Первая мировая война и немцы Поволжья
Ещё в тему «подозрительных наций» & этнических депортаций в царской России
«Первая мировая война началась 19 июля (1 августа) 1914 года, Россия и Германия оказались в ней противниками, и это самым негативным образом сказалось на судьбе поволжских немцев. Вступление России в войну привело к бурному всплеску великорусского шовинизма и патриотической активности значительной части населения, сопровождавшейся, в частности, разгромом здания германского посольства в Петербурге, резким ростом антинемецких настроений. В этих условиях многие видные представители российских немцев: члены Государственной думы, крупные предприниматели, ученые, деятели культуры и другие сочли необходимым сделать патриотические заявления о своей преданности России, готовности своим капиталом и трудом оказывать всю возможную помощь для достижения победы в войне
Заявления сопровождались реальными патриотическими делами. Так, в Саратове немцы на свои средства открыли госпиталь для раненых российских воинов. Жители немецких колоний, как горной, так и луговой стороны, активно участвовали в сборе средств на нужды армии, брали под свою опеку лазареты и госпитали, оказывая им большую материальную помощь
Тем не менее, враждебное отношение к российским немцам продолжало нарастать, особенно в 1915 году, когда русская армия терпела ряд тяжёлых поражений, отступала на восток, оставляя противнику большие территории (Польшу, часть Прибалтики, Западную Белоруссию, Западную Украину). В антинемецкую кампанию включилось и само государство. Был объявлен ряд мер, направленных против «немецкого засилья» в стране: запрещались все немецкие общественные организации, немецкоязычная пресса, преподавание в школе и публичные разговоры на немецком языке и др. Ещё в конце 1914 года все немецкие населенные пункты были переименованы, получили русские названия. Так, например, Екатериненштадт стал называться Екатериноградом, колония Зихельберг получила название Серпогорье, Блюменфельд- Цветочное и т.п. [1] [в том же 1915 году власти распустили первую на Украине (и одну из первых на территории б.СССР) общественную природоохранную организацию - Хортицкое общество охраны природы, прознав, что 90% состава членов немецкой национальности. В.К.]
В феврале и декабре 1915 года император Николай II подписал ряд законов, которые лишили немцев, проживавших в западных губерниях страны, их земельных владений и права землепользования. Эти законы планировалось распространить на немцев Поволжья [2]. Все немецкое население Поволжья подлежало выселению в Сибирь. Выселение хотели начать с весны 1917 года.
Факты массового лишения собственности и депортации немцев западных губерний на восток, в том числе и в Поволжье, деморализовали поволжских немцев. Весной 1916 года их посевные площади значительно сократились, местами наполовину. Русские крестьяне Поволжья, воодушевленные ликвидацией немецкого землевладения в западных губерниях, открыто требовали передачи им земли поволжских немцев. В противном случае они грозились власть землю силой [3]
И это происходило в то время, когда почти все взрослые мужчины- немцы Поволжья (свыше 50 тысяч человек)- были призваны в армию и находились на фронте. Там они также подвергались дискриминации. Если в первые месяцы войны они воевали на разных фронтах, то уже к началу 1915 года всех их перевели на Кавказский фронт, где противником России была Турция. Но даже и там оружие поволжским немцам, как правило, не доверяли. «Главнокомандующий не признал желательным назначать немцев для обслуживания тыловых учреждений и возможным вливать их в части войск других родов оружия, желая избавить эти части от лишних пытливых, зорких глаз людей хотя русскоподданных, но немцев по духу», - отмечалось в одном из донесений [4]. Всего около 4 тысяч немцев направили в боевые части - пехоту- по 10 человек в каждую роту, но и внутри рот их распределяли по разным взводам и отделениям таким образом, чтобы в одном подразделении не находилось более 2-3 немцев. Несколько сотен поволжских немцев попали в казачьи части, где выполняли вспомогательные работы. Отношение казаков к немцам было особенно жестоким, что нередко приводило к трагическим последствиям
Основная масса немцев на Кавказском фронте проходила службу в запасных и ополченческих бригадах, а также в ополченческих рабочих ротах, находившихся в распоряжении начальника военных сообщений и окружного интенданта
В ходе наступления, по мере продвижения вглубь турецкой территории, командование Кавказской армии все большее внимание вынуждено было уделять восстановлению разрушенных в боях дорог, мостов, портов, станций, инженерных укреплений, крепостей и т.п. Основная тяжесть по выполнению этих работ ложилась на запасные батальоны и рабочие ополченческие команды, в которых значительную часть личного состава составляли немцы. В частности, российские немцы использовались совместно с военнопленными-турками как рабочая сила для проведения инженерных работ по укреплению крепости Эрзурум, порта Трапезунд, Сарыкамышской дороги и др. [5]
Дискриминация призывников-немцев, фактическое приравнивание их к военнопленным вызывало ответную реакцию. Ранее всегда стремившиеся к законопослушанию, немцы стали легко поддаваться на большевистскую агитацию, быстро революционизироваться. Росло их дезертирство с фронта. После Февральской революции процесс революционизации и разложения в среде военнослужащих-немцев принял широкий характер. Именно фронтовики, возвращаясь в свои колонии, становились там опорой большевиков. Они создавали Советы, формировали Красную гвардию, взламывали традиционный образ жизни колонистов».
Герман А. А. Немецкая автономия на Волге: 1918-1941. М.: изд-во МСНК-пресс, 2007. С.13-15. (Вообще, на удивление интересная и подробная книга, с массой архивных данных. Притом, что сделана она на деньги «клубничного рейха», так что «советский тоталитаризм» там через слово. Но сравнение деклараций с источниками позволяет отделить мух от котлет).
P.S. Вспомнив написанный коллегой текст, чем на самом деле плохи сталинские репрессии, должен сказать, что все виды и разновидности оных - бессудные расстрелы и заключения, ведущая к ним раскрутка идеологических обвинений, доносы «об оскорблении величества» в виде портретов и пр. [6], шпиономания [7], антисемитизм, в который сорвалась кампания по борьбе с низкопоклонством перед Западом, идея «наций под подозрением», ведущая к депортациям - отнюдь не придуманы в 30-е годы de novo.
Всё это практики царской России, воспроизведённые и использованные в 30-50е годы из «прагматических соображений», вместо того чтоб от них избавляться, как «родимых пятен старого мира». Классический случай, когда мёртвый хватает живого. А разность масштабов связана с тем, что большевистский режим был радикальной демократией. С ей присущими минусами, с неизжитой архаикой (мавзолей, чтобы «видеться с Ильичом»; « размер вождя» и т.д.), которую ещё и стали культивировать, вместо того, чтоб изжить.
