Развеивая миф о невиновности родителей
Alice Miller
BANISHED KNOWLEGE. Facing Childhood Injuries
Chapter Two
Murdering for the Innocence of The Parents (p. 21-27)
Алис Миллер
ЗАПРЕТНОЕ ЗНАНИЕ. Встретиться с детскими травмами.
Глава 2. Развеивая миф о невиновности родителей (стр. 21-27)
Чем больше я убеждаюсь в правильности того, что делаю, тем больше я могу учиться, узнавая реакции других людей. Некоторые такие реакции дают мне пищу для дальнейших размышлений и уточнений. Это также касается вопроса о невиновности родителей. Люди обычно спрашивают: «Но вы ведь в самом деле не имеете в виду, что родители виноваты, если они плохо относятся к ребенку? В конце концов, вы в своих книгах писали о том, что родители вынуждены неосознанно переносить травмы своего детства на детей и поэтому они жестоко обращаются со своими детьми, игнорируют их и подвергают сексуальному насилию».
Такие рассуждения привели меня к мысли, что теперь я должна сделать шаг, который у меня не хватало смелости сделать в моих первых книгах. Я буду исходить из очень простого, но фактически неоспоримого утверждения: каждый, кто разрушает человеческую жизнь, несет за это вину. Это утверждение соответствует нашему законодательству, согласно которому людей осуждают на годы лишения свободы; и никто не сможет оспорить мое утверждение, что это является универсальным этическим принципом нашего общества. Даже если я заменю слово «каждый» различными профессиональными терминами, фраза не изменит своего значения, за исключением разве того, что касается людей таких профессий, как военные генералы или политики, потому что они автоматически наделяютя властью посылать людей на смерть, не неся за это ответственности. Но в мирное время запрещено уничтожать человеческие жизни, это является преступлением, за которое предусмотрено наказание. С одним единственным исключением: родителям разрешено разрушать жизни своих детей безнаказанно. Поскольку это разрушение в большинстве случаев воспроизводится следующими поколениями, то вряд ли можно говорить о запрете: запретить это -значит вызвать скандал.
На протяжение очень долгого времени табу на обвинение родителей за то, что они делают со своими детьми, не позволяло мне ясно увидеть и сфомулировать вину, которую несут родители. Но в первую очередь я не могла подвергнуть сомнению действия моих собственных родителей, потому что всю жизнь боялась почувствовать себя в той же ситуации, как и в детстве: боялась ощущения зависимости от родителей, которые не имели ни малейшего понятия ни о потребностях собственных детей, ни о своей ответственности перед ними. Я находила бесчисленное количество извинений всему, что они делали со мной и тому, что они не смогли для меня сделать, таким образом я могла избегать вопросов: «Почему вы так поступали со мной? Почему ты, мама, не защищала меня, почему ты отворачивалась от меня, игнорировала то, что я говорила тебе? Почему то, что ты думала обо мне, более важно, чем правда, почему ты никогда не попросила у меня прощения, никогда не подтверждала мое собственное мнение? Почему ты обвиняла и наказывала меня за то, в чем ты явно была виновата сама?»
Все эти вопросы я никогда не смогла бы задать ей, будучи ребенком. И позже, став взрослой, я, конечно, уже знала ответы. Или думала, что знала. Я говорила себе: у моей матери было тяжелое детство, ей пришлось подавить себя и идеализировать своих родителей; она, как и все вокруг, верила в правильность такого воспитания. Она не знала о моих страданиях потому, возможно, что в результате собственной истории детства у нее отсутствует чувствительность к тому, что происходит в душе ребенка, и потому, что общество поддерживало ее мнение о том, что ребенка нужно растить как послушного робота, пускай и пожертвовав его душой в угоду этому. Можно ли обвинять женщину, которая ничего другого в своей жизни не видела? Сегодня я могу сказать, что мы не только можем, но и должны обвинять таких родителей, чтобы пролить свет на то, что происходило с детьми, час за часом, а также для того, чтобы помочь этим несчастным матерям узнать о том, что происходило с ними самими в их детстве. Из-за страха обвинить своих родителей мы устанавливаем статус-кво: невежество и отношение к детям как к вредоносным существам устойчиво сохраняется в нашем обществе. Необходимо разорвать этот опасный порочный круг. Именно невежественные родители становятся виновниками страданий своих детей, но не те, которые хотят учиться.
