"Эротика" в раннехристианской литературе
Возможно, название не слишком подходящее, поэтому эротика поставлена нами в кавычки. В ходе подготовки огромной публикации про источники о женской наготе в античности, сделали недавно удивительную находку - греческий раннехристианский текст II в.н.э. "Пастырь Ермы" (Haermae Pastor), во времена Иринея Лионского считавшийся каноническим. На него также ссылается Дэвид Тибет в песне "Vauvauvau" с альбома "Black ships ate the sky" (2006):
And where is that Empire now?
Imperium! Christendom!
Shepherd and Hermes! *
Masked with salt and stars
Heavybreasted false Messiah
Жанр текста - духовное видение (апокалиптика). Текст, разумеется, не специально эротический. Мы бы даже не стали говорить об "эксплуатации эротики" для привлечения читателя, т.к. не хотим, по крайней мере, сейчас, разделять "антихристианскую" позицию, свойственную некоторым исследователям, которые смотрят на всю раннехристианскую литературу просто как на сектантские памфлеты с их грязными нарративными приемчиками. Но можно сказать, что в нем чувствуется "эротическое напряжение" того, от лица которого идет повествование, т.е. от лица римского обывателя Ермы, возможно тождественного одному из 70 апостолов "второго призыва" (Лк. 10:1, 2). Вопрос о том, было ли это напряжение свойственно только Ерме или же было также и встречным, т.е. со стороны героинь повествования, является ключевым для попыток проникнуть в позднеантичное языческое мироощущение в его усиливающемся контрапункте с раннехристианским.
Сразу хотим сказать, что к ответу на этот вопрос "Пастырь Ермы", увы, не слишком приближает, но иллюстрирует культурное отношение к женскому телу в Риме при Антонинах, т.е. в "золотую осень" Империи, что, вообще говоря, есть материя крайне темная. Которую мы и пытаемся по мере возможностей "осветлять", т.к. то, что нас интересует - это реконструкция бытовых аспектов, в данном случае - аспекта женской наготы. Религиозную, мистическую и дидактическую составляющие текста мы оставляем апокрифистам (благо, текст хорошо изучен и переведен на русский еще в XIX веке).
Итак, Ерма - богатый римский обыватель, житель столицы мира. Однажды Ерма проходит по берегу Тибра, видит в воде некую знакомую рабыню или вольноотпущенницу, которую помнил еще девочкой, и по-джентльменски помогает ей выйти на берег:
Воспитатель мой продал в Риме одну девочку. По прошествии многих лет я увидел ее, узнал и полюбил как сестру. Через некоторое время, увидев, что она купается в реке Тибр, я подал ей руку и вывел из реки. Глядя на ее красоту; я думал: "Счастлив бы я был, если бы имел жену такую же и лицом и нравом". Только это, и ничего более я не подумал. Позже шел я с такими мыслями и прославлял творение Божие, раздумывая, сколь величественно оно и прекрасно.
Казалось бы, перед нами совершенно условное, аллегорическое повествование о выведении некой персоны из "грязной житейской реки", ведь древнеримский Тибр это же невероятно грязная река, давно соединенная с Большой Клоакой, а римляне, имевшие к своим услугам во II веке н.э. буквально сотни терм и купален (200 к началу II века н.э. и почти 1000 к концу) не собирались подражать индусам на Ганге, не так ли?
А вот и фигу! Этот пассаж абсолютно буквален, тем более что само видение пока еще не началось, и Ерма излагает детали своей биографии. Просто он имеет в виду вовсе не главный сток Тибра, действительно загрязненный ко II веку н.э. (хотя в республиканскую эпоху римляне купались именно в Тибре), а известный всем горожанам канал Эврип, искусственный приток Тибра, созданный Марком Випсанием Агриппой в эпоху Октавиана Августа:
Агриппа создал богатые возможности для купания и плавания на открытом воздухе (в Риме), построив искусственное озеро - Стагнум и декоративный канал - Эврип, вода для которых доставлялась по акведуку Дева, завершенному в 19 г. до н. э. Обычно предполагают, что свидетельство Тацита (Ann. XV, 37) относится к Стагнуму Агриппы, и в этом случае он был достаточно велик, чтобы Тигеллин, фаворит Нерона, мог построить на нем баржу для удовольствий, на которой устраивал пиры для своих гостей. Другие лодки тянули баржу вокруг Стагнума, а в роще и строениях, окаймлявших озеро, отдавалось эхо пирушек. Если это так, то следует принять, что озеро было довольно обширное. [...] Эврип, который, вероятно, снабжал Стагнум водой и одновременно служил выходным отверстием в Тибр, получал одну шестую от всего потока акведука Дева, и эта вода, объем которой достигал 19090 кубометров в день, обеспечивала постоянную смену воды в самом канале и Стагнуме. Сенека рассказывает, что в юности обычно начинал новый год нырянием в ледяные воды Эврипа, и другие авторы часто упоминают о купании или в озере, или в канале. Эврип и Стагнум были окружены парком.
