"Вдвоём хоть в пекло". Продолжение (1)
Продолжение. Начало - вот здесь.
* * *
Форт-под-Центром - местечко весьма своеобразное: то ли райское, то ли злачное, то ли царство сонной одури, то ли небрежно прикрытая рогожей пороховая бочка. Близость к столице испокон веков давала местным жителям повод задирать нос перед другими фортами и даже время от времени выступать с требованием статуса южного города - хотя реального сходства с южными городами было кот наплакал. Служить несомненным свидетельством в пользу сего требования могла разве что полуразрушенная крепостная стена: ведь главное отличие города от форта в том, что форт - это поселение, обнесённое стеной, а город - поселение без стены, крепостная же стена Форта-под-Центром являла собою нечто вроде комбинированного кружевного воротничка: то вовсе никакой, то гладко отштукатуренный отрезок, то дырка на дырке. Огородики вокруг форта тоже не больно-то напоминали пригородные пашни Юга, однако хозяева гордо возделывали их и временами даже украшали, невзирая на неарийскую угрозу - которая, впрочем, была актуальной далеко не всегда.
Конечно же, требование статуса южного города имело смысл не реальный, а сугубо символический: оно обозначало самую что ни на есть особую особенность Форта-под-Центром, радикальное отличие его от всех окрестных фортов. Полоса лесов к югу от Центра тянулась ещё довольно далеко, и фортов ещё южнее, ещё ближе к южным городам, чем Форт-под-Центром, было довольно много - однако никакой из них ни на что подобное не претендовал. На больших картах Форт-под-Центром изображался прямо-таки прилепившимся к Центру снизу, с тёплой южной стороны, наподобие гнезда еле видной пичужки близ обиталища грозного князя пернатых; сочетание специфической защищённости и специфического нахальства довершало картину.
Надо сказать, что форты время от времени и вправду желали свобод - то одни форты, то другие, то одних свобод, то других; по факту положение фортов бывало очень разным, иные форты имели самостоятельность в решении практически всех вопросов, вплоть до выбора / назначения начальника штаба - однако теоретически, по самой идее своей, подразумевалось, что форты безоговорочно подчинены Центру, что северяне - в отличие от вальяжных, роскошествующих южан - поголовно все строевые, что они верой и правдой служат государству и ревностно выполняют все столичные распоряжения. Поэтому отношение к мятежам в фортах было куда более жёстким, чем к мятежам в южных городах - за них полагалось карать сурово и скоро. Несмотря на это, мятежи в фортах всё равно нет-нет а вспыхивали, особенно когда положение в тех или иных регионах ухудшалось, и чем дальше от Центра - тем чаще это происходило: мало ли когда ещё настигнет кара, до той поры можно многое провернуть, а ежели повезёт - так известие о мятеже до Центра и вовсе не дойдёт, а там, глядишь, постепенно всё уляжется-позабудется. Самое главное в этих делах было не оставлять в живых никаких представителей воли Центра - ни проезжих эмиссаров, ни собственных законных следователей, верных Школе.
Подчеркну в очередной раз: на Арийской Территории спокон веков принято руководствоваться не параграфами уложений, а неписаными законами в целом - и сугубо конкретными распоряжениями по месту. Любые новые указы и постановления, правила и законы можно издавать и отменять, выполнять или не выполнять, как угодно поворачивать - однако всё это должно основываться на понятиях о справедливости, живущих в обществе. К разговору о мятежных фортах эпохи Черты Мира вышеизложенное имеет непосредственное отношение, а именно вот какое. Зимой и весной 01 по ЧМ, когда весть о наступлении мира в столицах стала расходиться по стране кругами, все слои общества пришли в движение; началось брожение умов, которое спровоцировало рост социальных напряжений - где было косо-криво, там повалилось-посыпалось. Много где если не прямо полыхало, то близилось к возгоранию. В этой ситуации трезвые умы Центра вполне осознавали, что лучше бы до мятежей не доводить - ну а уж коли где-то рвануло, то лучше бы погасить вспышку тихо, чтобы не возникало повода к жестоким карам: на нет, как известно, и суда нет. Неписаный закон гласит, что ежели всё уже хорошо, то не стоит доискиваться, что именно было плохо, если только это самое "плохо" не оставило чересчур вопиющих следов; иными словами, чтобы обойтись без кар, требуется чтобы следы были качественно убраны. В этом смысле Центру исключительно полезны были эмиссары-разведчики - ведь они могут по ходу кого надо оживить и тем пресечь разговоры об убийстве, одним мановением руки починить взорванный арсенал и целый квартал вокруг, умиротворить голодных бунтовщиков ящиками тушёнки и сгущёнки, и т.д. и т.п.
Начало нашей командировки в Форт-под-Центром было положено приездом кое-кого из обитателей форта к нам, в Лагерь Организации Троек под Северным Городом. Ходоки прибыли с тайным сообщением, что в Форту-под-Центром готовится мятеж, и с просьбой о помощи - не можем ли мы уладить их отношения с Центром, чтобы в итоге все заинтересованные получили своё: кто надо оказались бы сыты, кто надо остались целы, столичным карателям не пришлось бы лишний раз топтать ножки, а неарийцы с бандитами уж как-нибудь на этот раз утёрлись?.. Мы незамедлительно связались с нашими людьми в правительстве и получили "добро"; от нас требовалось как можно скорее разобраться в том, чего, собственно, местные хотят, сообщить об этом Центру - ну и, конечно же, по возможности пресечь смуту в зародыше.
