Художественная проза о Китае 20-30-х годов...
Неожиданно образовалась подборка изданной в СССР в 20-е и начало 30-х художественной прозы о Китае.
Это именно художественное, на весьма высоком уровне описание авторами-очевидцами Китая тех лет.
В художественных достоинствах сомневаться не приходится - во-первых, это я Вам говорю, а во-вторых, среди четырех имен, например, есть автор лучшей русской «ориентальной» прозы (я имею в виду «Рассказ о том, как пишутся рассказы» о судьбе владивостокской гимназистки и офицера японского генерального штаба);
еще один автор - вообще шугал у коммунального сортира Мандельштама и стал прототипом одного из героев булгаковского «Мастера и Маргариты»;
а еще двоё - матёрые австро-венгерские жиды, которым завидовал сам Кафка и ненавидел художник Шикльгрубер.
Из этих четырёх, двое - прежде всего и исключительно писатели, и двое - прежде всего бойцы, и политические и военные, но с явным литературным талантом.
Эти четыре произведения дает очень полную и живую картину Китая тех лет. Тут будут и упитанные португальские солдаты у игорных домов Макао и держащие подпольные игровые притоны в международном сеттльменте Шанхая баски. Оптовые контрабандисты оружия и деревня отставных престарелых евнухов, выселенных из императорского дворца в Пекине. Красноармейцы и гангстеры Шанхая, офицеры Чан Кайши и крестьянские атаманы, буддийские монахи и иезуиты, американские проповедники и советские советники, учёные и проститутки. Петушиные бои и бокс. Рикши и 7-летние девочки, вкалывающие по 16 часов каждый день на текстильных фабриках. Будут улицы и улочки Кантона и Пекина и в первую очередь проспекты и трущобы Шанхая, этого китайского Вавилона. Будет даже китайское художественное кино тех лет.
Пересказывать эти книги невозможно, это всё надо читать. Живо и ярко, отличный слог. В двух случая еще и хорошая работа переводчиков книг. Очень смачное чтение.
Ну, короче, начнём по порядку.
Артур Голичер. «Мятежный Китай». Госиздат, Москва - Ленинград, 1927 год. 155 страниц с фотографиями. Тираж 7000 экз. Предисловие самого В.Д.Виленского-Сибирякова .
Артур Голичер (Arthur Holitscher) родился в Австро-Венгерской империи в 1869 г. в семье богатого еврейского торговца в Будапеште. Писатель и журналист, он жил и работал в Париже, Мюнхене, Берлине. Писал о многом - об Америке и Германии, о Палестине и Советской России. Был не чужд и совершенно художественной прозе, от чувственных повестей в духе «позднего импрессионизма» до футуристической фантастике, где человеческий мир гибнет в ходе химической войны.
Голичер сочувствовал левым и социалистическим идеям. В 1920 г. он приехал в Советскую Россию.
Из дневника Корнея Чуковского: «25 ноября 1920 г. Вчера Блок подошел ко мне и словоохотливо рассказал, что он был у художника Браза и что там был немецкий писатель Голичер, который приехал изучать советский быт. Голичер говорил: - Не желайте лучшего, теперь всякий другой строй будет хуже большевистского. (Очевидно, для Блока эти слова оч. значительны.) - И вы согласились с ним? - «Не с ним, а с тоном его голоса. Он говорил газетные затасканные вещи, но тон был очень глубокий»…
Ну в общем любой, кто глубоко интересовался историей России ХХ века согласится и с Блоком и с Голичером…
Бывавший в советской России и общавшийся с верхушкой большевиков, в книге «Мятежный Китай» Голичер сравнивает высшее руководство ВКП(б) и Гоминьдана. И сравнение не в пользу последних (хотя автор конечно же сочувствует гоминьдановцам в борьбе против генералов-феодалов). Например, руководство большевиков обходится минимумом охраны, в отличие от толп маузеристов, окружавших лидеров ГМД.
Ну там вообще много тонких наблюдений очевидца.
В 1933 г. книги Голичера будут запрещены в Германии, сам он умрет в 1941 году в Женеве, когда границы нейтральной Швейцарии будут укреплены колючей проволокой и отмобилизована армия - так на всякий, нейтральный случай.
Борис Пильняк. «Китайская повесть». Госиздат, Москва - Ленинград, 1928 год. 97 страниц. Тираж 7000 экз.
Ну для приличного русского читателя Борис Андреевич Пильняк-Вогау в представлении, думаю, не нуждается. Китай у него в книге описан в его пильняковском фирменном стиле. Учеником Пильняка и в какой-то мере его подражателем был ныне забытый корифей сталинской литературы бригадный комиссар Пётр Павленко.
Пильняк вообще был не чужд Дальнему Востоку. Уже упоминавшаяся мной его «ориентальная» повесть «Рассказ о том, как пишутся рассказы» - о сложных взаимоотношениях владивостокской гимназистки и офицера японского Генерального штаба - прочитан мной лет 15 назад, а до сих пор чувствую впечатление…
Добавлю лишь, что тогда в 1926 году в Китае, в беспокойном Шанхае Пильняк умудрился сняться в первом китайском художественном фильме, который был запрещён цензурой. Фильм снимало «Южное кино-театральнео общество», одна из шанхайских киностудий (их там и тогда было уже немало).
