Два материализма
Вот первый - исследование, почему люди верят в бога (в пересказе Ала Бухбиндера).
«Недавно вышедшая в нью-йоркском издательстве книга «Почему Бог никогда не исчезнет?“ („Why God Won't Go Away?“) интересно и по-новому освещает этот вопрос, особенно с точки зрения нейрофизиологии, о чем сообщает читателю подзаголовок: „Наука о мозге и биология веры“.
Авторы книги - врачи из Пенсильванского университета: Эндрью Ньюберг занимается одновременно радиологией и нейробиологией мозга, Юджин Д'Аквили, ныне покойный, был профессором психиатрии. Книга написана для широкого читателя, но содержит достаточно много нового материала (особенно по нейрофизиологии мистических переживаний) даже для профессиональных учёных. По утверждению авторов, Бог никогда не исчезнет в человеческом сознании, потому что религиозный импульс укоренен в биологии мозга. Сканирование мозга, производимое во время медитации и молитв, показывает поразительно низкую активность в его задней верхней теменной доле. Авторы называют расположенный там пучок нейронов „областью, ассоциированной с ориентацией“ (сокращенно ОАО), потому что главной функцией этих нейронов является ориентировка тела в физическом пространстве. Люди с поражением этой области с трудом находят дорогу даже в окрестностях собственного дома. Когда ОАО находится в состоянии нормальной спокойной активности, человек чётко ощущает различие между собственной личностью и всем окружающим. Когда же ОАО пребывает в пассивном, „спящем“ состоянии - в частности, при глубокой медитации и молитве, это различение теряется и, следовательно, границы между личностью и миром расплываются. Не это ли происходит с молящимися, которые чувствуют присутствие Бога, или с медитирующими, которые вдруг начинают ощущать своё единение со Вселенной?
Подлинно религиозные люди отличаются тем, что у них эти переживания достигают такой глубины, что определяют собой всю их жизнь. Ньюберг и Аквили решили изучить те специфические ощущения, которые характерны именно для религиозного опыта, но при этом разделяются представителями любых религий. Одно из этих ощущений, чувство „единения со Вселенной“, в своё время возбуждало Эйнштейна. Другое - это чувство благоговения, которое сопровождает мистические переживания и делает их важнее, напряженнее и подлиннее, чем любой опыт повседневной жизни.
Для проведения экспериментов исследователи с помощью своих коллег, занимавшихся тибетским буддизмом, отобрали восемь монахов, имевших опыт в медитации и согласившихся на сканирование мозга. Добровольцы приходили в лабораторию по одному, и техник вводил им в руку интравенозную трубку. Затем подопытным предлагалось медитировать, сосредоточиваясь при этом на каком-то единичном образе, обычно - на некотором религиозном символе. Цель эксперимента состояла в том, чтобы зафиксировать момент, когда ощущение человеком себя или своего „Я“ (self) начинает растворяться и он начинает ощущать себя слившимся с мысленно выбранным для медитации образом. Как описывает это Майкл Бейме, один из медитировавших и одновременно участник исследовательской группы, такой переход ощущается, как „утрата границы. Как будто бы фильм вашей жизни прервался, и вы вдруг увидели тот пучок света, который проектировал этот фильм на экран“.
Когда находящийся в состоянии медитации подопытный начинал ощущать появление чувства своей слитности с образом - обычно это происходило примерно через час после начала эксперимента, - ему в вену вводили радиоактивное вещество (атомы, „помеченные“ радиоактивной меткой). В течение нескольких минут эти „меченые атомы“ достигали мозга и распределялись по различным его участкам, собираясь в большем количестве там, где ток крови был сильнее, то есть там, где активность мозга была выше. Измеряя после этого сканером концентрацию радиоактивности в разных участках мозга, исследователи получали моментальный снимок мозговой активности в процессе медитации. По окончании эксперимента это распределение активности сравнивалось с её распределением в состоянии покоя.