Сложилось так, что на месте я оказался одним из первых - я был как раз на тот момент свободен, притом свободен тотально, до звона в ушах: совсем незадолго до того я пережил расставание с возлюбленной. Всё было хорошо, мы распрощались, полные нежности и благодарности друг к другу, она вернулась на свой путь, а я двинулся своим, однако студёные дни марта были чуть слишком прозрачными, чуть слишком разреженными; не то чтобы я маялся без дела, но ни одно дело не могло захватить меня целиком. Командировка в Форт-под-Центром выпала прямо-таки офигительно кстати.
Тринадцатая Тройка, Ивэ, Анъе, пожалуй ещё парочка столь же сомнительных персон (да кто ж там в самом деле входит в эту грёбаную Тройку?!:)) - мы прибыли на место тихо, не создавая ажиотажа, и сразу разбежались кто куда, навострив уши и раздув ноздри. По-первости ничего интересного не обнаруживалось, и даже те, на кого нам было указано ходоками, с ухмылкой делали круглые глаза - "угроза мятежа? да что вы, и в помине нет!.." Однако же не прошло и полусуток, как всё покатилось-завертелось; одна за другой посыпались встречи с беглецами и тяжелоранеными, полутрупами и свежими покойничками - в форту по-тихому шли разборки. Под звон политических лозунгов решались личные дела; кто норовил зарезать любовника жены, кто поспешал удрать с любовницей и даже с её мужем, кто пользовался случаем отмстить за старые обиды, кто просто жаждал выразить нахлынувшие чувства. Поскольку мы без вопросов соглашались оказывать помощь, народ довольно быстро стал делиться с нами не только проблемами, но и вообще всем, что кому было известно. Начало выплывать и насчёт мятежа, и насчёт бандитов, с которыми некоторые из планирующих мятеж уже вступили в альянс - короче, много такого, что требовало вмешательства тотчас же. Мы бегали как наскипидаренные, пресекая схватки и распутывая частные узлы, торговались и дружились, используя все каналы, чтобы не дать вспыхнуть (тебе надо вот это? - бери и отвали, тебе вот это? - забирай скорее и скажи своим чтоб успокоились, им тоже что надо дадим!..) - а Центр тем временем спешно готовил законопроекты, хоть мало-мальски пригодные, чтобы снять напряжение, уменьшить число поводов к мятежам. Как Центр о ту пору штамповал законы - это отдельная песня; закон выходил, его пробовали, нравилось-не нравилось, если что - тут же отменяли и готовили новый… Стартовав разудалой бандитской зимой 01 до ЧМ / 01 по ЧМ, процесс законотворчества ускорялся и ускорялся. Поначалу необходимо было всякий раз ломать шаблоны (как это не казнить смертью? как это учесть недееспособность? как это пусть всегда сами и выбирают?..) - после суда и установления Черты Мира всё стало элементарно (давайте например вот так, а не понравится - отменим и попробуем иначе!) - а вот весна 01 по ЧМ, когда мы шуровали в Форту-под-Центром, была каким-то промежуточным периодом. В правительстве до хрипоты спорили, обсуждая каждую мелочь, которую Центр может или не может уступить городам и фортам; в городах и фортах не смолкали дебаты, чего требовать от Центра хоть умри, а что уже чересчур. Это самое творилось и в Форту-под-Центром - вначале втихаря, потом открыто. В штабе и в караулке, в каждом трактире, вообще всюду, где собиралась компания более трёх, яростно дискутировали о судьбах цивилизации, о выборах начштаба, о качестве боеприпасов и тушёнки… Такие споры интересовали меня далеко не всегда, поэтому я стремился избегать их, предпочитая любые практические действия, по возможности сопряжённые с общением. Ну то есть я соглашался, конечно, и простые механические работы выполнять - как прибегая к особым умениям разведчиков, так и не прибегая - а уж если попутно получалось общаться, так бывало и совсем хорошо.
Дневниковые мои записи того периода представляют собою оживший кошмар историка-архивиста. Записывать было особенно некогда, вдобавок я самонадеянно мнил, что у меня всё и так крепко схвачено в голове, поэтому важно лишь набросать конспект, который я в любой момент сумею оживить в памяти; будущее показало, сколь радикально я ошибался. Перечитывая вышеозначенное теперь, я с гарантией опознаю только самое важное, самое значимое - и то потому, что на определённом этапе попыток дешифровки я кривенько помечал на полях, кто есть кто. Первое знакомство с кем-то, кто впоследствии окажется весьма близким, может быть описано с такого ракурса, что узнать ситуацию много лет спустя будет попросту невозможно; спасает лишь только пометка: "знакомство с имяреком" или просто "имярек". Так обстоит с описанием встречи со Старшим, равно как и встречи с моей нынешней женой Мартой - их обоих я приобрёл в Форту-под-Центром, с разницей в сутки. Я не буду приводить этих описаний здесь, лучше сам расскажу про всё внятно; однако парочку других цитат из дневника я таки позволю себе привести - просто для воссоздания настроения.
"Позвонил Ивэ, попросил проверить один адресок. Прихожу - там испуганная женщина и брат её мужа, тяжело раненый в живот (ножом ткнули сквозь одеяло). Полечил, а тут уже идут люди - договариваемся сказать, что будто бы принесли его с улицы… Общаемся, выясняем политические платформы; старший брат решается ехать в Центр…" -
с лязгающим скрипом проворачиваются пружины, и я вспоминаю: ну да, понятно - этот раненый был тайным любовником жены своего брата (нет чтобы договориться по-хорошему, вот дураки!), и поэтому сам же рассерженный муж ткнул покрытого с головой супостата ножом, после чего ушёл, не глядя кого ранил - не захотел смотреть, чтобы не позорить: пусть негодяй вылезает и уматывает неузнанным. Так что если брат мужа ранен где-то на улице, то можно ничего лишнего не подозревать, мало ли кто почему может быть ранен, тем более когда всё равно уже полечили. Из дальнейших каракулей, правда, следует, что потом я всё же убедил злосчастных любовников сознаться их мужу-брату, чтобы враньё не накручивалось дальше - однако не надо думать, что это я всегда был такой честный: в том же самом Форту-под-Центром мы так лихо крутили и финтили, подчищая следы, что просто ой-ёй-ёй!
