Всеволод Иванов. Русское поле
Вс.Иванов || « Известия» №14, 16 января 1943 года
Наши войска, преодолевая сопротивление немцев и сокрушая их оборону, продвигаются вперёд. 15 января части Красной Армии овладели городами Благодарное и Александровское, рядом районных центров, крупных населённых пунктов и железнодорожных станций. Немцы несут большие потери в живой силе и технике.
# Все статьи за 16 января 1943 года.
Это удивительное событие случилось под Сталинградом в конце лета 1942 года.
Двадцатипятилетний командир эскадрильи штурмовиков лейтенант Гавриил Иванович Игнашкин получил задание: разгромить в тылу врага аэродром, на котором, как сообщила разведка, стояло не менее сотни транспортных самолётов и истребителей. Лейтенант Игнашкин поднял два звена «Илов» и полетел.
От аэродрома, где находились самолёты его полка, на юг, к аэродрому противника, можно было лететь почти по прямой. Однако Игнашкин решил описать дугу, чтобы налететь на немца из-под солнца. Поэтому он спустился вниз по Волге.
Когда он, покинув лозняки и крутые яры правого берега, поднялся над степью, он заметил лёгкий туман. Игнашкин вгляделся и почувствовал беспокойство. Дело в там, что кабину его самолета наполнял странный запах, причину которого было трудно отгадать.
Откуда этот запах?
Лейтенант вспомнил большие праздники в селе, где и отец его, и дед, и он сам в ранней юности крестьянствовали. Они были очень бедны и поэтому только в большие праздники могли печь пироги, и так как в Орловской области не столь уж много дров, то бережа топливо, постоянно пироги те либо недопекали, либо, торопясь, перепекали. Так вот теперь запад, наполнявший самолет, напоминал запах подгоревшего хлеба.
Лейтенант великолепно знал свою машину. Мало ли какие запахи свойственны ей. Но запаха подгоревшего хлеба она никогда не издаёт.
Туман густел. Запах подгоревшего хлеба усиливался.
Лейтенант, чтобы выйти из тумана, стал подниматься.
«Откуда он, туман? - размышлял лейтенант. - По данным метеосводки, не должно быть тумана! А метеосводка у нас всегда правильная: на всём пространстве от Волги до Дона не может быть тумана».
Тревога, таинственная и какая-то горькая, наполняла его сердце. Что такое? Почему?
Он набирал высоту. Он поднялся на 800 метров. Люди его эскадрильи не подготовлены к полётам на высоте. Да к тому же странный туман, видимо, также тревожил их. Они ближе прижимались к ведущему самолёту. Туман между тем не уменьшался. Всюду, куда хватал глаз, - вперёд на сотню километров, с боков на сотню, - земля была покрыта этим туманом.
Ни лейтенант Игнашкин, ни его ведомые на «Илах» никогда не поднимались к высоте трех тысяч метров. И все же добрались, потому что от самой земли до трёх тысяч метров в неподвижном и горячем воздухе лета стоял туман.
И только когда самолёты вышли из полосы дыма и лейтенант увидал внизу, словно застывшие перья, полосы тумана, он понял, откуда это.
Горели нивы. Дым!
Да, горел хлеб, - и горел на корню, горел на всём пространстве от Волги до Дона.
Горел людской, крестьянский труд. Горела русская, донская, казачья земля, горела, подожженная немецким войском.
Горько было лейтенанту вести самолёт над этим дымом. Отец его так воспитывал детей: все в людях, а сам он работает дома. Тяжело с девяти лет ходить по людям, поднимать чужую землю, копать или полоть, или даже просто караулить урожай или скот, пасущийся на земле. И всё же, несмотря на все тяготы, Игнашкин любил поля, поднимающиеся хлеба, запах созревающей нивы…
Земли не было видно. Лейтенант шёл на высоте. Время истекло. Он подлетал к Дону, по всем расчётам. И он начал пробивать дым. Как бы ни горек бы этот дым, но Игнашкин не имел права вернуться - задание срочное, совершенно необходимое.
Он перелетел Дон. По ту сторону реки дыма не было. Лейтенант снизился. Он пролетел речушку, горку, лесок и за леском увидел совершенно открытое поле - российское, донское поле.
Лейтенант летел «бреющим».
Поле было недвижно. Лучи солнца озаряли его с востока, и лейтенант видел впереди тень своего самолета, крадущегося к вражескому аэродрому.
Направо и налево, в безмолвности, - ибо ничего, кроме гула пропеллера, лейтенант не слышал, и гул этот был для него уже привычен, в роде тишины, - так вот направо и налево лейтенант видел на поле поверженные немецкие танки, исковерканные орудия, брошенные повозки и трупы, трупы немцев. Минуты шли за минутами, километры шли за километрами, но всюду, куда он ни бросал свой взор, всюду лейтенант видел разбитые танки, орудия, повозки, покинутые мертвецами окопы, и всюду - неубранные трупы немцев, словно их столько набили, что и хоронить-то некому!
Лейтенант увидел впереди себя большак.
Дорога, широкая, в выбоинах, наполненная белой пылью сверх края, лежала неподвижная и пустая. Лейтенант полетел вдоль неё, на высоте двадцати метров, так, что можно было разглядеть следы от автомобильной шины.
И вдруг он увидал вперед крестьянина.
С запада на восток по большаку шёл крестьянин, с палочкой, с сумкой за плечами.
Увидав русские самолёты, крестьянин остановился, снял шапку и, перекрестившись, показал на восток, - дескать, туда иду.
Лейтенант приветствовал старичка, показав, что сам он идёт на запад. Оглянулся.
Старичок уже надел шапку и попрежнему шёл большаком, пустынным, пыльным и жарким, на восток.
