в Harriet Lane Home 27 мая 1942 г. Он выглядел довольно упитанным ребенком. Окружность головы была 27 дюймов (68,6 см), груди - 22 дюйма (56 см), живота - 21 дюйм (55,5 см). Значительно выступающие затылочные и лобные зоны. Многочисленные добавочные соски в левой подмышечной области. Рефлексы ослаблены. Все остальное, включая данные лабораторных исследований и рентгенограмму черепа, было нормальным за исключением увеличенных миндалин с неровной поверхностью.
Медсестра привела его в кабинет и сразу же вышла. У него было умное и напряженное, весьма перепуганное выражение лица. Некоторое время он бесцельно бродил, не проявляя никаких признаков осознания присутствия трех взрослых. Затем сел на кушетку, издавая нечленораздельные звуки, потом неожиданно с блуждающей улыбкой улегся на пол. Если он отвечал на вопросы и просьбы, то эхолалически повторяя их. Самым ярким в его поведении была разница реакций на людей и на вещи. Вещи легко привлекали его, и он проявлял хорошее внимание и усидчивость в игре с ними. Казалось, что люди вызывают у него ощущение вторжения и он обращает на них как можно меньше внимания. Когда его вынуждали, он коротко отвечал и возвращался к вещам. Если перед ним держали руку так, что он уже не мог ее игнорировать, он недолго играл с ней, как если бы она была отдельной вещью. Он задул спичку с выражением удовлетворения от того, что сумел это сделать, но даже не взглянул на зажегшего спичку человека. Когда в кабинет вошел еще один человек, мальчик на минуту или две спрятался за книжным шкафом, говоря: «Я тебя не хочу» и прогоняя его прочь, а затем вернулся к игре, не обращая внимания ни на него, ни на остальных.
Результаты тестирования (Grace Arthur performance scale) было трудно оценить из-за недостаточного сотрудничества мальчика. Лучше всего он справился с досками Сегена (кратчайшее время, 58 сек.). В завершении изображения лошади и жеребенка он, казалось, руководствовался целостной формой, не считаясь с тем, оказываются ли элементы на правильной стороне. Он смог дорисовать треугольник, но не смог - прямоугольник. Он спонтанно и с интересом выполнял вложение фигур, проявляя хорошие усидчивость и концентрацию. Между тестами он бродил по кабинету, исследуя разные предметы или копаясь в мусорной корзине и не обращая внимания на присутствующих. Он издавал частые сосущие звуки и время от времени целовал тыльную поверхность своей руки. Он был заворожен кругом из теста вложения фигур, катая его по столу и с переменным успехом пытаясь поймать, прежде чем тот скатится со стола.
Фредерик поступил в Devereux школу 26 сентября 1942 г.
(Продолжение следует)