"Встретили приятного мальчика 11-ти лет, у его сестры день рождения - ей 6 лет; сын унтера, матери нет, сестра сводная. Погуляли с ним и с его сестрёнкой, выпили чаю у них дома, угощали их сладостями. Сестрёнка уснула, и тут приходит их отец - хмурый и недоверчивый, пытается нас убедить, что мы хотим ему отомстить за антицентровские взгляды (на собрании говорил, что всё это мура и верить нельзя). Говорили-говорили, прояснили, заодно убедили его отпустить сына учиться в Северный; мальчик просит завтра прокатить его в Центр - хочет навестить своего 14-летнего друга… <На другой день> прибыли с мальчиком в Центр, погуляли по Главной Площади, пошли к его другу - тот обрадовался, позвал друга с собой в караул и представил меня своему отцу…" -
а вот это я помню уже существенно лучше, по одной-единственной причине: означенный 14-летний друг-из-Центра оказался сыном некоего господина Максимилиана, о котором я на момент записи не знал ничего - однако впоследствии он сделался мужем моей первой жены Юноны (с которой мы на момент записи пребывали в заковыристом состоянии дружбы-сотрудничества-развода) и, соответственно, воспитателем моего сына Нормана (которого на момент записи ещё даже и в проекте не было). Напротив строчки "и представил меня своему отцу" мелкими косыми буквочками приписано "Максимилиан" - из чего легко вывести, что после знакомства я его имя не записал, может даже и вовсе забыл; не исключено, впрочем, что парень знакомил нас, не называя имён, типа: "мои друзья / мой отец". Это сейчас, когда война далеко позади, принято представляться по именам - в ту же эпоху обычаи знакомства были иными.
Однако это я уже мал-помалу перешёл к описанию встреч, да только не совсем тех - ведь собираюсь-то я рассказать про встречу со Старшим, а перед этим про встречу с Мартой, потому что встреча с Мартой случилась раньше и потому что они сплетены в одну и ту же тугую косицу.
* * *
Итак, отправляясь в эту командировку, я был свободен как перст, свободен до слёз: несравненная моя Фанни вернулась к мужу, с Юноной мы из последних сил довершали развод, прочие романы были далеко позади - так что не было у меня на тот момент ни подруги, ни друга. Точнее, друзей-то, притом горячо любимых друзей, у меня было много, однако ни один из них не был моим напарником: как-то не получалось. Собираться вместе и действовать слаженно, делать одно дело и после кутить за одним столом - это получалось, а идти с кем-то близким рука об руку, шаг за шагом - нет. Дело в том, что все ненаглядные мои соратники были такими же приключенцами-одиночками, как и я сам; оказываясь вместе "на тропе охоты", мы естественным образом разлучались на первой развилке. Даже самый мой близкий - ближе некуда! - Ивэ, на которого я молился, с которым мы вместе глазели-дивились на мир первого моего рождения, когда я ещё скрывал этот мир ото всех остальных - даже Ивэ не мог быть со мной: мы мешали друг другу, занимая одну и ту же нишу, одну и ту же орбиту. Той порой, когда Ивэ ещё работал "иконой", я нередко сопровождал его, выступая в качестве охраны (тут-то и пригождалась моя трёхтельность!) - однако то были не мои квесты, а его; сопровождать же меня в моих нынешних квестах он не мог, не умел - быть моей охраной, моим подручным у него не выходило.
Получалось так, что фактически в каждой горячей точке я себе кого-нибудь да находил: добросердечного солдатика или пьянчугу-капрала, задиру-студента или язвительно-жёлчного дисквалифье - кто-нибудь непременно да оказывался рядом, чтобы просвещать меня насчёт местной специфики, травить байки-анекдоты и хлестать из одной фляжки ёлку, а то и ром. Однако едва лишь завершалась моя миссия, все эти ребята со мной прощались - оставались, говоря высоким штилем, строить на своей малой родине новую жизнь. Последний подобный спутник содействовал мне в последнем перед Фортом-под-Центром мятежном форту, с тех пор минул месяц; то был исключительно славный парень, и вопреки обычному он даже покинул свой форт - однако дальше отправился не со мной, а со своим генералом, которого мы общими усилиями спасли от расстрела, но к изгнанию он таки был приговорён. Я понимал, что этим двум хорошо будет вместе, что всё происходит как надо, и распрощался с ними легко; легко, но с печалью. Я уже очень устал быть один.
На третий день пребывания в Форту-под-Центром, в предрассветный час 31 марта 01 по ЧМ, я сидел на собрании из разряда тех, о которых рассказывал выше - вперемежку обсуждались выборы начштаба, неарийская угроза, отношения с Югом и проблемы весёлого дома в соседнем форту. Было душно и полутемно; я задрёмывал и скорей всего отключился бы, несмотря на галдёж, но меня пробудил еле слышный дверной скрип - наверное, я засёк его лишь потому, что мечтал о спасительном поводе смыться. На пороге возникла женская фигура в плаще с капюшоном; негромко, но отчётливо гостья спросила: "Кто здесь приезжий?" Я во мгновение ока оказался около неё. "Это вы приезжий? Говорят, вы можете лечить, это правда?" - "Да!" - "Тогда пойдём скорей."
