Три Парки (5): Счастье схватки. Волк и Лена Волкова. Отразить целиком
Продолжение.
Предыдущая часть - вот здесь.
* * *
"Ну, тогда хорошо." - "Ну, тогда хорошо."
Что мои Три Парки всегда в конфликте, что здесь три языка, три почти не сходящихся картины мира, что с любым из них я найду консенсус быстрей, чем они друг с другом - это было привычным, я с ранних лет мог рассматривать их позиции по отдельности, сравнивать-сверять, делать выводы, присоединяться по ситуации к любой из сторон; до поры до времени каждый был готов идти навстречу, доверяясь единой ценности, равно дорогой всем - нашему Дому. О периоде, когда Дом начал рушиться, я расскажу ниже, здесь подчеркну лишь одно: в схватках той поры, когда Дом стоял, заведомо не подразумевалось правой и неправой стороны. Правда каждого неустанно вальсировала-фехтовала с правдами двух других, каждый раз переустанавливая гибкий, живой баланс - здесь верней будет так, а здесь эдак, а здесь вот так - и неважно, чья точка зрения победит на сей раз, важен итог: мы живём!
...Самое начало лета, зелёная влажность во всём; крохотная времянка-сарайчик, скрипучий стол; Бабушкина дачная сахарница с берёзовыми листочками (и сейчас передо мной - не в памяти, реально, смотрю на неё: чуть оббиты края, но листочки не стёрлись); Бабушкины дачные ножи (тоже передо мной сейчас), на столе клеёнка в зелёных кочанах то ли розочках, в городе такого не бывает; посреди - старинная тарелка с зелёным кантом. Переезд на дачу позади, готовимся есть; суматоха, все устали, порычивают друг на друга, то не эдак, сё не так - наконец уселись, шквал подколов-упрёков стихает, все улыбаются, рады. Счастье, счастье! - наш Дом это лодка, летим сквозь бурю, качает вовсю - сердце ухает, в животе ёкает, мы не утонем! - веселье, буйство, доверие, надёжность: пляска и покой одновременно - летим сквозь космос, ура!.. Дом начал рушиться лишь когда все устали от схватки, отчаялись - предпочли вежливость-изоляцию, прогоркший комфорт замкнутости. Я прорастал сквозь труху, сквозь крошащиеся обломки стен, воздвигаясь нагим над завьюженным бездорожьем, но внутри меня всё ясней высвечивал образ Дома - моего Дома, который построю не раньше, чем отыщу путь туда, где корни мои, где земля моего сердца; но об этом потом, потом.
Возле кособокой времянки был "волчий дом" - мы дворовой компанией играли в "зайчиков", и главгадом был Волк типа которого я защищал в спорах с Бабушкой; разумеется, этим Волком бессменно был я. И у меня, и у зайчиков были неприступные жилища, я не имел силы войти к ним, они - ко мне; я охотился на них, они на меня - но они подстраивали мне каверзы и любовались, ну а я хватал и тащил их к себе, чтобы съесть. Мы по-всякому тискались и пихались, ловили кайф; не так редко им удавалось удрать, ну а коли нет - я прилежно относил "кости съеденных" в озеро живой воды, откуда они, тотчас ожив, вылезали, наскоро подкреплялись волшебной травкой, росшей на берегу (низенькие, но сочные горцы и ромашки, стойкие обитатели вытоптанных дачных дворов) - и прямиком бежали к себе домой, предвкушая моё попадание в следующую ловушку. Мы громогласно извещали друг друга о том, чего было не видно со стороны - о переживаниях, планах мыслях, магических свойствах предметов; зайчиков было несколько, и они по ходу устраивали свадьбы, разводы, интриги, приёмы гостей... - я в этой сфере был не силён, с восторгом наблюдал и по мере сил придумывал одиночные мероприятия, чтобы тоже было о чём им рассказать. По мере сил, а точнее даже, изо всех сил! - потому что среди нас была огненная Лена, Лена Волкова.