[1] См.: Schleuning J. Die deutschen Kolonien im Wolgabelt. Berlin, 1919 - S. 27-30; Long J. From Privileged to Dispossesses: The Volga Germans, 1860-1917. Lincoln and London, 1988. P. 228-229
[2] См. История российских немцев в документах. М., 1993, С. 36-54
[3] См. Центр документации новейшей истории Саратовской области (далее- ЦДНИСО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 5. Л.194 0- 195; Saratower Deutsche Volkzeitung (SDV). 1917. № 11, 37, 39.
[4] Российский государственный военный архив (далее- РГВИА). Ф. 2100. Оп. 2. Д. 280. Л. 3
[5] См. Шульга И. И. Воинская служба поволжских немцев и её влияние на формирование их патриотического сознания (1874-1945 гг.). Диссерт. канд. ист. наук. Саратов, 2001. С. 67-69
[6] О распространённости этой практики в царской России см. Колоницкий Борис. Дела по оскорблению членов императорской семьи: особенности преступления и особенности источника// Вина и позор в контексте становления современных европейских государств (16-20 вв.). СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2011. С.267-292.
«…Известен даже случай, когда после доноса крестьян был арестован чиновник, 51-летний К. И. фон Гейлер, потомственный дворянин, земский начальник первого участка Сызранского уезда. Он был обвинен в том, что в разговорах с сельскими и волостными должностными лицами якобы неоднократно позволял себе произносить слова: «Русскому ЦАРЮ не с немцами воевать, а водкой торговать».28 Весьма возможно, что в данном случае имел место оговор, однако делу был дан законный ход, власти решили поддержать крестьян-доносчиков. Очевидно, немецкое происхождение обвиняемого чиновника повлияло на это решение властей.
Конфликты крестьян с сельскими властями напоминают конфликты на мелких предприятиях в городах. Порой и наемные работники намеренно провоцировали своих хозяев на оскорбление императора,
26 ГАСО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 458. Л. 19-22.
27 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 392.
28 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 198.
а затем доносили на работодателей, чтобы свести с ними счеты. Так, в январе 1916 г. в Казани к ответственности была привлечена 39-летняя полька, владелица прачечной. Как-то она начала бить нерадивую прачку, но та заявила, что пожалуется в участок, сообщит о происшедшем властям, тогда распаленная хозяйка произнесла площадную брань по адресу царя и правительства. На следствии же хозяйка прачечной заявила, что мстительные работницы оклеветали ее по злобе.29
Случаи провоцирования наемных работников хозяевами обнаружить пока не удалось. Очевидно, владельцы заведений и их представители утверждали свою власть над подчиненным им персоналом с помощью других приемов.
Впрочем, идеологизировались и некоторые другие конфликты, связанные с отношениями власти и подчинения, в которых людей, обладающих какой-то властью, обозначали как оскорбителей монархии. Тем самым имущественный или бытовой конфликт выводился на другой уровень политического противостояния, представлялся как борьба верных подданных царя с противниками монархии. Крестьяне, рубившие деревья, подавали жалобы на слишком усердных лесников, арестанты - на придирчивых тюремных надзирателей, солдатские жены - на властных свекров, позарившихся на их денежное пособие, посетители публичных домов - на проституток. Случалось даже, что и родители неуспевающих учениц доносили на требовательных учителей, обвиняя последних в оскорблении императора.30
Вернемся к деревенским конфликтам, не всегда они были «вертикальными». Нередкими были и конфликты «горизонтальные» - споры между крестьянами соседних деревень, между односельчанами, иногда между родственниками. Это конфликты из-за земли, ссоры из-за потрав, нарушения межи, порубок леса. Так, еще в 1910 г. крестьянин симбирской деревни М. И. Майоров зашел к другому крестьянину и начал его ругать за то, что он укрепил свой надел. Затем, взяв железный заступ, набросился на него, крича: «Ты шайтанским законом укрепил свою землю. Ты черту служишь, а не царю». Нанеся несколько ударов, он убежал из дома. Потерпевший, очевидно, счел, что тактически более выгодно обвинить и наказать своего обидчика, используя не уголовную, а «политическую» статью, донос был сформулирован соответствующим образом. Обвиняемый был арестован на семь дней.31
С помощью доносов мстили также неверным женихам и непокорным невесткам.
29 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 327.
30 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 16.
31 Государственный архив Ульяновской области. Ф. 1. Оп. 92. Д. 13. Л. 3. Сообщено Н. А. Дунаевой.
Часто использовалась та же тактика: возбужденный оппонент провоцировался на оскорбление царя, затем следовал донос, препятствовавший всем дальнейшим действиям противника. Имущественные споры, семейные ссоры, бытовые конфликты политизировались, далекий император и в данных случаях становился символическим союзником одной из сторон.
Показателен случай обвинения трех братьев Жироховых, крестьян Вологодской губернии. При обыске лесник нашел у одного брата бревна, принадлежащие другому крестьянину, находившемуся на фронте. Братья подняли крик, начали ругаться. Один из присутствовавших крестьян, носивший, кстати, туже фамилию Жирохов, сказал, что за бранные слова они могут ответить по закону. Братья дружно и непристойно обозначили свое отношение к праву: «...хотим закон». Им было заявлено, что так выражаться нельзя, ибо на законе имеется корона государя императора. (Интересно, что и в этой ситуации сам авторитет права утверждался с помощью сакрализованного символа монархии.) Братья Жироховы, однако, упрямо стояли на своем, расширяя круг оскорбляемых новыми ругательствами: «...ваш закон, Корону и ГОСУДАРЯ». А жена одного из братьев, подняв подол своего платья и «хлопая ладонью по детородным частям», громко кричала: «Вот вам закон, Корона, ГОСУДАРЬ, все тут».32 В данном случае уголовное преступление, очевидно, имевшее место, политизировалось противниками обвиняемых, желавшими предъявить своим оппонентам более серьезное обвинение в совершении государственного преступления.
