"Поэзия Ирландии"
Книга шестьсот шестнадцатая
"Поэзия Ирландии"
М: Художественная литература, 1988 г., 479 стр.
https://www.twirpx.org/file/1399923/
Какое имя первым приходит на ум, когда вы слышите об ирландской поэзии? Почти наверняка - Уильям Батлер Йейтс, не даром он получил нобелевскую премию по литературе за свою поэзию. При попытке вспомнить кого еще уже придется напрячься - ну, второй ирландский нобелиат Шеймас Хини, Джеймс Джойс (о, он и стихи писал?) и Джонатан Свифт (вот сюрприз!). Ручаюсь, что остальных имен большинство из читателей раньше не встречало или уж точно не запомнило. Что не исключает того, что они написали хорошие стихотворения. Но имя Йейтса законно на первом месте и основной объем этой записи будет посвящен ему.
УИЛЬЯМ БАТЛЕР ЙЕЙТС
Кто в России самый известный специалист по Йейтсу и один из основных переводчиков его поэзии? - Правильно, Григорий Кружков, который, к тому же, является одним из составителей этой антологии. Однако, отбирая стихи для этой записи, я не включил в нее ни одного его перевода. Я решил ограничиться только двумя стихотворениями Йейтса, оба в переводе Андрея Сергеева. Очень люблю этого переводчика, лучшие переводы Элиота - его. Вот и с Йейтсом, похоже, так же. Если бы я выбрал пять стихотворений Йейтса из этого сборника, то три были бы в переводе Сергеева, а два - Кружкова. Но стихотворению "Плаванье в Византию" я давно задумал посвятить отдельный пост, а размещать "Водомерку" только ради переводчика я не стал - лучше внимательней приглядеться к двум стихотворениям, чем вскользь к десяти.
Внимательно приглядеться к переводным стихотворениям это поискать другие переводы - можно глянуть и в оригинал, но понимать стихи на чужом языке это не мой уровень. Что не помешает разместить тут оригиналы - наверняка английский моих читателей гораздо круче моего.
Итак, первое стихотворение, Перевод А. Сергеева:
ТОТ, КТО МЕЧТАЛ О ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЕ
Он медлил на базаре в Дромахере,
Считал себя в чужой толпе родным,
Мечтал любить, пока земля за ним
Не запахнула каменные двери;
Но кто-то груду рыб невдалеке,
Как серебро, рассыпал на прилавке,
И те, задрав холодные головки,
Запели о нездешнем островке,
Где люди над расшитою волною
Под тканой сенью неподвижных крон
Любовью укрощают бег времен.
И он лишился счастья и покоя.
Он долго брел песками в Лиссаделле
И в грезах видел, как он заживет,
Добыв себе богатство и почет,
Пока в могиле кости не истлели;
Но из случайной лужицы червяк
Пропел ему болотной серой глоткой,
Что где-то вдалеке на воле сладкой
От звонкого веселья пляшет всяк
Под золотом и серебром небесным;
Когда же вдруг настанет тишина,
В плодах лучатся солнце и луна.
Он понял, что мечтал о бесполезном.
Он думал у колодца в Сканавине,
Что ярость сердца на глумливый свет
Войдет в молву окрест на много лет,
Когда потонет плоть в земной пучине;
Но тут сорняк пропел ему о том,
Что станет с избранным его народом
Над ветхою волной, под небосводом,
Где золото разъято серебром,
И тьма окутывает мир победно;
Пропел ему о том, какая ночь
Влюбленным может навсегда помочь.
И гнев его рассеялся бесследно.
Он спал под дымной кручей в Лугнаголле;
Казалось бы, теперь, в юдоли сна,
Когда земля взяла свое сполна,
Он мог забыть о бесприютной доле.
Но разве черви перестанут выть,
Вокруг костей его сплетая кольца,
Что бог на небо возлагает пальцы,
Чтоб ласковым дыханием обвить
Танцоров над бездумною волною?
К чему мечты, пока господен пыл
Счастливую любовь не опалил?
Он и в могиле не обрел покоя.
Сразу дам другой перевод этого стихотворения, переводчик Анна Блейз.
Мечтавший о Cтране эльфов
Когда стоял он средь толпы в селенье Дромахар,
Душа его влеклась к шелкам девического платья,
И прежде чем земля взяла его в свои объятья,
Успел познать он вздох любви и страстной ласки жар.