Она взяла меня за руку и повела; рука была тёплой, а лица я по-прежнему не видел - капюшон был опущен низко, да и шла она впереди, почитай что ко мне спиной. Я поспешал за ней с трепетом, радуясь молчанию - сердце моё ликовало и пело, и я жадно вслушивался в его песню. Предчувствие счастья захлестнуло меня, когда раздался тот самый дверной скрип, и ощущение это не проходило; я не мог разглядеть ни лица, ни фигуры, но отчётливо понимал, что вот это идёт моя женщина - не чужая жена, не искательница подвигов, а моя суженая, моя судьба. Я спросил наконец, что стряслось? - и она отвечала, что сильно больна её старая мать. "Сколько лет ей?" - "Уже сорок шесть." - "А тебе?" - "Двадцать два, почти двадцать три." Спрашивая, я не загадывал прямо, но ответ прозвучал как пароль - это был возраст Фанни, и я утвердился, что Фанни, женщина-дорога, в это утро благословляет меня. "Моя мать была свободная женщина, и я тоже; Маргарита из Форта-под-Центром - вот как её звали. Теперь это я."
Маргарита-из-Форта-под-Центром-старшая в обиходе именовалась Мамкой, Маргарита-из-Форта-под-Центром-младшая - Мартой; сие было поведано мне уже дома, за чаем, когда полеченная и задорная Мамка рвалась похозяйничать на кухне, а Марта охала и попискивала, уговаривая мать поберечься. Заворожённо рассматривая обеих, я вдыхал небогатый уют; видно было, что долгая болезнь старой хозяйки высосала у дома все соки - однако дом выдержал и теперь оживает, расправляя ветви. Ни одна, ни другая не были похожи на Фанни; в крайнем случае Мамка, и то не слишком. Мамка была мелкая, сухая и жгучая - чёрный сполох, то вспыхивающий, то скручивающийся в фитилёк; Марта - вся как нарочно наоборот: светлая и мягкая, широкая и льющаяся. Огонь и вода! - прямо совсем как в песне:
Нам милы ночные духи
С роковой чертой бровей,
Но милее нам толстухи
Светлых смешанных кровей… -
вот они обе как будто оттуда были - одна из первого двустишия, другая из второго.
Налакавшись чаю из насушенных летом трав (и Мамка, и Марта - опытные травницы), я бухнулся спать; в памяти моей всё это выложено подряд - ночная беготня и собрание, приход Марты и лечение Мамки, чаепитие и богатырский сон до позднего вечера - однако дневниковые записи фиксируют, что всё было сложнее. Полечив Мамку, я немедля умчался назад на собрание, убедился что там всё путём, пробежался по тем людям, с кем имел дело накануне, сделал пару перебросок (одного туда, другого сюда) и целую кучу звонков - и только после всего этого завалился обратно к Маргаритам, наскоро хлебнул чаю и рухнул в постель; то умопомрачительное чаепитие, когда я разглядывал Мамку с Мартой и наслаждался покоем их многострадального дома, состоялось уже вечером, когда я выспался. Марта успела напечь пирогов, и я заглатывал тающее на языке тесто, даже не пытаясь понять, что внутри - будучи полностью погружен в Мартины рассказы. Она говорила о том как они живут, о здешних парнях, о том как стала Маргаритой-из-Форта-под-Центром, когда разболелась и оставила свой пост Мамка… Я словно воочию видел тех, о ком она повествовала, перебирал пеленги, радуясь, заметив того или другого живым; каждое Мартино слово, каждый поворот разговора усиливали радость - ура, ура, я нашёл её, это она, моя женщина, точно она!..
Мы не делили ложе с ней в тот вечер, но на прощание я дал ей денег и сказал (потребовал?.. попросил?..) никого в эти дни не принимать, я скоро приду!.. - она не хотела ни брать, ни обещать, даже вспылила было: "Вот ещё!.." - но тут же и сжалилась, увидев мой взгляд: "Ну ладно, ну хорошо…" В ближайшие пару суток мы умудрились пересечься раз двадцать, притом по преимуществу на стороне, хотя на подрыхнуть я старался заползти к ним. Выпав из заворожённости обретением, я быстро впал в любовную горячку, и мы обнимались-целовались где попало, дома же Марта по преимуществу приводила меня в божеский вид - мыла мне голову, причёсывала, стирала одежду… Я трепетал - и то не дерзал шелохнуться, то изнемогал и начинал исступлённо ловить её руками и губами.
Позже, когда стало ясно, что парой дней дело отнюдь не ограничится, Мамка распереживалась и принялась по-тихому осуждать и Марту, и меня: меня, что кружу девке голову, лишаю свободы, а потом ведь всё равно куда-нибудь да денусь (мужчины суть явление преходящее: приходящее и уходящее!) - а её, что она втюрилась как маленькая, вхламину нарушая технику безопасности. Из-под роковой черты бровей Мамка метала в нас укоризненные взоры, мы с Мартой же лишь расплывались в кретинских улыбках да жалостно хлюпали носами. Всё Мамкино осуждение продолжалось до тех пор, пока у неё самой не состроилось со Старшим.
Теперь наконец дошёл черёд и до Старшего.
******************************
Примечания:
"…незадолго до того я пережил расставание с возлюбленной…" -
историю отношений с Фанни и Сингом можно прочитать вот здесь,
а вообще о служении свободных женщин - вот здесь.