Сложились и получили распространение приемы провоцирования оппонента на совершение преступления. Так, нередко, когда в разгар ссоры употреблялось слово «сволочь», то в ход пускалось хорошо известное оружие, оскорбленный с достоинством отвечал: «Я не сволочь, я ЦАРЮ помочь» (подобные слова зафиксированы в нескольких случаях). Далее могло последовать разъяснение: де он сам «служил царю», или «сыновья служат государю» и т. п. Нередко после этого распаленный оппонент распространял свои ругательства и на упоминаемого императора. Затем следовал скорый донос. Так, в мае 1915 г. 42-летний крестьянин Томской губернии поссорился с односельчанкой. В ответ на его ругательства она сказала: «Хотя она и сволочь, но ЦАРЮ помощь, так как сыновья ее ушли на войну, и служат ЦАРЮ и Богу». Крестьянин закричал: «Черту они пошли служить». Разумеется, затем последовали донос и возбуждение уголовного дела.33
32 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 366-367.
33 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 166. Такая провокация использовалась и в советское время. Во Львовской области недовольные покупатели заявили продавщице-венгерке, что она могла бы выучить «язык Ленина» (возможно, им вспомнилось известное стихотворение Маяковского). Она заявила, что плюет и на язык, и на вождя. Последовал донос (см.: 58 10. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде: Аннотированный каталог, март 1953-1991 /Сост. О. В. Эдельман. М, 1999. С. 22).
[7] «…Пресловутое «засилье немечества» стало слишком привлекательной темой, чтобы не свалить на вчерашних желанных союзников ответственности за все беды и неудачи России, а также поднять в массах шовинистические настроения. С этого времени проживавшие в России лица немецкой национальности рассматривались властями уже не просто как одна из категорий иностранцев и русскоподданных, а как подданные воюющей с Россией державы. Кроме того, резко изменилась внутриполитическая конъюнктура, и вчерашним высокопоставленным германофилам пришлось срочно открещиваться от прежних взглядов и искать способы демонстрации своего патриотизма. Поднятая шумиха вокруг «немецких привилегий» как нельзя лучше этому соответствовала. 10 октября 1914 г. министр внутренных дел Н. А. Маклаков направил в Совет министров докладную записку «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». В записке утверждалось, что «стремительное увеличение немецкого землевладения… должно было всячески содействовать подготовке германского военного нашествия на западные окраины», что проживавшие в приграничной полосе немцы обязаны были при наступлении германской армии «предоставить в ее распоряжение квартиры и фураж, а при требовании последнего для нужд русской армии - сжечь его»[20]. При этом никаких конкретных доказательств, подтверждающих эти обвинения, в записке не приводилось.
Однако приоритет в постановке вопроса о необходимости борьбы с «германизмом в русской жизни» принадлежал прессе. Наступательный характер здесь задавало «Вечернее время», которое 1 сентября 1914 г. напечатало открытое письмо «группы русских» с призывом к «бескровной борьбе с немецким началом в России». Редактор этой газеты Ф. Оссендовский (мы еще встретимся с ним неоднократно) впоследствии писал, что он «вел борьбу с германцами во всех отраслях нашей жизни, пользуясь материалами и денежными средствами, предоставленными Н. А. Второвым, А. И. Гучковым, польскими деятелями и др.»[21]. Столь же воинственные позиции занимало и «Новое время», наиболее значимым вкладом которого в борьбу с германизмом стала публикация списков сенаторов с немецкими фамилиями летом 1915 г. По свидетельству современника, «эффект этой публикации был тот, что Сенат подавляющим большинством высказался за лишение германских подданных судебной защиты»[22]. Большой общественный резонанс получили и напечатанные в «Русском Слове» две обширные статьи А. И. Куприна об «исконном бесправном 10-миллионном населении Прибалтийского края», попранном «господской пятой» нескольких «десятков баронских родов» и почти миллионом немцев-горожан[23]. В действительности все население прибалтийских губерний к этому времени не достигало и 5 млн., а проживавших там немцев насчитывалось около 150 тыс.[24]. В сознании обывателя настойчиво формировался образ внутреннего врага, повинного во всех бедах страны.
Увы, борьба с «немецким засильем» сразу же вышла из рамок «бескровной»: в результате имевшего место в мае 1915 г. погрома в Москве были разграблены и уничтожены многие мелкие торговые и ремесленные предприятия, владельцами которых были немцы[25]. В Петрограде активно действовало «Общество 1914 года», ставившее своей целью освободить «русскую духовную и общественную жизнь, промышленность и торговлю от всех видов немецкого засилья». Утверждая, что «нет ни одного уголка в России, нет ни одной отрасли, так или иначе не тронутой немецким засильем», идеологи общества видели причину этого «засилья», в «покровительстве немцам и всему немецкому со стороны правительственных кругов»[26]. Хотя подобные обвинения и были крайне преувеличены, они способствовали нагнетанию в обществе антинемецкой истерии, в связи с чем министр внутренних дел Н. Б. Щербатов был даже вынужден обратиться в августе 1915 г. к Государственной думе с просьбой «помочь прекратить травлю всех лиц, носящих немецкую фамилию», поскольку «многие семейства сделались за двести лет совершенно русскими»[27]. Дело доходило до того, что видным политикам приходилось менять фамилию. Так, бывший обер-прокурор Синода В. К. Саблер стал Десятовским. Известно, что пытался взять фамилию Панина (по матери) и Б. В. Штюрмер, назначенный в январе 1916 г. председателем Совета министров, в связи с чем французский посол в России М. Палеолог не преминул заметить в своем дневнике: «Происхождения он немецкого, как видно по фамилии. Он внучатый племянник того барона Штюрмера, который был комиссаром австрийского правительства по наблюдению за Наполеоном на острове св. Елены»[28].
Полную поддержку взятого правительством курса на ликвидацию в России «засилья немечества» выразил черносотенный лагерь, в котором германофильские настроения до войны были особенно сильны. Видевшие ранее в «старинных отношениях с Германией могучий оплот монархического принципа среди кругом бушующего моря революций»[29], правые теперь превратились в наиболее рьяных обличителей «германизма», именно их представители в Государственной думе внесли в августе 1915 г. предложение об образовании специальной «комиссии о всех мероприятиях по борьбе с немецким засильем во всех областях русской жизни». Против этого предложения выступили социал-демократы и трудовики. «Нам предлагают бороться с немецким засильем, да еще во всех областях русской жизни, - заявил М. И. Скобелев. - Теперь, когда исчерпана тема засилья еврейского… нам преподносят новую теорию немецкого засилья». А. Ф. Керенский советовал черносотенцам «поостеречься с немецким засильем», так как эта тема «слишком опасна для тех, кому вы служите»[30]. В связи с этим «Новое время» ехидно замечало, что «крайний левый фланг испугался того, что этих виновников нашли, и также пытается отвлечь от того, что совершается у нас, в Петрограде и в России»[31].
