Бурятские просёлки. Часть 2: Большой Куналей и Ладонь Чингисхана
В сегодняшнем рассказе слово "просёлки" уместно лишь наполовину - в отличие от прошлой части, в который ездили мы от песков Аманхан до скал Меркитской крепости по такой глуши, где и сеть-то поймать - удача, в этот раз будем держаться самой что ни на есть федеральной трассы "Байкал". Однако главные красоты юго-востока Бурятии - всё равно на отходящих от неё просёлках, будь то Тугнуйская долина с причудливой скалой Пять Пальцев Чингисхана или Большой Куналей - самое цельное и красивое село староверческой Семейщины. Написанный 12 лет и недавно дополненный новыми фото рассказ о её "столице" - райцентре Тарбагатай тоже можно назвать прошлой частью.
Вырулив с просёлок на асфальт, мы, - петербуржцы Алексей и Даниил на арендованной машины и я, упавший им на хвост в пограничной Кяхте, - остановились километров за 30 до Улан-Удэ в придорожной гостинице "Тибет". Таинственной хотя бы тем, что на яндексе она имеет рейтинг 5 и 539 отзывов, чисто по стилистике не очень-то похожих на накрутку. Скидку за отзыв тут не предлагают, и даже не просят по-человечески его оставить - всё вполне искренне, так что заселялись мы с ожиданием чего-то потрясающего. Не смутило нас отсутствие мобильной сети и весьма средненький по качеству вай-фай. Столь же средненьким оказалось кафе на первом этаже, а над столами телевизор с каким-то федеральным каналом портил аппетит кадрами танков и руин. Номер мне дали чистый и просторный, однако - со сломанным дверным замком. На весь этаж - два унитаза, одна раковина и один душ, очереди в который пришлось ждать под вечер больше часа. Лёг я поэтому за полночь, спал крепко, а на утро в мой сон вдруг вторглась незваная музыка. Следом взревел мотор: вся гостиница просыпается ровно тогда, когда садится за руль первый водитель фуры или самосвала. А случается это немногим позже рассвета:
2.
Фуры - и немалая часть трафика на трассе "Байкал", этом звене самой дальней на свете дороги:
3.
А за прижимом с кадра выше встречает и первая достопримечательность - увенчанная смотровыми площадками Омулёвская сопка, по-бурятски Хапсагай, а по-туристски - Спящий Лев:
4.
На обращённый к трассе пологий склон народ раньше заезжал машинами, пока за дело не взялись волонтёры из "Большой Байкальской тропы", строительство которой на самом Байкале так и буксует с 1970-х. Здесь они поставили резные ворота с очень толковым инфостендом о красотах Тарбагатайского района:
5.
А для надёжности ещё и проложили по колее деревянную лестницу:
6.
Поднимаемся вдоль скального гребня:
7.
Пишут, что в его камнях есть две ниши, оставшиеся вероятно от меркитских (см. прошлую часть) сигнальных огней, а уже в современных повериях слывущие чашами Огня и Воды. Якобы, брошенные в них монетки сулят соответственно бурное, яркое время с шансом на успех или, напротив, покой и стабильность. Но мы никаких чаш не приметили - всё внимание оттягивают виды Селенги:
8.
Текущая из глубин Монголии река масштабов Дона или Днестра, - полноводнее обоих (до 935 м³/с), но короче (1024м), - главный приток и главный загрязнитель Байкала. Здесь она уже переродилась из степной змеи в спокойную и широкую сибирскую реку, приняв показанные в прошлой части Чикой и Хилок. Вот - вид вниз по течению, где за дальними сопками раскинулся Улан-Удэ:
9.
Ближе - село Кардон с неожиданно изящным мостом (1939) Трансмонгольской железной дороги:
10.
А почти под ногами - тот самый прижим на трассе:
11.
