Константин Симонов. Трое суток
К.Симонов || « Красная звезда» №56, 9 марта 1943 года
Вчера наши войска после упорных двухдневных боев заняли город Сычевка. Взяты большие трофеи. Противник потерял только убитыми до 8.000 солдат и офицеров.
Советские воины! Крепче удары по врагу. Вперед, на полный разгром немецких захватчиков!
# Все статьи за 9 марта 1943 года.
Бой разгорается с новой силой. Примерно через каждые пять минут стены избы вздрагивают от грохота отдаленной бомбежки. Немцы бомбят перекрестки дорог слева и справа от деревни.
Но танкисты пойдут в бой только завтра: сегодня они отдыхают после рейда. Передо мной сидит человек среднего роста, с молодым, но уже усталым лицом, на котором помимо его воли отражаются нечеловеческие испытания, бессонные ночи, привычка к идущей рядом смерти - всё, что уже двадцать месяцев сопутствует людям, с первого дня пошедшим на войну. Когда он, разговаривая со мной, пытается по южной привычке жестикулировать, он иногда вдруг слегка морщится от боли, потому что ранен в обе руки: в кисть одной и в локоть другой. Пальцами правой он еще кое-как шевелит, а левая бессильно висит на перевязке. Тем не менее он говорит, что завтра или послезавтра пойдет в бой, как будто обе руки непременно заживут в течение одной или двух ночей.
Лейтенант Чистяков - мой земляк и ровесник. Он родился в том же году, что и я. Он долго жил в том же самом городе на Волге, где жил и я. И если я не проделал с ним вместе танкового рейда, не просидел трое суток, не вылезая, в танке и не пережил всего того, что пережил он, то все-таки я как-то особенно ясно представляю всё, что он чувствовал в это время.
Чистяков больше всего говорит о последних трех сутках, - о трех сутках, после которых он еще не выспался, после которых у него еще темные круги под глазами, усталое лицо и не успевшие зажить руки.
Глубокий рейд передового отряда начался утром. Танки Чистякова разгрузились около небольшого, занятого ночью, городка. У лейтенанта было десять машин Т-34, приземистых, прочных, излюбленных и танкистами, и пехотой. Четыре экипажа уже воевали, шести предстояло пойти в первый бой и сразу же драться так, как приходится драться танкистам: беспощадно к врагу и беспощадно к себе.
Командир части майор Овчаров, - в недавнем прошлом филолог и доцент филологических наук, а сейчас загорелый старый солдат, - дал Чистякову маршрут следования и приказ, который, как это обычно бывает в дни наступления, не отличался многословием.
- Не отрываться, - сказал в заключение Овчаров Чистякову. - Понимаешь, не отрываться, - это главное, чтобы они духу не могли перевести.
Чистяков подал своим экипажам сигнал «делай, как я», и они двинулись вперед по размокшей южной дороге, вздымая осколки льда и крупные брызги воды. На девятом или десятом километре догнали первых немцев. Их было человек четыреста. Они шли по дороге колонной, и когда из-за пригорка появились танки, поле огласилось беспорядочными выстрелами из винтовок и короткими очередями пулеметов. Влево и вправо от дороги бежали по полю, ложились, приседали немцы. Одни стреляли, другие просто падали плашмя, обхватив голову руками, и ждали, когда смерть пройдет по ним или мимо них.
В первую минуту Чистяков не стрелял. Танки молча проскочили с полкилометра, и только, когда они врезались в бегущих немцев, Чистяков начал стрелять из пулемета. Вскоре танки пошли дальше. Слева и справа от дороги тянулось ровное поле. Потом поле стало опускаться, перешло в уклон, и здесь, спускаясь с пригорка, танки попали под артиллерийский огонь. Самоходное немецкое орудие стреляло метров с шестисот. В лощине стоял сизый, всё еще не разошедшийся с утра туман, и Чистяков видел только мелькавшие одну за другой вспышки выстрелов. Он два или три раза ударил в этом направлении осколочным снарядом и затем полным ходом повел танк прямо на пушку. Ему хотелось непременно дойти до пушки и раздавить ее гусеницами или расстрелять в упор расчет с тридцати-двадцати метров и все-таки потом наехать на пушку и пройти через нее, почувствовать, как танк всей своей тяжестью переползает через раздавленное немецкое железо. Он с хода выстрелил еще несколько раз, и когда танк подошел вплотную к окраине деревни, где у каменной южной стенки стояла пушка, Чистяков увидел, что расчет ее уже перебит одним из его снарядов. Но он уже не мог удержаться и переехал через эту пушку, прежде чем ворваться на улицы.
