Неединый мир
Некоторое время у меня полеживал нереализованный черновик про новое международное разделение труда. Совершенно неожиданно из него получилась абсолютно левацкая по содержанию колонка. Очень нехарактерная для меня. О том, что никакой глобальной моды в ближайшее время может не оказаться. И не факт, что она есть сейчас.
Обрушение стены/ Let’s Break the Wall
В канун Дня международной солидарности трудящихся на одном из бангладешских предприятий легкой промышленности обвалились стены. Погибли люди, больше тысячи человек. Сообщения об этом мгновенно облетели все СМИ и оставались на первых полосах еще две недели после события. Это свидетельствовало вовсе не о приступе сострадания: пресса ежедневно выдает большую порцию апокалиптических новостей, и отношение к ним в наше время куда более философское. Известие об обрушении затронуло весь мир так живо, поскольку вызвало всеобщее чувство вины. Трагедия стала одной из форм платы за возможность рассуждать о «демократизации моды», которой так любуется мир последние 20 лет.
Из всех мифов, которые когда-либо порождала мода, этот относится к числу самых циничных. Пожалуй, вверху списка находится всеобщее убеждение, что мода делает нас лучше и красивее и без нее человечеству никак не прожить. Именно этим странным мороком объясняется тот факт, что все кругом «в тренде», а прилично одетого человека днем с огнем не отыскать. А вот сразу за этим идет удовольствие от быстрой покупки некачественных универмаговских копий люкса, которые сейчас в массовом сознании чаще всего и называются «мода». При этом с каждым годом приобретение оригиналов становится все менее доступным для большинства. На их долю остается только обсуждение в Интернете. Это истинная демократия с позиций моды, которая изначально должна заниматься укреплением неравенства и различий.
Обрушение Бангладешской стены выявило еще один миф - об «общем мире» (который, и так понятно, разговаривает на «универсальном языке моды»). Предполагалось, чтоглобализация вовлекает все большее число стран в международное разделение труда и предоставляет им место во всемирной экономике. Именно в такой риторике, например, выстроена недавняя система определения страны происхождения продукции, применяемая в ЕС - товары с определенной долей прибавочной стоимости из «наименее развитых стран» получают большие квоты и тарифные преимущества при ввозе. Эти государства получают свой «кухонный шанс», т.е. возможность на качественную конверсию местной эксплуатации. Азия такие возможности уже отработала до полного обрушения, наступил черед Африки. Тут эта интеграция тем более будет связана с разрушением традиционных укладов.
Поверьте, мой потребительский практицизм в этом вопросе граничит с полным цинизмом. Если бы существовала малейшая возможность получения качественного продукта в моде по низкой цене, я не задумываясь обманывал бы себя тем, что рабочих мест в странах третьего мира стало больше, ура. Но последний раз такая возможность реально существовала лет 10 назад. Вернее, по-настоящему она была, пожалуй, только в 70х годах, когда французские Дома стали выносить кожевенные и швейные производства в Северную Африку. Затем речь шла только о снижении стандартов и уменьшении доли реального производства в экономике Европы и Сев. Америки. Даже если сейчас в развивающихся странах кажется привлекательной мечта, что еще немного, и они станут зарабатывать «по-европейски» - на миражах финансовых рынков или в еще более мифических галереях - без производства все равно не обойтись. А оно теперь либо сверхдорогое, либо потогонное, почти без середины.
Прошлой зимой это противоречие между демократизмом оболочки и людоедской сутью вновь пытались решить через «этическую моду». Это сочетание - само по себе оксюморон: система потребления ненужного, на которой основана эта индустрия, нуждается в постоянном расширении. Продукты «быстрой моды» именно в силу демократизма стали одним из основных источников отходов. Недавно некоторые крупные производители даже стали одновременно с продажей создавать системы утилизации, что очень многое говорит об этих продуктах. А целый люксовый холдинг (PPR, ныне Keling, с подачи Стеллы Маккартни) принял положение о «зеленой политике». Что совершенно никак не решает основной дилеммы - кто-то неизменно проигрывает, а кто-то за это согласен платить.
Такая несправедливость на национальном уровне выглядит особенностью, но на глобальном превращается в макропроблему. Ресурсов развитых стран на ее решение явно не хватает. Что тем более обидно, поскольку, как показывают последние события, этот самый «глобальный мир» существует только на спекулятивном уровне. Основной тенденцией последнего времени стало появление люксовых и премиальных марок «третьих стран» (а также ноновых "брендов без истории"), торые активно осваивают местные рынки и все заметнее на международных. Судя по тому, что китайское правительство, например, ставит развитие внутреннего потребления (а не экспорта) основной задачей следующего десятилетия, у этих марок будет плацдарм для развития. Емкость рынка определяется сейчас даже не количеством свободных денег, а численностью населения, которое, окажись такая возможность, эти деньги будут готовы потратить.
Политика люксовых холдингов заключается сейчас все больше в попытках обойти невозможность постоянного расширения. Этой зимой LVMH официально объявил, что больше не будет открывать бесконечное число бутиков, а на некоторые рынки (Индия, например) даже самые глобализированные компании заходят только со специальными продуктами. Вот новости только последнего полугодия, которые оказали наибольшее влияние на «всемирную моду»: уменьшение расходов на коррупционные подарки в Китае, снижение внутреннего спроса в Австралии из-за физической ограниченности рынка (23 млн. чел.), появление новых привлекательных шопинг-курортов в странах Персидского залива и переориентация на них «туристических покупок», потеря Бразилией собственного «модного лица» из-за слишком активной «интеграции в тренды». Как мы видим, за разрушенной стеной - только локальные новости, никаких глобальных трендов. Похоже, чувство вины вполне обоснованное: тысяча человек погибли за право дешево производить мировой мусор.
