Традиционная женская нагота в Премодерне у персов, вавилонян и евреев, ч.II
На стыке египетской, месопотамской и анатолийской культур, в древних Сирии, Персии, Армении и Леванте существовала традиция обнаженного женского танца. Такие танцы исполняли особые храмовые танцовщицы - иеродулы, посвященные божеству.
Образы античных иеродул дошли до нас в чеканке металлической посуды селевкидского, парфянского и сасанидского периодов (ряд образцов обнаружен в кладах аборигенов Северного Урала), а также в статуэтках, по меньшей мере одна из которых хранится в Государственном Эрмитаже.
Женский обнаженный танец на античном Ближнем Востоке:
[Танцующая армянская девочка. Монета. Аспендос, IV-III вв. до н.э. Вероятно это был некий аналог греко-римского пиррического танца.]
[Танцовщица-иеродула из храма богини вод Анахиты в плаще с цветами в руках. III-V вв. н.э.]
[Танцовщица-иеродула с шарфом и кадилом. Чеканка на позолоченном сосуде эпохи Сасанидов.]
[Чеканное позолоченное блюдо эпохи Сасанидов с изображением сцены увеселений при дворе или в богатом доме. Обнаженная по пояс хозяйка и ее нагая дочь принимают танцовщиц-иеродул и музыкантов под виноградной лозой. V-VII вв. н.э.]
[Сирийская танцовщица-иеродула. На голове конусообразный колпак в виде цветка. В одной руке - чаша-раковина для жертвенного возлияния, в другой - кувшин. Бронзовая статуэтка (Эрмитаж)]
Даже само женское божество изображалось в виде обнаженной танцовщицы-иеродулы, возносимой на небо священной птицей:
[Прорисовка с серебряного чеканного блюда Сасанидской эпохи. VI-VII вв. Эрмитаж.]
Иеродулами могли быть даже и женщины царской крови. По сведениям Евангелий, на пиру по случаю дня рождения Ирода Антипы, его падчерица, принцесса римской Иудеи Саломея (Шломит), «вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним. Царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе. И клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства.» (Мк: 6: 22-23)
Согласно анализу Клеона Роджерса, использованный евангелистом глагол iresen («угодила») происходит от aresko, «доставлять чувственное удовольствие». По мнению Роджерса и других комментаторов, Ирод Антипа не скрывал влечения к своей падчерице, которой тогда было около 14 лет, каковой возраст соответствует использованному в евангельском тексте слову korasion (девица).
В XIX и XX веках широкое хождение имела литературная легенда о так называемом «Танце семи покрывал». Именно она легла в основу театральных постановок о Саломее.
[На этой картине Гюстава Моро изображена Саломея, сбросившая последнее покрывало.]
Однако, вопреки позднейшим европейским фантазиям, ранние христиане, жившие еще в античный период, при толковании этого отрывка не сомневались, что принцесса танцевала как сиро-финикийские иеродулы, т.е. полностью обнаженной, не испытывая и не изображая телесного стыда, и что ее танец подразумевал экспозицию вульвы:
«Чему она могла научиться у прелюбодейки, как не отсутствию стыда?! [...] движения обнаженных частей тела (которые сама природа скрывает или обычай велит прикрывать)».
(Амвросий Медиоланский, 340-397 н.э.)
«...она снаряженная для безстыднаго дела, оделась безчестием, как одеждою.»
(Роман Сладкопевец преподобный, 490-556 н.э.)
Гай Веттий Аквилин Ювенк (IV век н.э.) и вовсе определяет танец Саломеи как акробатический, а Пётр Хрисолог (380-450 н.э.) сообщает детали к этой характеристике танца принцессы:
«...она изгибается всем телом и вращает ногами, как будто у неё не было позвоночника...»