В результате давления правых и равнодушия Прогрессивного блока в августе 1915 г. в Государственной думе была создана Комиссия «о борьбе с немецким засильем» во всех областях русской жизни. В свою очередь Совет министров выступил в марте 1916 г. с инициативой создания Особого комитета по борьбе с немецким засильем, во главе которого Николай II поставил сторонника решительной борьбы с «германизмом» генерал-адъютанта Ф. Ф. Трепова. Впрочем, в июне 1916 г. по настоянию Б. В. Штюрмера во главе Комитета был поставлен член Государственного Совета А. С. Стишинский, роль которого, по мнению одного из членов этого комитета, «заключалась в том, чтобы свести к минимуму всю борьбу с «с немецким засильем» и служить предохранительным клапаном для националистической печати. Как будто правительство учреждением комитета объявляло решительную борьбу «германизму» в России, а на самом деле комитет сдерживал слишком усердных чиновников, которые могли понять буквально широковещательные меры правительства против германских подданных. Учреждением этого комитета и участием в нем представителей МИД достигалась и дипломатическая цель - успокоить союзников насчет намерений правительства в германском вопросе»[32].
Тем не менее нельзя не заметить, что неуемная жажда крайне правых как можно скорее покончить с неуловимым и таинственным «германизмом» нашла таким образом понимание на самом высоком правительственном уровне. «Вопрос о немецком засилье, - писало «Новое время» по поводу учреждения Особого комитета, - поставлен не вообще, не в смысле тех или иных влияний на политические и общественные круги России, но в смысле его теснейшей связи с делом войны, с нуждами обороны, с той глубоко продуманной систематичностью, с какой Германия по определенному плану пустила в ход все экономические силы, все влияние и захваты для того, чтобы обеспечить себе победу не только ударом на полях сражений, но и развалом или задержкой во внутренней работе России»[33].
«Борьбой с «германским влиянием», разумеется, занимались и органы контрразведки, которым, впрочем, не было особенно чем похвастать. По свидетельству одного из сотрудников петроградской контрразведки, «не обладая средствами к раскрытию германского шпионажа, не имея для этого ни способного руководителя, ни опытных агентов, ни дельных сотрудников, контрразведовательное отделение было вынуждено заниматься делами, не имеющими абсолютно никакого отношения к раскрытию германского влияния»[34]. В контрразведку поступала масса доносов на «подозрительных лиц», что было связано в первую очередь с культивирующейся на страницах газет шпиономанией. Поэтому «почти всякий грамотный человек почитал своим долгом сообщать, кого он считает шпионом или германофилом: обвиняли в шпионаже министра Григоровича, Сувориных, Путилова, почти всех начальников заводов, работающих на оборону, всех генералов с немецкими фамилиями и пр. Фантазия обывателей работала невероятно: о радиотелеграфах, подготовке взрывов и пожаров сообщали ежедневно, что при проверке ни разу не подтверждалось»[35].
По доносам и обвинениям в германофильстве у контрразведки были тысячи подозреваемых в шпионаже, среди которых, как свидетельствует ее сотрудник, были «директора заводов, генералы, инженеры, присяжные поверенные, студенты наряду с рабочими, людьми неопределенных профессий; были католики, православные, лютеране, буддисты, были русские, эстонцы, латыши, китайцы (евреи, конечно, все попадали в списки заподозренных без различия, по какому поводу написан донос)… Для 9/10 этой публики не было абсолютно никаких причин к занесению их в списки германофилов, но для высшего начальства величина списков служила признаком продуктивности работы…»[36].
Шпиономания была напрямую связана и с поражениями русской армии в начале войны: командным верхам было выгодно сваливать собственные неудачи на «германских шпионов». Яркий тому пример судебные процессы, состоявшиеся в 1915 г. над военным министром В. А. Сухомлиновым и полковником С. Н. Мясоедовым. Показателен сам факт, с которого началось «дело» об измене Мясоедова, еще до войны обвиненного в шпионаже и затем оправданного[37]. В декабре г. в Петроград из Швеции вернулся подпоручик 25-го Низовского полка Я. П. Колаковский, который для того, чтобы выбраться из немецкого плена, предложил свои услуги в качестве шпиона. Вернувшись в Россию, Колаковский, явился с повинной и дал подробные показания по поводу полученного им задания. Он рассказал, что ему было поручено взорвать мост через Вислу за 200 тыс. руб., убить верховного главнокомандующего Николая Николаевича за 1 млн. руб. и убедить сдать крепость Новогеоргиевск ее коменданта тоже за 1 млн. руб. На третьем допросе Колаковский «вспомнил», что отправивший его в Россию с заданием сотрудник немецкой разведки лейтенант Бауэрмейстер советовал ему обратиться в Петрограде к отставному жандармскому полковнику Мясоедову, у которого он мог бы получить много ценных сведений для немцев. На следующем допросе Колаковский заявил, что «особо германцами было подчеркнуто, что германский генеральный штаб уже более 5 лет пользуется шпионскими услугами бывшего жандармского полковника и адъютанта военного министра Мясоедова». Известный историк К. Ф. Шацилло, проводивший уже историческое расследование этого «дела», пишет в связи с этим: «Итак, ничем не подтвержденным и явно сомнительным показаниям Колаковского поверили сразу же и безоговорочно. Особенно охотно с ними согласился верховный главнокомандующий Николай Николаевич. Человеку очень экспансивному, было очень лестно, что за его голову немцы обещали 1 млн. рублей»[38]. 18 февраля 1915 г. Мясоедов был арестован. При обыске его квартиры ничего подтверждающего его обвинение в шпионаже обнаружено не было; бесспорных фактов, уличавших Мясоедова в шпионаже, не было выявлено и в ходе следствия, и тем не менее по его делу было арестовано 19 его близких и дальних знакомых. Арестовали и обвинили в шпионаже даже его жену. В марте 1915 г. над Мясоедовым состоялся суд, который приговорил его к смертной казни через повешение. Предъявленные ему обвинения были бездоказательны и одно нелепее другого (например: «через посредство не обнаруженных лиц довел до сведения германских властей данные о перемещении одного из русских корпусов»[39]).