******************************
Продолжение - в следующем посте.
* * *
Форт-под-Центром - местечко весьма своеобразное: то ли райское, то ли злачное, то ли царство сонной одури, то ли небрежно прикрытая рогожей пороховая бочка. Близость к столице испокон веков давала местным жителям повод задирать нос перед другими фортами и даже время от времени выступать с требованием статуса южного города - хотя реального сходства с южными городами было кот наплакал. Служить несомненным свидетельством в пользу сего требования могла разве что полуразрушенная крепостная стена: ведь главное отличие города от форта в том, что форт - это поселение, обнесённое стеной, а город - поселение без стены, крепостная же стена Форта-под-Центром являла собою нечто вроде комбинированного кружевного воротничка: то вовсе никакой, то гладко отштукатуренный отрезок, то дырка на дырке. Огородики вокруг форта тоже не больно-то напоминали пригородные пашни Юга, однако хозяева гордо возделывали их и временами даже украшали, невзирая на неарийскую угрозу - которая, впрочем, была актуальной далеко не всегда.
Конечно же, требование статуса южного города имело смысл не реальный, а сугубо символический: оно обозначало самую что ни на есть особую особенность Форта-под-Центром, радикальное отличие его от всех окрестных фортов. Полоса лесов к югу от Центра тянулась ещё довольно далеко, и фортов ещё южнее, ещё ближе к южным городам, чем Форт-под-Центром, было довольно много - однако никакой из них ни на что подобное не претендовал. На больших картах Форт-под-Центром изображался прямо-таки прилепившимся к Центру снизу, с тёплой южной стороны, наподобие гнезда еле видной пичужки близ обиталища грозного князя пернатых; сочетание специфической защищённости и специфического нахальства довершало картину.
Надо сказать, что форты время от времени и вправду желали свобод - то одни форты, то другие, то одних свобод, то других; по факту положение фортов бывало очень разным, иные форты имели самостоятельность в решении практически всех вопросов, вплоть до выбора / назначения начальника штаба - однако теоретически, по самой идее своей, подразумевалось, что форты безоговорочно подчинены Центру, что северяне - в отличие от вальяжных, роскошествующих южан - поголовно все строевые, что они верой и правдой служат государству и ревностно выполняют все столичные распоряжения. Поэтому отношение к мятежам в фортах было куда более жёстким, чем к мятежам в южных городах - за них полагалось карать сурово и скоро. Несмотря на это, мятежи в фортах всё равно нет-нет а вспыхивали, особенно когда положение в тех или иных регионах ухудшалось, и чем дальше от Центра - тем чаще это происходило: мало ли когда ещё настигнет кара, до той поры можно многое провернуть, а ежели повезёт - так известие о мятеже до Центра и вовсе не дойдёт, а там, глядишь, постепенно всё уляжется-позабудется. Самое главное в этих делах было не оставлять в живых никаких представителей воли Центра - ни проезжих эмиссаров, ни собственных законных следователей, верных Школе.
Подчеркну в очередной раз: на Арийской Территории спокон веков принято руководствоваться не параграфами уложений, а неписаными законами в целом - и сугубо конкретными распоряжениями по месту. Любые новые указы и постановления, правила и законы можно издавать и отменять, выполнять или не выполнять, как угодно поворачивать - однако всё это должно основываться на понятиях о справедливости, живущих в обществе. К разговору о мятежных фортах эпохи Черты Мира вышеизложенное имеет непосредственное отношение, а именно вот какое. Зимой и весной 01 по ЧМ, когда весть о наступлении мира в столицах стала расходиться по стране кругами, все слои общества пришли в движение; началось брожение умов, которое спровоцировало рост социальных напряжений - где было косо-криво, там повалилось-посыпалось. Много где если не прямо полыхало, то близилось к возгоранию. В этой ситуации трезвые умы Центра вполне осознавали, что лучше бы до мятежей не доводить - ну а уж коли где-то рвануло, то лучше бы погасить вспышку тихо, чтобы не возникало повода к жестоким карам: на нет, как известно, и суда нет. Неписаный закон гласит, что ежели всё уже хорошо, то не стоит доискиваться, что именно было плохо, если только это самое "плохо" не оставило чересчур вопиющих следов; иными словами, чтобы обойтись без кар, требуется чтобы следы были качественно убраны. В этом смысле Центру исключительно полезны были эмиссары-разведчики - ведь они могут по ходу кого надо оживить и тем пресечь разговоры об убийстве, одним мановением руки починить взорванный арсенал и целый квартал вокруг, умиротворить голодных бунтовщиков ящиками тушёнки и сгущёнки, и т.д. и т.п.
Начало нашей командировки в Форт-под-Центром было положено приездом кое-кого из обитателей форта к нам, в Лагерь Организации Троек под Северным Городом. Ходоки прибыли с тайным сообщением, что в Форту-под-Центром готовится мятеж, и с просьбой о помощи - не можем ли мы уладить их отношения с Центром, чтобы в итоге все заинтересованные получили своё: кто надо оказались бы сыты, кто надо остались целы, столичным карателям не пришлось бы лишний раз топтать ножки, а неарийцы с бандитами уж как-нибудь на этот раз утёрлись?.. Мы незамедлительно связались с нашими людьми в правительстве и получили "добро"; от нас требовалось как можно скорее разобраться в том, чего, собственно, местные хотят, сообщить об этом Центру - ну и, конечно же, по возможности пресечь смуту в зародыше.
