Бурятские просёлки. Часть 1: Аманхан, Мурочи, Меркитская крепость
После знакомства с показанными в прошлой части байкальскими нерпами из "Заповедного Подлеморья" я рванул через пол-Бурятии на юг, чтобы упасть на хвост двум хорошим людям, гулявшим по Сибири на арендованном авто. Они на два дня увезли меня в мир глухих просёлок, где нет общественного транспорта и не понадеяться на автостоп, так что ближайшие два поста - целиком и полностью их заслуга. Сегодня проедем этим просёлками от Кяхты почти что до Улан-Удэ через таинственные пески Аманхан, колыбель российского буддизма Мурочи и скалы Меркитской крепости.
В уже знакомую пограничную Кяхту, эту давно померкшую Песчаную Венецию, давно разорившийся Город Миллионеров у ворот давно не актуального Великого Чайного пути, я добирался маршруткой. Моим соседом по сидению оказался седой бурят из Иркутска, ехавший в село предков на обок - родовой праздник, который проводят ламы в начале лета. Но интереснее было в конце салона, где подобралось человек пять военных, крупных и немолодых мужиков с обветренными лицами, разговоры которых состояли преимущественно из Старомайорского, Очеретино, Волчанска, дронов, хаймарсов и старлинков, соединённых не всегда цензурными глаголами. Как и в 2022-м, Кяхта ощущается прифронтовым городом, но только если тогда это была атмосфера шока от первых тяжёлых потерь, то теперь война тут превратилась в рутину, и все эти Авдеевки и Артёмовски звучали немногим эмоциональнее, чем Бодайбо или Бованенково. Пограничники из вагончика у въезда в город же, напротив, стали ещё более нервными: Кяхта находится в погранзоне, и честно говоря, так и не понял, действительно в неё нужен пропуск или на блокпосту отстали от жизни на десятилетие. Как бы то ни было, не пропустить кого-то обитатели вагона не имеют права, но если в 2022-м они при виде наших паспортов с московской пропиской ограничились предупреждением, что в городе и задержать могут, то теперь пограничник взял у меня номер телефона, прозвонил его для проверки, выспросил маршрут, а потом ещё под камеру (!) зачитал мне мои права и номера нарушаемых мной статей административного кодекса. Наверное, принял бы ещё какие-нибудь меры, но тут блокпост накрыла лёгкая паника: следом за нашей маршруткой подошёл автобус Улан - Улан (или Удэ - Батор?), и первым же на проверку спустился длинноволосый голубоглазый голландец. Способов проходить наземную границу, не приближаясь к ней, ASML пока ещё не разработала (да и вряд ли её менеджерам пришло бы в голову, что такая технология где-то нужна), а пограничники за два года явно отвыкли от евротуристов - всё шло к тому, что без звонка начальнику не обойтись... В Кяхте, где военные покинули маршрутку по очереди у разных проходных, а бурята встретила молодая родня, я навестил музей, надеясь найти в нём те экспонаты, что были на ремонте в прошлый раз. В музее за два года сделали некоторую перестановку, но то, что интересовало меня, так и осталось в фондах. Тем временем мои знакомые, - Алексей и его сын Даниил, - закончили осматривать город, и вот - мы поехали на восток:
2.
И людей из пограничной будки можно понять - справа буквально на расстоянии вытянутой руки тянулась монгольская граница, а слева я уже из дома обнаружил на карте внушительных размеров полигон. Тех монгольских далей я не видел - в 2022-м из пограничного Алтанбулага мы уехали на запад, в Сухэ-Батор, тогда как в этой части Селенгинского аймака нет по сути ничего, кроме гор и пастбищ.
3.
Чего не скажешь о российской стороне. Дорога прыгала с горки на горку, и за очередным перевальчиком впереди разлеглось мутное озеро Киран:
4а.
В годы расцвета Кяхты знакомое в ней каждому миллионеру и каждому савошнику: даже не солёное, а горько-солёное (то есть - богатое сульфатами), ещё в 1777 году оно было изучено Петером Симоном Палласом, а в 1825 измученные пылью и хворью купцы скинулись тут на курорт. В 1850-62 на Киране даже действовала официальная лечебница Забайкальского казачьего войска, а в 1882 местные инженеры-технологи Смирницкий и Заневский поставили у озера Киранский солеваренный завод, от которого вскоре отпочковались производства каустической соды и глауберовой соли. Когда и как завод, национализированный в 1924-м, закрылся - интернет молчит, но явно, что задолго до нашествия капиталистов. Более живучим оказался курорт - в 1928 на озере заработал уже советский санаторий, а в 1948 - грязелечебница, руины которой и ныне видны с дороги.