Г.Л.Соболев. Тайна «немецкого золота».
«Первая мировая война началась 19 июля (1 августа) 1914 года, Россия и Германия оказались в ней противниками, и это самым негативным образом сказалось на судьбе поволжских немцев. Вступление России в войну привело к бурному всплеску великорусского шовинизма и патриотической активности значительной части населения, сопровождавшейся, в частности, разгромом здания германского посольства в Петербурге, резким ростом антинемецких настроений. В этих условиях многие видные представители российских немцев: члены Государственной думы, крупные предприниматели, ученые, деятели культуры и другие сочли необходимым сделать патриотические заявления о своей преданности России, готовности своим капиталом и трудом оказывать всю возможную помощь для достижения победы в войне
Заявления сопровождались реальными патриотическими делами. Так, в Саратове немцы на свои средства открыли госпиталь для раненых российских воинов. Жители немецких колоний, как горной, так и луговой стороны, активно участвовали в сборе средств на нужды армии, брали под свою опеку лазареты и госпитали, оказывая им большую материальную помощь
Тем не менее, враждебное отношение к российским немцам продолжало нарастать, особенно в 1915 году, когда русская армия терпела ряд тяжёлых поражений, отступала на восток, оставляя противнику большие территории (Польшу, часть Прибалтики, Западную Белоруссию, Западную Украину). В антинемецкую кампанию включилось и само государство. Был объявлен ряд мер, направленных против «немецкого засилья» в стране: запрещались все немецкие общественные организации, немецкоязычная пресса, преподавание в школе и публичные разговоры на немецком языке и др. Ещё в конце 1914 года все немецкие населенные пункты были переименованы, получили русские названия. Так, например, Екатериненштадт стал называться Екатериноградом, колония Зихельберг получила название Серпогорье, Блюменфельд- Цветочное и т.п. [1] [в том же 1915 году власти распустили первую на Украине (и одну из первых на территории б.СССР) общественную природоохранную организацию - Хортицкое общество охраны природы, прознав, что 90% состава членов немецкой национальности. В.К.]
В феврале и декабре 1915 года император Николай II подписал ряд законов, которые лишили немцев, проживавших в западных губерниях страны, их земельных владений и права землепользования. Эти законы планировалось распространить на немцев Поволжья [2]. Все немецкое население Поволжья подлежало выселению в Сибирь. Выселение хотели начать с весны 1917 года.
Факты массового лишения собственности и депортации немцев западных губерний на восток, в том числе и в Поволжье, деморализовали поволжских немцев. Весной 1916 года их посевные площади значительно сократились, местами наполовину. Русские крестьяне Поволжья, воодушевленные ликвидацией немецкого землевладения в западных губерниях, открыто требовали передачи им земли поволжских немцев. В противном случае они грозились власть землю силой [3]
И это происходило в то время, когда почти все взрослые мужчины- немцы Поволжья (свыше 50 тысяч человек)- были призваны в армию и находились на фронте. Там они также подвергались дискриминации. Если в первые месяцы войны они воевали на разных фронтах, то уже к началу 1915 года всех их перевели на Кавказский фронт, где противником России была Турция. Но даже и там оружие поволжским немцам, как правило, не доверяли. «Главнокомандующий не признал желательным назначать немцев для обслуживания тыловых учреждений и возможным вливать их в части войск других родов оружия, желая избавить эти части от лишних пытливых, зорких глаз людей хотя русскоподданных, но немцев по духу», - отмечалось в одном из донесений [4]. Всего около 4 тысяч немцев направили в боевые части - пехоту- по 10 человек в каждую роту, но и внутри рот их распределяли по разным взводам и отделениям таким образом, чтобы в одном подразделении не находилось более 2-3 немцев. Несколько сотен поволжских немцев попали в казачьи части, где выполняли вспомогательные работы. Отношение казаков к немцам было особенно жестоким, что нередко приводило к трагическим последствиям
Основная масса немцев на Кавказском фронте проходила службу в запасных и ополченческих бригадах, а также в ополченческих рабочих ротах, находившихся в распоряжении начальника военных сообщений и окружного интенданта
В ходе наступления, по мере продвижения вглубь турецкой территории, командование Кавказской армии все большее внимание вынуждено было уделять восстановлению разрушенных в боях дорог, мостов, портов, станций, инженерных укреплений, крепостей и т.п. Основная тяжесть по выполнению этих работ ложилась на запасные батальоны и рабочие ополченческие команды, в которых значительную часть личного состава составляли немцы. В частности, российские немцы использовались совместно с военнопленными-турками как рабочая сила для проведения инженерных работ по укреплению крепости Эрзурум, порта Трапезунд, Сарыкамышской дороги и др. [5]
Дискриминация призывников-немцев, фактическое приравнивание их к военнопленным вызывало ответную реакцию. Ранее всегда стремившиеся к законопослушанию, немцы стали легко поддаваться на большевистскую агитацию, быстро революционизироваться. Росло их дезертирство с фронта. После Февральской революции процесс революционизации и разложения в среде военнослужащих-немцев принял широкий характер. Именно фронтовики, возвращаясь в свои колонии, становились там опорой большевиков. Они создавали Советы, формировали Красную гвардию, взламывали традиционный образ жизни колонистов».
Герман А. А. Немецкая автономия на Волге: 1918-1941. М.: изд-во МСНК-пресс, 2007. С.13-15. (Вообще, на удивление интересная и подробная книга, с массой архивных данных. Притом, что сделана она на деньги «клубничного рейха», так что «советский тоталитаризм» там через слово. Но сравнение деклараций с источниками позволяет отделить мух от котлет).
P.S. Вспомнив написанный коллегой текст, чем на самом деле плохи сталинские репрессии, должен сказать, что все виды и разновидности оных - бессудные расстрелы и заключения, ведущая к ним раскрутка идеологических обвинений, доносы «об оскорблении величества» в виде портретов и пр. [6], шпиономания [7], антисемитизм, в который сорвалась кампания по борьбе с низкопоклонством перед Западом, идея «наций под подозрением», ведущая к депортациям - отнюдь не придуманы в 30-е годы de novo.
Всё это практики царской России, воспроизведённые и использованные в 30-50е годы из «прагматических соображений», вместо того чтоб от них избавляться, как «родимых пятен старого мира». Классический случай, когда мёртвый хватает живого. А разность масштабов связана с тем, что большевистский режим был радикальной демократией. С ей присущими минусами, с неизжитой архаикой (мавзолей, чтобы «видеться с Ильичом»; « размер вождя» и т.д.), которую ещё и стали культивировать, вместо того, чтоб изжить.