Исследователи не удивились, обнаружив повышенную активность в тех участках мозга, которые регулируют внимание, что свидетельствовало о глубокой сконцентрированности человека в процессе медитации. Но открытие значительного снижения активности в теменной доле верхней задней части мозга (в той самой ОАО, о которой мы говорили в начале статьи) привело их в сильное волнение. Ведь именно этот участок, как уже сказано, заведует различением между „self“ и всем остальным миром. Грубо говоря, левая половина этого участка управляет тем ощущением („образом“) собственного тела, которое свойственно индивидууму, в то время как его правая половина руководит ощущением „контекста“, в который этот „образ“ погружён, то есть ощущением реального физического пространства и времени, в котором функционирует наше „Я“.
Учёные предположили, что по мере развития у медитирующего индивидуума чувства слияния, единения с внешним по отношению к нему религиозным образом он, этот индивидуум, постепенно отключает участок ОАО от обычных сигналов, связанных с ощущением своего „место- и времяположения“, которые помогают ему отграничить образ собственного тела от внешнего мира. „Наблюдение за людьми во время медитации показывает, что они действительно отключают своё восприятие внешнего мира. Их больше не беспокоят приходящие извне образы и звуки. Поэтому, возможно, их теменная доля не получает более никаких входных сигналов“ - говорит Ньюберг. Лишённый своего нормального „питания“, участок ОАО перестаёт нормально функционировать (что проявляется в снижении его активности), и человек чувствует, как будто граница между ним и всем остальным начинает растворяться и исчезать. А поскольку для него исчезают пространственный и временной „контекст“, его охватывает чувство бесконечного пространства и вечности.
Недавно Ньюберг повторил тот же эксперимент с францисканскими монахинями во время их молитвы. Поскольку молитвы больше основаны на словах, а не на образах, не удивительно, что сканирование показало активизацию тех областей мозга, которые связаны с речью. Куда интереснее, что и в этом случае область ОАО оказалась „отключённой“ (то есть отличалась пониженной против нормы активностью). Это говорит о том, что и молящиеся отключают ту часть мозга, которая отграничивает человека от окружающего мира, и благодаря этому могут достигать чувства „единения с бесконечностью и вечностью“.
Это чувство единения со Вселенной - не единственная особенность интенсивного религиозного опыта. Такой опыт несёт в себе также большой эмоциональный заряд, сообщающий человеку чувство благоговения и глубокого смысла происходящего. Нейрофизиологи полагают, что появление этого чувства связано с другим участком мозга, отличным от теменной доли, а именно - с так называемым эмоциональным мозгом, лежащим глубоко внутри височных доль в боковых участках мозга, под его большими полушариями.
Этот участок мозга составляет часть так называемой лимбической системы, расположенной на внутренней стороне больших полушарий и регулирующей деятельность внутренних органов, инстинктивное поведение, эмоции, память и т.п. По мнению некоторых специалистов, этот участок возник в самом начале нашей эволюции. Ныне его функциями являются наблюдение за нашим жизненным опытом и маркировка особо важных для нас событий и образов - например, облика близкого человека. При такой „маркировке“ данное воспоминание как бы помечается неким эмоциональным ярлыком, означающим „это важно“.
Учёные считают, что во время интенсивного религиозного переживания „эмоциональный мозг“ становится необычно активен, маркируя всё, переживаемое в этом состоянии, как „особо важное“.
Такая гипотеза могла бы объяснить, почему люди, пережившие такой религиозный опыт, затрудняются объяснить его другим. Вот как комментирует это Джеффри Сейвер, нейролог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе: „Содержание глубокого религиозного переживания - его визуальные и чувственные компоненты - точно те же, что и обычные, каждодневные переживания любого человека. Но височнодольная система „эмоционального мозга“ маркирует эти моменты религиозного опыта индивидуума как чрезвычайно важные состояния, сопровождаемые ощущениями большого удовольствия и гармонии. Когда такой опыт пытаются описать другим, удаётся передать только его содержание и чувство его необычности, но никак не сопровождающие его внутренние ощущения“.