4.
Другие отголоском златокипения Кяхты стал Чикойский кожзавод, основанный в 1862 году Алексеем Собенниковым и братьям Молчановыми. Уже в 1917 году став Заводом имени Дзержинского, он проработал всю советскую эпоху и даже умудрялся экспортировать кожу в Монголию - это примерно как в Россию экспортировать солярку и мазут. Закрылся завод уже в постсоветскую эпоху, и вероятно, от него остались какие-то руины старых корпусов. И, конечно, выросшее из его слободки село Чикой (около 700 жителей) чуть в стороне от дороги. Вскоре мы пересекли Чикой-реку, первый крупный (769км, расход воды 263 м³/с) приток Селенги, впадающий в неё чуть выше Новоселенгинска.
5.
А за рекой - свернули на просёлочку:
6.
Которая привела нас в Полканово - просторное, даже пустое, но явно старое и всё же не совсем безлюдное село:
7.
От него до нашей цели - 7-10 километров, и примерно половину этого пути мы смогли-таки одолеть неспешной ездой по лесным просекам. За Полкановом - типичный сибирский пейзаж:
8.
А на дороге, по которой мы пошли пешком, запарковавшись в траве - то следы парных копыт, то розоватые камни:
9.
Июнь - цветущее время, и особенно впечатляюще цветы смотрятся с набившимися в них насекомыми:
10.
Дороги ветвятся по лесу, и на одной из них нас обогнала "Нива", а чуть позже мы слышали издалека ружейную стрельбу. В сибирской тайге - своя жизнь, но если вы забрались в этот угол, чтобы увидеть пески Аманхан - то общий принцип тут "держаться левее". В какой-то момент за соснами потянулся естественный вал, в котором сложно не узнать песчаную дюну под тонким слоем хвои и земли:
11.
А за её замшелым гребнем и правда расстилаются пески:
12.
Начинающиеся буквально на той стороне вала:
13.
Где корни сосен извиваются, как черви:
14.
С изрядным трудом мы влезли на песчаный бархан поодаль - расположенный у самого широкого места Аманхана, он оказался идеальной смотровой площадкой:
15.
На зелёном фоне спутниковой карты пески представляют собой ярко-жёлтый неправильный ромб: где-то пишут, что в поперечнике он 8,5 и даже 10 километров, но я намерил 6,5 с севера на юг и 4 с запада на восток. Это раза в полтора поменьше знаменитых Чарских песков на БАМе, но больше любого из тукуланов (песчаных массивов) на Лене.
16.
В редких путевых заметках отсюда принято нагонять страху - Аманхан де не просто пески, а зыбучие пески, которые за несколько минут затягивают лошадь. У местных ходили легенды о том, что останки тех, кто здесь увяз, могли всплыть в какой-нибудь реке или озере за десяток километров от Аманхана. К этим легендам отсылает само название, в переводе Царь-Пасть, от которого я начинаю представлять гнездо свернувшегося в кольцо шаи-хулуда. Впрочем, может, и оно вторично - в более старых публикациях пески известны как Манхан-Элысу. Иногда народ и вовсе спускается в ложбины песков на верёвке, плачется, что если засосёт - то и стальной канат не поможет, и радуется, что фух, пронесло! Не знаю уж, что тут достоверно: с одной стороны, буквально всасывающие героя зыбучие пески - в чистом виде изобретение вестернов, и просто в силу физических свойств увязнуть в них можно разве что по пояс, но с другой - ведь не бывает дыма без огня? Как бы то ни было, Царь-Пасть истыкана звериными следами:
17.
По мне так чем зыби нагонять лучше б разобрался кто-нибудь в происхождении такой мягко говоря не типичной для Южной Сибири формы рельефа. Чаще всего пустыни посреди тайги выдувает из речных отмелей там, где зимы малоснежны, а растительность скудна. Но здесь - натурально, всё не так: и тайга - южная, густая, обильная, и со снегом зимой всё нормально, а главное - лежат пески не в приречной низине, а прямо на невысоком лесистом хребте! Напрашивается версия, что когда по Сибири бродили мамонты, тут лежал ледник, образованный какой-то причудливой розой ветров, да накапливал песок десятками тысячелетий... Увы, за рассказом про Аманхан без сенсаций надо идти не в интернет, а, видимо, в улан-удэнские библиотеки (кое-что, впрочем, нашлось).