В речном русле раскинулся остров Тобольск, название которого я сразу же отождествил с каким-нибудь пароходом, ходившим в златокипящую Кяхту... хотя знающие люди в комментах написали, что парохода "Тобольск" на Селенге никогда не водилось. Выше по течению интересных деталей нет - просто очень красиво:
12.
Ну а чтобы увидеть Спящего Льва - нужно проехать чуть дальше по трассе. Где-то рядом стоит с 2007 года крест протопопа Аввакума, которого в 1657 году таскал здешними степями воевода Афанасий Пашков с тайным предписанием не убивать смутьяна, но как-нибудь заморить. И кто же знал тогда, что всего-то сотню лет спустя Аввакумовы последователи заселят эти степи, немалую их часть преобразив в поля - за Омулёвской горой начинается Семейщина:
13.
По итогам Раскола, когда армия и знать остались верна никонианам, самой массовой формой борьбы за чистоту православия стал Исход. Одни укрывались в глухих дебрях Заволжья, Карелии, Печоры или хотя бы подмосковных Гуслиц, а будучи найденными - порой устраивали жуткие самосожжения всем селом. Другие - прибивались к вольным казакам на Волге, Дону и Яике, где позже вспыхивали соответственно Разинщина, Булавинщина и Пугачёвщина: мне нравится версия, что это были не просто мятежи, а религиозные войны по-русски. Самые рациональные же укрывались за границей, где в те века ещё хватало глухих углов - так появились общины Латгалии и липоване в дельте Дуная, но пожалуй больше всех на заре Раскола повезло тем, кто забрался на Ветку. Так назывался остров в пойме реки Сож (ныне "причаливший" к берегу) в 20 километрах от Гомеля, на который выходили окна усадьбы Хальч, где магнат Карл Халецкий привечал деловитых и непьющих поселенцев, с 1685 года бежавших от гонений царевны Софьи. Спрашивать разрешения у короля в тогдашней Речи Посполитой было не принято, и даже сам Ян Собесский, спаситель Европы от турок и последний в истории Польши великий монарх, в 1690 году "задним числом" признал все права новых подданных. Те на радостях разбили на острове свою Красную площадь и воздвигли на ней храм - первый со времён Раскола.
Непосредственным предшественником Ветки были Стародубские слободы в глухих брянских лесах. Их основатели, ушедшие сюда ещё в 1660-х священники Козьма Московский из церкви Всех Святых на Кулишках и Стефан Белёвский из Твери, возглавили и исход на Сож. За стародубцами потянулись братья по вере со всей России, а следом и просто те, кто был с её законом не в ладах. К началу 18 века вокруг Ветки, превратившейся в Старообрядческий Афон, остров монахов с тысячей (!) насельников и насельниц, выросло ещё 14 слобод - Косецкая, Дубовый Лог, Попсуевка, Марьина, Миличи, Красная, Костюковичи, Буда, Крупец, Гродня, Нивки, Грабовка, Тарасовка и Спасовка, в которых, по данным "Полного исторического известия о старообрядцах" 1795 года, на пике жило до 30 тысяч человек - по тем временам немало! В большинстве своём это были ремесленники, купцы и зажиточные крестьяне, а потому и в считанные годы Ветка расцвела. Главное - люди шли сюда не спасаться от Антихриста, не плоть умерщвлять, а - ЖИТЬ. Хотя на Ветке возникли свои уникальные традиции иконописи и оформления книг, здесь спокойно заказывали иконы литвинам, привечали гостей-иноверцев и ели с ними за одним столом, а особенно были рады усомнившимся в "никонианстве" священникам, стараясь максимально упростить их переход. С 1724 года и это стало не обязательным: у ветковцев появился свой епископ, тайно получивший этот сан в Молдавии киевский монах Епифаний, а там уж рукой подать стало до превращения Ветковского согласия в альтернативную Русскую церковь.
14а.