При этом в Средние Века легенда о «Танце Семи покрывал» также еще не могла существовать, и долгое время в христианской Европе танцующую Саломею изображали попросту одетой по придворной моде, современной иллюстратору, как на приведенных ниже изображениях XIV и XV вв., поскольку средневековому европейцу идея полностью обнаженного танца аристократки не могла прийти в голову.
[Фрагмент мозаики с изображением танца Саломеи в соборе Сан-Марко. Венеция, середина XIV века.]
[Беноццо Гоццоли, «Танец Саломеи», 1461-1462 гг.]
[1486-1490]
Только в XXI веке началось переосмысление облика Саломеи во время танца: все чаще она рисуется обнаженной и без каких либо «покрывал». Как говорят в таких случаях, «народ начинает о чем-то догадываться». Но для того, чтобы такая догадка появилась, сама идея обнаженного женского танца должна была вновь актуализироваться в массовом сознании.
[Ольга Богомолова, «Танец Саломеи»]
[Саломея с головой Иоанна Крестителя. Художник Марсель Дивас]
Каким образом, преподнесенная читающей публике Гюисмансом и Уайльдом, на рубеже XIX и XX веков возникла легенда о «Танце семи покрывал», пока не совсем понятно. Вероятно, произошла контаминация базарных танцев османских Каира и Дамаска (где действительно имело место постепенное раздевание танцовщиц), и популяризации в Европе расшифрованных незадолго перед тем древневавилонских текстов, в частности, «Нисхождения Иштар», где с богини, спускающейся в подземное царство Эрешкигаль, снимают именно семь деталей одежды.
Обнаженный женский танец продолжал процветать в Сирии до арабских завоеваний, а в Армении дожил даже и до конца Средних Веков - на сцене театра мимов. Так, в армянских Евангелиях XIII и XIV веков изображены т.н. вардзаки - актрисы армянского театра гусанов-мимосов - обнаженная, с ветвью в руке, и сбрасывающая покрывало (одно, а не семь) перед выходом на сцену с помощью двух ассистентов или телохранителей.
[Миниатюры из армянских Евангелий XIII и XIV веков, изображающие обнаженных танцовщиц-вардзаков из театра мимов.]
Как мы уже отмечали в обширных заметках об обнаженных купаниях, в культурах Древнего Востока отношение к женским купаниям ничем не отличалось от эллинистического. Проще говоря, женщины на Востоке купались нагишом, зачастую даже не заботясь о сокрытии себя от посторонних глаз.
Так, царь Дод («Давид») увидел (Пророки, Шмуэль II, 11:2) купающуюся Бат-Шеву («Вирсавию») с крыши своего дворца.
Принимая во внимание раскопки последних двадцати лет в Иерусалиме, где вскрыт комплекс так называемого «Города Давида», можно предположить, что Бат-Шева купалась в купальне источника Гихон, которая находилась у подножия царской цитадели, то есть в общественном месте. В данном контексте никак не может быть случайностью, что Шломо («Соломон») - сын Дода от Бат-Шевы - был помазан на царство именно у источника Гихон. Бат-Шева, таким образом, оказалась как бы воплощением женского Духа Вод, вступившим в иерогамическую унию с небесным Орлом израильского царства.
Стоит отметить, что, согласно каббалистической трактовке, Бат-Шева была кошерна для Дода, потому что ее муж Урийя (кстати, это даже не имя собственное, а воинское звание) был из числа индо-европейских хеттов - союзных, но не принявших иудаизм. Союз же нееврея с еврейкой считается не браком, а (ее) блудодеянием (легитимной в древности практикой сакральной проституции) и, согласно книге «Зогар» может быть расторгнут ангелами в любой момент. Прегрешение Дода в строго иудаистической оптике состояло не в том, что он взял себе чужую «жену» (предназначенную ему Небом с самого начала) а в том, что он поспешил и обрек на смерть дружественного гоя.