18.
Так что - просто любуемся парадоксальным пейзажем. Если же сравнивать две главных пустыни Забайкалья, то Аманхан - это как бы Чара Наизнанку: там - лиственницы и кругом болота, тут - сосны и кругом луга; там - низина и хребты вокруг, тут - вершина и дальние синие дали.
19.
Пообедав сухим пайком с видом на песчаное пространство, снова спускаемся в лес. Некоторые сосны, причём совершенно без чёткой закономерности, тут зачем-то убраны в ограды:
20.
В Полканово я вдруг услышал звонок, и как-то интуитивно догадался, что стоит взять трубку: это пограничники интересовались, где я нахожусь и куда направляюсь, и услышав, что мы сейчас едем в Мурочи и далее покидаем Кяхтинский район, кажется даже слегка огорчились. Мурочи, в противоположность русскому Полканову - бурятское село чуть дальше по дороге вдоль Чикоя, и по местным поверьям, на Аманхан нельзя ходить, если не получил благословение у местных лам. Им шаи-хулуд не страшен - ведь именно в Мурочах начинался российский буддизм:
21.
Селенгинские буряты, за исключением нескольких родов, пришедших уже под Россией из-за Байкала - в общем-то и не совсем буряты. Скорее, их включили в этот народ просто по факту жизни к северу от границы, а исторически по Селенге до самого Цаган-Дабана (хребет южнее Улан-Удэ) кочевали монгольские племена. В том числе - цонголы: дальняя ветвь борджигинов (родного племени Чингисхана), они не приняли власти Цинского Китая и, уйдя откуда-то с юга Монголии, несколько десятилетий скитались по степям, пока в конце 17 века Окин Хонтогоров не привёл их Белому Царю под знамя. На новом месте цонголы сделались стражами границ, в 1688 году не последнюю роль сыграв в разгроме вторжения прокитайских монголов, а в 1764 году они стали не просто племенем, а одним из 4 (наряду с сартулами, атаганами и ашагабатами) бурятских казачьих полков. И если большинство окрестных племён тогда чаще смотрели в Вечное Синее Небо, лишь начав неспешно проникаться расползавшейся с юга Жёлтой Верой буддизма, цонголы после всех религиозных войн в Монголии пришли на Север уже будучи неотъемлемой частью сангхи. Из них был и Дамба-Доржо Заяев:
22.
Ещё в 1730-х вокруг него сплотился кочевой монастырь - да, у монголов даже монахи спокойно кочевали, а реплику переносного храма-юрты в московском Музее Кочевой Культуры я как-то показывал вот здесь. Однако вскоре то ли казаки увидели в незнакомых обрядах крамолу, то ли знакомые с тибетской теократией кочевники задумались о дружбе с государством, а в 1741 году Заяев лично дошёл до Елизаветы Петровны и добился от неё указа, регламентирующего статус буддизма в России. С этого момента Цонгольский дацан начал действовать уже официально и получил от своего настоятеля в честь его тибетской "альма-матер" название Балдан-Брэйбун. В 1776 Заяев ушёл с поста (причём не в отставку, а в нирвану!), и в российской сангхе, к тому времени разросшейся до 10 дацанов, случился раскол - строго по Селенге: пять правобережных обителей остались верны его племяннику и преемнику Содномпилу Хэтэрхееву, а пять левобережных поддержали другого беженца из Китая, монгола Лубсана-Жимбу Ахалдаева, построившего Тамчинский дацан. Российские власти в раскол не вмешивались, но тамчинцы сами наводили с ними мосты активнее цонгольцев, так что к началу 19 века в бурятских землях действовало уже 32 монастыря. В 1809 году раскол был преодолён, и Тамчинский (Гусиноозёрский) дацан окончательно стал центром сибирского буддизма. Да и нынешний Цонгольский дацан, вокруг которого и выросли Мурочи - преемник обители Заяева очень условный: на нынешнем месте на склоне горы Хумун-Хаан, по благословению небезызвестного Даши-Доржо Итигэлова (к которому и ныне ходят паломники Иволгинского дацана) Балдан-Брэйбун обосновался лишь в 1908 году:
22а.
А к 1950-м годам от бывшего монастыря остались только избы да поляна. В современном бетонном Цокчен-дугане вроде и узнается силуэт исторического храма (1911-14) с кадра выше, а всё же это очевидный новодел:
23.