Сложилось так, что на месте я оказался одним из первых - я был как раз на тот момент свободен, притом свободен тотально, до звона в ушах: совсем незадолго до того я пережил расставание с возлюбленной. Всё было хорошо, мы распрощались, полные нежности и благодарности друг к другу, она вернулась на свой путь, а я двинулся своим, однако студёные дни марта были чуть слишком прозрачными, чуть слишком разреженными; не то чтобы я маялся без дела, но ни одно дело не могло захватить меня целиком. Командировка в Форт-под-Центром выпала прямо-таки офигительно кстати.
Тринадцатая Тройка, Ивэ, Анъе, пожалуй ещё парочка столь же сомнительных персон (да кто ж там в самом деле входит в эту грёбаную Тройку?!:)) - мы прибыли на место тихо, не создавая ажиотажа, и сразу разбежались кто куда, навострив уши и раздув ноздри. По-первости ничего интересного не обнаруживалось, и даже те, на кого нам было указано ходоками, с ухмылкой делали круглые глаза - "угроза мятежа? да что вы, и в помине нет!.." Однако же не прошло и полусуток, как всё покатилось-завертелось; одна за другой посыпались встречи с беглецами и тяжелоранеными, полутрупами и свежими покойничками - в форту по-тихому шли разборки. Под звон политических лозунгов решались личные дела; кто норовил зарезать любовника жены, кто поспешал удрать с любовницей и даже с её мужем, кто пользовался случаем отмстить за старые обиды, кто просто жаждал выразить нахлынувшие чувства. Поскольку мы без вопросов соглашались оказывать помощь, народ довольно быстро стал делиться с нами не только проблемами, но и вообще всем, что кому было известно. Начало выплывать и насчёт мятежа, и насчёт бандитов, с которыми некоторые из планирующих мятеж уже вступили в альянс - короче, много такого, что требовало вмешательства тотчас же. Мы бегали как наскипидаренные, пресекая схватки и распутывая частные узлы, торговались и дружились, используя все каналы, чтобы не дать вспыхнуть (тебе надо вот это? - бери и отвали, тебе вот это? - забирай скорее и скажи своим чтоб успокоились, им тоже что надо дадим!..) - а Центр тем временем спешно готовил законопроекты, хоть мало-мальски пригодные, чтобы снять напряжение, уменьшить число поводов к мятежам. Как Центр о ту пору штамповал законы - это отдельная песня; закон выходил, его пробовали, нравилось-не нравилось, если что - тут же отменяли и готовили новый… Стартовав разудалой бандитской зимой 01 до ЧМ / 01 по ЧМ, процесс законотворчества ускорялся и ускорялся. Поначалу необходимо было всякий раз ломать шаблоны (как это не казнить смертью? как это учесть недееспособность? как это пусть всегда сами и выбирают?..) - после суда и установления Черты Мира всё стало элементарно (давайте например вот так, а не понравится - отменим и попробуем иначе!) - а вот весна 01 по ЧМ, когда мы шуровали в Форту-под-Центром, была каким-то промежуточным периодом. В правительстве до хрипоты спорили, обсуждая каждую мелочь, которую Центр может или не может уступить городам и фортам; в городах и фортах не смолкали дебаты, чего требовать от Центра хоть умри, а что уже чересчур. Это самое творилось и в Форту-под-Центром - вначале втихаря, потом открыто. В штабе и в караулке, в каждом трактире, вообще всюду, где собиралась компания более трёх, яростно дискутировали о судьбах цивилизации, о выборах начштаба, о качестве боеприпасов и тушёнки… Такие споры интересовали меня далеко не всегда, поэтому я стремился избегать их, предпочитая любые практические действия, по возможности сопряжённые с общением. Ну то есть я соглашался, конечно, и простые механические работы выполнять - как прибегая к особым умениям разведчиков, так и не прибегая - а уж если попутно получалось общаться, так бывало и совсем хорошо.
Дневниковые мои записи того периода представляют собою оживший кошмар историка-архивиста. Записывать было особенно некогда, вдобавок я самонадеянно мнил, что у меня всё и так крепко схвачено в голове, поэтому важно лишь набросать конспект, который я в любой момент сумею оживить в памяти; будущее показало, сколь радикально я ошибался. Перечитывая вышеозначенное теперь, я с гарантией опознаю только самое важное, самое значимое - и то потому, что на определённом этапе попыток дешифровки я кривенько помечал на полях, кто есть кто. Первое знакомство с кем-то, кто впоследствии окажется весьма близким, может быть описано с такого ракурса, что узнать ситуацию много лет спустя будет попросту невозможно; спасает лишь только пометка: "знакомство с имяреком" или просто "имярек". Так обстоит с описанием встречи со Старшим, равно как и встречи с моей нынешней женой Мартой - их обоих я приобрёл в Форту-под-Центром, с разницей в сутки. Я не буду приводить этих описаний здесь, лучше сам расскажу про всё внятно; однако парочку других цитат из дневника я таки позволю себе привести - просто для воссоздания настроения.
"Позвонил Ивэ, попросил проверить один адресок. Прихожу - там испуганная женщина и брат её мужа, тяжело раненый в живот (ножом ткнули сквозь одеяло). Полечил, а тут уже идут люди - договариваемся сказать, что будто бы принесли его с улицы… Общаемся, выясняем политические платформы; старший брат решается ехать в Центр…" -
с лязгающим скрипом проворачиваются пружины, и я вспоминаю: ну да, понятно - этот раненый был тайным любовником жены своего брата (нет чтобы договориться по-хорошему, вот дураки!), и поэтому сам же рассерженный муж ткнул покрытого с головой супостата ножом, после чего ушёл, не глядя кого ранил - не захотел смотреть, чтобы не позорить: пусть негодяй вылезает и уматывает неузнанным. Так что если брат мужа ранен где-то на улице, то можно ничего лишнего не подозревать, мало ли кто почему может быть ранен, тем более когда всё равно уже полечили. Из дальнейших каракулей, правда, следует, что потом я всё же убедил злосчастных любовников сознаться их мужу-брату, чтобы враньё не накручивалось дальше - однако не надо думать, что это я всегда был такой честный: в том же самом Форту-под-Центром мы так лихо крутили и финтили, подчищая следы, что просто ой-ёй-ёй!