[1] См.: Schleuning J. Die deutschen Kolonien im Wolgabelt. Berlin, 1919 - S. 27-30; Long J. From Privileged to Dispossesses: The Volga Germans, 1860-1917. Lincoln and London, 1988. P. 228-229
[2] См. История российских немцев в документах. М., 1993, С. 36-54
[3] См. Центр документации новейшей истории Саратовской области (далее- ЦДНИСО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 5. Л.194 0- 195; Saratower Deutsche Volkzeitung (SDV). 1917. № 11, 37, 39.
[4] Российский государственный военный архив (далее- РГВИА). Ф. 2100. Оп. 2. Д. 280. Л. 3
[5] См. Шульга И. И. Воинская служба поволжских немцев и её влияние на формирование их патриотического сознания (1874-1945 гг.). Диссерт. канд. ист. наук. Саратов, 2001. С. 67-69
[6] О распространённости этой практики в царской России см. Колоницкий Борис. Дела по оскорблению членов императорской семьи: особенности преступления и особенности источника// Вина и позор в контексте становления современных европейских государств (16-20 вв.). СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2011. С.267-292.
«…Известен даже случай, когда после доноса крестьян был арестован чиновник, 51-летний К. И. фон Гейлер, потомственный дворянин, земский начальник первого участка Сызранского уезда. Он был обвинен в том, что в разговорах с сельскими и волостными должностными лицами якобы неоднократно позволял себе произносить слова: «Русскому ЦАРЮ не с немцами воевать, а водкой торговать».28 Весьма возможно, что в данном случае имел место оговор, однако делу был дан законный ход, власти решили поддержать крестьян-доносчиков. Очевидно, немецкое происхождение обвиняемого чиновника повлияло на это решение властей.
Конфликты крестьян с сельскими властями напоминают конфликты на мелких предприятиях в городах. Порой и наемные работники намеренно провоцировали своих хозяев на оскорбление императора,
26 ГАСО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 458. Л. 19-22.
27 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 392.
28 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 198.
а затем доносили на работодателей, чтобы свести с ними счеты. Так, в январе 1916 г. в Казани к ответственности была привлечена 39-летняя полька, владелица прачечной. Как-то она начала бить нерадивую прачку, но та заявила, что пожалуется в участок, сообщит о происшедшем властям, тогда распаленная хозяйка произнесла площадную брань по адресу царя и правительства. На следствии же хозяйка прачечной заявила, что мстительные работницы оклеветали ее по злобе.29
Случаи провоцирования наемных работников хозяевами обнаружить пока не удалось. Очевидно, владельцы заведений и их представители утверждали свою власть над подчиненным им персоналом с помощью других приемов.
Впрочем, идеологизировались и некоторые другие конфликты, связанные с отношениями власти и подчинения, в которых людей, обладающих какой-то властью, обозначали как оскорбителей монархии. Тем самым имущественный или бытовой конфликт выводился на другой уровень политического противостояния, представлялся как борьба верных подданных царя с противниками монархии. Крестьяне, рубившие деревья, подавали жалобы на слишком усердных лесников, арестанты - на придирчивых тюремных надзирателей, солдатские жены - на властных свекров, позарившихся на их денежное пособие, посетители публичных домов - на проституток. Случалось даже, что и родители неуспевающих учениц доносили на требовательных учителей, обвиняя последних в оскорблении императора.30
Вернемся к деревенским конфликтам, не всегда они были «вертикальными». Нередкими были и конфликты «горизонтальные» - споры между крестьянами соседних деревень, между односельчанами, иногда между родственниками. Это конфликты из-за земли, ссоры из-за потрав, нарушения межи, порубок леса. Так, еще в 1910 г. крестьянин симбирской деревни М. И. Майоров зашел к другому крестьянину и начал его ругать за то, что он укрепил свой надел. Затем, взяв железный заступ, набросился на него, крича: «Ты шайтанским законом укрепил свою землю. Ты черту служишь, а не царю». Нанеся несколько ударов, он убежал из дома. Потерпевший, очевидно, счел, что тактически более выгодно обвинить и наказать своего обидчика, используя не уголовную, а «политическую» статью, донос был сформулирован соответствующим образом. Обвиняемый был арестован на семь дней.31
С помощью доносов мстили также неверным женихам и непокорным невесткам.
29 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 327.
30 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 16.
31 Государственный архив Ульяновской области. Ф. 1. Оп. 92. Д. 13. Л. 3. Сообщено Н. А. Дунаевой.
Часто использовалась та же тактика: возбужденный оппонент провоцировался на оскорбление царя, затем следовал донос, препятствовавший всем дальнейшим действиям противника. Имущественные споры, семейные ссоры, бытовые конфликты политизировались, далекий император и в данных случаях становился символическим союзником одной из сторон.
Показателен случай обвинения трех братьев Жироховых, крестьян Вологодской губернии. При обыске лесник нашел у одного брата бревна, принадлежащие другому крестьянину, находившемуся на фронте. Братья подняли крик, начали ругаться. Один из присутствовавших крестьян, носивший, кстати, туже фамилию Жирохов, сказал, что за бранные слова они могут ответить по закону. Братья дружно и непристойно обозначили свое отношение к праву: «...хотим закон». Им было заявлено, что так выражаться нельзя, ибо на законе имеется корона государя императора. (Интересно, что и в этой ситуации сам авторитет права утверждался с помощью сакрализованного символа монархии.) Братья Жироховы, однако, упрямо стояли на своем, расширяя круг оскорбляемых новыми ругательствами: «...ваш закон, Корону и ГОСУДАРЯ». А жена одного из братьев, подняв подол своего платья и «хлопая ладонью по детородным частям», громко кричала: «Вот вам закон, Корона, ГОСУДАРЬ, все тут».32 В данном случае уголовное преступление, очевидно, имевшее место, политизировалось противниками обвиняемых, желавшими предъявить своим оппонентам более серьезное обвинение в совершении государственного преступления.