Но кадр выше, хотя скорее всего Ветковские слободы выглядели не сильно иначе, снят в Забайкалье: конечно же, перспективы разрастания Ветки понимал и Синод. Более того, как бы странно то ни звучало, а Россия и Польша тогда, скривясь от отвращения, дружили против Швеции как более опасного врага. Епифания несколько раз арестовывали в возвращали в Киев, где он умер в 1735 году. Тогда же с полного согласия Варшавы случился Первый Выгон: после двух лет переговоров и приглашений вернуться в Стародубье границу пересекли пять полков русской армии и сбросили староверов с Ветки. Около 13 тысяч человек были принудительно выселены, а разобранная для перевозки церковь утонула в Соже. Но эффект был невелик: зайти в Польшу русская армия могла, оставаться там - нет, и уже через несколько лет напротив Хальча выросла новая Ветка. Четверть века Россия пыталась действовать уговорами, и в 1762 году они даже возымели результат - несколько тысяч старообрядцев не смогли отказаться от предложения обширных чернозёмных земель на реке Иргиз под Саратовом. С теми же, кто не хотел по-хорошему, вскоре разобрались по-плохому: в 1764 году генерал-майор Яков Маслов устроил Второй выгон, на этот раз ещё более тотальный - с Ветки сняли больше 20 тыс. человек. Их ждала невообразимо дальняя дорога: в первые годы своего правления обратив внимание на восточную торговлю, Екатерина II рассудила, что степям Забайкалья диким быть негоже. Изгнанники Ветки прибывали туда целыми семьями от стариков до детворы, за что и получили у казаков и пашенников, которые женились на туземках, прозвище семейских. В 1766-94 годах партия за партией они доходили до Верхнеудинска (Улан-Удэ), где их встречала "Хлебопашеств и поселения Контора" и распределяла по сёлам. К началу ХХ века в Забайкальской области жило 40 тыс. староверов, а ныне, даже после всех раскулачиваний и воинствующих атеизмов, их потомками считается около 200 тыс. человек по всей России. Больший по масштабу побег дали разве что кержаки - на Урале как работяги неразборчивых в вере Демидовых, на Алтае как бухтарминские каменщики и искатели Беловодья, на Дальнем Востоке и по ту сторону океана... Ветка же с годами превратилась в маленький белорусский городок, где о былом напоминают старое кладбище, отличный музей и силикатная Красная площадь.
14б.
На кадре выше - вещи семейских из музея в Улан-Удэ, где им посвящена буквально пара витрин. Главную экспозицию староверческого быта в Бурятии не учёный собрал, а священник - отец Сергий Палий из теперешнего райцентра Тарбагатай (4,2 тыс. жит.), в начале ХХ века ставшего столицей "семейских". Но этот музей я подробно показывал здесь, хотя и добавил недавно в тот пост новые фото. 12 лет спустя нас снова встретил в его воротах сын отца Сергия, успевший за эти годы отрастить бороду и поставить певучую речь. У него и спросили мы, куда двигаться дальше: Тарбагатай - всё ж райцентр с бетонными зданиями на главной площади, бараками по окраинам и заброшенным заводом у въезда, а про сёла семейских в стороне от дорог ходят слухи, будто там ещё в сарафанах гуляют.
14.
Слухи, увы, разбились об унылую реальность: по словам смотрителя, национальный костюм тут не увидишь даже в праздники, и разве только пожилые женщины собираются иногда на традиционные чаепития у самовара да хором тянут принесённые ещё с Ветки распевы. Гостей на эти чаепития не позовут, а если позовут - значит, всё не на самом деле: у настоящих семейских есть из одной посуды с никонианами не принято. Многие сёла в последние годы успели обзавестись небольшими музеями с названиями типа "Семейская горница" или "В гостях у семейских", но зачастую музей - единственное, что напоминает в селе о необычных жителях: в наше время семейские не носят бород (да и селятся меж ними дачники), а древнее незыблемое зодчество - его неуклонно побеждает пластмассовый мир... Как последние сёла, сохранившие хотя бы пейзаж старой Семейщины, смотритель назвал Куйтун и Большой Куналей, но второй, по его словам, доступнее - 25 километров от Тарбагатая, причём - новым асфальтом. После недолгих сомнений (Алексею и Даниилу это ломало расписанный по часам график - они рассчитывали заехать к семейским в одном из сёл по пути), мы всё же пересекли федеральную трассу и вырулили на дорогу с удивительным названием Спиртзаводский тракт - описав полукруг, она приходит с другой стороны в Улан-Удэ, на полпути минуя посёлок Николаевский, росший с 1868 года у спиртзавода верхнеудинских купцов Голдобиных. По долине Куйтунки и её притока Куналейки (от бурятского "хунилаа" - "складка") - типичный пейзаж Бурятии, и можно представить, как впервые присматривались к нему крестьяне после брянских и сожских лесов:
15.