Ребенок, который не страдал, не был подвергнут насилию, может сказать или показать своей матери, если она злит его или делает ему больно. У меня не было в детстве такой возможности. При оказании мною малейшего сопротивления в ситуациях, когда мать жестоко обращалась ко мне приходилось бояться строжайшего наказания; и кроме того, что я должна была молчать, я еще и должна была подавить свои воспоминания и умертвить свои чувства. Обо всем этом моя мать так и не узнала; она могла спокойно продолжать применять свои методы, убеждаясь в их «эффективность» и считая их правильными и безвредными. Ей никогда не нужно было бояться моей ответной реакции. Она была уверена, что я должна простить ей любую несправедливость и никогда не тать на нее обиды. Я подчинялась, как это сделал бы любой ребенок на моем месте; у меня не было другого выбора. Мой отец избегал любых столкновений с моей матерью и не видел, что происходит на его глазах. Хотя он и не разделял материных диких методов воспитания - в тех редких случаях, когда он находился рядом, он даже проявлял ко мне некоторую теплоту и нежность - но он никогда не вступался за мои права; он никогда не подтверждал мои мысли о том, что происходит, и соглашался с жестокостью моей матери.
Я никогда не могла сказать отцу обо всем этом, когда была ребенком, потому что сознательно я не понимала этого. Я вряд ли бы могла заметить, что он не смог взять на себя ответственность как отец. Все что у меня было - это утешительная мысль, что его теплые руки могут защитить меня от любой опасности в жизни, что ничего не случится со мной, пока я иду на его стороне и его руки поддерживают меня.
Я цеплялась за эту мысль в течение десятилетий, чтобы избежать понимания, что ее единственная функция - это сохранение добрых воспоминаний о связи с другим человеком - с моим отцом, который умер рано - и не более того. Если бы у моего отца хватило смелости увидеть, что происходило со мной и защитить меня, вся моя жизнь пошла бы по-другому. Я бы осмелилась доверять своим мыслям, лучше защищать себя, и не позволять невежественным людям разрушать себя, таких же, как это делала моя мать. Я смогла бы понимать своих новорожденных детей с помощью своих инстинктов, вместо того чтобы позволять себя запугивать медсестрам, которые «знают лучше» - если бы ребенком у меня был шанс проживать свои чувства и выражать их вместо того, чтобы подавлять и, и отстаивать свои права.
Некоторые люди оспаривают эти утверждения, утверждая, что у каждого человека, каждого родителя есть свой индивидуальный характер и ребенок не может обвинять своих родителей за их отличительные черты и делать их ответственными за то, чего ребенок лишился. Но родительское поведение, которое я описываю., не имеет никакого отношения к индивидуальным чертам характера. Скорее, это обычное отношение к детям, единственным объяснением которому является подавление родителями своих собственных детских страданий, то отношение, которое можно полностью изменить. Каждый человек свободен избавиться от этих репрессий и принимать информацию: информацию о потребностях маленького ребенка, его эмоциональной жизни и опасности, кроющейся в в умертвлении чувств ребенка.
Из этого следует, что мы не можем избежать вопроса о вине, и я хотела бы поднять этот вопрос, а не продолжать избегать его прояснения. И хотя это прояснение надолго запоздало, этого невозможно было сделать раньше, потому что теперь есть некоторые молодые люди, детство которых было более позитивным и которым поэтому не нужно бояться подвергать сомнению действия своих родителей.
Пролистывая мои ранние книги, я натыкаюсь на мои постоянные попытки избежать обвинения родителей. Снова и снова я настаивала на том, что пациент имеет полное право чувствовать и выражать негодование, злость и ярость по отношению к родителям, но в то же время я всегда добавляла, что я не могу упрекнуть родителей пациента, поскольку это не меня они растили, не мной манипулировали и задерживали мое развитие. В конце концов, все это они делали только со своим ребенком. Теперь я по-другому вижу ситуацию. Моей целью все так же не является упрекать неизвестных мне родителей, но я больше не боюсь думать и выражать свои мысли о том, что родители виновны в преступлениях против своих детей, даже если они действовали под влиянием внутренних компульсий и в результате своего трагического прошлого.
Я не могу представить, что какой-нибудь преступник или убийца не отыгрывает своих внутренних компульсий. Тем не менее, они признаются виновными, когда они отнимают чью-то жизнь. Хотя закон признает «смягчающие обстоятельства», если можно доказать, что преступник не отвечает за свои действия, его мотивации я и его положение не меняют того факта, что еще одна человеческая жизнь была принесена в жертву этой ситуации. В противоположность судебной практике я верю, что каждое убийство совершенное не из самозащиты и направленное на ни в чем не повинную жертву - это выражение внутренней компульсии, навязчивой потебности отомстить за жестокость, пренебрежение и разрушение, перенесенные в детстве и сопутствующих всему этому чувств, которые остались подавленными.