Лена Волкова была заводилой. Самая неугомонная во всём квартале, лет на пять-шесть старше меня, Лена не смущалась играть с малышнёй, а малышня всегда благодарно поддерживала её креатив. Были излюбленные игры, как в зайчиков, были и одноразовые; помню общий экстаз, когда Лена затеяла "смотреть кино": залезала на сплошной дощатый забор, мы рассаживались на стульчиках напротив узкой калитки, Лена издали видела движущихся по улице и рассказывала о них несусветности - якобы кто они, куда и зачем идут - а потом мы наблюдали героев её смелых фантазий в проёме калитки, эффект был сокрушительный:) Лена, Лена, Лена! - она Лена Волкова, а я Волк: Волкова, значит моя!.. - сердце переполнялось восторгом, ревности не было: моя как солнце, моя как луна - моя, но светит всем. Я не испытывал нехватки, скорей уж даже наоборот: постоянный вызов, подначка, побуждение на творчество - как переплавить, во что воплотить столь щедро изливающийся на тебя гейзер?!.. Я старался, буквально язык на плече! - всё принять, не расплескать, выдать ответный взрыв - чтобы Лена ахнула, чтоб двойным пламенем зажечь остальных. Не диво, что в её отсутствие малышня спрашивала с меня, во что будем играть, и она сразу представлялась рядом; позже, когда я пытался продолжить историю про путь в Волшебную Страну, Лена во всех вариантах оказывалась в команде - которой во всех вариантах руководили мы с Папой Юрой.
Папа бесконечно собирал мои листочки с историями - тексты кривыми большими печатными буквами, размашистые рисунки-комиксы - собирал, складывал, вручал мне: "это твоё, не теряй, нужно - храни, не нужно - сама и выбрось, не провоцируй никого!" Не сказать, чтобы у нас часто выбрасывалось такое вот потерянное, в целом трогать чужое было не принято - однако по ходу уборки что-нибудь пропасть таки могло. Мама, скажем, далеко не всегда отличала недоделанный рисунок от уже не нужного черновика, вдобавок её временами накрывало паникой при виде нарастающих бумажных куч - производила она их ничуть не менее прилежно, чем я, а вот отыскать в них важное могла потом едва ли не хуже. Точно так же, как я, мама разбрасывала свои листочки по всей квартире; точно так же, как за мной, за ней их собирал Папа Юра; точно так же, как мама, я радостно прижимал их к груди, объясняя, что - ну, это вот просто случайно в тот момент оказалось брошено, пришлось отвлечься, потом потерял... Ну и, конечно, мы с мамой попеременно оглашали пространство криками: "Юра, ты не видел? (Папа, ты не видел?) Оно такое, такое, вот примерно такое..." - Папа Юра вздыхал, отрывался от дел, уточнял, какое оно такое? - и как правило вскорости находил. На определённом этапе я вдруг осознал, что в отсутствие папы занимаю его положение, а не своё, то есть заслышав мамины сетования, оставляю дела, чтоб искать пропавшее, покуда не разыщу; но когда Папа Юра тут - нет, ответственный за поиски по-прежнему он. А вне дома я довольно рано стал отслеживать петлистые движения сопряжённых со мною вещей - ритмически притягивая их обратно к себе, словно некое космическое ядро, центр собственной расширяющейся вселенной.
Что есть "я", что представляет собою моя вселенная? Где космическое "моё" перетекает в "наше" - моё и папино, моё и мамино, моё и бабушкино, наше общее?.. Надо сказать, что все трое моих делали большую разницу между "личным" и "общим", причём личное общим никоим образом не поглощалось, интересы каждого учитывались отдельно от интересов всех - однако наиболее внятное представление о границах дал мне именно Папа Юра. Суверенность личности включает не только тело плюс имущество плюс время: хоть это и важно, очень важно - но куда важнее восприятие, отношение к себе и миру. Главный принцип, которым папа руководствовался в общении, гласил: "Уважай чужие бзики!" - что означает "принимай вещи так, как о них говорит тот, чьи они, и запоминай их так, как ты запоминаешь всё чему веришь..." - с единственной необходимой оговоркой: "...покуда это не придёт в противоречие с твоей базой данных, притом касательно происходящего на твоей собственной территории" - и критично здесь именно последнее.