Но с годами - освоились и с почвами, и с климатом, и с соседями: даже среди бурят встречается взгляд на семейских как на крайне обособленное, но таки своё племя, прикочевавшее сюда немногим позже хоринцев или хонгодоров. Даром что сам ареал их подозрительно совпал с ареалом разгромленных ещё Чингисханом меркитов (см. прошлую часть) - низовья Хилка и Чикоя. Да и делить семейским и бурятам оказалось нечего, зато было, чем друг друга дополнить: в юрте ли, в избе ли готовилось жаркое, но мясо попадало в него с бурятских пастбищ, а овощи и тесто - со старообрядческих полей. Семейские обжили чуждый край, кормили не только себя, но и казаков, и горожан, и чиновников, а между сопок выросли десятки сёл (в основном - с бурятскими названиями), три из которых, - Тарбагатай, Мухоршибирь и Бичура, - стали центрами районов, охвативших 9/10 Семейщины. Правда, уже при Советах: дореволюционная Семейщина, дополненная ещё и портом Гремячинск на Байкале, была абсолютно полицентрична. Ну а основанный в 1764 одним из первых Большой Куналей (900 жителей) хоть и встречает вот такой стелой...
15а.
...а на двух длинных улицах за ней - "у отца было три сына, старший умный был детина...."
16.
Этот пейзаж, знакомый по русским сказкам, ни с чем не перепутать - маленькие, крепко сбитые и ярко покрашенные избы с высоко расположенными окнами, соединённые перемычками высоких заплотов (заборов) и многостворчатых ворот. Их вид не сильно изменился со времён Раскола:
17.
Некоторые избы обшиты дощечками под кирпич:
18.
Но многие - заброшены и заколочены:
19.
Улицы Куналея впечатляюще малолюдны, и чаще увидишь на них дачников в шортах и футболках, чем тёртых землистых селян.
19а.
Посреди села обнаружились потрясающе красивые ворота:
20.
За которыми я углядел деревянного коня и избушку на курьих ножках. Да и увековеченный на мемориальной доске Александр Рыжаков - не ветеран войны, а основатель семейно/ского хора: как выяснилось позже, усадьба Рыжаковых - это местный музей.
20а.
Похожие ворота попадались нам на улицах Большого Куналея не раз:
21.
И резьба их удивительно органична на фоне степной долины и таёжных гор:
21а.
Другой вопрос - как она здесь появилась: считается, что в Россию эта традиция проникла с двух сторон. Глухая резьба - из Хорезма, где так украшали двери и колонны, а следом и баржи волжских купцов, пока появление бездушных пароходов не пустило их резчиков по миру. А вот в Беларуси уже в 17 веке, на полвека раньше, чем в России, столяры освоили пилу и лобзик, но их "навылетная резь" использовалась лишь в церковном убранстве. Вероятно, резчики с Поволжья привнесли моду украшать дома, а белорусская традиция оказалась сильнее, но вот когда всё это попало в Забайкалье? Скорее всё же - с переселенцами последующих волн, однако что Ветка, что стародубская Злынка и ныне славятся тончайшей "навылетной" резьбой. Большой Куналей слывёт на Семейщине столицей резьбы - каждый дом тут украшены наличниками:
22.