BANISHED KNOWLEGE. Facing Childhood Injuries
Chapter Two
Murdering for the Innocence of The Parents (p. 21-27)
Алис Миллер
ЗАПРЕТНОЕ ЗНАНИЕ. Встретиться с детскими травмами.
Глава 2. Развеивая миф о невиновности родителей (стр. 21-27)
Чем больше я убеждаюсь в правильности того, что делаю, тем больше я могу учиться, узнавая реакции других людей. Некоторые такие реакции дают мне пищу для дальнейших размышлений и уточнений. Это также касается вопроса о невиновности родителей. Люди обычно спрашивают: «Но вы ведь в самом деле не имеете в виду, что родители виноваты, если они плохо относятся к ребенку? В конце концов, вы в своих книгах писали о том, что родители вынуждены неосознанно переносить травмы своего детства на детей и поэтому они жестоко обращаются со своими детьми, игнорируют их и подвергают сексуальному насилию».
Такие рассуждения привели меня к мысли, что теперь я должна сделать шаг, который у меня не хватало смелости сделать в моих первых книгах. Я буду исходить из очень простого, но фактически неоспоримого утверждения: каждый, кто разрушает человеческую жизнь, несет за это вину. Это утверждение соответствует нашему законодательству, согласно которому людей осуждают на годы лишения свободы; и никто не сможет оспорить мое утверждение, что это является универсальным этическим принципом нашего общества. Даже если я заменю слово «каждый» различными профессиональными терминами, фраза не изменит своего значения, за исключением разве того, что касается людей таких профессий, как военные генералы или политики, потому что они автоматически наделяютя властью посылать людей на смерть, не неся за это ответственности. Но в мирное время запрещено уничтожать человеческие жизни, это является преступлением, за которое предусмотрено наказание. С одним единственным исключением: родителям разрешено разрушать жизни своих детей безнаказанно. Поскольку это разрушение в большинстве случаев воспроизводится следующими поколениями, то вряд ли можно говорить о запрете: запретить это -значит вызвать скандал.
На протяжение очень долгого времени табу на обвинение родителей за то, что они делают со своими детьми, не позволяло мне ясно увидеть и сфомулировать вину, которую несут родители. Но в первую очередь я не могла подвергнуть сомнению действия моих собственных родителей, потому что всю жизнь боялась почувствовать себя в той же ситуации, как и в детстве: боялась ощущения зависимости от родителей, которые не имели ни малейшего понятия ни о потребностях собственных детей, ни о своей ответственности перед ними. Я находила бесчисленное количество извинений всему, что они делали со мной и тому, что они не смогли для меня сделать, таким образом я могла избегать вопросов: «Почему вы так поступали со мной? Почему ты, мама, не защищала меня, почему ты отворачивалась от меня, игнорировала то, что я говорила тебе? Почему то, что ты думала обо мне, более важно, чем правда, почему ты никогда не попросила у меня прощения, никогда не подтверждала мое собственное мнение? Почему ты обвиняла и наказывала меня за то, в чем ты явно была виновата сама?»
Все эти вопросы я никогда не смогла бы задать ей, будучи ребенком. И позже, став взрослой, я, конечно, уже знала ответы. Или думала, что знала. Я говорила себе: у моей матери было тяжелое детство, ей пришлось подавить себя и идеализировать своих родителей; она, как и все вокруг, верила в правильность такого воспитания. Она не знала о моих страданиях потому, возможно, что в результате собственной истории детства у нее отсутствует чувствительность к тому, что происходит в душе ребенка, и потому, что общество поддерживало ее мнение о том, что ребенка нужно растить как послушного робота, пускай и пожертвовав его душой в угоду этому. Можно ли обвинять женщину, которая ничего другого в своей жизни не видела? Сегодня я могу сказать, что мы не только можем, но и должны обвинять таких родителей, чтобы пролить свет на то, что происходило с детьми, час за часом, а также для того, чтобы помочь этим несчастным матерям узнать о том, что происходило с ними самими в их детстве. Из-за страха обвинить своих родителей мы устанавливаем статус-кво: невежество и отношение к детям как к вредоносным существам устойчиво сохраняется в нашем обществе. Необходимо разорвать этот опасный порочный круг. Именно невежественные родители становятся виновниками страданий своих детей, но не те, которые хотят учиться.