"Встретили приятного мальчика 11-ти лет, у его сестры день рождения - ей 6 лет; сын унтера, матери нет, сестра сводная. Погуляли с ним и с его сестрёнкой, выпили чаю у них дома, угощали их сладостями. Сестрёнка уснула, и тут приходит их отец - хмурый и недоверчивый, пытается нас убедить, что мы хотим ему отомстить за антицентровские взгляды (на собрании говорил, что всё это мура и верить нельзя). Говорили-говорили, прояснили, заодно убедили его отпустить сына учиться в Северный; мальчик просит завтра прокатить его в Центр - хочет навестить своего 14-летнего друга… <На другой день> прибыли с мальчиком в Центр, погуляли по Главной Площади, пошли к его другу - тот обрадовался, позвал друга с собой в караул и представил меня своему отцу…" -
а вот это я помню уже существенно лучше, по одной-единственной причине: означенный 14-летний друг-из-Центра оказался сыном некоего господина Максимилиана, о котором я на момент записи не знал ничего - однако впоследствии он сделался мужем моей первой жены Юноны (с которой мы на момент записи пребывали в заковыристом состоянии дружбы-сотрудничества-развода) и, соответственно, воспитателем моего сына Нормана (которого на момент записи ещё даже и в проекте не было). Напротив строчки "и представил меня своему отцу" мелкими косыми буквочками приписано "Максимилиан" - из чего легко вывести, что после знакомства я его имя не записал, может даже и вовсе забыл; не исключено, впрочем, что парень знакомил нас, не называя имён, типа: "мои друзья / мой отец". Это сейчас, когда война далеко позади, принято представляться по именам - в ту же эпоху обычаи знакомства были иными.
Однако это я уже мал-помалу перешёл к описанию встреч, да только не совсем тех - ведь собираюсь-то я рассказать про встречу со Старшим, а перед этим про встречу с Мартой, потому что встреча с Мартой случилась раньше и потому что они сплетены в одну и ту же тугую косицу.
* * *
Итак, отправляясь в эту командировку, я был свободен как перст, свободен до слёз: несравненная моя Фанни вернулась к мужу, с Юноной мы из последних сил довершали развод, прочие романы были далеко позади - так что не было у меня на тот момент ни подруги, ни друга. Точнее, друзей-то, притом горячо любимых друзей, у меня было много, однако ни один из них не был моим напарником: как-то не получалось. Собираться вместе и действовать слаженно, делать одно дело и после кутить за одним столом - это получалось, а идти с кем-то близким рука об руку, шаг за шагом - нет. Дело в том, что все ненаглядные мои соратники были такими же приключенцами-одиночками, как и я сам; оказываясь вместе "на тропе охоты", мы естественным образом разлучались на первой развилке. Даже самый мой близкий - ближе некуда! - Ивэ, на которого я молился, с которым мы вместе глазели-дивились на мир первого моего рождения, когда я ещё скрывал этот мир ото всех остальных - даже Ивэ не мог быть со мной: мы мешали друг другу, занимая одну и ту же нишу, одну и ту же орбиту. Той порой, когда Ивэ ещё работал "иконой", я нередко сопровождал его, выступая в качестве охраны (тут-то и пригождалась моя трёхтельность!) - однако то были не мои квесты, а его; сопровождать же меня в моих нынешних квестах он не мог, не умел - быть моей охраной, моим подручным у него не выходило.
Получалось так, что фактически в каждой горячей точке я себе кого-нибудь да находил: добросердечного солдатика или пьянчугу-капрала, задиру-студента или язвительно-жёлчного дисквалифье - кто-нибудь непременно да оказывался рядом, чтобы просвещать меня насчёт местной специфики, травить байки-анекдоты и хлестать из одной фляжки ёлку, а то и ром. Однако едва лишь завершалась моя миссия, все эти ребята со мной прощались - оставались, говоря высоким штилем, строить на своей малой родине новую жизнь. Последний подобный спутник содействовал мне в последнем перед Фортом-под-Центром мятежном форту, с тех пор минул месяц; то был исключительно славный парень, и вопреки обычному он даже покинул свой форт - однако дальше отправился не со мной, а со своим генералом, которого мы общими усилиями спасли от расстрела, но к изгнанию он таки был приговорён. Я понимал, что этим двум хорошо будет вместе, что всё происходит как надо, и распрощался с ними легко; легко, но с печалью. Я уже очень устал быть один.
На третий день пребывания в Форту-под-Центром, в предрассветный час 31 марта 01 по ЧМ, я сидел на собрании из разряда тех, о которых рассказывал выше - вперемежку обсуждались выборы начштаба, неарийская угроза, отношения с Югом и проблемы весёлого дома в соседнем форту. Было душно и полутемно; я задрёмывал и скорей всего отключился бы, несмотря на галдёж, но меня пробудил еле слышный дверной скрип - наверное, я засёк его лишь потому, что мечтал о спасительном поводе смыться. На пороге возникла женская фигура в плаще с капюшоном; негромко, но отчётливо гостья спросила: "Кто здесь приезжий?" Я во мгновение ока оказался около неё. "Это вы приезжий? Говорят, вы можете лечить, это правда?" - "Да!" - "Тогда пойдём скорей."