Но даже если Первое Израильское Царство вообще никогда не существовало в реальности или чрезмерно раздуто, а его история, изложенная в ТаНаХе, является парафразом, служащим для инициатических целей, составители книги Шмуэля, жившие во вполне историческом Иерусалиме эпохи Второго Храма, видели перед собой примерно те же реалии - купальню Шилоах («Силоам») с ее каменной лестницей, ведущей под воду - прототип всех синагогальных микв, семантика которых невероятно искажена христианским «дискурсом».
Первые Миквот появляются на рубеже эр в общинах Кумрана, и их распространение связано с кризисом оккупированного римлянами Иерусалима как единственного религиозного центра. Очевидно, те правила, которые закрепились в ортодоксальном иудаизме для женщин относительно миквот, в частности, требование полной наготы купающейся (включая удаление украшений и начертаний на теле) когда-то характеризовали прежде всего главную публичную купальню в самом Иерусалиме.
В Шмуэль II, 11:4 прямо указано, что Бат-Шева купалась у стен дворца Давида, чтобы приобрести ритуальную чистоту, то есть очищалась от месячных, а это и есть одна из основных функций миквот.
Проще говоря, женское купание в древнем Иерусалиме вне зависимости от реалий конкретной эпохи производилось приблизительно так же, как и в императорском Риме - нагишом, в общественном месте и на глазах у того, кому могли принадлежать эти глаза.
Напротив, странно было бы ожидать чего-то иного, каких-нибудь купальных принадлежностей вроде нагольных крестильных рубах для погружения в воду, изобретенных в Новое Время и усиленно продвигаемых современными христианами.
Продуктивным для нашей темы видится и анализ ханукального предания о Мирьям, изложенного в талмудическом трактате Таанит.
Согласно этой легенде селевкидский наместник ввел т.н. право первой ночи, которое эффективно действовало на протяжении какого-то времени. Но Мирьям, дочь Матитьяу, воспротивилась этому и на своей свадьбе сорвала с себя одежду, произнеся пламенную речь, о том, что ее нагота является меньшим прегрешением по сравнению с уступлением жен чужеземцам. Тем самым Мирьям спровоцировала своих братьев на мятеж, в результате которого наместник был убит.
Этот стереотипный для средневекового пространства троп опозоренной сестры, конечно, не может происходить из античных реалий.
Напротив, Геродот («История», Книга IV) рассказывает, что у древних ливийцев существовал «обычай предлагать царям своих девушек на выданье. А царь тех девушек, которые ему больше всего любы, лишает невинности». Геродот неоднократно описывает и существование группового брака у самых разных племен. Ставшие хрестоматийными анализ предмета у Бахофена, Моргана и Энгельса и дискуссия о «праве первой ночи», инициированная Жюлем Дельпитом во Франции в 1850-е годы, показывают нам, что легенда о Мирьям носит явственные средневековые, позднеталмудические черты, то есть была создана в эпоху, когда доступ к молодой девушке брачного возраста, ранее носивший самый широкий, племенной, характер (и потому могущий быть отождествлен с практикой сакральной проституции), оказался ограничен одним лишь синьором.
Более того, средневековая легенда о Мирьям должна быть сопоставлена с действительно древним библейским преданием о Доде и Бат-Шеве. Ведь разве Дод, по видимости, не реализовал нечто похожее на «право первой ночи» в отношении Бат-Шевы? Но Бат-Шева не была невестой, поскольку такого понятия в древности попросту не существовало, а существовали лишь брак и добрачное состояние. В добрачном состоянии девушки практически везде на Древнем Востоке могли отдаваться многим партнерам, из которых царь, т.е. правитель протогородской общины, был лишь еще одним альфа-партнером with benefits.
Официальный (то есть ритуальный) брак, согласно свидетельствам того же Геродота об обычаях Вавилона, эффективно прекращал это состояние, впоследствии у христиан получившее пейоративное имя «блуда». Однако приходится признать, что Древний Мир, как и современный, находился в непрекращающемся состоянии «блуда», то есть попросту реализовывал право женщины на участие в естественном половом отборе, что не могло не сказываться положительно на биологическом качестве его населения (которое уже никогда с тех пор не поднималось до такого уровня).
