"Нео-сионисты, или Элвис в Иерусалиме" - 1
Том Сегев, Иерусалим, 2001 - Нью-Йорк, 2002
Для тех, кто пропустил - я решила выложить свой старый перевод из когда-то нашумевшей книги израильского историка Тома Сегева, появившейся в 2001 году на иврите под названием "Нео-сионисты". Год спустя перевод на английский язык вышел в Нью Йорке под названием "Элвис в Иерусалиме". Английский текст несколько отличается от ивритского: в нем, например, объясняются некоторые израильские моменты, сразу понятные израильтянам; с другой стороны, из него были удалены некоторые (немногочисленные) факты, видимо, не представляющие, по мнению американских издателей, интереса для западного читателя. В своем переводе я сотворила симбиоз из обоих изданий.
Я перевела только первую из четырех частей, отрывки из предисловия и часть послесловия. Когда появился сайт "Перспектива", я позвонила Тому Сегеву и получила его разрешение на публикацию перевода, но не больше оговоренного количества слов. Текст был опубликован в "Перспективе", причем я произвольно разделила его на главы, для удобства чтения в Интернете. Текст очень насыщенный: автор постарался кратко изложить, в своем видении, историю сионизма, в то же время не впадая в схематизм.
Сейчас, в журнале, я собираюсь давать еще краткие подзаголовки, чтобы ясно было, о чем идет речь в той или иной главе. Приятного чтения! :)
Избранные отрывки из предисловия автора
("Мир, мир" - и нет мира"/"Нормальная страна"/Забыть Амалека!/Сионизм, постсионизм, постпостсионизм...)
...Мой отец, коммунист, бежавший в Палестину из нацистской Германии, погиб на войне за независимость Израиля. Каждый год, в День памяти павших солдат, моя мать получала письмо от министра обороны. Каждый год, когда приближался этот день, министр писал семьям погибших, уверяя их, что все войны были навязаны нам врагом, что наши жертвы не были принесены напрасно, что Израиль делает все возможное, чтобы наступил мир.
...С годами я начал обращать внимание на то, что в действительности писал министр в своих письмах. В целом они приводили меня в ярость. Когда много позже я перечитал дюжины сохранившихся писем, все, что я в них обнаружил, были общие фразы национального консенсуса. Трудно найти сколько-нибудь заметную разницу между письмами министра обороны Давида Бен-Гуриона или министра обороны Менахема Бегина. Или между письмами Леви Эшколя и Ариэля Шарона. Я был в ярости, поскольку в этих письмах я искал правды и только правды и не находил ее. Не все войны были нам навязаны; не всегда Израиль делал все, чтобы предотвратить войну; порой люди погибали безо всякой причины.
Премьер-министр и министр обороны Ицхак Рабин написал нам письмо в очень интимном тоне. «Уже заполночь, очень поздно, и это уже восьмой или девятый раз, что я вам пишу... И что могу я сказать? Уже ночь, и я знаю, что вы мечетесь в своих постелях, и сон бежит от вас... Ваши мысли возвращаются к словам и образам и воспоминаниям о вашем сыне, вашей дочери, вашем отце, вашем муже, вашем брате... Они приходят к вам в ваших снах, всегда юные, не достигшие еще и двадцати; они только начинали жить, хотели жить, хотели любить, устраивать свой дом; молодые люди, смотрящие в будущее с великой надеждой, которая была внезапно оборвана».
Я бы предпочел жесткий тон того Рабина, которого я знал, этому задушевному сочинению, потому что в момент истины я хотел полной истины. «В моих письмах в День Памяти я всегда писал вам о мире», говорилось далее в письме. «Мир настал. Трудный, болезненный, израненный, борющийся с препятствиями на своем пути. Но он здесь». Шел 1994 год. Мира не было.
Может быть, именно эти ежегодные письма отточили мой скептицизм по отношению ко всему, что бы ни говорило правительство. Этот скептицизм характерен для группы людей, которых называют «новыми историками» - на мой взгляд, ошибочно. Было бы точнее назвать их «первыми историками». Потому что в первые годы существования Израиля историографии не было; была мифология, была идеология. Было много промывания мозгов. Когда в начале 1980х годов первым историкам было позволено изучить вновь рассекреченные документы, они то и дело хватались за голову от изумления. Этогo мы не проходили в школе, повторяли они вновь и вновь. Затем они приготовились к критике: Для чего вы разбиваете наши мифы? Кто дал вам на это право? Некоторые люди нуждаются в мифах, это допустимо. Но есть такие, кто говорит, что мифы нельзя расследовать, потому что это непатриотично. Это уж всегда так с патриотами - они точно знают, кто патриот, а кто - нет...
