Они сидели в Воркуте: подельник Солженицына
«Я не желаю, чтобы имя моего отца упоминалось рядом с именем подонка Солженицына!» (Н.Виткевич-младший).
Мне прекрасно понятно желание Н.Н.Виткевича отделить имя своего отца от имени Солженицына. Но увы: этих двух людей связала судьба, и ничего с этим не поделаешь.
Они дружили с детства. Учились в одном классе. Называли друг друга «Ксандр» и «Кока», «Морж» и «Сэр». Вместе поступили в Ростовский университет, хоть и на разные факультеты. Вместе решили получить второе, гуманитарное, образование в МИФЛИ. Даже ухаживали за одной девушкой, Натальей Решетовской. Женился на ней в результате Саня Солженицын, но Кока Виткевич за это на друга зла не держал. А Наталья годы спустя скажет: «Надо было мне за Колю выходить»… Для сына Виткевича она навсегда станет «тётей Наташей».
Что, пожалуй, ещё удивительнее - они и на фронте оказались почти рядом (по российским и фронтовым меркам)! Хотя шли к этому разными путями: Н.Виткевич ушёл на фронт в июне 1941 г., а Солженицын - только в марте 1943 г. Но в результате оказались в частях, расположенных в сотне километров друг от друга, и до 9 февраля 1945 г., когда Солженицын был арестован, виделись несколько раз.
А уж сколько писем написали!
В письме к жене Солженицын в этот период называет Николая единственным человеком, с которым у него лишь незначительные расхождения во взглядах. А еще Солженицын напишет жене, что он и Виткевич «как два поезда, идущие рядом, с одинаковой скоростью, так что на ходу можно пересесть из одного в другой».
Каковы же были эти взгляды, которыми они как раз и обменивались в своей переписке?
Вот как пишет об этом Солженицын в «Архипелаге»: «Наше (с моим однодельцем Николаем Виткевичем) впадение в тюрьму носило характер мальчишеский /…/. Мы переписывались с ним во время войны между двумя участками фронта и не могли, при военной цензуре, удержаться от почти открытого выражения в письмах своих политических негодований и ругательств, которыми поносили Мудрейшего из Мудрейших, прозрачно закодированного нами из Отца в Пахана». Если кто не понял, «Паханом» они именовали Сталина; Ленина, кстати, называли «Вовкой».
Часто читатели только это и замечают: мол, посадили молодых людей, героев-фронтовиков всего лишь за оскорбительные слова о Сталине!
А вот Т.Ржезач в книге «Спираль измены Солженицына» приводит такое свидетельство Н.Виткевича: «…С Солженицыным мы критиковали объективные трудности первого периода войны. /.../ Но прежде всего мы критиковали Сталина за ошибки, которые он допустил из-за своего личного произвола и ощущения абсолютной власти. Сегодня наши взгляды - хотя теперь уже, разумеется, о них можно писать - были бы, вероятно, смешными. Короче, нам не нравилось, что Сталину все можно и что зачастую он действовал по-дилетантски».
Т.Ржезач называет это «лейтенантской краснухой», то есть «болезнью» молодых, неопытных младших офицеров, которые считают себя умнее генералов и думают, что уж они-то лучше всех разбираются в том, как надо воевать. «В любой армии мира можно создать массу трудностей, если говорить лейтенантам, что они умнее генералов. Впрочем, им и не надо об этом говорить. Они сами до этого доходят», - иронизирует писатель. Впрочем, он весьма сочувственно относится к Н.Виткевичу: «Он видел недоукомплектованность армейских частей личным составом и вооружением, недостатки в методах, тактике, оперативном искусстве и стратегии. Для него это не просто исторические категории, а его личные впечатления, подкрепленные жизненным опытом. Они врезались в память ужасающими картинами горящих деревень, погибших товарищей, брошенной техники и отступающих колонн, на которые пикируют немецкие «юнкерсы»».
А.Островскому, автору книги «Солженицын. Прощание с мифом», Виткевич о содержании этой переписки говорил кратко и сухо:
«- О чем писали?