Прежде же основным украшением русского деревянного зодчества была роспись. Но все её аутентичные образцы, что остались в Бурятии, теперь в Верхней Берёзовке, а современными богаче оказался Тарбагатай, где хозяева домов раньше смогли прочесть об этом в интернете. В Куналее расписных ставень и ворот я не припомню.
22а.
Да и резные ворота - все новодел, а исторические у семейских ставили их вот так: с мощными опорами, створками для телеги, калиткой для людей и обязательно - под крышей. Но, согласитесь, на этом фото интереснее правая часть:
23.
...В годы Раскола единство сохранили как раз-таки "никониане" - понимание того, что именно натворил патриарх, было у всех его противников разным. Одни сочли, что Господь в год трёх шестёрок оставил этот мир, склонившийся перед Антихристом. Никониан эти "партизаны духа" сочли кем-то вроде сатанистов, людей принимали лишь через повторное крещение, а потому со смертью своих последних батюшек остались беспоповцами, отказавшись от большинства обрядов и вспомнив все исключения из христианских обычаев, допустимые в чёрные дни. Другие сочли, что православная церковь только продалась "латынянам", видели новообрядчество не более чуждым, чем католичество, и вскоре прослыли "беглопоповцами", так как принимали православных священников с сохранением сана. Поначалу - через особое крещение не снимая рясы и креста, на смену которому из Ветковских слобод пришло совсем уж простое технически миропомазание. Но надёжнее было всё же рукополагать священников самим: конечно, староверы лелеяли мечту о собственной иерархии, немыслимую в границах России. За её пределами же на фоне беспоповской Латгалии и обломанной Ветки крепче всех стояли на ногах дунайские липоване, расселившиеся в том числе по Австро-Венгрии. В 1846 году они переманили к себе опального греческого епископа Амвросия, и получив возможность рукополагать священников, учредили полноценную Русскую Православную Старообрядческую церковь с центром в селе Белая Криница на Буковине (ныне это Западная Украина). Вскоре к ней одна за другой начали примыкать и российские общины, адептов которых остальные прозвали "австрийцами" - в противоположность "полякам", продолжавшим хранить верность традициям Ветки и принимать к себе беглых попов. Нетрудно догадаться, что главным оплотом последних осталась далёкая Семейщина:
23а.
В суровом пограничье государство не обижало староверов, но и явно не горело желанием поддерживать Раскол. К трудностям выживания в чужом краю добавилась весьма необычная проблема - священникам сюда бежать было просто неоткуда! 10-20% общины ещё в 18 веке подались в беспоповство, причём "классические" умеренные поморцы и радикальные федосеевцы оказались среди них в меньшинстве. Больше ко двору пришлись спасовцы, которые отрицали большинство таинств и всякую иерархию, однако носили младенцев креститься к никонианам - "хоть и сатана, да в ризах". Тем более с 1780 года существовали ещё и единоверцы, служившие по старому обряду, но входившие в иерархию РПЦ: в Забайкалье 1840-х годов, в основном расширив семейские часовни, они освятили немало церквей - как например вот Успенскую в Бичуре (1846), одну из немногих попавших кому-нибудь в кадр:
24а.
Когда крещёных стали ещё и в полицейские книги заносить, от спасовцев откололись самокрещенцы, которые в сознательном возрасте трижды окунались, читая Символ Веры. Из тех выделились темноверцы - бродяги, носившие за пазухой одинокую икону, единственное средство связи с Богом, которое не дозволялось даже видеть чужакам. Большинство же староверов просто как-то жили: есть батюшка - Слава Богу, нет - на всё воля Божья.
24б.