Но как-то раз на берегу он встретил рыбака -
И серебристая форель в его руках пропела
О сокровенных островах неведомых пределов
В тумане утра золотом, в вечерних облаках,
Где на мерцающем песке, под вечный шум морской,
Под древней кровлею ветвей, навек переплетенных,
Ни Смерть, ни Время, ни Печаль не разлучат влюбленных;
И он услышал эту песнь - и потерял покой.
Когда скитался он в песках округи Лиссадел,
Душа его была полна мирских забот и страхов,
И прежде чем он под холмом истлел могильным прахом,
В трудах и счетах много лет истратить он успел.
Но как-то раз он проходил вдоль кромки синих вод,
И жирный червь прошелестел вдогонку ртом землистым,
Что есть под небом золотым, под небом серебристым
Счастливый, нежный, как цветы, восторженный народ,
Где не иссякнет никогда танцора алчный пыл:
Луна и солнце на ладонь к нему с небес ложатся,
И стопы легче ветерка без устали кружатся;
И он, услышав эту речь, о мудрости забыл.
Когда сидел он над водой колодца Сканавин,
Душа его рвалась от мук, мечтая об отмщенье,
И прежде чем в земной ночи он растворился тенью,
Успел отмыть он грязь обид во вражеской крови.
Но как-то раз в недобрый час у тихого пруда
Жестокосердно вслед ему шепнул спорыш ползучий
О том, как тишина веков бессмертных счастью учит,
Пока без умолку шумит и плещется вода
На север, запад иль на юг от бренных берегов
В сиянье серебристых бурь и полдней золоченых,
Где полночь, как лебяжий пух, окутает влюбленных;
И он, услышав те слова, забыл своих врагов.
Когда уснул он под холмом в лощине Лугнагалл,
Он мог познать бы наконец спокойствие могилы -
Теперь, когда земля его навеки поглотила,
Над мертвой плотью вознеся сырой, холодный вал, -
Когда б не черви, что вились вокруг его костей,
Без умолку твердя одно с неутолимым стоном:
О том, что Бог Свои персты простер над небосклоном,
Струя с высот полдневный зной томлений и страстей
Туда, где кружится танцор у неусыпных вод
И спят влюбленные во мгле, не зная расставанья,
Покуда Бог не опалит вселенную лобзаньем…
И под землею он вовек покоя не найдет.
И заодно оригинал:
The Man Who Dreamed of Faeryland
He stood among a crowd at Dromahair;
His heart hung all upon a silken dress,
And he had known at last some tenderness,
Before earth took him to her stony care;
But when a man poured fish into a pile,
It seemed they raised their little silver heads,
And sang what gold morning or evening sheds
Upon a woven world-forgotten isle
Where people love beside the ravelled seas;
That Time can never mar a lover's vows
Under that woven changeless roof of boughs:
The singing shook him out of his new ease.
He wandered by the sands of Lissadell;
His mind ran all on money cares and fears,
And he had known at last some prudent years
Before they heaped his grave under the hill;
But while he passed before a plashy place,
A lug-worm with its grey and muddy mouth
Sang that somewhere to north or west or south
There dwelt a gay, exulting, gentle race
Under the golden or the silver skies;
That if a dancer stayed his hungry foot
It seemed the sun and moon were in the fruit:
And at that singing he was no more wise.
He mused beside the well of Scanavin,
He mused upon his mockers: without fail
His sudden vengeance were a country tale,
When earthy night had drunk his body in;
But one small knot-grass growing by the pool
Sang where - unnecessary cruel voice -
Old silence bids its chosen race rejoice,
Whatever ravelled waters rise and fall
Or stormy silver fret the gold of day,
And midnight there enfold them like a fleece
And lover there by lover be at peace.
The tale drove his fine angry mood away.
He slept under the hill of Lugnagall;
And might have known at last unhaunted sleep
Under that cold and vapour-turbaned steep,
Now that the earth had taken man and all:
Did not the worms that spired about his bones
Proclaim with that unwearied, reedy cry
That God has laid His fingers on the sky,
That from those fingers glittering summer runs
Upon the dancer by the dreamless wave.
Why should those lovers that no lovers miss
Dream, until God burn Nature with a kiss?
The man has found no comfort in the grave.