Он ворвался в деревню первым, на полминуты раньше остальных экипажей. По улице двигалось несколько немецких подвод. Он переехал через подводы и повернул сначала налево, потом направо, преследуя огнем разбегавшуюся по сторонам пехоту. За деревней дорога снова поднималась на холм. Холм был крутой, и Чистяков хорошо видел, как по грязной дороге медленно, с трудом, буксуя, ползут в гору немецкие грузовики. Проскочив через мостик, Чистяков слева обошел вражеские машины, взобрался на гору раньше их и теперь, поднявшись на гребень холма, почувствовал себя полным хозяином положения. Враг был в ловушке.
Остальные танки колесили по улицам деревни. Спешившись у околицы, автоматчики вылавливали по дворам немцев. Открыв люк и выбравшись на минуту на свежий воздух, Чистяков слышал выстрелы, крики, весь этот отрадный для сердца растерянный гвалт немцев, - тех самых немцев, которые когда-то так надменно, так спокойно колесили по этим же дорогам на своих черных машинах.
Через полчаса десять танков Чистякова прошли к следующему селу. Перед селом по гребням холмов тянулась линия немецкой пехотной обороны. По команде «делай, как я» все десять танков взобрались на холмы и, вырвавшись на плато, начали давить пехоту. Немцы стали поднимать руки. Чистяков открыл люк и поднялся, чтобы дать сигнал о прекращении огня. В эту секунду, - вернее, в десятую долю секунды, - он заметил, что стоявший рядом с танком немецкий офицер в одной из поднятых рук держит револьвер. Чистяков мгновенно отклонился в сторону, и пуля просвистела у него над ухом. Он захлопнул люк и пулеметной очередью срезал офицера. Потом снова поднял люк. Немецкие солдаты сдавались. Когда подошли наши автоматчики, Чистяков приказал остаться десяти человекам для конвоирования пленных, а остальные сели на танки.
Рейд продолжался. В следующую деревню Чистяков снова в’ехал первым. Он проскочил всю ее насквозь, раздавив по дороге какую-то штабную машину, и на центральной площади попал под сильный артиллерийский огонь, сначала с одной стороны, потом со всех четырех. Несколько снарядов, не пробив брони, ударилось о башню. Чистяков развернулся и, стреляя с хода, пошел по краю деревни обратно к своим. Вскоре шесть его танков пошли в обход, а он с остальными опять ворвался в деревню. Четыре орудия были раздавлены одно за другим, но в башне стоял грохот, и Чистякову казалось, что голова его разламывается, словно по ней несколько раз ударили тяжелым молотком. В эти последние минуты еще три снаряда шлепнулись прямо в башню, не пробив ее. Хотя танк был почти не поврежден, но свинцовая головная боль давила на глаза, на уши, и казалось, что она никогда не пройдет.
Выскочив из деревни, немецкие автоматчики разбегались по полю, прятались в стога. Танки, подходя то к одному, то к другому огромному стогу, зажигали их осколочными снарядами. Немцы выскакивали из горящих стогов и снова бежали. Их расстреливали из пулеметов.
Увлекшись погоней, Чистяков в’ехал на своем танке в гору, потом перевалил через нее и подскочил к кладбищенской ограде, когда оттуда несколько раз подряд ударила противотанковая пушка. Одним прямым попаданием сделало глубокую вмятину в башне, другим оторвало кусок брони. Чистяков навел орудие и разбил немецкую пушку, удачно положив снаряд прямо под колеса. Потом он развернулся и поехал обратно. Наши автоматчики, охраняя танки, обходили улицы деревни, ловили еще оставшихся кое-где немцев, а в это время танкисты, по приказу Чистякова, заливали в свои машины бензин из только что догнавших их бензиновозок. Вместе с бензиновозками под’ехала кухня. Потные, оглохшие танкисты вылезли из машин и, столпившись у кухни, наспех поели горячего супа. Люди в первый раз за эти сутки спокойно перекуривали и обменивались короткими замечаниями о только что окончившемся бое.