...А.Б. Иешуа... писал:
«Когда наступит мир и законные границы государства Израиль удостоятся окончательного признания международным сообществом, и в особенности народами того региона, в котором мы живем, мы обнаружим, что «нормальная жизнь» нас вовсе не принизила. Напротив, откроется новая эра многих возможностей, когда еврейский народ сможет свободно определять свою судьбу, создавать свою собственную, полноценную культуру и принимать участие в создании облика человечества как равноправный член сообщества наций. «Нормальность» будет тогда осознана как лучший способ быть уникальным и непохожим, особенным и единственным (как любая другая страна) без постоянного страха потерять свою сущность».
Эти слова - настоящая квинтэссенция сионистской мечты: нормальное существование для еврейского народа, живущего в независимом государстве с еврейским большинством...
...Большинство израильских граждан - евреи, и все же они, за редкими исключениями, не могут прийти к согласию относительно фундаментальных норм своего общества. В действительности, они не могут даже договориться, кого именно считать евреем. Этот спор не нов, его корни уходят в глубину. В сознательно «неграмотных» словах недавно умершего иерусалимского философа Шмуэля Гуго Бергмана этот спор ведется между «двумя еврейскими нациями». Бергман объясняет: «В иудаизме всегда были две борющиеся друг с другом фракции. Одна из них - сепаратистская. Этот иудаизм ненавидит неевреев. Он лелеет «амалекитянский комплекс» (амалекитяне атаковали древних израильтян с холмов во время их скитаний в пустыне, поэтому Бог приказал их всех уничтожить - Т.С.). «При каждой возможности», продолжает Бергман, эта фракция «настаивает: «Помни, что он тебе сделал». И есть другой иудаизм, который я бы охарактеризовал с помощью строчки: «Ты должен любить соседа, как самого себя». Этот иудаизм дозволяет нам забыть Амалека; это иудаизм любви и прощения».
Сионистское движение никогда не представляло всего еврейского народа. У израильского сионизма иной набор интересов, нежели был у сионизма Теодора Герцля, австро-венгерского основателя движения. Сионистская мечта всегда возбуждала бурные идеологические, политические и моральные разногласия. Не считая других противоречий, восстановление еврейской нации на ее земле не было только актом необыкновенной исторической справедливости; в нем были также заложены войны, изгнания, скорбь и страдания.
Эта обоюдоострая действительность породила миллионы слов в книгах, статьях и речах, подогревая дискуссию, продолжающуюся в Израиле со дня его возникновения. Дебаты разгорелись еще жарче в 1998 году, когда приблизился пятидесятый День Независимости страны. Вряд ли из битвы аргументов в тот момент родилась какая-то единая новая идея, но новый термин - пост-сионизм - звучал все чаще и чаще. Это выражение, вообще-то, - ругательство: правые использовали его, чтобы доказать, что они - лучшие патриоты, чем левые. Им размахивали, как оскорбительным прозвищем, чтобы запятнать всё: от готовности к компромиссу в арабо-израильском конфликте и до вызова, брошенного историками сионистским мифам.
Но термин пост-сионизм используется также как оценка самого сионизма: он означает, что сионизм выполнил, достаточно успешно, свою работу, и теперь Израиль должен перейти к следующему этапу. Некоторые видят в этом цель; некоторые - опасность. Трудно прийти к соглашению, кто является пост-сионистом, потому что нет согласия по поводу того, кто - сионист. «Возможно, определить, «кто - сионист» еще труднее, чем «кто - еврей», - сказал однажды историк Шмуэль Эттингер. Эти затруднения усложняют дискуссию. Границы размыты: еврей, иври, сионист, израильтянин.
Общественная дискуссия разворачивается на фоне драматических перемен, через которые прошел Израиль со дня его основания. По мере того, как израильтяне начинали чувствовать себя более уверенно, и по мере того, как они создавали свой особенный, израильский образ жизни, Израиль стал более американизированным и более чувствительным к еврейской традиции. Эти перемены, казалось, вели страну к новой ситуации, часто определяемой как «пост-сионистская стадия развития». В начале 2000 года это развитие событий получило выражение в деятельности двух людей, обладающих наибольшей политической силой: главного судьи Аарона Барака, который, посредством судебной системы, боролся за более «американский» Израиль, и раввина Овадии Иосефа, который через своих представителей в Кнессете старался сделать Израиль более «еврейским». В дальнейшем «пост-сионистская стадия развития» нашла выражение в готовности Израиля пойти на значительные уступки палестинцам и разделить с ними контроль над Иерусалимом. Но вспышка насилия, последовавшая за провалом переговоров, остановила пост-сионистский импульс.
Бывший премьер-министр Беньямин Нетаниягу заметил, что под влиянием палестинского террора Израиль перешел от пост-сионизма к пост-пост-сионизму, то есть, возвращается в прошлое. К сожалению, может быть, он и прав. Но возможно также, что его острота попросту отражает стремление Израиля в очередной раз преодолеть идеологию, завещанную Теодором Герцлем. Настоящие заметки очерчивают многочисленные изменения и трансформации сионистской идеологии. Это - увлекательная история.