Теперь можно обсудить. Скажу сразу, что топонимы здесь реальные места, но это совершенно не важно, они не несут аллюзий.
Если сравнить эти переводы, то можно заметить, что перевод Сергеева намного лучше как русские стихи, в которых, вроде бы, немного сбитая рифма "головки - прилавки", но это не ошибка, а прием - в других строфах встречаем аналогичные "глоткой - сладкой" и "кольца - пальцы". Наверное, такая перемена ударной гласной в русском стихе имеет свое название, мож кто знает?
Зато перевод Анны Блейз гораздо понятнее. Это вообще свойство ее переводов - она пытается сделать темное ясным. При всех достоинствах перевода Сергеева он все же довольно туманен. Хотя образы гораздо более яркие: сравните "болотной серой глоткой" и "ртом землистым".
Теперь другое стихотворение, тоже начнем с перевода Андрея Сергеева:
ОСТРОВ ИННИСФРИ
Встану я, и пойду, и направлюсь на Иннисфри,
И дом построю из веток, и стены обмажу глиной;
Бобы посажу на лужайке, грядку, две или три,
И в улье рой поселю пчелиный.
И там я найду покой, ибо медленно, как туман,
Сходит покой к сверчкам утренней росной пылью;
Там полночь ярко искриста, полдень жарко багрян,
А вечер - сплошные вьюрковые крылья.
Встану я и пойду, ибо в час дневной и ночной
Слышу, как шепчется берег с тихой озерной волною;
И хотя я стою на сером булыжнике мостовой,
Этот шепот со мною.
И продолжим переводом Анны Блейз.
Озерный остров Иннисфри
Я встану и отправлюсь в путь на остров Иннисфри,
Из красной глины и лозы поставлю дом и стол,
Бобами грядки засажу по счету трижды три,
И стану жить один и слушать пчел.
И там придет ко мне покой, медлительным дождем
Сочась сквозь занавес зари на гладь озерных вод;
Там полдень пурпуром горит, а полночь - серебром,
И коноплянка вечером поет.
Я встану и отправлюсь в путь, куда меня зовет
И днем и ночью тихий плеск у дальних берегов.
На сером камне площадей, на тропке средь болот -
Я всюду слышу сердцем этот зов.
А вот у этого стихотворение нашелся еще один перевод, Григория Кружкова.
ОСТРОВ ИННИШФРИ
Я стряхну этот сон - и уйду в свой озерный приют,
Где за тихой волною лежит островок Иннишфри;
Там до вечера в травах, жужжа, медуницы снуют
И сверчки гомонят до зари.
Там из веток и глины я выстрою маленький кров,
Девять грядок бобов посажу на делянке своей;
Там закат - мельтешение крыльев и крики вьюрков,
Ночь - головокруженье огней.
Я стряхну этот сон - ибо в сердце моем навсегда,
Где б я ни был, средь пыльных холмов или каменных сот,
Слышу: в глинистый берег озерная плещет вода,
Чую: будит меня и зовет.
И оригинал:
The Lake Isle of Innisfree
I will arise and go now, and go to Innisfree,
And a small cabin build there, of clay and wattles made:
Nine bean-rows will I have there, a hive for the honey-bee,
And live alone in the bee-loud glade.
And I shall have some peace there, for peace comes dropping slow,
Dropping from the veils of the mourning to where the cricket sings;
There midnight's all a glimmer, and noon a purple glow,
And evening full of the linnet's wings.
I will arise and go now, for always night and day
I hear lake water lapping with low sounds by the shore;
While I stand on the roadway, or on the pavements grey,
I hear it in the deep heart's core.
Смысл тут передан всюду примерно одинаково, только насколько крута сергеевская последняя строка - да, он отступил от оригинала, оставив только город, но за счет этого и за счет того, что последняя строка существенно короче последних строк предыдущих четверостиший, финал получился ударным. Как русские стихи это круто.
Перевод Блейз более точен, в том числе и по структуре - последние строки во всех четверостишьях короче, как и в оригинале. Но образы, образы! Сравните "И в улье рой поселю пчелиный" и "И стану жить один и слушать пчел" - насколько у Сергеева более энергично и пассивно у Блейз.