Куда больше, впрочем, мне понравился маленький храм (1991) в уголке монастырской площадки, как я понимаю - реплика первого деревянного храма Заяева (1758), в начале ХХ века перевезённого в Мурочи:
24.
Вокруг - ступы (часовни без входа), хурдэ (крутящиеся барабанчики с вложенными внутрь молитвами), деревья в разноцветных хий-моринах (флажках с "конями ветра" - буддийскими ангелами-хранителями), одинокий камень с некой мантрой...
25.
И - ни души: хотя оба дугана были открыты, гуляли мы здесь в одиночестве.
26.
А в соседнем селе Хилгантуй мои попутчики углядели на карте ещё один дацан и решили к нему свернуть. Дорога по деревне в итоге описала круг:
27.
А самодельный указатель обнаружился чуть дальше, и вскоре едва накатанная колея среди невысоких кустов привела нас в сырую пойму Чикоя:
28а.
Там действительно обнаружился маленький, довольно симпатичный и какой-то очень домашний дацанчик без жилых изб - кажется, ламы сюда ходят из деревни. Несколько бурят вокруг что-то пилили, чистили, красили - видимо, готовился обок:
28.
А то, сколь не зря мы сюда заехали, я понял лишь при написании поста: именно Хилгантуйский дацан - "географический" преемник изначального Цонгольского дацана. С переносом деревянных зданий на Хумун-Хаан от него остался лишь первый в Бурятии каменный Цокчен-дуган (1760-66), но его советская власть пустила на кирпич для коровников. Нынешняя обитель, как я понимаю, основана совсем недавно и пока только строится - даже росписей на воротах и храмах ещё не видать.
28б.
Поднявшись из сырой низины, продолжаем путь. Ещё километров 15 грунтовкой - и сосновый бор вдруг расступился индустриальным пейзажем:
29.
Это Окино-Ключский угольный разрез, с 2008 года поставляющий топливо на колоссальную ГРЭС в Гусиноозёрске:
30.
Продравшись через угольную пыль и разбитые самосвалами ухабы, въезжаем в Окино-Ключи - крупное село (1 тыс. жителей), основанное в 1767 году семейскими, как в Бурятии называли переселённых сюда Екатериной II староверов ( недавно писал о них здесь):
31.
Новая древлеправославная церковь встречает у въезда. Но мы притормозили не ради неё: Окино-Ключи - одно из 2-3 мест за весь день, где ловит сеть, и единственное - где есть магазины! В одном я купил сразу две бутылки воды, и одну из них немедленно выпил.
32.
Ну а грунтовка, здесь отходящая на восток к следующим райцентрам Бичура и Мухоршибирь, оказалась ещё очень даже сносной - просёлка, которой мы продолжили путь на север, выглядела так:
33.
Вновь переехали реку - теперь не Чикой, а Хилок, чуть более длинный (840км) и в разы менее водный (97,6 м³/с) приток Селенги, вдоль которого в Забайкалье проходит немалая часть Транссиба.
34.
За мостом - ещё одно старообрядческое село Подлопатки (1 тыс. жит.), где больше церкви запоминается воинский обелиск:
35.
А жителям - не позавидуешь: что с севера, что с юга дороги тут одна другой страшнее.
36.
И я сейчас уже не вспомню, сколько мы продирались ухабами то в раскисшей земле, то в разбитом асфальте, но по карте от Окино-Ключей до нашей следующей цели - примерно 60 километров. Дорога вывела к следующему повороту на восток по Тугнуйской долине вдоль речки Сухара. Мы же пересекли долину поперёк, и там, где вновь стали набирать высоту, мимо вдруг проплыл довольно симпатичный въездной знак - дорога эта ещё и вполне официальная!
37а.
Впереди - Тугнуйские столбы, более известные как Меркитская крепость:
37.
Согласно легенде, давным-давно в этой долине жили старик и старуха, так и состарившиеся бездетными. Их древний славный род зашёл в тупик, а разве может быть для степняка более страшное горе, чем покинуть мир, не оставив потомков? Старик со старухой молились всем богам, которых знали, но в конце концов смирились с неизбежностью бесславного конца. Как вдруг в одну ночь над степью разыгралась страшная гроза, и градины величиной с куриное яйцо прошибали своды юрты. Когда же светопреставление закончилось, старик со старухой услышали детский плач, и выглянув наружу, увидели младенца, которого принёс беркут. Или, в местном произношении - меркит: ребёнок вырос славным воином и дал начало сильному племени, заселившему низовья Селенги, Хилка и Чикоя, где беркут остался тотемом, а гроза - добрым знаком богов. Достоверно же меркиты, по происхождению скорее перешедшие на монгольский язык тюрки или даже самодийцы, в начале 2-го тысячелетия представляли собой крупное, процветающее племя скотоводов и охотников, которое слагали три рода - увасы, хааты и ведущие среди них удуиты:
38.