Обрушение стены/ Let’s Break the Wall
В канун Дня международной солидарности трудящихся на одном из бангладешских предприятий легкой промышленности обвалились стены. Погибли люди, больше тысячи человек. Сообщения об этом мгновенно облетели все СМИ и оставались на первых полосах еще две недели после события. Это свидетельствовало вовсе не о приступе сострадания: пресса ежедневно выдает большую порцию апокалиптических новостей, и отношение к ним в наше время куда более философское. Известие об обрушении затронуло весь мир так живо, поскольку вызвало всеобщее чувство вины. Трагедия стала одной из форм платы за возможность рассуждать о «демократизации моды», которой так любуется мир последние 20 лет.
Из всех мифов, которые когда-либо порождала мода, этот относится к числу самых циничных. Пожалуй, вверху списка находится всеобщее убеждение, что мода делает нас лучше и красивее и без нее человечеству никак не прожить. Именно этим странным мороком объясняется тот факт, что все кругом «в тренде», а прилично одетого человека днем с огнем не отыскать. А вот сразу за этим идет удовольствие от быстрой покупки некачественных универмаговских копий люкса, которые сейчас в массовом сознании чаще всего и называются «мода». При этом с каждым годом приобретение оригиналов становится все менее доступным для большинства. На их долю остается только обсуждение в Интернете. Это истинная демократия с позиций моды, которая изначально должна заниматься укреплением неравенства и различий.
Обрушение Бангладешской стены выявило еще один миф - об «общем мире» (который, и так понятно, разговаривает на «универсальном языке моды»). Предполагалось, чтоглобализация вовлекает все большее число стран в международное разделение труда и предоставляет им место во всемирной экономике. Именно в такой риторике, например, выстроена недавняя система определения страны происхождения продукции, применяемая в ЕС - товары с определенной долей прибавочной стоимости из «наименее развитых стран» получают большие квоты и тарифные преимущества при ввозе. Эти государства получают свой «кухонный шанс», т.е. возможность на качественную конверсию местной эксплуатации. Азия такие возможности уже отработала до полного обрушения, наступил черед Африки. Тут эта интеграция тем более будет связана с разрушением традиционных укладов.
Поверьте, мой потребительский практицизм в этом вопросе граничит с полным цинизмом. Если бы существовала малейшая возможность получения качественного продукта в моде по низкой цене, я не задумываясь обманывал бы себя тем, что рабочих мест в странах третьего мира стало больше, ура. Но последний раз такая возможность реально существовала лет 10 назад. Вернее, по-настоящему она была, пожалуй, только в 70х годах, когда французские Дома стали выносить кожевенные и швейные производства в Северную Африку. Затем речь шла только о снижении стандартов и уменьшении доли реального производства в экономике Европы и Сев. Америки. Даже если сейчас в развивающихся странах кажется привлекательной мечта, что еще немного, и они станут зарабатывать «по-европейски» - на миражах финансовых рынков или в еще более мифических галереях - без производства все равно не обойтись. А оно теперь либо сверхдорогое, либо потогонное, почти без середины.
Прошлой зимой это противоречие между демократизмом оболочки и людоедской сутью вновь пытались решить через «этическую моду». Это сочетание - само по себе оксюморон: система потребления ненужного, на которой основана эта индустрия, нуждается в постоянном расширении. Продукты «быстрой моды» именно в силу демократизма стали одним из основных источников отходов. Недавно некоторые крупные производители даже стали одновременно с продажей создавать системы утилизации, что очень многое говорит об этих продуктах. А целый люксовый холдинг (PPR, ныне Keling, с подачи Стеллы Маккартни) принял положение о «зеленой политике». Что совершенно никак не решает основной дилеммы - кто-то неизменно проигрывает, а кто-то за это согласен платить.
Такая несправедливость на национальном уровне выглядит особенностью, но на глобальном превращается в макропроблему. Ресурсов развитых стран на ее решение явно не хватает. Что тем более обидно, поскольку, как показывают последние события, этот самый «глобальный мир» существует только на спекулятивном уровне. Основной тенденцией последнего времени стало появление люксовых и премиальных марок «третьих стран» (а также ноновых "брендов без истории"), торые активно осваивают местные рынки и все заметнее на международных. Судя по тому, что китайское правительство, например, ставит развитие внутреннего потребления (а не экспорта) основной задачей следующего десятилетия, у этих марок будет плацдарм для развития. Емкость рынка определяется сейчас даже не количеством свободных денег, а численностью населения, которое, окажись такая возможность, эти деньги будут готовы потратить.
Политика люксовых холдингов заключается сейчас все больше в попытках обойти невозможность постоянного расширения. Этой зимой LVMH официально объявил, что больше не будет открывать бесконечное число бутиков, а на некоторые рынки (Индия, например) даже самые глобализированные компании заходят только со специальными продуктами. Вот новости только последнего полугодия, которые оказали наибольшее влияние на «всемирную моду»: уменьшение расходов на коррупционные подарки в Китае, снижение внутреннего спроса в Австралии из-за физической ограниченности рынка (23 млн. чел.), появление новых привлекательных шопинг-курортов в странах Персидского залива и переориентация на них «туристических покупок», потеря Бразилией собственного «модного лица» из-за слишком активной «интеграции в тренды». Как мы видим, за разрушенной стеной - только локальные новости, никаких глобальных трендов. Похоже, чувство вины вполне обоснованное: тысяча человек погибли за право дешево производить мировой мусор.