Перевод же Кружкова и менее точен (куда делись пчелы?), и менее энергичен (что он сделал с финалом?). Будем считать, что это просто его неудача - "Водомерку" он перевел очень хорошо, да и "Фергус и друид" у него вполне достоин (тоже хотел сравнить три перевода от Сергеева, Блейз и Кружкова, но решил, что перебор).
На этом с Йейтсом закончим, перейдем к другим стихотворениям сборника, оставшись при этом в поэзии XX века (вообще-то сборник начинает со средневековой поэзии, есть что выбрать, попалось несколько хороших баллад - я вообще люблю баллады).
Стихи Джойса не заинтересовали, попробовал прочесть Шеймаса Хини, на момент выхода сборника еще не нобелиата. Прочел, но того не стоит - это нерифмованные и лишенные внятного размера стихи, так что перевод неотличим от подстрочника. А сюжетно эти стихи не примечательны - в общем, даже и не знаю, зачем читать такой перевод-подстрочник. Надеюсь, в оригинале они звучат лучше.
Если же откатиться ближе к началу-середине XX века, когда в английской поэзии еще котировались рифмы и размер, то нашлись пара весьма достойных стихотворений:
ПАДРЕЙК КОЛУМ, перевод Д. Веденяпина
В СТИВЕНС-ГРИН
Меж голых веток в хмурой вышине
Чернеет одинокое гнездо,
Сберегшее всем вихрям вопреки
Частицу неприютного уюта.
Вокруг порхают новые жильцы.
Сегодня это парочка сорок.
Все их сорочьи помыслы сейчас
Ремонту без остатка отданы.
Все заново! Подобно остальным.
Они по праву ждут такого дня.
Который им подарит наконец
Жилье, надежду, верных компаньонов.
То с веточками, то с пучком травы
Они кружатся над своим гнездом
И в упоенье что-то там скребут,
Латают стены, подновляют пол...
А на земле уже не двое, трое!
Три бронзовые женщины: одна.
Немного наклонясь, передает
Стоящей ниже ссученную нить,
А та, отмерив, подает ее
Той, что сидит
И держит на коленях
Безжалостные ножницы... Едва ль
Отыщется на свете кто-нибудь
Бесстрастнее и занятее их.
Взирающих на беззащитный мир,
В котором мы латаем свой уют.
ЭНТОНИ КРОНИН, перевод И. Кутика
НАРЦИСС
Разве себя он увидел? Ясно, что нет. Но какой-то
Образ, придуманный ею, дабы, по-новому светел,
Он удивился, внимая лести и шелесту листьев,
И наконец ее чувство, преображенный, заметил.
Это ее ведь мерцали угли под пепельной прядью,
Это ее были губы, терпкие от нетерпенья.
Дрожыо одною их било, а в его ищущем взгляде
Трепет ее отражался, воду прозрачную пеня.
Разве ее восхищенье не обострялось восторгом
Юноши, разве их взоры не трепетали на глади
Водной - во взгляде едином, так что и он становился
Ей, а она растворялась в нем, сотворенном во взгляде?
Да, это было как в мифе: кудри склоняя все ниже,
В нем она вся растворилась, он же, упав на колени,
Собственным взорам не верил и - о, взгляни же, взгляни же!
В раже молил исступленном у своего отраженья.
О, погубитель! - все больше он себя видит героем
Собственного романа. Горе, о, горе ей, ибо,
Лбом наклонясь и целуя воду в холодные губы,
Как распрямиться он сможет после такого изгиба!
Он от любви погибает, с ним она мучится тоже.
В воду себя он бросает с силой, завидной в гимнасте.
Вновь их обоих колотит соединительной дрожыо
Холода, страха, бессилья и безысходности страсти.
И утонул он, конечно. Ибо единственный выход
В случае, как у Нарцисса,- это терпеть пораженье,
Если, подобно Нарциссу, ты принимаешь, безумец.
Взгляд отраженного чувства лишь за свое отраженье.
"Поэзия Ирландии"
М: Художественная литература, 1988 г., 479 стр.
https://www.twirpx.org/file/1399923/
Какое имя первым приходит на ум, когда вы слышите об ирландской поэзии? Почти наверняка - Уильям Батлер Йейтс, не даром он получил нобелевскую премию по литературе за свою поэзию. При попытке вспомнить кого еще уже придется напрячься - ну, второй ирландский нобелиат Шеймас Хини, Джеймс Джойс (о, он и стихи писал?) и Джонатан Свифт (вот сюрприз!). Ручаюсь, что остальных имен большинство из читателей раньше не встречало или уж точно не запомнило. Что не исключает того, что они написали хорошие стихотворения. Но имя Йейтса законно на первом месте и основной объем этой записи будет посвящен ему.