Итак, китайская киностудия в Шанхае снимала фильм по произведению японского поэта Исикавы Такубоку, вдохновлявшегося русскими революционерами-народникам («Наши глаза горят не меньше, чем у юношей из России…»). Фильм так и назывался «В народ!».
Открывала фильм сцена встречи китайских студентов с русским поэтом-революционером.
В роли поэта-революционера был Пильняк. Сцены съемок этого кино описаны у него весьма эмоционально.
Такой фильм европейские колониальные власти и местные китайские конечно же запретят.
В 1938 г. Пильняка расстреляют по обвинению в подготовке убийства Ежова и работе на японскую разведку.
Николай Костарев. «Мои китайские дневники». Издательство «Прибой», Ленинград 1928 год. 255 страниц, тираж 3000 экз.
В конце 20-х - начале 30-х годов книга была весьма популярной, выдержала пять переизданий весьма приличными тиражами.
У книги имеется авторское посвящение «Товарищу Блюхеру посвящаю. Автор»
Посвящение было не случайным, и Блюхер был для автора не просто «товарищем», а вполне натуральным товарищем по оружию…
Николай Константинович Костарев родился в 1893 г. в Перми в семье казачки и разночинца. Вырос и окончил реальное училище в Тюмени, в среде политических ссыльных. Еще в училище включился в политическую деятельность, в детстве сочувствовал анархистам (ну совсем как я и Председатель Мао))), потом примыкал к социал-демократам. В 1912 - 1913 гг. был корреспондентом газеты «Правда». До 1-й мировой войны успел посидеть в тюрьме за политику (там же начал сочинять стихи), некоторое время работал слесарем в военном порту Владивостока и на заводе «Новый Лесснер» в Петрограде. Солдатом поучаствовал в Первой мировой.
С марта 1917 г. - член Исполнительного Комитета Пермского окружного (Уральского) Совета рабочих и солдатских депутатов. Вступает в партию большевиков. Один из редакторов газеты «Известия Уральского Совета рабочих и солдатских депутатов». Участник 1-го Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов в июне 1917-го.
В феврале 1918 года Николай Костарев организует части Красной Армии в Перми. Гражданскую войну он начнёт в отряде Василия Блюхера, пройдя весь его 1500-километровый рейд по тылам белых.
В 1919 г. Костарев, вместе с бывшим эсером, а ныне большевиком Сергеем Лазо, организует партизанские отряды в Забайкалье и Приморье. Костарев под псевдонимом Туманов командует крупным партизанским отрядом в районе Спасска, дерется с белыми и японскими интервентами (с самой грозной тогда военной силой на берегах Тихого океана). Псевдонимом Туманов он подписывает и свои стихи.
В отряде Костарева воюет и 19-летний Александр Фадеев, носивший тогда прозвище «Булыга». Костарев, которого сам Фадеев будет называть «поэтом Николой» станет для будущего главного советского писателя первым литературным учителем. Фдеевский «Разгром» это вообще во многом подражание и отчасти развитие костаревского романа «Жёлтый Дьявол» (это, кстати, будет и одно из первых советских приключенческих и детективных произведений и с него же начнется легенда о сожженном в паровозной топке японцами Сергее Лазо, в центре романа будет борьба советской и японской разведок, и знал об этих разведках Костарев не понаслышке…)
В 1919-21 гг. Костарев постоянно бывает во Владивостоке. О бурной литературной атмосфере этого города на восточной окраине России в годы гражданской войны я уже как-то мимоходом писал в связи с Константином Харнским .
Костарев тоже поучаствовал в этой литературной жизни, член Военного совета партизанских отрядов Приморья в 1919 и 1920 гг. публикует во Владивостоке свои поэмы
«Идея-фикс» и «Белый флаг... бивали...: (Лирическая экспрессия)». Вполне себе произведения в духе маяковского футуризма. Кстати там и тогда во Владивостоке вообще тусит куча поэтов на все вкусы - от Бурлюка до Асеева. Со всеми ними партизан, подпольщик и поэт Костарев знаком.
В 1920 - 1921 гг. Костарев появляется в Китае, в Харбине. Среди всего прочего (а это прочее - политическая разведка) Костарев там встречается с Николаем Устряловым, отцом-основателем идеологии «национал-большевизма». Костарев знакомится с Устряловым у редактора харбинского сменовеховского журнала «Окно» поэта Сергея Алымова (тоже матерейший персонаж, посидевший и на царской каторге и на советских Соловках и оборонявший Севастополь в 1941-42 гг.)
В мае 1921 г.Костарев отправляет в Харбин записку: «Передайте Устрялову, что им заинтересовался Ильич и книга его „Борьба за Россию“ лежит у него на письменном столе…»
Ильич - это Ленин.