Бат-Шева не была невестой, но для Дода она не была и чужой женой, а была свободной молодой женщиной, состоявшей во временном сексуальном союзе с вассальным чужеземцем. В истории с Мирьям бат Матитьяу эта картина всего лишь зеркально, по «готтентотски», переворачивается: в глазах селевкидского наместника любая гипотетическая мирьям не могла быть чьей-либо законной женой, поскольку была вассальной чужеземкой, а Селевкиды заключали браки по обычаям эллинов и не признавали иной легитимации брака. Таким образом, сексуальная эксплуатация женщин покоренных и вассальных племен была в Древнем Мире «скучным вторником», процессом перехода женщин к победителям, то есть попросту процессом ассимиляции, который облегчался рудиментами сакральной проституции и группового брака и потому не мог создать никакого пуританского пафоса. Пуританский пафос был внесен сюда, следовательно, задним числом из более поздних эпох.
Легендарная позорная нагота Мирьям на свадебном пиру не имеет никакого отношения к финальному поводу для Маккавейского восстания, о котором подробно сообщают 1-ая книга Маккавеев и Иосиф Флавий. Этим поводом было греческое жертвоприношение, совершенное иудеем-отступником, который и был убит Матитьяу, после чего был взят штурмом дом наместника. Мотивы восстания никоим образом не следует привязывать к позднейшим идеалам национализма и феминизма. Образ Мирьям - порождение как минимум средневековой эпохи Гаонов, в которую происходила первичная кодификация Талмудов, и обладает отрицательной информативностью для исторической проблематики, рассматриваемой в серии этих заметок. Шломит и Мирьям никак не могут сосуществовать в одной реальной вселенной, но прекрасно сосуществуют в одной литературной. Однако, на основе параллельных указаний сторонних источников, мы отдаем предпочтение исторической реальности, сигнифицируемой фигурой Шломит.
Образы античных иеродул дошли до нас в чеканке металлической посуды селевкидского, парфянского и сасанидского периодов (ряд образцов обнаружен в кладах аборигенов Северного Урала), а также в статуэтках, по меньшей мере одна из которых хранится в Государственном Эрмитаже.
Женский обнаженный танец на античном Ближнем Востоке:
[Танцующая армянская девочка. Монета. Аспендос, IV-III вв. до н.э. Вероятно это был некий аналог греко-римского пиррического танца.]
[Танцовщица-иеродула из храма богини вод Анахиты в плаще с цветами в руках. III-V вв. н.э.]
[Танцовщица-иеродула с шарфом и кадилом. Чеканка на позолоченном сосуде эпохи Сасанидов.]
[Чеканное позолоченное блюдо эпохи Сасанидов с изображением сцены увеселений при дворе или в богатом доме. Обнаженная по пояс хозяйка и ее нагая дочь принимают танцовщиц-иеродул и музыкантов под виноградной лозой. V-VII вв. н.э.]
[Сирийская танцовщица-иеродула. На голове конусообразный колпак в виде цветка. В одной руке - чаша-раковина для жертвенного возлияния, в другой - кувшин. Бронзовая статуэтка (Эрмитаж)]
Даже само женское божество изображалось в виде обнаженной танцовщицы-иеродулы, возносимой на небо священной птицей:
[Прорисовка с серебряного чеканного блюда Сасанидской эпохи. VI-VII вв. Эрмитаж.]