На западе, тем временем, продолжалось соперничество "поляков" и "австрийцев", и последние активно слали своих священников за Байкал. Наибольший успех они имели в Тарбагатае, где в 1905 году Амвросий Федотов с семьёй построил часовню, а накануне революции добился её включения в Белокриницкое согласие. В 1923 году "австрийцы" заняли единоверческий Никольский храм (1809, перестроен из часовни в 1841) с кадра выше, а в 1929 Амвросий, в монашестве ставший Афанасием, был рукоположен в епископы Иркутско-Амурской епархии РПСЦ. Так Тарбагатай сделался центром не только Семейщины, но и всех старообрядческих приходов от Ангары до Тихого океана. В те же 1923 и 1929 годах соответственно на западе в староверие перешли два епископа - саратовский владыка Никола (Поздеев) и Стефан (Расторгуев), отвечавший за единоверцев Иргиза. Их иерархия получила название Русской Древправославной церкви, или Новозыбковского согласия - хотя резиденция владыки не раз смещалась между Саратовом, Куйбышевом (Самарой) и Москвой, её духовным центром оставался Новозыбков на Стародубье. Семейские увидели в ней преемницу Ветковского согласия, и ныне Забайкальское благочинье Сибирской епархии РДЦ (которое возглавляет всё тот же отец Сергий) окормляет 2/3 их приходов.
24.
Вид большой заброшенной избы (такие тут назывались "круглыми домами") с главкой-звонницей на крыше заставляет вспомнить о временах беглопоповщины, но нет - молельный дом Рождества Богородицы обустроили в Куналее лишь в 2003 году. На параллельной улице с 2017 года действует каменный храм того же посвящения - в последнее время такие, маленькие и уютные, появились в большинстве семейских селений:
25.
По соседству с храмом - воинский мемориал с фотографиями уже нынешних павших на западном фронте, и небольшой советский ДК:
26.
На его крыльце мы вдруг увидели женщину в сарафане, и я тут же предложил Алексею и Даниилу притормозить. Чуда, кончено же, не случилось: в ожидании группы туристов, уже смотревших Рыжаковский дом, наряжался и румянился женский хор:
27.
-А это старинная одежда? - спросил я одну из женщин.
-Какое там! Старинный надевать - так он развалится же! Старинный у меня в избе хранится, а этот я сшила, чтоб был похож!
28.
Если мужская одежда у всех народов эволюционирует быстро, и уже в 19 веке семейских мужчин было не отличить от пашенных крестьян, то семейские женщины ещё пару поколений назад рядились в самые что ни на есть исконно-русские костюмы. Правда, в иных красках и узорах китайских шелков: если на Усть-Цильме староверы многое переняли у коми, то в Забайкалье - конечно, у бурят. Но сам покрой - плюс-минус тот же, что носили купчихи и мещанки в допетровской Москве: сарафан, под него чехлик (широкая кофта с кошеными рукавами) и юбку-станушку, на плечи - шаль, а среди всех украшений особенно ценились бусы из крупного балтийского янтаря:
29.
Но главным украшением замужних семейских женщин оставалась кичка - архаичная, чрезвычайно сложная шапка из множества элементов: при нас участницы ансамбля буквально собирали их, помогая друг другу.
30.
Выступления хора мы не дождались, да и вряд ли нас ждали на нём - всё же ДК готовился принимать коммерческую группу. Однако главной реликвией семейских остались именно распевы - достаточно сказать, что наряду с якутским эпосом "Олонхо" это единственный российский объект из списка Нематериального наследия ЮНЕСКО. Но их и в записи можно послушать, или как-нибудь в следующий раз самому приехать с туром.
31.
А вообще в пейзаже Большого Куналея даже советские вкрапления - деревянные и резные:
32.
Нашлась и какая-никакая промышленность в виде заброшенной паровой мельницы:
33.
По совету смотрителя тарбагатайского музея мы заехали на Красный Яр - косогор за Куналейкой, на фоне острой Демидовой сопки (1125м), где дома стоят в один ряд:
34.
Окнами на село, на 4 километра протянувшееся вдоль двух улиц:
35.
С той стороны на него смотрят предки:
36.