С 1921 г. Костарев живет в Москве и Петрограде. С 1924 г. он специальный корреспондент «Рабочей газеты» и вскоре возглавляет ленинградское объединение пролетарских очеркистов «Сквозняки». Ленинградское объединение пролетарских очеркистов «Сквозняки». - как звучит, а!
Костарев становится учителем для некоторых будущих советских писателей, например, Владимира Беляева (наверняка кто-то помнит его трилогию «Старая крепость» и хороший детский фильм по ней).
К тому времени у Костарева уже вышли футуристическая «Аэропоэма», партизанские повести и рассказы «Поход», «Прощание с конем», «Конец Ивана Шевченко» и трилогия «Жёлтый Дьявол».
Фадеев вспоминает, что один из зимних сезонов в первом Государственном театре РСФСР в Москве открывался премьерой пьесы Костарева “Idee Fixe” (вот, кстати, никто не знает, «Первый Государственный театр РСФСР» в Москве это нынче какой театр?) И судя по всему, это не единственная из костаревских пьес, которые в 20-30-х гг. шли в театрах.
В 1926-27 гг. журналист Костарев в Китае. Там же в это время его старый боевой товарищ Блюхер планирует и осуществляет северный поход гоминдановский войск. Так что явление журналиста и бывшего партизана-подпольщика Костарева там и тогда явно не вполне случайно.
В 1928 г. в СССР появляется литературный результат этой поездки, книга «Мои китайские дневники». У книги будет пять изданий и переводы на иностранные языки.
В 1930 г. выйдет книга «Граница на замке» о разгроме китайцев на КВЖД. Собственно популярное в советское время выражение «Граница на замке» пойдёт оттуда, от этой книги.
В середине 30-х Костарев из Ленинграда перебирается в Москву. Правление союза писателей селит его в «писательский» кооперативный дом (Нащокинский переулок, д. 5) в двухкомнатную квартиру №26. Костарев с женой и дочерью занимает в квартире одну комнату, вторую занимает семейство Мандельштамов.
Позднее вдова Мандельштама вспомнит про соседа: «Он называл себя писателем, а иногда сообщал, что он по чинам равен генералу». Забавная деталь к биографии и характеристике нашего героя.
Так как раньше Мандельштамам принадлежали обе комнаты в квартире между семействами начинается коммунальная война. Наблюдая именно эту (хотя и не только эту) коммунальную войну их сосед Булгаков и изрёк устами Воланда, что «квартирный вопрос испортил москвичей».
Дом, кстати, именно писательский, там жила масса преуспевающих в то время писателей и поэтов - от знакомого Костарева по партизанскому Дальнему Востоку Петра Парфенова до того же Булгакова. А уж в гостях там побывали практически все - от Пастернака до Ахматовой.
Можно себе представить всю творческую атмосфэру этого дома, понаблюдав поединки страстно любящих друг друга современных писателей в Живом Журнале. А ведь современных то тружеников пера еще не напрягает совместный коммунальный сортир и ванна.
А Костарева с Мандельштамом они напрягали. Костарев сделал в ванне ремонт, чем попрекал бестолковых Мандельштамов. Мандельштамы тихо по интеллигентски шипели за глаза. А Костарев проходя мимо комнаты соседей по-партизански мог сказать, имея в виду жену и тещу Мандельштама: “В Биробиджан этих стерв”.
Вообще можно представить, как отсидевший и повоевавший, с твёрдыми политическими убеждениями Костарев презирал соседа и особенно его пошлых баб. Презирая плюшевого Мандельштама (эту типичную для литераторов с талантом, но без личной биографии, размазню в штанах), брутальный Костарев, как человек литературный, всё же высоко ценил некоторые мандельштамовские стихи, которые даже перепечатывал на машинке, не переставая всячески гнобить соседа Осю за антисоветский душок…
Вот собственно про эту квартиру и напишет Мандельштам:
Квартира тиха, как бумага -
Пустая без всяких затей -
И слышно, как булькает влага
По трубам внутри батарей.
Имущество в полном порядке,
Лягушкой застыл телефон,
Видавшие виды манатки
На улицу просятся вон.
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать -
А я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть...
Пайковые книги читаю,
Пеньковые речи ловлю,
И грозные баюшки-баю
Кулацкому баю пою.
Какой-нибудь изобразитель,
Чесатель колхозного льна,
Чернила и крови смеситель
Достоин такого рожна.
Какой-нибудь честный предатель,
Проваренный в чистках, как соль,
Жены и детей содержатель -
Такую ухлопает моль...
Давай же с тобой, как на плахе,
За семьдесят лет, начинать -
Тебе, старику и неряхе,
Пора сапогами стучать.
И вместо ключа Ипокрены
Домашнего страха струя
Ворвется в халтурные стены
Московского злого жилья.
Ну в общем по тем временам квартира в центре Москвы, да еще и с телефоном, это как нынче трёхэтажная дача на рублёвке, тоже «злое жильё»…
Мандельштамоведы, кстати, так и не знают, кто такой Костарев, упоминая его в качестве злого соседа, но не представляя ни его литературной, ни его политической биографии…
В 1937 г. у Костарева выйдут книги «Сахалинские сказки» и «Встречи с Сергеем Лазо» (напомню, что половина Сахалина тогда еще у японцев и именно против них дрался Лазо).