Иеродулами могли быть даже и женщины царской крови. По сведениям Евангелий, на пиру по случаю дня рождения Ирода Антипы, его падчерица, принцесса римской Иудеи Саломея (Шломит), «вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним. Царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе. И клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства.» (Мк: 6: 22-23)
Согласно анализу Клеона Роджерса, использованный евангелистом глагол iresen («угодила») происходит от aresko, «доставлять чувственное удовольствие». По мнению Роджерса и других комментаторов, Ирод Антипа не скрывал влечения к своей падчерице, которой тогда было около 14 лет, каковой возраст соответствует использованному в евангельском тексте слову korasion (девица).
В XIX и XX веках широкое хождение имела литературная легенда о так называемом «Танце семи покрывал». Именно она легла в основу театральных постановок о Саломее.
[На этой картине Гюстава Моро изображена Саломея, сбросившая последнее покрывало.]
Однако, вопреки позднейшим европейским фантазиям, ранние христиане, жившие еще в античный период, при толковании этого отрывка не сомневались, что принцесса танцевала как сиро-финикийские иеродулы, т.е. полностью обнаженной, не испытывая и не изображая телесного стыда, и что ее танец подразумевал экспозицию вульвы:
«Чему она могла научиться у прелюбодейки, как не отсутствию стыда?! [...] движения обнаженных частей тела (которые сама природа скрывает или обычай велит прикрывать)».
(Амвросий Медиоланский, 340-397 н.э.)
«...она снаряженная для безстыднаго дела, оделась безчестием, как одеждою.»
(Роман Сладкопевец преподобный, 490-556 н.э.)
Гай Веттий Аквилин Ювенк (IV век н.э.) и вовсе определяет танец Саломеи как акробатический, а Пётр Хрисолог (380-450 н.э.) сообщает детали к этой характеристике танца принцессы:
«...она изгибается всем телом и вращает ногами, как будто у неё не было позвоночника...»
При этом в Средние Века легенда о «Танце Семи покрывал» также еще не могла существовать, и долгое время в христианской Европе танцующую Саломею изображали попросту одетой по придворной моде, современной иллюстратору, как на приведенных ниже изображениях XIV и XV вв., поскольку средневековому европейцу идея полностью обнаженного танца аристократки не могла прийти в голову.
[Фрагмент мозаики с изображением танца Саломеи в соборе Сан-Марко. Венеция, середина XIV века.]
[Беноццо Гоццоли, «Танец Саломеи», 1461-1462 гг.]
[1486-1490]
Только в XXI веке началось переосмысление облика Саломеи во время танца: все чаще она рисуется обнаженной и без каких либо «покрывал». Как говорят в таких случаях, «народ начинает о чем-то догадываться». Но для того, чтобы такая догадка появилась, сама идея обнаженного женского танца должна была вновь актуализироваться в массовом сознании.
[Ольга Богомолова, «Танец Саломеи»]
[Саломея с головой Иоанна Крестителя. Художник Марсель Дивас]
Каким образом, преподнесенная читающей публике Гюисмансом и Уайльдом, на рубеже XIX и XX веков возникла легенда о «Танце семи покрывал», пока не совсем понятно. Вероятно, произошла контаминация базарных танцев османских Каира и Дамаска (где действительно имело место постепенное раздевание танцовщиц), и популяризации в Европе расшифрованных незадолго перед тем древневавилонских текстов, в частности, «Нисхождения Иштар», где с богини, спускающейся в подземное царство Эрешкигаль, снимают именно семь деталей одежды.
Обнаженный женский танец продолжал процветать в Сирии до арабских завоеваний, а в Армении дожил даже и до конца Средних Веков - на сцене театра мимов. Так, в армянских Евангелиях XIII и XIV веков изображены т.н. вардзаки - актрисы армянского театра гусанов-мимосов - обнаженная, с ветвью в руке, и сбрасывающая покрывало (одно, а не семь) перед выходом на сцену с помощью двух ассистентов или телохранителей.
[Миниатюры из армянских Евангелий XIII и XIV веков, изображающие обнаженных танцовщиц-вардзаков из театра мимов.]