Она взяла меня за руку и повела; рука была тёплой, а лица я по-прежнему не видел - капюшон был опущен низко, да и шла она впереди, почитай что ко мне спиной. Я поспешал за ней с трепетом, радуясь молчанию - сердце моё ликовало и пело, и я жадно вслушивался в его песню. Предчувствие счастья захлестнуло меня, когда раздался тот самый дверной скрип, и ощущение это не проходило; я не мог разглядеть ни лица, ни фигуры, но отчётливо понимал, что вот это идёт моя женщина - не чужая жена, не искательница подвигов, а моя суженая, моя судьба. Я спросил наконец, что стряслось? - и она отвечала, что сильно больна её старая мать. "Сколько лет ей?" - "Уже сорок шесть." - "А тебе?" - "Двадцать два, почти двадцать три." Спрашивая, я не загадывал прямо, но ответ прозвучал как пароль - это был возраст Фанни, и я утвердился, что Фанни, женщина-дорога, в это утро благословляет меня. "Моя мать была свободная женщина, и я тоже; Маргарита из Форта-под-Центром - вот как её звали. Теперь это я."
Маргарита-из-Форта-под-Центром-старшая в обиходе именовалась Мамкой, Маргарита-из-Форта-под-Центром-младшая - Мартой; сие было поведано мне уже дома, за чаем, когда полеченная и задорная Мамка рвалась похозяйничать на кухне, а Марта охала и попискивала, уговаривая мать поберечься. Заворожённо рассматривая обеих, я вдыхал небогатый уют; видно было, что долгая болезнь старой хозяйки высосала у дома все соки - однако дом выдержал и теперь оживает, расправляя ветви. Ни одна, ни другая не были похожи на Фанни; в крайнем случае Мамка, и то не слишком. Мамка была мелкая, сухая и жгучая - чёрный сполох, то вспыхивающий, то скручивающийся в фитилёк; Марта - вся как нарочно наоборот: светлая и мягкая, широкая и льющаяся. Огонь и вода! - прямо совсем как в песне:
Нам милы ночные духи
С роковой чертой бровей,
Но милее нам толстухи
Светлых смешанных кровей… -
вот они обе как будто оттуда были - одна из первого двустишия, другая из второго.
Налакавшись чаю из насушенных летом трав (и Мамка, и Марта - опытные травницы), я бухнулся спать; в памяти моей всё это выложено подряд - ночная беготня и собрание, приход Марты и лечение Мамки, чаепитие и богатырский сон до позднего вечера - однако дневниковые записи фиксируют, что всё было сложнее. Полечив Мамку, я немедля умчался назад на собрание, убедился что там всё путём, пробежался по тем людям, с кем имел дело накануне, сделал пару перебросок (одного туда, другого сюда) и целую кучу звонков - и только после всего этого завалился обратно к Маргаритам, наскоро хлебнул чаю и рухнул в постель; то умопомрачительное чаепитие, когда я разглядывал Мамку с Мартой и наслаждался покоем их многострадального дома, состоялось уже вечером, когда я выспался. Марта успела напечь пирогов, и я заглатывал тающее на языке тесто, даже не пытаясь понять, что внутри - будучи полностью погружен в Мартины рассказы. Она говорила о том как они живут, о здешних парнях, о том как стала Маргаритой-из-Форта-под-Центром, когда разболелась и оставила свой пост Мамка… Я словно воочию видел тех, о ком она повествовала, перебирал пеленги, радуясь, заметив того или другого живым; каждое Мартино слово, каждый поворот разговора усиливали радость - ура, ура, я нашёл её, это она, моя женщина, точно она!..
Мы не делили ложе с ней в тот вечер, но на прощание я дал ей денег и сказал (потребовал?.. попросил?..) никого в эти дни не принимать, я скоро приду!.. - она не хотела ни брать, ни обещать, даже вспылила было: "Вот ещё!.." - но тут же и сжалилась, увидев мой взгляд: "Ну ладно, ну хорошо…" В ближайшие пару суток мы умудрились пересечься раз двадцать, притом по преимуществу на стороне, хотя на подрыхнуть я старался заползти к ним. Выпав из заворожённости обретением, я быстро впал в любовную горячку, и мы обнимались-целовались где попало, дома же Марта по преимуществу приводила меня в божеский вид - мыла мне голову, причёсывала, стирала одежду… Я трепетал - и то не дерзал шелохнуться, то изнемогал и начинал исступлённо ловить её руками и губами.
Позже, когда стало ясно, что парой дней дело отнюдь не ограничится, Мамка распереживалась и принялась по-тихому осуждать и Марту, и меня: меня, что кружу девке голову, лишаю свободы, а потом ведь всё равно куда-нибудь да денусь (мужчины суть явление преходящее: приходящее и уходящее!) - а её, что она втюрилась как маленькая, вхламину нарушая технику безопасности. Из-под роковой черты бровей Мамка метала в нас укоризненные взоры, мы с Мартой же лишь расплывались в кретинских улыбках да жалостно хлюпали носами. Всё Мамкино осуждение продолжалось до тех пор, пока у неё самой не состроилось со Старшим.
Теперь наконец дошёл черёд и до Старшего.
******************************
Примечания:
"…незадолго до того я пережил расставание с возлюбленной…" -
историю отношений с Фанни и Сингом можно прочитать вот здесь,
а вообще о служении свободных женщин - вот здесь.
******************************
Продолжение - в следующем посте.