В мае 1938 г. арестуют Мандельштама, при его допросе будет присутствовать ученик Бориса Пильняка Пётр Павленко (сам Пильняк к тому времени уже полгода как арестован). Пильняка расстреляют в апреле 1938 г., в ноябре того же года в Лефортовской тюрьме умрет товарищ Костарева маршал Советского Союза Блюхер, а в декабре Мандельштам умрет от тифа в пересыльном лагере в так хорошо знакомом Костареву городе Владивостоке.
Костарев на некоторое время займет обе комнаты в квартире №26 в Нащокинском переулке. Его арестуют в 1939 г. и он то ли умрет, то ли будет расстрелян в 1941 или 1942 годах.
Хотя вот перерыв все многочисленные базы данных по репрессированным, я так и не нашел следов Костарева. Забавно, что документы по нему как в воду канут даже в Союзе писателей СССР и других местах, где вроде они должны бы остаться. В общем, странная история с исчезновением Костарева…
Вроде, как Костарев один из нескольких прототипов Алоизия Могарыча в булгаковской «Мастере и Маргарите», тот тоже отремонтировал ванну и исчез из квартиры по мановению сверхестественных сил…
Вот всё же поэты и писатели, если они только поэты и писатели - очень паскудные в бытовом плане людишки… Поэты-партизаны и солдаты-писатели куда симпатичнее.
Эгон Эрвин Киш. «Разоблаченный Китай». Госиздат, Москва, 1934 год. 157 страниц, тираж 5000 экз.
Эгон Эрвин Киш (Egon Erwin Kisch) родился в 1885 г. в Праге в семье еврейского торговца сукном. Начинал журналистом, был сотрудником газет «Прагер тагеблат», а с 1913 г. уже более солидной «Берлинер тагеблат». Принадлежал к так называемой «пражской школе» писателей, что и ныне широко известный Кафка (я вот Кафку практически не читал), Киш был корешем Кафки и сам не чужд некоторому литературному «кафкианству». Вот только биография у него была куда пожестче.
Бравый Эгон Эрвин в годы Первой мировой
Участвовал в Первой мировой войне в чине младшего офицера австро-венгерской армии. В 1918 г. Киш стал одним из руководителей нелегальных солдатских комитетов, командиром Красной гвардии в Вене, вступил в коммунистическую партию Австрии.
В 1921-33 гг. жил в Берлине. С 1925 г. по 1931 г. неоднократно выезжал в Советский Союз, в 1928-29 гг. под чужим именем был в США. Под чужим - потому что не пускали как неблагонадёжного коммуниста.
В 1933 году пришедшие к власти нацисты тут же арестовали Эгона нашего Эрвина, но вскоре вынуждены были выпустить и выслать, как иностранного подданного в тогда еще не ставшую «протекторатом Богемия» Чехословакию.
Высылке он подвергся еще раз в совершенно другом конце света - это случилось через год, когда Э. Киш попытался прорваться в Австралию для участия в Антифашистском конгрессе. Австралийские власти отказались впустить журналиста-коммуниста, и тогда Э. Киш попробовал решить проблему весьма радикально: он спрыгнул со стоявшего на рейде корабля, но, доплыв до причала, угодил прямиком не на конгресс, а в тюрьму и, отсидев полгода, был выслан из страны.
А ведь во время австралийского заплыва Кишу было уже за пятьдесят…
В 1937-38 гг. был бойцом Интернациональных бригад в Испании, сражался под Мадридом, Уэской.
После победы Франко Киш уехал за океан, где прожил в Мексике с 1940 по 1946 год, сотрудничая в журнале «Фрайес Дойчланд».
Домой в Прагу Киш вернулся в 1946 году и сразу же был избран почетным председателем еврейской общины города. Пробыв на этом посту два года, он умер в 1948 г., как раз когда в Праге шла натуральная «оранжевая революция», которую организовали чешские коммунисты. Зная убеждения Киша не сложно понять на чьей он был стороне. Но умер он вовремя, в 1951 г. когда чех-коммунист Клемент Готвальд мочил еврея-коммуниста Рудольфа Сланского (Зальцмана), мог бы попасть под раздачу и Киш. Хотя мог и не попасть…
Киш был прежде всего журналистом, поэтому большинство его книг это отчасти автобиографическая политическая публицистика - «Цари, попы, большевики» (1927), «Американский рай» (1930), «Изменившаяся Азия» (1932), «Высадка в Австралии» (1937), «Ярмарка сенсаций» (1942) и др.
В 1923 г. в перерывах между подготовкой революции в Германии Киш составил антологию «Классическая журналистика»…
Понравилось несколько высказываний Киша:
«Целая пропасть лежит между специальным корреспондентом и простым солдатом, между газетой и записной книжкой, между днем, изображенным в газете, и днем, прожитым в окопе…»
«Журналистикой, говорят, можно достичь всего на свете, если вовремя её бросить».
«Побеждает не обязательно правое дело - но дело, за которое лучше боролись».