Ребенок, который не страдал, не был подвергнут насилию, может сказать или показать своей матери, если она злит его или делает ему больно. У меня не было в детстве такой возможности. При оказании мною малейшего сопротивления в ситуациях, когда мать жестоко обращалась ко мне приходилось бояться строжайшего наказания; и кроме того, что я должна была молчать, я еще и должна была подавить свои воспоминания и умертвить свои чувства. Обо всем этом моя мать так и не узнала; она могла спокойно продолжать применять свои методы, убеждаясь в их «эффективность» и считая их правильными и безвредными. Ей никогда не нужно было бояться моей ответной реакции. Она была уверена, что я должна простить ей любую несправедливость и никогда не тать на нее обиды. Я подчинялась, как это сделал бы любой ребенок на моем месте; у меня не было другого выбора. Мой отец избегал любых столкновений с моей матерью и не видел, что происходит на его глазах. Хотя он и не разделял материных диких методов воспитания - в тех редких случаях, когда он находился рядом, он даже проявлял ко мне некоторую теплоту и нежность - но он никогда не вступался за мои права; он никогда не подтверждал мои мысли о том, что происходит, и соглашался с жестокостью моей матери.
Я никогда не могла сказать отцу обо всем этом, когда была ребенком, потому что сознательно я не понимала этого. Я вряд ли бы могла заметить, что он не смог взять на себя ответственность как отец. Все что у меня было - это утешительная мысль, что его теплые руки могут защитить меня от любой опасности в жизни, что ничего не случится со мной, пока я иду на его стороне и его руки поддерживают меня.
Я цеплялась за эту мысль в течение десятилетий, чтобы избежать понимания, что ее единственная функция - это сохранение добрых воспоминаний о связи с другим человеком - с моим отцом, который умер рано - и не более того. Если бы у моего отца хватило смелости увидеть, что происходило со мной и защитить меня, вся моя жизнь пошла бы по-другому. Я бы осмелилась доверять своим мыслям, лучше защищать себя, и не позволять невежественным людям разрушать себя, таких же, как это делала моя мать. Я смогла бы понимать своих новорожденных детей с помощью своих инстинктов, вместо того чтобы позволять себя запугивать медсестрам, которые «знают лучше» - если бы ребенком у меня был шанс проживать свои чувства и выражать их вместо того, чтобы подавлять и, и отстаивать свои права.
Некоторые люди оспаривают эти утверждения, утверждая, что у каждого человека, каждого родителя есть свой индивидуальный характер и ребенок не может обвинять своих родителей за их отличительные черты и делать их ответственными за то, чего ребенок лишился. Но родительское поведение, которое я описываю., не имеет никакого отношения к индивидуальным чертам характера. Скорее, это обычное отношение к детям, единственным объяснением которому является подавление родителями своих собственных детских страданий, то отношение, которое можно полностью изменить. Каждый человек свободен избавиться от этих репрессий и принимать информацию: информацию о потребностях маленького ребенка, его эмоциональной жизни и опасности, кроющейся в в умертвлении чувств ребенка.
Из этого следует, что мы не можем избежать вопроса о вине, и я хотела бы поднять этот вопрос, а не продолжать избегать его прояснения. И хотя это прояснение надолго запоздало, этого невозможно было сделать раньше, потому что теперь есть некоторые молодые люди, детство которых было более позитивным и которым поэтому не нужно бояться подвергать сомнению действия своих родителей.
Пролистывая мои ранние книги, я натыкаюсь на мои постоянные попытки избежать обвинения родителей. Снова и снова я настаивала на том, что пациент имеет полное право чувствовать и выражать негодование, злость и ярость по отношению к родителям, но в то же время я всегда добавляла, что я не могу упрекнуть родителей пациента, поскольку это не меня они растили, не мной манипулировали и задерживали мое развитие. В конце концов, все это они делали только со своим ребенком. Теперь я по-другому вижу ситуацию. Моей целью все так же не является упрекать неизвестных мне родителей, но я больше не боюсь думать и выражать свои мысли о том, что родители виновны в преступлениях против своих детей, даже если они действовали под влиянием внутренних компульсий и в результате своего трагического прошлого.
Я не могу представить, что какой-нибудь преступник или убийца не отыгрывает своих внутренних компульсий. Тем не менее, они признаются виновными, когда они отнимают чью-то жизнь. Хотя закон признает «смягчающие обстоятельства», если можно доказать, что преступник не отвечает за свои действия, его мотивации я и его положение не меняют того факта, что еще одна человеческая жизнь была принесена в жертву этой ситуации. В противоположность судебной практике я верю, что каждое убийство совершенное не из самозащиты и направленное на ни в чем не повинную жертву - это выражение внутренней компульсии, навязчивой потебности отомстить за жестокость, пренебрежение и разрушение, перенесенные в детстве и сопутствующих всему этому чувств, которые остались подавленными.