Чистяков посмотрел на часы и с удивлением заметил, что прошли ровно сутки. Перекурив, сели в танки и пошли по маршруту дальше. Перед большим селом между пригорками, вилась река. Стали ее форсировать напрямик, проламывая гусеницами лед. С окраины деревни били орудия. Перебираясь через реку, танки задержались, и здесь отряд понес потерю: шедший слева танк Цысоева был подожжен снарядом. Теперь осталось девять танков. Они переползли через реку и напрямик пошли в гору. На гребне горы стоял хорошо видный сарай, откуда била целая противотанковая батарея. Все танки разом сосредоточили огонь на этом сарае. Сначала он загорелся, потом в нем начали рваться снаряды, и батарея замолчала. Здесь было взято в плен еще пятьдесят человек немецкой пехоты.
Уже стоял день. На улицах села толпились жители. Чистяков ехал, открыв люк и махая рукой стоявшим по обеим сторонам людям. Вслед за ним ехали его танкисты, тоже открыв люки, тоже махая руками, кивая, говоря какие-то слова, не слышные за грохотом гусениц. Грязный, замасленный Чистяков вылез посередине улицы из машины, и несколько девушек, столпившись у его танка, стали обнимать его и целовать его небритые щеки.
Через полчаса танки двинулись дальше. На перекрестке неезженных, занесенных снегом дорог Чистяков остановил машину около маленькой избушки.
- Хозяйка! - крикнул он, стараясь перекричать шум мотора.
Из избушки долго никто не появлялся. Потом из двери выглянула высокая седая старуха. Она, приложив ладонь козырьком к глазам, долго смотрела на танки, словно не веря, что здесь могут оказаться свои. И вдруг, всплеснув руками, подбежала к танку Чистякова, прижалась к броне, дотянулась руками до его рук и так, держась за него, стала говорить:
- Милый! Сынок! Сынок!..
Она десять раз повторила это слово «сынок», не будучи в состоянии выговорить ничего больше. Потом, успокоившись, она хлопотливо и долго об’ясняла им, как лучше обходом проехать на соседнее село.
Начинало темнеть. К ночи окольными путями танки в’ехали на грейдер, ведущий к селу. На перекрестке остановились, чтобы подтянуть колонну. Поднялась сильная мокрая метель. Когда танкисты, чтобы подышать свежим воздухом, выбирались на башни, снег мгновенно покрывал их шлемы, их разгоряченные лица. Только здесь, во время этой остановки, Чистяков почувствовал, что его люди, и он сам в том числе, смертельно устали. Он решил дать им небольшой отдых и приказал спать по очереди. Полтора часа под непрерывно сыпавшим снегом люди по очереди дремали: кто прямо в танке, кто на башне. Одни дремали, а другие оставались на страже и следили за дорогой. Через полтора часа танки, пройдя еще несколько километров, глухой ночью ворвались на улицы села. Это уже было в глубоком тылу, ничего не подозревавший немецкий гарнизон спал по домам. Все улицы были забиты стоявшими у домов машинами. Всего Чистяков насчитал их до ста пятидесяти. Улицы были настолько забиты, что танки не могли пройти. Чтобы расчистить себе путь, как ни жаль, пришлось раздавить десятка два машин.
В этом селе танкисты освободили запертых в сарай наших военнопленных. Здесь возвратились к своим триста исстрадавшихся, измученных, почти потерявших человеческий образ людей, которых в последние две недели, немцы гнали все глубже и глубже в тыл, убивая по дороге отстающих. Когда эти люди высыпали из отпертого сарая на улицу села, то их вид был так страшен, что Чистякову лишь с большим трудом удалось удержать своих танкистов и автоматчиков от расправы с захваченными в плен немцами.