P.S. Матёрые были люди. И про современный им Китай хорошо написали, выпукло, интересно.
Это именно художественное, на весьма высоком уровне описание авторами-очевидцами Китая тех лет.
В художественных достоинствах сомневаться не приходится - во-первых, это я Вам говорю, а во-вторых, среди четырех имен, например, есть автор лучшей русской «ориентальной» прозы (я имею в виду «Рассказ о том, как пишутся рассказы» о судьбе владивостокской гимназистки и офицера японского генерального штаба);
еще один автор - вообще шугал у коммунального сортира Мандельштама и стал прототипом одного из героев булгаковского «Мастера и Маргариты»;
а еще двоё - матёрые австро-венгерские жиды, которым завидовал сам Кафка и ненавидел художник Шикльгрубер.
Из этих четырёх, двое - прежде всего и исключительно писатели, и двое - прежде всего бойцы, и политические и военные, но с явным литературным талантом.
Эти четыре произведения дает очень полную и живую картину Китая тех лет. Тут будут и упитанные португальские солдаты у игорных домов Макао и держащие подпольные игровые притоны в международном сеттльменте Шанхая баски. Оптовые контрабандисты оружия и деревня отставных престарелых евнухов, выселенных из императорского дворца в Пекине. Красноармейцы и гангстеры Шанхая, офицеры Чан Кайши и крестьянские атаманы, буддийские монахи и иезуиты, американские проповедники и советские советники, учёные и проститутки. Петушиные бои и бокс. Рикши и 7-летние девочки, вкалывающие по 16 часов каждый день на текстильных фабриках. Будут улицы и улочки Кантона и Пекина и в первую очередь проспекты и трущобы Шанхая, этого китайского Вавилона. Будет даже китайское художественное кино тех лет.
Пересказывать эти книги невозможно, это всё надо читать. Живо и ярко, отличный слог. В двух случая еще и хорошая работа переводчиков книг. Очень смачное чтение.
Ну, короче, начнём по порядку.
Артур Голичер. «Мятежный Китай». Госиздат, Москва - Ленинград, 1927 год. 155 страниц с фотографиями. Тираж 7000 экз. Предисловие самого В.Д.Виленского-Сибирякова .
Артур Голичер (Arthur Holitscher) родился в Австро-Венгерской империи в 1869 г. в семье богатого еврейского торговца в Будапеште. Писатель и журналист, он жил и работал в Париже, Мюнхене, Берлине. Писал о многом - об Америке и Германии, о Палестине и Советской России. Был не чужд и совершенно художественной прозе, от чувственных повестей в духе «позднего импрессионизма» до футуристической фантастике, где человеческий мир гибнет в ходе химической войны.
Голичер сочувствовал левым и социалистическим идеям. В 1920 г. он приехал в Советскую Россию.
Из дневника Корнея Чуковского: «25 ноября 1920 г. Вчера Блок подошел ко мне и словоохотливо рассказал, что он был у художника Браза и что там был немецкий писатель Голичер, который приехал изучать советский быт. Голичер говорил: - Не желайте лучшего, теперь всякий другой строй будет хуже большевистского. (Очевидно, для Блока эти слова оч. значительны.) - И вы согласились с ним? - «Не с ним, а с тоном его голоса. Он говорил газетные затасканные вещи, но тон был очень глубокий»…
Ну в общем любой, кто глубоко интересовался историей России ХХ века согласится и с Блоком и с Голичером…
Бывавший в советской России и общавшийся с верхушкой большевиков, в книге «Мятежный Китай» Голичер сравнивает высшее руководство ВКП(б) и Гоминьдана. И сравнение не в пользу последних (хотя автор конечно же сочувствует гоминьдановцам в борьбе против генералов-феодалов). Например, руководство большевиков обходится минимумом охраны, в отличие от толп маузеристов, окружавших лидеров ГМД.
Ну там вообще много тонких наблюдений очевидца.
В 1933 г. книги Голичера будут запрещены в Германии, сам он умрет в 1941 году в Женеве, когда границы нейтральной Швейцарии будут укреплены колючей проволокой и отмобилизована армия - так на всякий, нейтральный случай.
Борис Пильняк. «Китайская повесть». Госиздат, Москва - Ленинград, 1928 год. 97 страниц. Тираж 7000 экз.
Ну для приличного русского читателя Борис Андреевич Пильняк-Вогау в представлении, думаю, не нуждается. Китай у него в книге описан в его пильняковском фирменном стиле. Учеником Пильняка и в какой-то мере его подражателем был ныне забытый корифей сталинской литературы бригадный комиссар Пётр Павленко.
Пильняк вообще был не чужд Дальнему Востоку. Уже упоминавшаяся мной его «ориентальная» повесть «Рассказ о том, как пишутся рассказы» - о сложных взаимоотношениях владивостокской гимназистки и офицера японского Генерального штаба - прочитан мной лет 15 назад, а до сих пор чувствую впечатление…
Добавлю лишь, что тогда в 1926 году в Китае, в беспокойном Шанхае Пильняк умудрился сняться в первом китайском художественном фильме, который был запрещён цензурой. Фильм снимало «Южное кино-театральнео общество», одна из шанхайских киностудий (их там и тогда было уже немало).