Ну а скалистый подковообразный мыс Шара-Тэбсэг (в переводе Жёлтые Уступы) над стрелкой Сухары и Хилка считается их "столицей". Тут важно понимать - Меркитскую крепость не стоит искать на скалах, она - сами эти скалы, где в мирное время было удобно выставлять дозор, а от набегов укрывать женщин, детей и скот да держать оборону на покрытых лесом кручах. Во всяком случае следы присутствия людей на этих скалах уходят в палеолит, и особенно богаты в 11-12 столетиях. С 2021 года по Меркитской крепости проложена экотропа, а поворот с основной дороги отмечает что-то вроде базы отдыха в сельском стиле. Ещё 3-4 километра вполне сносных грунтовок - и мы припарковались у отмеченного инфостендами подножья, а затем, взяв палки, отправились на штурм крепости. Экотропа, проходящая по гребню всю подкову Шара-Тэбсэга тянется на 1,5км с набором высот около 220 метров:
39.
Ну а более всего меркитов прославил, хоть и страшной для них ценой, Чингисхан. В судьбе которого они сыграли свою роль ещё до его рождения: однажды молодой Чиледу, брат вождя удуитов Токто-беки, очень довольный жизнью возвращался в родные кочевья - он вёз туда невесту Оэлун из племени олхонутов. На полпути, однако, молодожёнов разлучили борджигины - сероглазое племя с Онона. По преданию, Оэлун сдалась их вождю Есугэю, чтобы спасти любимого, и даже успела отдать ему с собой рубашку - этот жест значит примерно "с тобой останется частица моей души". Но в итоге Оэлун прожила с Есугеем до конца его дней, а их первенцем где-то в 1170-х и стал Тимуджин, которого ждал путь величайшего полководца всех времён и народов. Потеряв отца и сам несколько раз побывав на грани гибели, в 12 лет он возглавил борджигинов, увёл их в верховья Керулена, а там женился на Бортэ из племени хонгиратов... и вот тут-то, в 1184 году, Токто-беки заявился в Тимуджиновы кочевья взыскать батин должок.
40.
Меркиты похитили Бортэ, а Тимуджин, видя, что силы не равные - просто сбежал, однако именно этот не самый красивый поступок оказался самым верным. Собрав друзей, то есть других вождей, с которыми успел познакомиться в скитаниях, Тимуджин пошёл на север и в том же 1184 году выиграл свой первый крупный бой где-то между Хилком и Чикоем. То есть, географически - не эту крепость штурмом взял, а выманил меркитов в чисто-поле. Как следует оттоптавшись на сынах беркута, Тимуджин увёз столько трофеев и пленников, что основал собственный улус, и среди трофеев этих оказалась Хулан, дочь вождя увасов Дайр-Усуна. Отдав меркитам одну жену, Тимуджин получил назад двух, между которыми быстро распределил обязанности: Бортэ осталась хранительницей очага и матерью наследников империи, а Хулан сделалась походно-полевой женой, сопровождавшей Чингисхана во всех дальних кампаниях. Не знаю, устраивала ли её роль №2: так, казахи мне говорили, что со старшим сыном Джучи (за которым тянулись слухи, что Бортэ зачала его в меркитском плену), по сути сосланным в тюркскую степь, отца рассорила именно Хулан-хатун. В 1221 году она умерла где-то на краю Индии, которым Чингисхан преследовал Джалалддина Мангуберти, принца-мстителя из растоптанного монголами Хорезма.
41.
Меркиты же, рассеянные Чингисханом в ещё нескольких войнах, уже не возродились как историческая общность, а их потомки растворились среди других племён. В первую очередь - живших ещё севернее баргутов, прародина которых носит вполне закономерное название Баргузин. Но и те ушли в 17-18 веках во владения Цинского Китая, а Тугнуйская долина стала одной из вотчин хоринцев - крупнейшего бурятского племени, прорвавшихся в обратном направлении (см. Агинское и Алханай) с боями.
42.
Так что нынешние Жёлтые Уступы - в большей степени Тугнуйские столбы, чем Меркитская крепость:
43.