О конфликтах интересов и о том, как они решались у нас дома, расскажу ниже; сперва про тело. Мне всю жизнь представлялось диким разделение на "тело" и "душу", равно как и отождествление себя с какой-либо одной из этих частей. Сколько себя помню, я видел так: существую я, из центра меня распространяется вовне моя вселенная - моё тело, мои оконечники, мои приборы, моё рабочее поле, моё обиталище; всё это - части меня, всего этого может и должно быть много, в том числе разных тел в разных мирах. Моя вселенная взаимодействует с вселенными моих близких, мы растём друг из друга, прорастаем друг в друга, отображаемся друг в друге - что не отменяет суверенности воли каждого, но даёт возможность взаимной поддержки в трудный час. Эта правда жила в биении крови Дома моих Трёх Парок, этой правдой дышали просторы Земли Алестры; то, что я от рождения знал на Земле-здешней, встретило меня, исходящего из недр в предивных болотах под Северным - встретило подтверждением и обновлением моей связи с собой, когда я почти уже изнемог от потерянности. И когда потом я, бывало, терял из виду себя-целиком, одни мои ветви разрастались-раскидывались, затеняя другие - Зеркало Сумрачных Вод отражало меня в полноте, Мать Алестра приветствовала меня-целостного: женщину и мужчину, вязание и кота, распутницу и деву, грибницу и гриб, тихоню и шалуна, архивиста и воина, творение и творца.
Ну вот теперь можно и про конфликты.
Продолжение текста книги - после изо-поста к данной главе.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.
Предыдущая часть - вот здесь.
* * *
"Ну, тогда хорошо." - "Ну, тогда хорошо."
Что мои Три Парки всегда в конфликте, что здесь три языка, три почти не сходящихся картины мира, что с любым из них я найду консенсус быстрей, чем они друг с другом - это было привычным, я с ранних лет мог рассматривать их позиции по отдельности, сравнивать-сверять, делать выводы, присоединяться по ситуации к любой из сторон; до поры до времени каждый был готов идти навстречу, доверяясь единой ценности, равно дорогой всем - нашему Дому. О периоде, когда Дом начал рушиться, я расскажу ниже, здесь подчеркну лишь одно: в схватках той поры, когда Дом стоял, заведомо не подразумевалось правой и неправой стороны. Правда каждого неустанно вальсировала-фехтовала с правдами двух других, каждый раз переустанавливая гибкий, живой баланс - здесь верней будет так, а здесь эдак, а здесь вот так - и неважно, чья точка зрения победит на сей раз, важен итог: мы живём!
...Самое начало лета, зелёная влажность во всём; крохотная времянка-сарайчик, скрипучий стол; Бабушкина дачная сахарница с берёзовыми листочками (и сейчас передо мной - не в памяти, реально, смотрю на неё: чуть оббиты края, но листочки не стёрлись); Бабушкины дачные ножи (тоже передо мной сейчас), на столе клеёнка в зелёных кочанах то ли розочках, в городе такого не бывает; посреди - старинная тарелка с зелёным кантом. Переезд на дачу позади, готовимся есть; суматоха, все устали, порычивают друг на друга, то не эдак, сё не так - наконец уселись, шквал подколов-упрёков стихает, все улыбаются, рады. Счастье, счастье! - наш Дом это лодка, летим сквозь бурю, качает вовсю - сердце ухает, в животе ёкает, мы не утонем! - веселье, буйство, доверие, надёжность: пляска и покой одновременно - летим сквозь космос, ура!.. Дом начал рушиться лишь когда все устали от схватки, отчаялись - предпочли вежливость-изоляцию, прогоркший комфорт замкнутости. Я прорастал сквозь труху, сквозь крошащиеся обломки стен, воздвигаясь нагим над завьюженным бездорожьем, но внутри меня всё ясней высвечивал образ Дома - моего Дома, который построю не раньше, чем отыщу путь туда, где корни мои, где земля моего сердца; но об этом потом, потом.