Итак, китайская киностудия в Шанхае снимала фильм по произведению японского поэта Исикавы Такубоку, вдохновлявшегося русскими революционерами-народникам («Наши глаза горят не меньше, чем у юношей из России…»). Фильм так и назывался «В народ!».
Открывала фильм сцена встречи китайских студентов с русским поэтом-революционером.
В роли поэта-революционера был Пильняк. Сцены съемок этого кино описаны у него весьма эмоционально.
Такой фильм европейские колониальные власти и местные китайские конечно же запретят.
В 1938 г. Пильняка расстреляют по обвинению в подготовке убийства Ежова и работе на японскую разведку.
Николай Костарев. «Мои китайские дневники». Издательство «Прибой», Ленинград 1928 год. 255 страниц, тираж 3000 экз.
В конце 20-х - начале 30-х годов книга была весьма популярной, выдержала пять переизданий весьма приличными тиражами.
У книги имеется авторское посвящение «Товарищу Блюхеру посвящаю. Автор»
Посвящение было не случайным, и Блюхер был для автора не просто «товарищем», а вполне натуральным товарищем по оружию…
Николай Константинович Костарев родился в 1893 г. в Перми в семье казачки и разночинца. Вырос и окончил реальное училище в Тюмени, в среде политических ссыльных. Еще в училище включился в политическую деятельность, в детстве сочувствовал анархистам (ну совсем как я и Председатель Мао))), потом примыкал к социал-демократам. В 1912 - 1913 гг. был корреспондентом газеты «Правда». До 1-й мировой войны успел посидеть в тюрьме за политику (там же начал сочинять стихи), некоторое время работал слесарем в военном порту Владивостока и на заводе «Новый Лесснер» в Петрограде. Солдатом поучаствовал в Первой мировой.
С марта 1917 г. - член Исполнительного Комитета Пермского окружного (Уральского) Совета рабочих и солдатских депутатов. Вступает в партию большевиков. Один из редакторов газеты «Известия Уральского Совета рабочих и солдатских депутатов». Участник 1-го Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов в июне 1917-го.
В феврале 1918 года Николай Костарев организует части Красной Армии в Перми. Гражданскую войну он начнёт в отряде Василия Блюхера, пройдя весь его 1500-километровый рейд по тылам белых.
В 1919 г. Костарев, вместе с бывшим эсером, а ныне большевиком Сергеем Лазо, организует партизанские отряды в Забайкалье и Приморье. Костарев под псевдонимом Туманов командует крупным партизанским отрядом в районе Спасска, дерется с белыми и японскими интервентами (с самой грозной тогда военной силой на берегах Тихого океана). Псевдонимом Туманов он подписывает и свои стихи.
В отряде Костарева воюет и 19-летний Александр Фадеев, носивший тогда прозвище «Булыга». Костарев, которого сам Фадеев будет называть «поэтом Николой» станет для будущего главного советского писателя первым литературным учителем. Фдеевский «Разгром» это вообще во многом подражание и отчасти развитие костаревского романа «Жёлтый Дьявол» (это, кстати, будет и одно из первых советских приключенческих и детективных произведений и с него же начнется легенда о сожженном в паровозной топке японцами Сергее Лазо, в центре романа будет борьба советской и японской разведок, и знал об этих разведках Костарев не понаслышке…)
В 1919-21 гг. Костарев постоянно бывает во Владивостоке. О бурной литературной атмосфере этого города на восточной окраине России в годы гражданской войны я уже как-то мимоходом писал в связи с Константином Харнским .
Костарев тоже поучаствовал в этой литературной жизни, член Военного совета партизанских отрядов Приморья в 1919 и 1920 гг. публикует во Владивостоке свои поэмы
«Идея-фикс» и «Белый флаг... бивали...: (Лирическая экспрессия)». Вполне себе произведения в духе маяковского футуризма. Кстати там и тогда во Владивостоке вообще тусит куча поэтов на все вкусы - от Бурлюка до Асеева. Со всеми ними партизан, подпольщик и поэт Костарев знаком.
В 1920 - 1921 гг. Костарев появляется в Китае, в Харбине. Среди всего прочего (а это прочее - политическая разведка) Костарев там встречается с Николаем Устряловым, отцом-основателем идеологии «национал-большевизма». Костарев знакомится с Устряловым у редактора харбинского сменовеховского журнала «Окно» поэта Сергея Алымова (тоже матерейший персонаж, посидевший и на царской каторге и на советских Соловках и оборонявший Севастополь в 1941-42 гг.)
В мае 1921 г.Костарев отправляет в Харбин записку: «Передайте Устрялову, что им заинтересовался Ильич и книга его „Борьба за Россию“ лежит у него на письменном столе…»
Ильич - это Ленин.
С 1921 г. Костарев живет в Москве и Петрограде. С 1924 г. он специальный корреспондент «Рабочей газеты» и вскоре возглавляет ленинградское объединение пролетарских очеркистов «Сквозняки». Ленинградское объединение пролетарских очеркистов «Сквозняки». - как звучит, а!