Лейтенант подумал: «Да что он не знает, что там линия фронта?» Лейтенант заметил место, где встретился старичок. «Возвращаясь, - думает, - посмотрю, куда всё-таки он пошёл этим страшным полем».
Летит лейтенант. Летит полчаса, час...
По расчётам лейтенанта километрах в двадцати должна уже быть железная дорога.
Так оно и есть. Видит - линия. Справа, значит, надо быть аэродрому.
Видит - стоят на аэродроме вражеские самолёты.
Лейтенант подаёт команду: атака!
Высота у него к тому времени была 300 метров. Стал он обстреливать аэродром из пушек, из пулемётов... Потом по бомбе сбросил. Немцы из зениток открыли такой огонь, словно вся земля под ряд пушками уставлена.
Лейтенант - по оврагу, бреющим. За ним ведомые.
Поднялся повыше. Видит - горят три огромных факела на аэродроме. Значит, транспортники пылают. Затем послышался взрыв, - склад со снарядами. Сделано, словом, всё, что нужно. Лейтенант чувствовал удовлетворение.
С той цели, которую он разгромил, лейтенанту по прямой было ближе к своему аэродрому. Но вспомнил он хлебный дым, через который должен лететь, вспомнил старичка-крестьянина с котомкой, и захотелось ему увидать: куда же всё-таки старичёк идёт?
И лейтенант повернул на прежний курс.
На большаке старичка уже не было.
Однако вскоре лейтенант обнаружил старика.
Он подошёл к самой линии фронта и полз через неё.
Он полз на восток, к своим, к родным, к милой армии, к сыновьям, которые ушли с ней, к детям, которые уехали в эвакуируемых поездах, к знакомым, которые угнали стада… Он полз с запада на восток!
Увидав приближающиеся русские самолёты, старик встал на колени, положил перед собою шапку и поднял кверху руки.
Этим жестом он говорил: «Возьмите меня, лётчики, возьмите меня, я не могу быть среди немцев!»
Лейтенант так и понял его.
Но лейтенант не имел приказания на посадку. Да и как мог он сесть?
Лицо и руки лейтенанта были мокры от слёз.
Он поднялся вверх, как бы пытаясь этим смахнуть свои слёзы.
Когда лейтенант опустился на свой аэродром, его окружили ведомые:
- Товарищ командир, вы заметили старика, как он просился?
- Конечно, видел.
★
Русский человек, разозлясь, редко употребляет высокопарные слова, а того реже - высокопарные жесты. Сверкнёт он глазами, стиснет зубы так, что стальные желваки забегают по челюстям, да ещё пожалуй, пустит крепкое слово, от которого и сосна качнётся до корня, - и всё.
Зато ненависть русского человека долга и результаты её страшны.
Вспоминая те горящие хлеба, те разрушенные немцами сёла, которые они видели, и, наконец, того старика, который полз через фронт на восток, лётчики подразделения старшего лейтенанта Игнашкина совершили много славных дел.
Есть под Сталинградом пункт Гумрак. Там, километра на два, скопились немецкие танки. Лейтенант Игнашкин привёл к Гумраку свои самолёты - 18 «Илов» и 12 истребителей - и в великую ненависть вошли его ребята. Отбомбили. Видят, много очагов пожара, - ну, и уходи, казалось. Нет! Самолёты зашли ещё раз, чтобы на бреющем окатить немца из пулемётов и пушек. Затем ещё и ещё! Игнашкин их и увести не может. Свыше сорока танков вывели из строя, а им всё мало! Игнашкин собирал их минут сорок да так и не собрал, пришлось одному уйти, они уже вернулись сами, - и вернулись без потерь.
Делали в день по четыре-пять вылетов.
- Устали? - спросит командир полка.
Конечно же, устали да и не ели к тому ж. Однако говорят командиру:
- Нет. С чего ж уставать: дело привычное.
И командир знает, что устали. Но знает он также, что русской ненависти не остановишь. Он говорит:
- Летите.
★
За штурмовки под Сталинградом лейтенанту Г.И.Игнашкину присвоено звание Героя Советского Союза. У него не было ни одного случая, чтобы он не выполнил боевого задания. Г.И.Игнашкин сделал 97 удачных боевых вылетов. Если вы попробуете помножить эти девяносто семь боевых вылетов на количество уничтоженных танков и самолётов противника, то получится цифра, которая вполне определяет силу ненависти, наполняющей лейтенанта.
Я видел его сразу после получения Золотой Звезды Героя Советского Союза и ордена Ленина. Он стоял передо мной, в полушубке, в шапке-ушанке. Длинная, сумрачная - от меблировки и темных обоев - комната окружала нас. Всюду лежали папки, книги. Это были книги по истории России и её народа. Это было поле русской истории! И должен заметить, что, несмотря на свою молодость и округлое лицо, Игнашкин казался здесь на месте.
Я спросил его:
- Долго пробудете в Москве?
Он ответил:
- Завтра уважаю. Под. Сталинград. У нас, среди лётчиков, есть такое животрепещущее мнение, что за того старика, который по полю, через фронт полз, не совсем ещё отплачено. Надо работать. // Всеволод Иванов.
________________________________________________________
С.Шатилов: Стон на Дону* ("Красная звезда", СССР)
К.Симонов: Земля моя!* ("Красная звезда", СССР)*
И.Эренбург: Орда на Дону* ("Красная звезда", СССР)**
А.Сурков: Земля под пеплом* ("Красная звезда", СССР)*
Вс.Иванов: Они пишут завещания...* ("Известия", СССР)
Немецкий разбой в кубанских станицах* ("Красная звезда", СССР)
Газета «Известия» №14 (8006), 16 января 1943 года