Бой в селе кончился под утро. У танков собирались жители. Они приглашали с собой автоматчиков и сами лазали с ними по хатам, по сараям, вылавливая оставшихся немцев. Пришел старик, у которого в доме стоял немецкий комендант, и рассказал, что всё обмундирование немца, оружие, документы, шинель, сапоги, фуражка - всё осталось у него на квартире, потому что комендант сбежал в одном белье. Так и осталось неизвестно, удалось ли убежать коменданту или он был убит, потому что среди трупов, валявшихся на улице, добрая половина была в таком же виде, в каком сбежал комендант.
Подморозило. Был ясный солнечный день. Здесь танкисты второй раз за всё это время перекусили. Правда, кухня отстала. Танкисты воспользовались взятыми трофеями - согрелись немецким коньяком, пожевали шоколад, больше из любопытства, чем из удовольствия, затянулись по нескольку раз вонючими немецкими сигарами и снова, посадив на танки автоматчиков, двинулись вперед.
В следующую деревню ворвались уже после полудня. Она тоже была набита отступавшей немецкой пехотой. Но здесь немцы не рассыпались, как обычно, кто куда, а попрятались по хатам. Танки встали на улицах деревни, охраняя все ходы и выходы, а автоматчики с боем одну за другой начали очищать хаты. Здесь, открыв люк и приподнявшись, чтобы лучше осмотреться, Чистяков был ранен в кисть правой руки.
Теперь по дороге к городу, который в этой операции был конечным пунктом, оставалось одно главное препятствие - полоса укрепленных холмов, на которых немцы, очевидно, решили задержаться. Развернувшись большим полукругом, танки двинулись к холмам. Три танка, по приказу Чистякова, ворвались в маленькую деревушку, лежавшую у подножья холмов, и там неожиданно захватили не успевшие сняться с позиций две дальнобойных пушки.
Холмы были атакованы поздно вечером, почти ночью. Целый фейерверк огня опоясывал их. Немцы стреляли из винтовок, из пулеметов, из крупнокалиберных пулеметов, из орудий. Словно точки и тире тянулись прерывистые цветные цепочки пулеметных очередей, огненными слитками со свистом пролетали бронебойные снаряды или «болванки», как неуважительно говорят о них танкисты. Холмы сильно обледенели, и, добравшись до середины их крутых склонов, танки «юзом» с’езжали вниз. Приходилось взбираться снова, преодолевая гололедицу, карабкаясь вкось, наперерез профилю холмов.
Здесь у Чистякова в первые же минуты боя погиб прорвавшийся вперед экипаж Родионова. По его танку прямой наводкой била немецкая пушка. Танк пошел на нее и, не дойдя десяти метров, взорвался на прикрывавшем ее минном поле. Но водитель на таком ходу гнал танк, что тот, уже подбитый и с мертвым экипажем, по инерции пролетел эти десять метров и, раздавив пушку, рухнул на нее. Уже взобравшись на гору, подорвался на минах экипаж Сальманова, потом сгорел танк Бобкова. Сам Чистяков перед этим раздавил одну пушку. Свирепый огонь со всех сторон буквально оглушал его. Было еще пять прямых попаданий в машину. Один бронебойный снаряд так и застрял в двойной облицовке башни. Но танк продолжал итти. Шесть экипажей взобрались на холмы. Раздавив и расстреляв дюжину пушек и крупнокалиберных пулеметов, перевалив на ту сторону, они двинулись к городу.
Стояла темная ночь. Близился рассвет. Подходы к городу не были разведаны, и, пока вперед пошли разведчики, танкисты остановились, ожидая рассвета. Но танк молодого, всего третьи сутки участвовавшего в бою лейтенанта Ерохина, не успевшего получить приказание остановиться, с маху влетел на улицы города и всю ночь бродил по ним. Чистяков, несмотря на страшную усталость, не мог сомкнуть глаз. Он слышал, как танк, ворча, шел по улице и стрелял, а то вдруг у него глох мотор, и у Чистякова сжималось сердце, - ему казалось, что с Ерохиным всё кончено. Но танк снова начинал ворчать, снова раздавались выстрелы. К рассвету минные поля были разведаны, и танки, вместе с утренним туманом, ворвались в город. Ерохин, у которого была разбита пушка, стоял со своим танком на одной из окраинных улиц и яростно строчил по немцам из пулемета.