Сложились и получили распространение приемы провоцирования оппонента на совершение преступления. Так, нередко, когда в разгар ссоры употреблялось слово «сволочь», то в ход пускалось хорошо известное оружие, оскорбленный с достоинством отвечал: «Я не сволочь, я ЦАРЮ помочь» (подобные слова зафиксированы в нескольких случаях). Далее могло последовать разъяснение: де он сам «служил царю», или «сыновья служат государю» и т. п. Нередко после этого распаленный оппонент распространял свои ругательства и на упоминаемого императора. Затем следовал скорый донос. Так, в мае 1915 г. 42-летний крестьянин Томской губернии поссорился с односельчанкой. В ответ на его ругательства она сказала: «Хотя она и сволочь, но ЦАРЮ помощь, так как сыновья ее ушли на войну, и служат ЦАРЮ и Богу». Крестьянин закричал: «Черту они пошли служить». Разумеется, затем последовали донос и возбуждение уголовного дела.33
32 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 366-367.
33 РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 166. Такая провокация использовалась и в советское время. Во Львовской области недовольные покупатели заявили продавщице-венгерке, что она могла бы выучить «язык Ленина» (возможно, им вспомнилось известное стихотворение Маяковского). Она заявила, что плюет и на язык, и на вождя. Последовал донос (см.: 58 10. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде: Аннотированный каталог, март 1953-1991 /Сост. О. В. Эдельман. М, 1999. С. 22).
[7] «…Пресловутое «засилье немечества» стало слишком привлекательной темой, чтобы не свалить на вчерашних желанных союзников ответственности за все беды и неудачи России, а также поднять в массах шовинистические настроения. С этого времени проживавшие в России лица немецкой национальности рассматривались властями уже не просто как одна из категорий иностранцев и русскоподданных, а как подданные воюющей с Россией державы. Кроме того, резко изменилась внутриполитическая конъюнктура, и вчерашним высокопоставленным германофилам пришлось срочно открещиваться от прежних взглядов и искать способы демонстрации своего патриотизма. Поднятая шумиха вокруг «немецких привилегий» как нельзя лучше этому соответствовала. 10 октября 1914 г. министр внутренных дел Н. А. Маклаков направил в Совет министров докладную записку «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». В записке утверждалось, что «стремительное увеличение немецкого землевладения… должно было всячески содействовать подготовке германского военного нашествия на западные окраины», что проживавшие в приграничной полосе немцы обязаны были при наступлении германской армии «предоставить в ее распоряжение квартиры и фураж, а при требовании последнего для нужд русской армии - сжечь его»[20]. При этом никаких конкретных доказательств, подтверждающих эти обвинения, в записке не приводилось.
Однако приоритет в постановке вопроса о необходимости борьбы с «германизмом в русской жизни» принадлежал прессе. Наступательный характер здесь задавало «Вечернее время», которое 1 сентября 1914 г. напечатало открытое письмо «группы русских» с призывом к «бескровной борьбе с немецким началом в России». Редактор этой газеты Ф. Оссендовский (мы еще встретимся с ним неоднократно) впоследствии писал, что он «вел борьбу с германцами во всех отраслях нашей жизни, пользуясь материалами и денежными средствами, предоставленными Н. А. Второвым, А. И. Гучковым, польскими деятелями и др.»[21]. Столь же воинственные позиции занимало и «Новое время», наиболее значимым вкладом которого в борьбу с германизмом стала публикация списков сенаторов с немецкими фамилиями летом 1915 г. По свидетельству современника, «эффект этой публикации был тот, что Сенат подавляющим большинством высказался за лишение германских подданных судебной защиты»[22]. Большой общественный резонанс получили и напечатанные в «Русском Слове» две обширные статьи А. И. Куприна об «исконном бесправном 10-миллионном населении Прибалтийского края», попранном «господской пятой» нескольких «десятков баронских родов» и почти миллионом немцев-горожан[23]. В действительности все население прибалтийских губерний к этому времени не достигало и 5 млн., а проживавших там немцев насчитывалось около 150 тыс.[24]. В сознании обывателя настойчиво формировался образ внутреннего врага, повинного во всех бедах страны.
Увы, борьба с «немецким засильем» сразу же вышла из рамок «бескровной»: в результате имевшего место в мае 1915 г. погрома в Москве были разграблены и уничтожены многие мелкие торговые и ремесленные предприятия, владельцами которых были немцы[25]. В Петрограде активно действовало «Общество 1914 года», ставившее своей целью освободить «русскую духовную и общественную жизнь, промышленность и торговлю от всех видов немецкого засилья». Утверждая, что «нет ни одного уголка в России, нет ни одной отрасли, так или иначе не тронутой немецким засильем», идеологи общества видели причину этого «засилья», в «покровительстве немцам и всему немецкому со стороны правительственных кругов»[26]. Хотя подобные обвинения и были крайне преувеличены, они способствовали нагнетанию в обществе антинемецкой истерии, в связи с чем министр внутренних дел Н. Б. Щербатов был даже вынужден обратиться в августе 1915 г. к Государственной думе с просьбой «помочь прекратить травлю всех лиц, носящих немецкую фамилию», поскольку «многие семейства сделались за двести лет совершенно русскими»[27]. Дело доходило до того, что видным политикам приходилось менять фамилию. Так, бывший обер-прокурор Синода В. К. Саблер стал Десятовским. Известно, что пытался взять фамилию Панина (по матери) и Б. В. Штюрмер, назначенный в январе 1916 г. председателем Совета министров, в связи с чем французский посол в России М. Палеолог не преминул заметить в своем дневнике: «Происхождения он немецкого, как видно по фамилии. Он внучатый племянник того барона Штюрмера, который был комиссаром австрийского правительства по наблюдению за Наполеоном на острове св. Елены»[28].
Полную поддержку взятого правительством курса на ликвидацию в России «засилья немечества» выразил черносотенный лагерь, в котором германофильские настроения до войны были особенно сильны. Видевшие ранее в «старинных отношениях с Германией могучий оплот монархического принципа среди кругом бушующего моря революций»[29], правые теперь превратились в наиболее рьяных обличителей «германизма», именно их представители в Государственной думе внесли в августе 1915 г. предложение об образовании специальной «комиссии о всех мероприятиях по борьбе с немецким засильем во всех областях русской жизни». Против этого предложения выступили социал-демократы и трудовики. «Нам предлагают бороться с немецким засильем, да еще во всех областях русской жизни, - заявил М. И. Скобелев. - Теперь, когда исчерпана тема засилья еврейского… нам преподносят новую теорию немецкого засилья». А. Ф. Керенский советовал черносотенцам «поостеречься с немецким засильем», так как эта тема «слишком опасна для тех, кому вы служите»[30]. В связи с этим «Новое время» ехидно замечало, что «крайний левый фланг испугался того, что этих виновников нашли, и также пытается отвлечь от того, что совершается у нас, в Петрограде и в России»[31].