Костарев становится учителем для некоторых будущих советских писателей, например, Владимира Беляева (наверняка кто-то помнит его трилогию «Старая крепость» и хороший детский фильм по ней).
К тому времени у Костарева уже вышли футуристическая «Аэропоэма», партизанские повести и рассказы «Поход», «Прощание с конем», «Конец Ивана Шевченко» и трилогия «Жёлтый Дьявол».
Фадеев вспоминает, что один из зимних сезонов в первом Государственном театре РСФСР в Москве открывался премьерой пьесы Костарева “Idee Fixe” (вот, кстати, никто не знает, «Первый Государственный театр РСФСР» в Москве это нынче какой театр?) И судя по всему, это не единственная из костаревских пьес, которые в 20-30-х гг. шли в театрах.
В 1926-27 гг. журналист Костарев в Китае. Там же в это время его старый боевой товарищ Блюхер планирует и осуществляет северный поход гоминдановский войск. Так что явление журналиста и бывшего партизана-подпольщика Костарева там и тогда явно не вполне случайно.
В 1928 г. в СССР появляется литературный результат этой поездки, книга «Мои китайские дневники». У книги будет пять изданий и переводы на иностранные языки.
В 1930 г. выйдет книга «Граница на замке» о разгроме китайцев на КВЖД. Собственно популярное в советское время выражение «Граница на замке» пойдёт оттуда, от этой книги.
В середине 30-х Костарев из Ленинграда перебирается в Москву. Правление союза писателей селит его в «писательский» кооперативный дом (Нащокинский переулок, д. 5) в двухкомнатную квартиру №26. Костарев с женой и дочерью занимает в квартире одну комнату, вторую занимает семейство Мандельштамов.
Позднее вдова Мандельштама вспомнит про соседа: «Он называл себя писателем, а иногда сообщал, что он по чинам равен генералу». Забавная деталь к биографии и характеристике нашего героя.
Так как раньше Мандельштамам принадлежали обе комнаты в квартире между семействами начинается коммунальная война. Наблюдая именно эту (хотя и не только эту) коммунальную войну их сосед Булгаков и изрёк устами Воланда, что «квартирный вопрос испортил москвичей».
Дом, кстати, именно писательский, там жила масса преуспевающих в то время писателей и поэтов - от знакомого Костарева по партизанскому Дальнему Востоку Петра Парфенова до того же Булгакова. А уж в гостях там побывали практически все - от Пастернака до Ахматовой.
Можно себе представить всю творческую атмосфэру этого дома, понаблюдав поединки страстно любящих друг друга современных писателей в Живом Журнале. А ведь современных то тружеников пера еще не напрягает совместный коммунальный сортир и ванна.
А Костарева с Мандельштамом они напрягали. Костарев сделал в ванне ремонт, чем попрекал бестолковых Мандельштамов. Мандельштамы тихо по интеллигентски шипели за глаза. А Костарев проходя мимо комнаты соседей по-партизански мог сказать, имея в виду жену и тещу Мандельштама: “В Биробиджан этих стерв”.
Вообще можно представить, как отсидевший и повоевавший, с твёрдыми политическими убеждениями Костарев презирал соседа и особенно его пошлых баб. Презирая плюшевого Мандельштама (эту типичную для литераторов с талантом, но без личной биографии, размазню в штанах), брутальный Костарев, как человек литературный, всё же высоко ценил некоторые мандельштамовские стихи, которые даже перепечатывал на машинке, не переставая всячески гнобить соседа Осю за антисоветский душок…
Вот собственно про эту квартиру и напишет Мандельштам:
Квартира тиха, как бумага -
Пустая без всяких затей -
И слышно, как булькает влага
По трубам внутри батарей.
Имущество в полном порядке,
Лягушкой застыл телефон,
Видавшие виды манатки
На улицу просятся вон.
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать -
А я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть...
Пайковые книги читаю,
Пеньковые речи ловлю,
И грозные баюшки-баю
Кулацкому баю пою.
Какой-нибудь изобразитель,
Чесатель колхозного льна,
Чернила и крови смеситель
Достоин такого рожна.
Какой-нибудь честный предатель,
Проваренный в чистках, как соль,
Жены и детей содержатель -
Такую ухлопает моль...
Давай же с тобой, как на плахе,
За семьдесят лет, начинать -
Тебе, старику и неряхе,
Пора сапогами стучать.
И вместо ключа Ипокрены
Домашнего страха струя
Ворвется в халтурные стены
Московского злого жилья.
Ну в общем по тем временам квартира в центре Москвы, да еще и с телефоном, это как нынче трёхэтажная дача на рублёвке, тоже «злое жильё»…
Мандельштамоведы, кстати, так и не знают, кто такой Костарев, упоминая его в качестве злого соседа, но не представляя ни его литературной, ни его политической биографии…
В 1937 г. у Костарева выйдут книги «Сахалинские сказки» и «Встречи с Сергеем Лазо» (напомню, что половина Сахалина тогда еще у японцев и именно против них дрался Лазо).