Как мы уже отмечали в обширных заметках об обнаженных купаниях, в культурах Древнего Востока отношение к женским купаниям ничем не отличалось от эллинистического. Проще говоря, женщины на Востоке купались нагишом, зачастую даже не заботясь о сокрытии себя от посторонних глаз.
Так, царь Дод («Давид») увидел (Пророки, Шмуэль II, 11:2) купающуюся Бат-Шеву («Вирсавию») с крыши своего дворца.
Принимая во внимание раскопки последних двадцати лет в Иерусалиме, где вскрыт комплекс так называемого «Города Давида», можно предположить, что Бат-Шева купалась в купальне источника Гихон, которая находилась у подножия царской цитадели, то есть в общественном месте. В данном контексте никак не может быть случайностью, что Шломо («Соломон») - сын Дода от Бат-Шевы - был помазан на царство именно у источника Гихон. Бат-Шева, таким образом, оказалась как бы воплощением женского Духа Вод, вступившим в иерогамическую унию с небесным Орлом израильского царства.
Стоит отметить, что, согласно каббалистической трактовке, Бат-Шева была кошерна для Дода, потому что ее муж Урийя (кстати, это даже не имя собственное, а воинское звание) был из числа индо-европейских хеттов - союзных, но не принявших иудаизм. Союз же нееврея с еврейкой считается не браком, а (ее) блудодеянием (легитимной в древности практикой сакральной проституции) и, согласно книге «Зогар» может быть расторгнут ангелами в любой момент. Прегрешение Дода в строго иудаистической оптике состояло не в том, что он взял себе чужую «жену» (предназначенную ему Небом с самого начала) а в том, что он поспешил и обрек на смерть дружественного гоя.
Но даже если Первое Израильское Царство вообще никогда не существовало в реальности или чрезмерно раздуто, а его история, изложенная в ТаНаХе, является парафразом, служащим для инициатических целей, составители книги Шмуэля, жившие во вполне историческом Иерусалиме эпохи Второго Храма, видели перед собой примерно те же реалии - купальню Шилоах («Силоам») с ее каменной лестницей, ведущей под воду - прототип всех синагогальных микв, семантика которых невероятно искажена христианским «дискурсом».
Первые Миквот появляются на рубеже эр в общинах Кумрана, и их распространение связано с кризисом оккупированного римлянами Иерусалима как единственного религиозного центра. Очевидно, те правила, которые закрепились в ортодоксальном иудаизме для женщин относительно миквот, в частности, требование полной наготы купающейся (включая удаление украшений и начертаний на теле) когда-то характеризовали прежде всего главную публичную купальню в самом Иерусалиме.
В Шмуэль II, 11:4 прямо указано, что Бат-Шева купалась у стен дворца Давида, чтобы приобрести ритуальную чистоту, то есть очищалась от месячных, а это и есть одна из основных функций миквот.
Проще говоря, женское купание в древнем Иерусалиме вне зависимости от реалий конкретной эпохи производилось приблизительно так же, как и в императорском Риме - нагишом, в общественном месте и на глазах у того, кому могли принадлежать эти глаза.
Напротив, странно было бы ожидать чего-то иного, каких-нибудь купальных принадлежностей вроде нагольных крестильных рубах для погружения в воду, изобретенных в Новое Время и усиленно продвигаемых современными христианами.
Продуктивным для нашей темы видится и анализ ханукального предания о Мирьям, изложенного в талмудическом трактате Таанит.
Согласно этой легенде селевкидский наместник ввел т.н. право первой ночи, которое эффективно действовало на протяжении какого-то времени. Но Мирьям, дочь Матитьяу, воспротивилась этому и на своей свадьбе сорвала с себя одежду, произнеся пламенную речь, о том, что ее нагота является меньшим прегрешением по сравнению с уступлением жен чужеземцам. Тем самым Мирьям спровоцировала своих братьев на мятеж, в результате которого наместник был убит.