Лучший сезон для их посещения - начало мая: если на Дальнем Востоке или Байкале в это время цветёт багульник (рододендрон), то здесь - сибирский абрикос. Название пусть не вводит в заблуждение - хотя это действительно абрикос, платой за морозостойкость стало то, что плоды его малосъедобны, а главная ценность этого растения - мёд. Увы, белые цветы (фото есть здесь) опадают уже к середине мая:
43а.
Зато нас Жёлтые Уступы порадовали саранками, полевыми лилиями, которые я впервые увидел в другой свой приезд на забайкальской родине Чингисхана.
44.
Те и другие растут больше вдоль тропы, петляющей по склону - "в лоб" он для подъёма слишком крут:
45.
А на вершине остаётся лишь сосновый бор, под сенью которого можно представить печальную наложницу Бортэ, обескураженного позорным происшествием Чиледу и рассудительного, злопамятного Тохта-беки, в итоге стоявшего пред Тимуджином на коленях.
46.
Крепость для меркитов природа построила на Шара-Тэбсэге по всем правилам - с одной стороны отвесные обрывы, с другой - подковообразный захаб, где враг окажется по перекрёстным градом стрел и булыжников. И остроконечный донжон посередине:
47.
К которому даже отсюда по лесным тропинкам не так-то легко взойти:
48.
Скалы Шара-Тэбсэга действительно необычайно жёлтые:
49.
А их уступы похожи на башни и бастионы:
50.
Один из таких "бастионов" запомнился мне круглыми углублениями, в которых, вероятно, разжигались сигнальные огни. Но в общем следы всего, что здесь построили Дети Грозы, доступны разве что намётанному глазу археолога...
51.
А потому и главная достопримечательность Тугнуйских столбов - виды с них. Следующие кадры сняты с разных (и порой минутах в 20 ходьбы друг от друга) точек, а пойдём против часовой стрелки - каждый следующий вид тут левее предыдущего.
52.
На прошлых кадрах - вид на северо-восток, на причудливые сопки среди редколесья и меандры Хилка, за которыми видно самое нижнее по течению село Харитоново. Обогнув гряду у горизонта, Хилок впадёт в Селенгу:
53.
Ближе - каменные гребни:
54.
Западный "бастион" Меркитской крепости отмечен причудливым деревом, на котором так и хочется представить насест для беркутов, привыкших, что тут их всегда ждёт свежая кровь и что не надо бояться похожего на огромную птицу шамана.
55.
С юга за сопками в романтику древних кочевий вторгается прозаичная современность:
56.
Там стоит деревенька Балта в тени основанной в 1962 году психбольницы тюремного типа. Правда, с довольно симпатичным деревянным храмом внутри:
57.
Тропа наверх успевает надоесть, тем более несколько раз она сменяется короткими "ложными" спусками. На самом деле маршрут устроен так, что подъём занимает 9/10 его протяжённости, на другой стороне "подковы" за глубоким распадком вдруг сменяясь крутым, аж на поворотах заносит, спуском. С последними лучами заката мы стояли у подножья:
58.
Ну а дорога, если ехать дальше в ту же сторону, минует ещё несколько сёл и через 40 километров приводит в Тарбагатай - райцентр на федеральной трассе "Байкал" и "столицу" семейских. Там я был в 2012 году, но основательно дополнил старый пост новыми впечатлениями - так что его и можете считать следующей частью.
А совсем уж в новой следующей части осмотрим другие семейские сёла и самому Чингисхану руку пожмём.
МАНЬЧЖУРИЯ-2024
Обзор поездки и оглавление серии.
Приморье
Остров Аскольд.
Остров Путятин и лежбища ластоногих.
Бухта Льва и берег Поющих Сосен.
Китайско-Восточная железная дорога - будет позже
Южно-Маньчжурская железная дорога - будет позже.
Бурятия и Прибайкалье
Бурятия-2022. Обзор другой поездки и её оглавление.
Иркутск. Панорамы, утраты и нерпы.
Тальцы. Разросшийся музей.
Улан-Удэ (2012-24) - будет несколько постов.
Турунтаево, Батурино, Усть-Баргузин.
Заповедное Подлеморье. Вокруг Святого Носа.
Заповедное Подлеморье. Ушканьи острова и всё о нерпе.
Бурятские просёлки. Аманхан, Мурочи, Меркитская крепость.
Бурятские просёлки. Большой Куналей и Тугнуйская долина.