Возле кособокой времянки был "волчий дом" - мы дворовой компанией играли в "зайчиков", и главгадом был Волк типа которого я защищал в спорах с Бабушкой; разумеется, этим Волком бессменно был я. И у меня, и у зайчиков были неприступные жилища, я не имел силы войти к ним, они - ко мне; я охотился на них, они на меня - но они подстраивали мне каверзы и любовались, ну а я хватал и тащил их к себе, чтобы съесть. Мы по-всякому тискались и пихались, ловили кайф; не так редко им удавалось удрать, ну а коли нет - я прилежно относил "кости съеденных" в озеро живой воды, откуда они, тотчас ожив, вылезали, наскоро подкреплялись волшебной травкой, росшей на берегу (низенькие, но сочные горцы и ромашки, стойкие обитатели вытоптанных дачных дворов) - и прямиком бежали к себе домой, предвкушая моё попадание в следующую ловушку. Мы громогласно извещали друг друга о том, чего было не видно со стороны - о переживаниях, планах мыслях, магических свойствах предметов; зайчиков было несколько, и они по ходу устраивали свадьбы, разводы, интриги, приёмы гостей... - я в этой сфере был не силён, с восторгом наблюдал и по мере сил придумывал одиночные мероприятия, чтобы тоже было о чём им рассказать. По мере сил, а точнее даже, изо всех сил! - потому что среди нас была огненная Лена, Лена Волкова.
Лена Волкова была заводилой. Самая неугомонная во всём квартале, лет на пять-шесть старше меня, Лена не смущалась играть с малышнёй, а малышня всегда благодарно поддерживала её креатив. Были излюбленные игры, как в зайчиков, были и одноразовые; помню общий экстаз, когда Лена затеяла "смотреть кино": залезала на сплошной дощатый забор, мы рассаживались на стульчиках напротив узкой калитки, Лена издали видела движущихся по улице и рассказывала о них несусветности - якобы кто они, куда и зачем идут - а потом мы наблюдали героев её смелых фантазий в проёме калитки, эффект был сокрушительный:) Лена, Лена, Лена! - она Лена Волкова, а я Волк: Волкова, значит моя!.. - сердце переполнялось восторгом, ревности не было: моя как солнце, моя как луна - моя, но светит всем. Я не испытывал нехватки, скорей уж даже наоборот: постоянный вызов, подначка, побуждение на творчество - как переплавить, во что воплотить столь щедро изливающийся на тебя гейзер?!.. Я старался, буквально язык на плече! - всё принять, не расплескать, выдать ответный взрыв - чтобы Лена ахнула, чтоб двойным пламенем зажечь остальных. Не диво, что в её отсутствие малышня спрашивала с меня, во что будем играть, и она сразу представлялась рядом; позже, когда я пытался продолжить историю про путь в Волшебную Страну, Лена во всех вариантах оказывалась в команде - которой во всех вариантах руководили мы с Папой Юрой.