(Ф. Шипли, "Строительные мероприятия Агриппы в Риме")
Очевидно, что рабыни купались не в самих садах (отведенных богатым гражданам), а у места впадения Эврипа в Тибр, где вода была достаточно чистой, и где их и можно было повстречать, гуляя вдоль реки.
Купались, рабыни, разумеется, нагишом, поскольку так вообще купались в Европе с первых письменных свидетельств и до конца первой трети XIX века, а на Ближнем Востоке как минимум до VII в. (уже после написания этого текста мы выяснили, что и на Ближнем Востоке ровно до той же первой трети XIX века - прим.).
Таким образом, реалии эпохи Антонинов включали в себя обнаженное женское купание в черте города. И более того, при виде старых знакомых девушки не разбегались с визгом, а пользовались их доброжелательностью, чтобы не поскользнуться, выходя на берег, а там еще и пообщаться с ними. Сюрприз, не так ли? И несколько не тот образ Римской Империи, который навязывается в кириллической сфере форсированным противопоставлением "наивного греческого либертинства" и "римского развратного ханжества"? Интересно также, много ли читатель знает современных городов (речь не о морских курортах), где в принципе возможна такая же сцена? Барселона? Прага? Ну разве что. Но речь идет о столице Империи, а не о богемно-рекреационном анклаве (каковых в этой Империи тоже хватало).
Затем от биографических деталей Ерма переходит к изложению видения, в котором нас будет интересовать только эпизод с 12 девами:
Двенадцать дев стояли возле двери, по четырем сторонам ее, в середине попарно. Четверо из них, стоявшие по углам двери, показались мне самыми великолепными, но и остальные были прекрасны. Веселые и радостные, эти девы одеты были в полотняные туники, красиво подпоясанные; их правые плечи были обнажены, словно девы намеревались нести какую-то ношу. Я залюбовался этим величественным и дивным зрелищем, но в то же время недоумевая, что девы, будучи столь нежны, стояли мужественно, будто готовясь понести на себе целое небо.
На этот раз девы полностью аллегорические и, как следует из дальнейшего текста, символизируют 12 добродетелей. Однако костюмы их вполне реальны (пожалуй, античное воображение вообще не могло рождать полностью фантастические детали, а лишь рекомбинировало те, что присутствовали в опыте, на что впервые указал Шпенглер). Русский перевод, как всегда, очень плохой. Но мы уже привыкли к плохим русским переводам, ведь Амундсен утверждал, что привыкнуть нельзя только к холоду. Текст греческий, а "туника" - латинское слово. Никаких туник в оригинале, конечно, нет. Там стоит exomeis, эксомиды. Эксомида - это узкая, не более двух локтей, полоса ткани, перекидываемая через плечо и подпоясанная. Она открывала не только правое (или левое) плечо и не только правую (или левую) грудь, но и вообще половину тела, как можно видеть на скульптуре "Менада" Скопаса или на его же (сотоварищи) "Амазономахии", т.е. не была даже дорическим хитоном, который тоже мало что скрывал и тем более не была римской женской туникой, т.е. прошедшим через этрусков ионическим хитоном. Если бы в греческом тексте подразумевалась римская туника, то стояло бы слово "хитон". А эксомида - это крайне архаичная одежда работников, пастухов, моряков и самой легкой пехоты типа пращников и посыльных, и надевалась она вовсе не для того, чтобы скрыть наготу, которую не скрывала, а для того, чтобы не обгореть на солнце в порту или поле. Именно в нее "одета" Тереза Энн Савой в роли Друзиллы в прологе якобы китчевого "Калигулы" 1979 года, изображающая пастушку, что предоставило оператору и монтажерам фильма в том благословенном году немало приятных минут (зрителю уже гораздо меньше).