Теперешней Большой Куналей - безусловно, справедливо входит с 2018 году в список "Самая красивая деревня России", включающий много куда более спорных мест вроде волжского Ширяева, иркутской Хор-Тагны или как-то затесавшихся городов вплоть до относительно крупного Ростова Великого. Но я, уезжая, чувствовал горечь: в 2012 году даже в районном Тарбатагае улицы имели как бы не более сказочный вид. Скоро ли вон те ворота заменит профлист, вон те избы покроет сайдинг, а замшелый старый шифер в общем-то не так уж плох в сравнении с ядовито-синей металлочерепицей. На Дорогу из Жёлтого кирпича пригнали асфальтоукладчик...
37.
Покинув Куналей, возвращаемся на федеральную трассу. Соседнее Десятниково стоит от него в 10 километрах по прямой, но в объезд через Тарбагатай выходит все полсотни. Теоретически, где-то в дальней части села есть усадьба-музей, пожалуй самая модная и раскрученная из своих аналогов. Но с трассы "семейский" пейзаж едва узнаётся, а фуры с китайским барахлом грохочут буквально в метре от заколоченных ставень:
38.
Пройдя пологий лесистый перевал, спускаемся в знакомую уже Тугнуйскую долину - одна из крупнейших в Бурятии, она вытянулась на 130 километров (!) вдоль знакомой нам с прошлой части речки Сухары, что впадает в Хилок у Меркитской крепости, и её притока Тугнуй. Если же кто-то из местных посоветует вам пообедать "в Баре" - то знайте, что он имеет в виду село Бар на борту долины, где позная "Амтатай" в паре деревянных юрт по количеству машин на парковке даст фору иному ТЦ.
39.
Столица Тугнуйской долины - село с забористым названием Мухоршибирь (4,2 тыс. жителей), известное с 1720 года, в 1764 заселённое семейскими, а в 1927 ставшее райцентром. Теперь по виду это небольшой городок на склоне сопки, среди прочих райцентров Бурятии непривычно ухоженный:
40.
Не знаю, много ли тут осталось семейских, но весьма убедительно сделанная под старину Никольская церковь (2002-06) - не их:
41.
Три прошлых кадра, впрочем, я снял на обратном пути - сравнимая размерами с Баргузинской долиной, Тугнуйская долина точно так же делится на две части сырой поймой. Федеральная трасса идёт по её южному борту, но жизнь есть и на северной стороне. У "Амтатая" грунтовка на восток уводит в такие пейзажи, которые видел Темуджин раньше, чем стал Чингисханом:
42.
Крошечные сёла по дороге - не запоминаются. Наиболее примечателен Галтай, из которого можно подняться в Калиновку, основанную в 1929 году как высёлок Большого Куналея - буряты даже говорят, что между ними есть дорога, но на карте её не видать. У нашей дороги же встречает Тугнуйский (Галтайский) дацан с типичными обликом и историей: основан в 1773 году, снесён до основания в 1934 и возрождён в 2000:
43.
На одной из сопок мы заметили людей, и я уже знал - там празднуют обок, как произносят буряты название своего сезонного праздника Обоо Тахилга. Вообще слова "обоо", обозначающее у большинства степных народов жертвенник духам места, где оставляют камни, лоскутки или монеты, буряты странно избегают, словно всуе не хотят повторять: обоо как место они называют бурхан, а в названии праздника я отчётливо слышал "к" на конце, хотя традиционно обоком назывался обряд основания новых родов при разделении крупного и разветвлённого рода. В общем-то, верно здесь и то и другое: в июне на этих праздниках (с плавающей датой) буряты съезжаются со всего света в свои родовые сёла, читают молитвы под началом лам, кропят бурханы молоком для белых духов и чаем и водкой для тёмных, оставляют подношения, ну и конечно общаются между собой, родства не забывая. С бурятом, собиравшимся на обок, я ехал в маршрутке до Кяхты, где встретился с Алексеем и Даниилом, а бурят, возвращавшийся с обока в Улан-Удэ, потом довёз меня обратно в город.
44.