Имеется много свидетельств, подтверждающих важность „эмоционального мозга“ для религиозного опыта. Наиболее известны показания людей, страдающих эпилептическими припадками и рассказывающих о неких „глубоких прозрениях“ во время этих припадков. По мнению Сейвера, „это напоминает рассказы людей, переживающих религиозно-мистическое откровение, когда их охватывает такое чувство, будто их „Я“ становится прозрачным и сквозь его пустоту (и „пустоту“ внешней реальности) они видят „реальность“ более высокого порядка“. Не случайно, замечает Сейвер, многие эпилептики имеют склонность к мистическим переживаниям. Так, Достоевский писал, что во время своих эпилептических припадков он „прикасался к Богу“. Список религиозных мистиков, которые, по предположениям, могли быть эпилептиками, включает апостола Павла, Жанну д'Арк.
Богатство ощущений, которое привносит в повседневную жизнь резкая активизация „эмоционального мозга“, может объяснить, почему все религии придают такое большое значение ритуалам, утверждает Ньюберг.
Принудительные и стилизованные церемониальные действия вырывают людей из обыденности и помогают „эмоциональному мозгу“ маркировать их как значительные. К тем же результатам, кстати, может привести и религиозная музыка, вызывая то ли возбуждение, то ли тихое блаженство. Об этих наблюдениях докладывали японские исследователи ещё в 1997 году.
Вдумаемся, что же это всё означает. Если религиозное чувство, как утверждают Ньюберг и его коллеги, имеет материальную основу (область ОАО, „эмоциональный мозг“ и т.п.), то его, очевидно, можно вызывать в мозгу и искусственно. Доктор Майкл Персингер, нейролог из университета в ни чем не примечательном американском городе Садбери, утверждает, что „встретить Бога“ может чуть ли не каждый - для этого достаточно надеть некий специальный шлем. В течение нескольких лет Персингер использует технику, которую он называет „транскраниальной магнитной стимуляцией“, вызывая с её помощью „сверхъестественные“ переживания у самых обычных людей. Действуя методом проб и ошибок, он обнаружил, что слабое магнитное поле (примерно того же порядка, что магнитные поля, генерируемые компьютерным экраном), сложным образом вращающееся против часовой стрелки возле височной доли головного мозга, вызывает у четырёх из пяти людей ощущение, что рядом с ними в комнате находится некое призрачное существо.
Как поступают люди, оказавшись в соседстве с призраком, зависит от их собственных чувств, склонностей и верований. Если они недавно потеряли близкого человека, то могут решить, что этот человек вернулся, чтобы повидаться с ними. (Как тут не вспомнить гениального Лема с его „Солярисом“?) Люди религиозного типа могут идентифицировать этот призрак как Бога. „И всё это происходит в лаборатории. Легко себе представить, что произошло бы, если бы такое случилось с человеком ночью, когда он один, в своей кровати, - или в церкви, где имеется столь подходящий и существенный контекст“, - говорит учёный. Персингер самолично пробовал надевать свой „чудотворный“ магнитный шлем и, по его словам, тоже ощущал „призрачное присутствие“, но у него это ощущение было ослаблено, поскольку он был слишком хорошо осведомлен о происходящем.
Не все, однако, согласны с тем, что персингеровские видения можно приравнять к тому, что переживают глубоко религиозные люди. Так, например, представитель главного лондонского раввина (не самый, надо думать, объективный судья) утверждает, что эксперимент Персингера столь же далёк от истинно религиозного переживания, как настроение, созданное с помощью психостимулирующих лекарств, далеко от естественного психического состояния человека.
Тем не менее, как бы ни расценивать эксперименты Персингера, они с очевидностью показывают, что мистические переживания состоят не только из того, что мы чувствуем, но также из нашей интерпретации этого ощущения. „Мы подгоняем эти переживания под определённый стереотип, помещаем в отсек с определённым „ярлыком“ (например, общение с высшим существом), и тогда наше переживание запоминается именно в таком виде. И такая подгонка производится бессознательно и занимает всего несколько секунд“. Тут сказывается и то влияние, которое люди, как социальные животные, получают, разделяя с другими религиозные ритуалы.