- Критиковали военное руководство.
- И все?
- И все.
- А теоретические вопросы затрагивали?
- Может быть.
Здесь Николай Дмитриевич испытал некоторое затруднение и ничего более о переписке вспомнить не смог». Островский отмечает: «Уходит от вопросов».
Это был уже 1993 г.
В те же годы в интервью В.Шпачкову (https://mgzt.ru/№-68-от-10-сентября-2008г/трое-из-«архипелага») Виткевич говорил так: «За годы войны переоценка ценностей привела к тому, что иначе как «бараном» мы Верховного не именовали. Впрочем, это было не самой крепкой его характеристикой. За нами следили уже давно, прочитывали наши письма, в наше отсутствие заглядывали в полевые сумки, где материал был еще богаче»... (Обратите внимание на выделенные слова).
Что же это был за материал?
Солженицын: «… уже год каждый из нас носил по экземпляру неразлучно при себе в полевой сумке, чтобы сохранилась при всех обстоятельствах, если один выживет, - «Резолюцию №1», составленную нами при одной из фронтовых встреч. «Резолюция» эта была - энергичная сжатая критика всей системы обмана и угнетения в нашей стране, затем, как прилично в политической программе, набрасывала, чем государственную жизнь исправить, и кончалась фразой: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации»… Даже безо всякой следовательской натяжки это был документ, зарождающий новую партию. А к тому прилегали и фразы переписки - как после победы мы будем вести „войну после войны“».
Позже, оказавшись за границей, Солженицын с гордостью заявлял: «…Я не считаю себя невинной жертвой, по тем меркам. Я действительно к моменту ареста пришел к весьма уничтожающему мнению о Сталине, и даже с моим другом, однодельцем, мы составили такой письменный документ о необходимости смены государственного строя в Советском Союзе», - и уточнял, что советская система характеризовалась в названном документе как феодальная.
Прошли годы, и Солженицын уже стал говорить, что хотел не «обновить» социализм, а уничтожить его: «Из коммунизма надо было выходить… Самое главное умно выходить… Надо выходить так. Не разламывать этой всей идиотской системы, нет. А медленно-медленно дать жизнь внизу. Маленькие земельные участки, маленькие авторемонтные мастерские, ресторанчики, лавочки. Чтобы люди немножечко оделись, немножечко наелись, немножечко очнулись. А тогда постепенно снизу вверх…»
По утверждению А. И. Солженицына, «Резолюция №1» существовала в двух экземплярах, один из которых был изъят из его полевой сумки, второй находился у Н.Д.Виткевича. И, по словам А.Островского, сначала Н.Д.Виткевич подтверждал этот факт!
Но 10 января 1993 г. между А.Островским и Н.Виткевичем происходит следующий диалог:
«- Если «Резолюция № 1» существовала, она должна была сохраниться в Вашем следственном деле?
- Никто Вас к нему не допустит.
- Но факт ее существования должен был отразиться в выданном Вам Определении Военной коллегии Верховного суда СССР о реабилитации. Нельзя ли с ним познакомиться?
- К сожалению, нет, оно отдано мною в собес».
Островский пишет: «Если «Резолюция № 1» существовала в нескольких экземплярах, налицо факт ее распространения, который можно было квалифицировать как действие, направленное на создание антисоветской организации. Взвесив за и против, Н. Д. Виткевич продолжил диалог:
- Может быть, второго экземпляра и не было.
- Следовательно, если «Резолюция № 1» существовала…
- Значит у меня ее не было».
На основе этих уклончивых ответов А.Островский даже строит предположение, что никакой «Резолюции №1» вообще не существовало.
Но в 2022 г. журналист и писатель Ю.Панков получил наконец доступ к следственному делу Солженицына! И «Резолюция №1» в нём обнаружилась! Кроме того, имеются и показания Н.Виткевича: «…я и Солженицын разработали первые наброски программы и установок, которую назвали «Резолюция № 1», подписанный текст которой изъят у меня при обыске». (Ю.Панков демонстрирует текст «Резолюции», написанный почерком, очень похожим на солженицынский).