В мае 1938 г. арестуют Мандельштама, при его допросе будет присутствовать ученик Бориса Пильняка Пётр Павленко (сам Пильняк к тому времени уже полгода как арестован). Пильняка расстреляют в апреле 1938 г., в ноябре того же года в Лефортовской тюрьме умрет товарищ Костарева маршал Советского Союза Блюхер, а в декабре Мандельштам умрет от тифа в пересыльном лагере в так хорошо знакомом Костареву городе Владивостоке.
Костарев на некоторое время займет обе комнаты в квартире №26 в Нащокинском переулке. Его арестуют в 1939 г. и он то ли умрет, то ли будет расстрелян в 1941 или 1942 годах.
Хотя вот перерыв все многочисленные базы данных по репрессированным, я так и не нашел следов Костарева. Забавно, что документы по нему как в воду канут даже в Союзе писателей СССР и других местах, где вроде они должны бы остаться. В общем, странная история с исчезновением Костарева…
Вроде, как Костарев один из нескольких прототипов Алоизия Могарыча в булгаковской «Мастере и Маргарите», тот тоже отремонтировал ванну и исчез из квартиры по мановению сверхестественных сил…
Вот всё же поэты и писатели, если они только поэты и писатели - очень паскудные в бытовом плане людишки… Поэты-партизаны и солдаты-писатели куда симпатичнее.
Эгон Эрвин Киш. «Разоблаченный Китай». Госиздат, Москва, 1934 год. 157 страниц, тираж 5000 экз.
Эгон Эрвин Киш (Egon Erwin Kisch) родился в 1885 г. в Праге в семье еврейского торговца сукном. Начинал журналистом, был сотрудником газет «Прагер тагеблат», а с 1913 г. уже более солидной «Берлинер тагеблат». Принадлежал к так называемой «пражской школе» писателей, что и ныне широко известный Кафка (я вот Кафку практически не читал), Киш был корешем Кафки и сам не чужд некоторому литературному «кафкианству». Вот только биография у него была куда пожестче.
Бравый Эгон Эрвин в годы Первой мировой
Участвовал в Первой мировой войне в чине младшего офицера австро-венгерской армии. В 1918 г. Киш стал одним из руководителей нелегальных солдатских комитетов, командиром Красной гвардии в Вене, вступил в коммунистическую партию Австрии.
В 1921-33 гг. жил в Берлине. С 1925 г. по 1931 г. неоднократно выезжал в Советский Союз, в 1928-29 гг. под чужим именем был в США. Под чужим - потому что не пускали как неблагонадёжного коммуниста.
В 1933 году пришедшие к власти нацисты тут же арестовали Эгона нашего Эрвина, но вскоре вынуждены были выпустить и выслать, как иностранного подданного в тогда еще не ставшую «протекторатом Богемия» Чехословакию.
Высылке он подвергся еще раз в совершенно другом конце света - это случилось через год, когда Э. Киш попытался прорваться в Австралию для участия в Антифашистском конгрессе. Австралийские власти отказались впустить журналиста-коммуниста, и тогда Э. Киш попробовал решить проблему весьма радикально: он спрыгнул со стоявшего на рейде корабля, но, доплыв до причала, угодил прямиком не на конгресс, а в тюрьму и, отсидев полгода, был выслан из страны.
А ведь во время австралийского заплыва Кишу было уже за пятьдесят…
В 1937-38 гг. был бойцом Интернациональных бригад в Испании, сражался под Мадридом, Уэской.
После победы Франко Киш уехал за океан, где прожил в Мексике с 1940 по 1946 год, сотрудничая в журнале «Фрайес Дойчланд».
Домой в Прагу Киш вернулся в 1946 году и сразу же был избран почетным председателем еврейской общины города. Пробыв на этом посту два года, он умер в 1948 г., как раз когда в Праге шла натуральная «оранжевая революция», которую организовали чешские коммунисты. Зная убеждения Киша не сложно понять на чьей он был стороне. Но умер он вовремя, в 1951 г. когда чех-коммунист Клемент Готвальд мочил еврея-коммуниста Рудольфа Сланского (Зальцмана), мог бы попасть под раздачу и Киш. Хотя мог и не попасть…
Киш был прежде всего журналистом, поэтому большинство его книг это отчасти автобиографическая политическая публицистика - «Цари, попы, большевики» (1927), «Американский рай» (1930), «Изменившаяся Азия» (1932), «Высадка в Австралии» (1937), «Ярмарка сенсаций» (1942) и др.
В 1923 г. в перерывах между подготовкой революции в Германии Киш составил антологию «Классическая журналистика»…
Понравилось несколько высказываний Киша:
«Целая пропасть лежит между специальным корреспондентом и простым солдатом, между газетой и записной книжкой, между днем, изображенным в газете, и днем, прожитым в окопе…»
«Журналистикой, говорят, можно достичь всего на свете, если вовремя её бросить».
«Побеждает не обязательно правое дело - но дело, за которое лучше боролись».
P.S. Матёрые были люди. И про современный им Китай хорошо написали, выпукло, интересно.