По мнению учёных, три свойства заранее заложены в мозгу (Сейвер называет их в своей книге „нейронными субстратами“). Люди запрограммированы самой природой время от времени переживать ощущения, создающие у них иллюзию различных „видений“. Как разумные существа, они способны (и склонны) классифицировать эти ощущения, то есть распределять их „по полочкам“. Наконец, они нуждаются в общении с себе подобными, то есть в социальных связях и пространственной близости с другими людьми. Всё это приуготовляет их к переживаниям ощущений религиозного типа. Но содержание, которое вкладывается людьми в эти переживания, не задаётся мозговыми программами. Не мозг порождает, скажем, религиозную нетерпимость. Но если, к примеру, вы ощущаете „единение с Богом“ и при этом верите в необходимость уничтожить всякого, кто не разделяет вашу веру, то это уже является чисто культурным наполнением вашей веры. Именно такое культурное наполнение веры может, как мы видели на примере бен Ладена и его соратников, превратиться в реальную социальную опасность для других людей.
Из изложенного выше следует любопытный и отчасти даже тревожный вывод: по какой-то не известной нам - то ли естественной, как скажут скептики, то ли сверхъестественной, как скажут верующие, - причине наш большой и мощный мозг наделён возможностью испытывать некий эволюционно относительно новый вид переживаний, которые мы называем религиозными. Как справедливо утверждает Ньюберг, „проблема заключается в том, что все наши переживания в равной степени порождаются мозгом - как ощущения реальности, так и мистические переживания“. Фактически, как это ни звучит парадоксально, единственным критерием реальности для нас является то, насколько реальной мы её ощущаем: „Вы можете видеть сон, и в это время чувствовать его реальным, но когда вы проснётесь, он тотчас перестанет быть для вас реальностью. С другой стороны, люди, подверженные мистическим переживаниям, считают их более реальными, чем обычная реальность, и сохраняют это убеждение, даже возвращаясь в обыденную реальность. Из этого круга невозможно найти выход“.
http://wsyachina.narod.ru/biology/doctrine.html
________________
А вот второй
«Из записных книжек ученика Л.С.Выготского Даниила Борисовича Эльконина:
«Не забыть: если бы Л.С. был жив, и я смог бы, как часто бывало, за чашечкой кофе в кафе «Норд» задать ему вопрос, то я спросил бы его: «А ты понимаешь, что своей теорией интериоризации ты отрицаешь то понимание психики и сознания, которое существовало до сих пор в так называемой классической психологии? Отрицаешь изначальность, заданность души и всей душевной жизни, отрицаешь, что человек рождается пусть с несовершенной и неразвитой, но всё-таки душой, что она уже есть в нём и что носителем её является мозг. Ты, наоборот, утверждаешь, что «душа» человеческая, человеческое сознание, психика, существует объективно вне нас в форме знаков и их значений [курсив мой - Вольф Кицес], являющихся средством организации совместной, прежде всего трудовой деятельности людей, и что только в результате этого взаимного воздействия людей друг на друга возникает интерпсихическое в форме тех же знаков и значений, но направленное на организацию своей собственной деятельности? Душа не задана человеку изначально, а дана ему во внешней, чисто материальной форме!» (цит. по Словарю Л.С.Выготского, 2004: 16).
Представление о несамостоятельности внутреннего мира человека и животных, его возникновении в результате интериоризации хорошо подтверждается тем, что влияние интериоризированного опыта на поведение проявляется не только в сфере «внешнего» поведения, но также и во «внутренней», мотивационно-ценностной сфере. Хотя она многим покажется заповедными угодьями т.н. «души» и «душевной жизни», это область социальной регуляции и контроля через механизмы послепроизвольного (послеволевого) поведения (Божович, 1968).