Почему же Виткевич в свободные 90-е не хотел о ней говорить? Думаю, потому, что понимал антисоветский характер этого документа и очень хотел бы забыть о своём участии в его составлении.
Послевоенное будущее в «Резолюции №1» представляется мрачным торжеством «реакции». Политэкономия и история, по мнению авторов, будут стоять «на службе у государства», иметь «прикладной» и «официальный» характер, а художественная литература будет обречена «на искажение действительности», преисполнена «патриотического пафоса и победной политической самоуспокоенности», «неизбежно будет антихудожественной, фальшивой, лишенной великих образов и призыва, движения вперед».
Заметим, о патриотизме литературы в «Резолюции» дважды говорится как об отрицательной черте.
В экономическом плане предполагается установить что-то типа государственного капитализма, при котором «прибавочная стоимость» у населения изымается. Существование колхозов с их земельными паями и кустарных артелей, видимо, не предполагается: всё население должно получать заработную плату.
Ставятся в «Резолюции» и задачи - чьи? Только Ксандра и Коки, или некоей будущей партии?
«1. Энергичная деятельность на государственной службе.
/…/
3. Определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической надстройке».
В конце делается вывод: «Выполнение этих задач невозможно без организации. Следует выяснить, с кем из активных строителей социализма, как и когда, найти общий язык».
А вот отрывок из письма Н.Виткевича:
«…наша задача состоит не в том, чтобы взяться наконец за дело, а в том, чтобы присоединиться к тем, кто уже сейчас продолжает дело стариков /имеются в виду классики марксизма-ленинизма/. Это не пахан и его ближайшие, но это делается где-то неподалёку от пахана. Нам нужно проникнуть в этот храм, где новости черпаются не из газет и официальных сообщений, где о всех происходящих событиях становится известно из доброкачественных «боевых донесений».
«Мы должны войти в круг осведомлённых, постоянно пользующихся информацией людей. Для начала лучше стать дворником в наркомфине, чем аспирантом в ИМЭП или МГУ. Правда, мы ещё должны с тобой сдать МГУ, но тратить на это 5 лет нет смысла. Следовательно, сдать надо экстерном, а работать надо мне у какого-нибудь экономиста, вроде Зверева, а тебе - в Союзе писателей, который завоевать и показать, как и что нужно писать». (Цитирую по выпуску канала «Плохой сигнал»).
Зверев - это народный комиссар финансов СССР. Высоко метил молодой офицер! То есть друзья планировали проникнуть в верхние эшелоны власти, чтобы изменить Советский Союз изнутри.
Сначала арестовали Солженицына (9 февраля 1945 г.). Затем, 22 апреля, недалеко от Берлина Управление контрразведки Смерш 1-го Белорусского фронта арестовало помощника начальника химической службы 41 стрелковой дивизии, члена ВКП(б), капитана Н. Виткевича. Разговор со следователем, по его словам, не оставил в памяти сильных впечатлений: «Он спросил: «Это ваши бумаги?» - «Да, мои». - «Вы всё это писали?» - «Да, я всё это писал». - «Тут червонец обеспечен!»
Бумагами были подлинники его писем к Солженицыну. Кроме того, следователь располагал показаниями Александра и текстом «Резолюции№1».
Виткевич признаёт: «Обычно следователю надо что-то доказывать. В моем случае по тем временам состав преступления был налицо». Правда, обвинение в антисоветской агитации он отрицал: «… я делился мыслями с другом. Какая же это агитация?»
Николай не пытается свалить вину на друга, он говорит: «...я и Солженицын разработали». По его словам, он даже старался выгораживать Александра: «Когда меня арестовали и задали вопрос о политических взглядах Солженицына, я характеризовал его положительно. Следователь советовал мне не защищать Солженицына, говорил, что мой друг дает обо мне показания другого рода, но я счел это обычным тактическим приемом и стоял на своем».