Чуть за Галтаем мы свернули с грунтовки на степные колеи, и проехав несколько километров, начали петлять по склону среди валунов разных форм:
45.
Впереди - наша цель Табан-Хурган, и компании около неё сменялись в каком-то странном интуитивно ритме: по пути в обе стороны мы встретили по одной встречной машине у подножья.
46.
Перевод название Табан-Хурган прост - Пять Пальцев. Конечно же, Пять Пальцев Чингисхана, ибо разве мог к чему-то великому и славному не приложить руку Чингисхан? Классический вид руки над степью - на заглавном кадре, а вот тут лучше понятен масштаб - пальцы чуть длиннее человеческого роста:
47.
Святилище тут было испокон веков, по крайней мере ещё при меркитах, а в 2006 году его возрождение занялись сначала шаманы, а следом и ламы:
48.
Теперь две веры мирно уживаются на одном камне - по соседству ступа и сэргэ, а на шестах словно вперемешку хадаки и хий-морины:
49.
В Ладонь вложено множество подношений, в том числе - от молодых женщин, мечтающих о материнстве.
50.
Но не так зрелищны были Пять Пальцев, если бы не держали бескрайнюю степь:
51.
На кадре выше за сопкой виднеется крошечное село Нарсата:
52.
А рядом с ним выложен на сопке крупнейший в России геоглиф - 175 метров в длину и 85 в ширину:
53.
Дальше мы долго пылили по краю долины - дорога образует гипотенузу с двумя катетами изогнутой федеральной трассы, в вершине которых стоит Мухоршибирь.
54.
И вновь выходит на неё в крупном русском селе Никольск (1,3 тыс. жителей) с довольно богатой историей. Первую заимку тут поставил в 1737 году некий казак Никола, изгнанный из Удинского острога. В 1740-х к нему присоседились семеро вернувшихся из китайского плена албазинцев ( см. здесь) с как-то по пути образовавшимися семьями, а в 1767 - всё те же семейские, для которых Никольск и ныне один из главных центров культуры и ремёсел. Для остальных же это последнее село перед Забайкальским краем, где на заправке у трассы - вечная очередь: дальше бензин на 6 рублей дороже и качественным бывает не всегда. В центре, у типового ДК - неожиданно симпатичная церковь "с иголочки":
55.
А прежде стоявшая тут Никольская церковь (1901-02) единственная в Семейщине пережила 1930-е годы, и потому ещё в 1971 году оказалась в Верхней Берёзовке.
56.
На заправке я попрощался с Алексеем и Даниилом, державшим курс на восток - к вечеру до Читы, а в следующие несколько дней до Нерчинска, Сретенска и руин Акатуйской тюрьмы. Для меня же началась обратная дорога.
Основную часть этого путешествия - китайскую Маньчжурию, - я, как и прежде, надеюсь выложить осенью. А вот с российскими прологом и эпилогом почти разобрался, разве что про Тальцы надо будет рассказать и про Улан-Удэ по мотивам нескольких поездок. Но это уж когда будет настроение.
А в следующих частях, раз уж вспомнили Ветку и Гомель, ненадолго проведаем Минск.
МАНЬЧЖУРИЯ-2024
Обзор поездки и оглавление серии.
Приморье
Остров Аскольд.
Остров Путятин и лежбища ластоногих.
Бухта Льва и берег Поющих Сосен.
Китайско-Восточная железная дорога - будет позже
Южно-Маньчжурская железная дорога - будет позже.
Бурятия и Прибайкалье
Иркутск. Панорамы, утраты и нерпы.
Тальцы. Разросшийся музей.
Улан-Удэ (2012-24) - будет несколько постов.
Турунтаево, Батурино, Усть-Баргузин.
Заповедное Подлеморье. Вокруг Святого Носа.
Заповедное Подлеморье. Ушканьи острова и всё о нерпе.
Бурятские просёлки. Аманхан, Мурочи, Меркитская крепость.
Бурятские просёлки. Большой Куналей и Тугнуйская долина.