Многие поведенческие выборы в раннем детстве проходят стадию мотивационного конфликта, а их разрешение социально одобряемым образом требует некоторого волевого усилия. Например, во всех юннатских кружках преследуется т.н. лоханкизм - по имени Вассисуалия Лоханкина из «Золотого телёнка») - стремление «своё» есть самому и в одиночку: коллективизм и кружковое братство устойчиво связываются с приготовлением пищи «на всех» и коллективным приёмом пищи. Но поскольку семейное воспитание в малодетных семьях, да и общая социальная ситуация в «большом обществе» культивируют именно лоханкизм, то конфликт «внутренней» и «социальной» мотивации почти всегда возникнет у новичка.
Решение такого конфликта происходит через волевое усилие по установлению самоконтроля. Оно стабильно поощряется извне ростом социабельности и ускоренной социализацией индивида, в результате которой культурно одобряемые выборы и реакции обретают видимость даже не произвольных, а импульсивных, и как бы становятся собственным выбором личности. Их реализация осуществляется «автоматически» и уже не переживается как конфликт между социальными ценностями и (условно) «индивидуальными» желаниями, так что происходит даже без внутреннего напряжения, свойственного начальным стадиям «вхождения» в этот коллектив (Божович, 1968). Повседневное поведение взрослых обывателей почти полностью регулируют «послепроизвольные» ценности и мотивации, «передающие» его под контроль собственной воли и собственных представлений только в ситуациях, переживаемых как «напряг», «беда» или «проблема» (« О душе и прочем: от человека к животным»).
______________________
Первый материализм, ИМХО, глупый, если бы весь материализм был таковым, я был бы идеалистом. Ещё полвека назад г.Бердяев остроумно пошутил, что если анатомы найдут душу у лягушки (а хоть даже у человека), то это будет доводом против, а не за существования души. И действительно, даже если в биологии мозга есть аспект, в котором укоренено религиозное чувство, человек, обладающий свободой выбора, может отказаться от веры в бога на интеллектуальном уровне (что я прекрасно знаю по себе). И наоборот, механизмы социального влияния делающие религиозность общеобязательной нормой (те с которыми сейчас борются в нашей стране, и многие другие) могут развернуть к вере в бога даже личностей, совершенно к тому не предрасположенных психофизиологией (что тоже приходится наблюдать и не раз).
То же самое верно и для ощущений б-гоприсутствия или, скажем, сознания - если их удастся свести к нейронным кодам, или, скажем, к распределению РНКшным энграмм от впечатлений внутри мозга, то значит речь идёт о чём-то ином. И не зря эта задача упорно не решается, хотя философы и экспериментаторы соответствующего направления всё время твердят нам «вот-вот она связь, только что мелькнула…» (особенно активен здесь Д.И.Дубровский) и каждый раз оказывается, что эта не та связь.
А вот идея, что индивидуальное сознание восходит не к внутреннему, а к внешнему - к культурным кодам, запечатлённым в первую очередь в языке, и в социальной практике, регулируемой языком, перспективная и работает. Формирующаяся личность впитывает эти культурные коды от своего окружения в процессе развития (личность «духовно растёт» на пресечении социальный связей, «питаясь» обращёнными к ней взаимодействиями окружения, как растёт столон в колонии гидроидных полипов), которые формируют неповторимые индивидуальности нас любимых в процессе интериоризации.
Не зря же интеллект зависит не от строения мозга, а от динамики его развития, (его скорости и устойчивости), то есть от социальные влияния, изменяющие соответствующую траекторию и эффект развивающей среды полностью нивелируют эффект исходных способностей на входе ( даже если существует наследование интеллекта вообще, в отличие от частных способностей, в чём сомневаюсь). В этом состоит идея зоны ближайшего развития и эффекта социальной поддержки Л.С.Выготского. То же относится и к другим личностным характеристикам, которые мы непроизвольно оцениваем друг у друга - доброта, агрессивность, нервозность, способность (неспособность) к взаимопомощи и пр.