Папа бесконечно собирал мои листочки с историями - тексты кривыми большими печатными буквами, размашистые рисунки-комиксы - собирал, складывал, вручал мне: "это твоё, не теряй, нужно - храни, не нужно - сама и выбрось, не провоцируй никого!" Не сказать, чтобы у нас часто выбрасывалось такое вот потерянное, в целом трогать чужое было не принято - однако по ходу уборки что-нибудь пропасть таки могло. Мама, скажем, далеко не всегда отличала недоделанный рисунок от уже не нужного черновика, вдобавок её временами накрывало паникой при виде нарастающих бумажных куч - производила она их ничуть не менее прилежно, чем я, а вот отыскать в них важное могла потом едва ли не хуже. Точно так же, как я, мама разбрасывала свои листочки по всей квартире; точно так же, как за мной, за ней их собирал Папа Юра; точно так же, как мама, я радостно прижимал их к груди, объясняя, что - ну, это вот просто случайно в тот момент оказалось брошено, пришлось отвлечься, потом потерял... Ну и, конечно, мы с мамой попеременно оглашали пространство криками: "Юра, ты не видел? (Папа, ты не видел?) Оно такое, такое, вот примерно такое..." - Папа Юра вздыхал, отрывался от дел, уточнял, какое оно такое? - и как правило вскорости находил. На определённом этапе я вдруг осознал, что в отсутствие папы занимаю его положение, а не своё, то есть заслышав мамины сетования, оставляю дела, чтоб искать пропавшее, покуда не разыщу; но когда Папа Юра тут - нет, ответственный за поиски по-прежнему он. А вне дома я довольно рано стал отслеживать петлистые движения сопряжённых со мною вещей - ритмически притягивая их обратно к себе, словно некое космическое ядро, центр собственной расширяющейся вселенной.
Что есть "я", что представляет собою моя вселенная? Где космическое "моё" перетекает в "наше" - моё и папино, моё и мамино, моё и бабушкино, наше общее?.. Надо сказать, что все трое моих делали большую разницу между "личным" и "общим", причём личное общим никоим образом не поглощалось, интересы каждого учитывались отдельно от интересов всех - однако наиболее внятное представление о границах дал мне именно Папа Юра. Суверенность личности включает не только тело плюс имущество плюс время: хоть это и важно, очень важно - но куда важнее восприятие, отношение к себе и миру. Главный принцип, которым папа руководствовался в общении, гласил: "Уважай чужие бзики!" - что означает "принимай вещи так, как о них говорит тот, чьи они, и запоминай их так, как ты запоминаешь всё чему веришь..." - с единственной необходимой оговоркой: "...покуда это не придёт в противоречие с твоей базой данных, притом касательно происходящего на твоей собственной территории" - и критично здесь именно последнее.
О конфликтах интересов и о том, как они решались у нас дома, расскажу ниже; сперва про тело. Мне всю жизнь представлялось диким разделение на "тело" и "душу", равно как и отождествление себя с какой-либо одной из этих частей. Сколько себя помню, я видел так: существую я, из центра меня распространяется вовне моя вселенная - моё тело, мои оконечники, мои приборы, моё рабочее поле, моё обиталище; всё это - части меня, всего этого может и должно быть много, в том числе разных тел в разных мирах. Моя вселенная взаимодействует с вселенными моих близких, мы растём друг из друга, прорастаем друг в друга, отображаемся друг в друге - что не отменяет суверенности воли каждого, но даёт возможность взаимной поддержки в трудный час. Эта правда жила в биении крови Дома моих Трёх Парок, этой правдой дышали просторы Земли Алестры; то, что я от рождения знал на Земле-здешней, встретило меня, исходящего из недр в предивных болотах под Северным - встретило подтверждением и обновлением моей связи с собой, когда я почти уже изнемог от потерянности. И когда потом я, бывало, терял из виду себя-целиком, одни мои ветви разрастались-раскидывались, затеняя другие - Зеркало Сумрачных Вод отражало меня в полноте, Мать Алестра приветствовала меня-целостного: женщину и мужчину, вязание и кота, распутницу и деву, грибницу и гриб, тихоню и шалуна, архивиста и воина, творение и творца.
Ну вот теперь можно и про конфликты.
Продолжение текста книги - после изо-поста к данной главе.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.