В результате давления правых и равнодушия Прогрессивного блока в августе 1915 г. в Государственной думе была создана Комиссия «о борьбе с немецким засильем» во всех областях русской жизни. В свою очередь Совет министров выступил в марте 1916 г. с инициативой создания Особого комитета по борьбе с немецким засильем, во главе которого Николай II поставил сторонника решительной борьбы с «германизмом» генерал-адъютанта Ф. Ф. Трепова. Впрочем, в июне 1916 г. по настоянию Б. В. Штюрмера во главе Комитета был поставлен член Государственного Совета А. С. Стишинский, роль которого, по мнению одного из членов этого комитета, «заключалась в том, чтобы свести к минимуму всю борьбу с «с немецким засильем» и служить предохранительным клапаном для националистической печати. Как будто правительство учреждением комитета объявляло решительную борьбу «германизму» в России, а на самом деле комитет сдерживал слишком усердных чиновников, которые могли понять буквально широковещательные меры правительства против германских подданных. Учреждением этого комитета и участием в нем представителей МИД достигалась и дипломатическая цель - успокоить союзников насчет намерений правительства в германском вопросе»[32].
Тем не менее нельзя не заметить, что неуемная жажда крайне правых как можно скорее покончить с неуловимым и таинственным «германизмом» нашла таким образом понимание на самом высоком правительственном уровне. «Вопрос о немецком засилье, - писало «Новое время» по поводу учреждения Особого комитета, - поставлен не вообще, не в смысле тех или иных влияний на политические и общественные круги России, но в смысле его теснейшей связи с делом войны, с нуждами обороны, с той глубоко продуманной систематичностью, с какой Германия по определенному плану пустила в ход все экономические силы, все влияние и захваты для того, чтобы обеспечить себе победу не только ударом на полях сражений, но и развалом или задержкой во внутренней работе России»[33].
«Борьбой с «германским влиянием», разумеется, занимались и органы контрразведки, которым, впрочем, не было особенно чем похвастать. По свидетельству одного из сотрудников петроградской контрразведки, «не обладая средствами к раскрытию германского шпионажа, не имея для этого ни способного руководителя, ни опытных агентов, ни дельных сотрудников, контрразведовательное отделение было вынуждено заниматься делами, не имеющими абсолютно никакого отношения к раскрытию германского влияния»[34]. В контрразведку поступала масса доносов на «подозрительных лиц», что было связано в первую очередь с культивирующейся на страницах газет шпиономанией. Поэтому «почти всякий грамотный человек почитал своим долгом сообщать, кого он считает шпионом или германофилом: обвиняли в шпионаже министра Григоровича, Сувориных, Путилова, почти всех начальников заводов, работающих на оборону, всех генералов с немецкими фамилиями и пр. Фантазия обывателей работала невероятно: о радиотелеграфах, подготовке взрывов и пожаров сообщали ежедневно, что при проверке ни разу не подтверждалось»[35].
По доносам и обвинениям в германофильстве у контрразведки были тысячи подозреваемых в шпионаже, среди которых, как свидетельствует ее сотрудник, были «директора заводов, генералы, инженеры, присяжные поверенные, студенты наряду с рабочими, людьми неопределенных профессий; были католики, православные, лютеране, буддисты, были русские, эстонцы, латыши, китайцы (евреи, конечно, все попадали в списки заподозренных без различия, по какому поводу написан донос)… Для 9/10 этой публики не было абсолютно никаких причин к занесению их в списки германофилов, но для высшего начальства величина списков служила признаком продуктивности работы…»[36].
Шпиономания была напрямую связана и с поражениями русской армии в начале войны: командным верхам было выгодно сваливать собственные неудачи на «германских шпионов». Яркий тому пример судебные процессы, состоявшиеся в 1915 г. над военным министром В. А. Сухомлиновым и полковником С. Н. Мясоедовым. Показателен сам факт, с которого началось «дело» об измене Мясоедова, еще до войны обвиненного в шпионаже и затем оправданного[37]. В декабре г. в Петроград из Швеции вернулся подпоручик 25-го Низовского полка Я. П. Колаковский, который для того, чтобы выбраться из немецкого плена, предложил свои услуги в качестве шпиона. Вернувшись в Россию, Колаковский, явился с повинной и дал подробные показания по поводу полученного им задания. Он рассказал, что ему было поручено взорвать мост через Вислу за 200 тыс. руб., убить верховного главнокомандующего Николая Николаевича за 1 млн. руб. и убедить сдать крепость Новогеоргиевск ее коменданта тоже за 1 млн. руб. На третьем допросе Колаковский «вспомнил», что отправивший его в Россию с заданием сотрудник немецкой разведки лейтенант Бауэрмейстер советовал ему обратиться в Петрограде к отставному жандармскому полковнику Мясоедову, у которого он мог бы получить много ценных сведений для немцев. На следующем допросе Колаковский заявил, что «особо германцами было подчеркнуто, что германский генеральный штаб уже более 5 лет пользуется шпионскими услугами бывшего жандармского полковника и адъютанта военного министра Мясоедова». Известный историк К. Ф. Шацилло, проводивший уже историческое расследование этого «дела», пишет в связи с этим: «Итак, ничем не подтвержденным и явно сомнительным показаниям Колаковского поверили сразу же и безоговорочно. Особенно охотно с ними согласился верховный главнокомандующий Николай Николаевич. Человеку очень экспансивному, было очень лестно, что за его голову немцы обещали 1 млн. рублей»[38]. 18 февраля 1915 г. Мясоедов был арестован. При обыске его квартиры ничего подтверждающего его обвинение в шпионаже обнаружено не было; бесспорных фактов, уличавших Мясоедова в шпионаже, не было выявлено и в ходе следствия, и тем не менее по его делу было арестовано 19 его близких и дальних знакомых. Арестовали и обвинили в шпионаже даже его жену. В марте 1915 г. над Мясоедовым состоялся суд, который приговорил его к смертной казни через повешение. Предъявленные ему обвинения были бездоказательны и одно нелепее другого (например: «через посредство не обнаруженных лиц довел до сведения германских властей данные о перемещении одного из русских корпусов»[39]).
Г.Л.Соболев. Тайна «немецкого золота».