В 1971 г. в интервью Н.Решетовской Н.Виткевич говорит, что следователь ещё тогда дал ему прочитать показания друга: «Но он показал мне протоколы его допросов. /…/ Не весь протокол, низ, например. Протокол при этом из рук не выпускал. И тут все обстояло именно так, как я говорил. Я действительно был потрясён тем, что я прочитал. Почерк… Такого второго почерка нет».
Солженицын с возмущением отвергает эту версию: он-де ничего своей рукой не писал, всё писал следователь!
Я очень надеялась, что этот вопрос прояснит публикация дела Солженицына, но, к сожалению, пока Ю.Панков не опубликовал эти протоколы. (Хорошо, что они вообще сохранились! Как известно, М.С.Горбачёв в 1990 г. отправил Солженицыну часть документов из его дела!).
По другой версии, изложенной Н.Виткевичем в 1974 г. в письме в Агентство печати «Новости»(АПН), с показаниями друга он ознакомился значительно позже, уже выйдя на свободу: «День, когда уже на свободе я увидел протоколы допроса Солженицына, был самым ужасным в моей жизни. Из них я узнал о себе то, что мне и во сне не снилось, что я с 1940 года систематически вел антисоветскую агитацию, что я вместе с Солженицыным пытался создать нелегальную организацию, разрабатывал планы насильственного изменения политики партии и государства, клеветал (даже «злобно» (!) на Сталина и т.д. В первый момент я подумал, что это опять какой-то «приём». Но не только подпись была мне хорошо знакома, не оставлял сомнений и почерк, которым Солженицын собственноручно вносил дополнения и исправления в протоколы, каждый раз при этом расписываясь на полях».
В протоколе Николай увидел имена тех, с кем оба они дружили ещё со школы: Кирилла Симоняна и его жены Лиды Ежерец. И даже имя жены Солженицына - Натальи Решетовской: «…всех их Солженицын характеризовал как матерых антисоветчиков, занимающихся этой деятельностью еще со студенческих лет».
Но в каком году это было? В 50-е, при реабилитации? Кирилл Симонян утверждал, что ему предъявили собственноручно написанные клеветнические «показания» Солженицына в 1952 г. Мне же самой вероятной представляется версия о ещё более позднем знакомстве с показаниями друга. Трудно представить, что Виткевич смог бы через несколько лет общаться с Солженицыным и даже возобновил дружеские отношения с ним, если бы прочитал такие его показания ещё во время следствия. Скорее всего, во время следствия он видел лишь подпись друга, стоящую под протоколами, написанными рукой следователя или напечатанными на машинке. В этом случае Солженицын мог убедить Виткевича, что показания выдуманы следователем, а подпись подделана…
А вот в 1974 г., в связи с мощной антисолженицынской кампанией в СССР, Н.Виткевичу могли эти показания и предъявить. Был ли это подлинный документ или подделка КГБ? Безусловно, ответ даст только авторитетная экспертиза.
Вернёмся в 1945 г. Следствие закончилось быстро. Били, пытали? Нет: «Стиль допросов обычный: днём спать не дают, ночью вызывают на допрос для того, чтобы не плёл какую-то легенду. Но меня редко вызывали, успевал высыпаться». Судил Виткевича фронтовой трибунал. Он получил за антисоветскую агитацию (ст. 58-10) 10 лет. Солженицына судили в Москве, за ту же АСА и организацию антисоветской группы (ст. 58-11) он получил только 8 лет. (Солженицын будет утверждать, что его НЕ судили и что его наказание было тяжелее, чем у Виткевича, ведь к 8 годам ИТЛ добавлялась «бессрочная ссылка»).
Солженицын, как известно, сначала отбывал срок на стройке в Москве, затем в закрытых конструкторских бюро (так называемых «шарашках») в Рыбинске и Подмосковье. В настоящий лагерь он попадёт много позже, и пробудет там с августа 1950 по февраль 1953 г.
А вот Николай Виткевич поехал на Север, в Воркуту.
Продолжение следует.