Через час всё было кончено: танки Чистякова и подошедшие к городу по остальным дорогам другие танки прочесали город насквозь, и только автоматчики доколачивали еще сопротивлявшихся кое-где на улицах немцев. Чистяков вылез из танка и прислонился к стене дома. На секунду ему показалось, что сейчас он упадет, - так он устал. Левая рука его бессильно свешивалась вдоль тела: она была сильно ранена осколком немного ниже локтя, и кровь текла по разорванной гимнастерке, по онемевшим, уже ничего не чувствовавшим пальцам. Чистяков машинально посмотрел на часы. На них было семь утра - ровно столько было, когда танки трое суток назад пошли в бой. Трое суток!..
Несмотря на усталость и головокружение, Чистяков вдруг почувствовал то ощущение полного счастья, которое бывает только после удачного боя, после победы, когда избитая снарядами, дымная, усталая, словно тяжело дышащая машина стоит рядом с тобой, и пулемет у нее разбит, и башня повреждена, и в гусеницах застряли щепки грузовиков, обломки железа, и броня в пятнах крови. Но она пришла - чорт возьми! - туда, куда она должна была притти, и победа есть победа, ценой какой бы усталости и страданий она ни досталась тебе. // Константин Симонов. ЮЖНЫЙ ФРОНТ.
***************************************************************************************************************************************
В ГЖАТСКЕ. Отступая, немцы взорвали все здания в центре города. НА СНИМКЕ: улица Герцена, превращенная фашистами в груду развалин.
Снимок С.Лоскутова.
★
Западнее Ростова
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 8 марта. (По телеграфу от наш. корр.). Западнее Ростова на Дону наши войска продолжают вести упорные бои с противником. Советские артиллеристы последовательно, один за другим разрушают вражеские укрепления.
Немцы, стремясь улучшить свои позиции и оттеснить наши части, предприняли ряд контратак, которые не дали им никакого успеха и только увеличили их потери. Так, одно подразделение N части было контратаковано превосходящими силами противника. Наши пехотинцы дружным огнем и гранатами отбили контратаку гитлеровцев, а потом сами перешли в атаку и отбросили противника, нанеся ему большой урон. В этом бою младший лейтенант Руденко захватил немецкий пулемет и, стреляя из него, уложил до 30 вражеских солдат и офицеров. Красноармеец казах Кузимедов первым ворвался в расположение противника, и в ближнем бою истребил 13 немцев.
Одна наша артиллерийская батарея вела огонь с открытых позиций по блиндажам, дзотам и огневым точкам немцев. По огневой позиции этой батареи открыл огонь вражеский танк, укрывавшийся за возвышенностью. Тогда гвардии лейтенант Бахрев взял противотанковое ружье и подкравшись к немецкому танку, несколькими выстрелами вывел его из строя.
☆ ☆ ☆
КОМАНДИР ДИВИЗИИ СС «МЕРТВАЯ ГОЛОВА» УБИТ НА СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОМ ФРОНТЕ
СТОКГОЛЬМ, 7 марта, (ТАСС). Берлинский корреспондент газеты «Свенска моргенбладет» сообщает, что генерал Эйке - командующий дивизией СС «Мертвая голова», являвшийся одним из виднейших германских военных, убит на Восточном фронте.
____________________________________________
А.Поляков: «Трофей»* || «Красная звезда» №117, 21 мая 1942 года
Я.Милецкий: Брошенный танк* || «Красная звезда» №111, 14 мая 1942 года
А.Серафимович: Веселый день* || «Красная звезда» №11, 14 января 1943 года
П.Павленко: Четвертое условие || «Красная звезда» №283, 2 декабря 1942 года
А.Кривицкий, А.Поляков: На Дону* || «Красная звезда» №166, 17 июля 1942 года
Газета «Красная Звезда» №56 (5427), 9 марта 1943 года