Итак, эксомида - это античный прообраз строительного фартука. Далее 12 дев в роли гастарбайтеров как раз таскают камни в присутствии шести "бригадиров":
Те шесть мужей подозвали дев и приказали им носить все камни, которые должны были идти на строительство, проходить через дверь и передавать камни строителям башни.
Вот такие они, христианские видения II века, да. Объективация, сексизм и обнаженные девушки, занятые на вредном производстве. Хотя, лет 40 назад - о Клио! - именно все это называлось бы феминизмом.
Но античные девы были крепышами не в пример нынешним. Таскание камней не слишком утомило дев. После работы сил еще хватает, чтобы вплотную заняться Ермой:
И так я остался один с теми девами. И они были веселы и ласковы со мною, особенно же четыре из них, превосходнейшие. Девы сказали: - Сегодня пастырь сюда не придет. - Что же я буду делать?
- Подожди до вечера, может быть, придет и будет говорить с тобою, если же не придет, пробудешь с нами, доколе придет.
"Буду дожидаться его до вечера, - решил я, - если же не придет, пойду домой и возвращусь поутру". Но они воспротивились:
- Ты нам перепоручен и не можешь уйти от нас. Я спросил тогда: - Где я останусь?
- С нами, - ответили они, - ты уснешь, как брат, а не как муж, ибо ты брат наш и после мы будем обитать с тобою, потому что очень тебя полюбили.
Мне же стыдно было оставаться с ними. Но та, которая из них казалась главною, обняла меня и начала лобзать. И прочие, увидев это, тоже начали лобзать меня, как брата, водить около башни и играть со мною. Некоторые из них пели псалмы, а иные водили хороводы. А я в молчании ходил с ними около башни, и казалось мне, что я помолодел. С наступлением вечера я хотел уйти домой, но они удержали меня и не позволили уйти. Итак, я провел с ними эту ночь около башни. Они постлали на землю свои полотняные туники и уложили меня на них, сами же ничего другого не делали, только молились. И я с ними молился непрерывно и столь же усердно, и девы радовались моему усердию. Так оставался я с девами до следующего дня.
И снова: мы оставляем на совести герменевтиков весь символизм, аллегорические тропы и все оговорки о "сестринских" лобызаниях и "братской" любви, как и параллели из древних восточных текстов (включая позднейшие тексты Ислама), в которых так или иначе присутствуют архетипические фигуры "небесных танцовщиц", спутниц аскетов, йогов, праведников и шахидов, полностью изъятые из христианской культуры, но, судя по всему, активно проникавшие в нее на заре ее становления.
Нас же интересует только историческая реконструкция наготы. Оказывается, римские рабыни, снимающие эксомиды в присутствии гостя, использующие их в качестве простыней и предлагающие их гостю, были если и не чем-то самим собой разумеющимся, то по крайней мере не могли слишком уж поразить воображение римского читателя. Подобные сцены должны, конечно, были иметь место в реальности, прежде чем попасть в аллегорию.
Кроме того, во II веке молитва согласно множеству свидетельств, включая прескриптивные, творилась в положении стоя, с поднятыми руками (поза oranta). Вот что писал, например, Климент Александрийский в начале третьего века:
Поэтому /во время молитвы/ мы поднимаем голову, простираем руки к небу и встаем на цыпочки при произнесении заключительных слов молитвы, следуя порыву духа, который устремляется к горнему миру. После того, как мы пламенным желанием вознесли «крылатую душу», мы стремимся произносимыми словами освободить тело от земли и изо всех сил устремляемся к «святилищу», пренебрегая оковами плоти. (Klemens von Alex., Strom. VII, 40,1 )
Или Ориген:
Мы не имеем права сомневаться, что из всех бесчисленных положений тела положение с распростертыми руками и поднятыми вверх очами заслуживает предпочтения...
Смотреть всю ночь, не смыкая глаз, на стоящих на цыпочках обнаженных рабынь, лежа на куче из их одежды и находясь, как сказали бы сегодня, в их френдзоне - вот они, эротические грезы (или будни?) христианского праведника II века н.э., чуть было не включенные в канон.
Илл.: Ипполит Деларош, "Христианская мученица времен Диоклетиана, утопленная в Тибре" (И - Инверсия)
См. также Что делать, жизнь нелегка
____
* Связь между именами Гермес и Гермас (Ерма) подробно разбирается в книге Дж. Мида "Трижды Величайший Гермес".