Этот стереотипный для средневекового пространства троп опозоренной сестры, конечно, не может происходить из античных реалий.
Напротив, Геродот («История», Книга IV) рассказывает, что у древних ливийцев существовал «обычай предлагать царям своих девушек на выданье. А царь тех девушек, которые ему больше всего любы, лишает невинности». Геродот неоднократно описывает и существование группового брака у самых разных племен. Ставшие хрестоматийными анализ предмета у Бахофена, Моргана и Энгельса и дискуссия о «праве первой ночи», инициированная Жюлем Дельпитом во Франции в 1850-е годы, показывают нам, что легенда о Мирьям носит явственные средневековые, позднеталмудические черты, то есть была создана в эпоху, когда доступ к молодой девушке брачного возраста, ранее носивший самый широкий, племенной, характер (и потому могущий быть отождествлен с практикой сакральной проституции), оказался ограничен одним лишь синьором.
Более того, средневековая легенда о Мирьям должна быть сопоставлена с действительно древним библейским преданием о Доде и Бат-Шеве. Ведь разве Дод, по видимости, не реализовал нечто похожее на «право первой ночи» в отношении Бат-Шевы? Но Бат-Шева не была невестой, поскольку такого понятия в древности попросту не существовало, а существовали лишь брак и добрачное состояние. В добрачном состоянии девушки практически везде на Древнем Востоке могли отдаваться многим партнерам, из которых царь, т.е. правитель протогородской общины, был лишь еще одним альфа-партнером with benefits.
Официальный (то есть ритуальный) брак, согласно свидетельствам того же Геродота об обычаях Вавилона, эффективно прекращал это состояние, впоследствии у христиан получившее пейоративное имя «блуда». Однако приходится признать, что Древний Мир, как и современный, находился в непрекращающемся состоянии «блуда», то есть попросту реализовывал право женщины на участие в естественном половом отборе, что не могло не сказываться положительно на биологическом качестве его населения (которое уже никогда с тех пор не поднималось до такого уровня).
Бат-Шева не была невестой, но для Дода она не была и чужой женой, а была свободной молодой женщиной, состоявшей во временном сексуальном союзе с вассальным чужеземцем. В истории с Мирьям бат Матитьяу эта картина всего лишь зеркально, по «готтентотски», переворачивается: в глазах селевкидского наместника любая гипотетическая мирьям не могла быть чьей-либо законной женой, поскольку была вассальной чужеземкой, а Селевкиды заключали браки по обычаям эллинов и не признавали иной легитимации брака. Таким образом, сексуальная эксплуатация женщин покоренных и вассальных племен была в Древнем Мире «скучным вторником», процессом перехода женщин к победителям, то есть попросту процессом ассимиляции, который облегчался рудиментами сакральной проституции и группового брака и потому не мог создать никакого пуританского пафоса. Пуританский пафос был внесен сюда, следовательно, задним числом из более поздних эпох.
Легендарная позорная нагота Мирьям на свадебном пиру не имеет никакого отношения к финальному поводу для Маккавейского восстания, о котором подробно сообщают 1-ая книга Маккавеев и Иосиф Флавий. Этим поводом было греческое жертвоприношение, совершенное иудеем-отступником, который и был убит Матитьяу, после чего был взят штурмом дом наместника. Мотивы восстания никоим образом не следует привязывать к позднейшим идеалам национализма и феминизма. Образ Мирьям - порождение как минимум средневековой эпохи Гаонов, в которую происходила первичная кодификация Талмудов, и обладает отрицательной информативностью для исторической проблематики, рассматриваемой в серии этих заметок. Шломит и Мирьям никак не могут сосуществовать в одной реальной вселенной, но прекрасно сосуществуют в одной литературной. Однако, на основе параллельных указаний сторонних источников, мы отдаем предпочтение исторической реальности, сигнифицируемой фигурой Шломит.