УИЛЬЯМ БАТЛЕР ЙЕЙТС
Кто в России самый известный специалист по Йейтсу и один из основных переводчиков его поэзии? - Правильно, Григорий Кружков, который, к тому же, является одним из составителей этой антологии. Однако, отбирая стихи для этой записи, я не включил в нее ни одного его перевода. Я решил ограничиться только двумя стихотворениями Йейтса, оба в переводе Андрея Сергеева. Очень люблю этого переводчика, лучшие переводы Элиота - его. Вот и с Йейтсом, похоже, так же. Если бы я выбрал пять стихотворений Йейтса из этого сборника, то три были бы в переводе Сергеева, а два - Кружкова. Но стихотворению "Плаванье в Византию" я давно задумал посвятить отдельный пост, а размещать "Водомерку" только ради переводчика я не стал - лучше внимательней приглядеться к двум стихотворениям, чем вскользь к десяти.
Внимательно приглядеться к переводным стихотворениям это поискать другие переводы - можно глянуть и в оригинал, но понимать стихи на чужом языке это не мой уровень. Что не помешает разместить тут оригиналы - наверняка английский моих читателей гораздо круче моего.
Итак, первое стихотворение, Перевод А. Сергеева:
ТОТ, КТО МЕЧТАЛ О ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЕ
Он медлил на базаре в Дромахере,
Считал себя в чужой толпе родным,
Мечтал любить, пока земля за ним
Не запахнула каменные двери;
Но кто-то груду рыб невдалеке,
Как серебро, рассыпал на прилавке,
И те, задрав холодные головки,
Запели о нездешнем островке,
Где люди над расшитою волною
Под тканой сенью неподвижных крон
Любовью укрощают бег времен.
И он лишился счастья и покоя.
Он долго брел песками в Лиссаделле
И в грезах видел, как он заживет,
Добыв себе богатство и почет,
Пока в могиле кости не истлели;
Но из случайной лужицы червяк
Пропел ему болотной серой глоткой,
Что где-то вдалеке на воле сладкой
От звонкого веселья пляшет всяк
Под золотом и серебром небесным;
Когда же вдруг настанет тишина,
В плодах лучатся солнце и луна.
Он понял, что мечтал о бесполезном.
Он думал у колодца в Сканавине,
Что ярость сердца на глумливый свет
Войдет в молву окрест на много лет,
Когда потонет плоть в земной пучине;
Но тут сорняк пропел ему о том,
Что станет с избранным его народом
Над ветхою волной, под небосводом,
Где золото разъято серебром,
И тьма окутывает мир победно;
Пропел ему о том, какая ночь
Влюбленным может навсегда помочь.
И гнев его рассеялся бесследно.
Он спал под дымной кручей в Лугнаголле;
Казалось бы, теперь, в юдоли сна,
Когда земля взяла свое сполна,
Он мог забыть о бесприютной доле.
Но разве черви перестанут выть,
Вокруг костей его сплетая кольца,
Что бог на небо возлагает пальцы,
Чтоб ласковым дыханием обвить
Танцоров над бездумною волною?
К чему мечты, пока господен пыл
Счастливую любовь не опалил?
Он и в могиле не обрел покоя.
Сразу дам другой перевод этого стихотворения, переводчик Анна Блейз.
Мечтавший о Cтране эльфов
Когда стоял он средь толпы в селенье Дромахар,
Душа его влеклась к шелкам девического платья,
И прежде чем земля взяла его в свои объятья,
Успел познать он вздох любви и страстной ласки жар.
Но как-то раз на берегу он встретил рыбака -
И серебристая форель в его руках пропела
О сокровенных островах неведомых пределов
В тумане утра золотом, в вечерних облаках,
Где на мерцающем песке, под вечный шум морской,
Под древней кровлею ветвей, навек переплетенных,
Ни Смерть, ни Время, ни Печаль не разлучат влюбленных;
И он услышал эту песнь - и потерял покой.
Когда скитался он в песках округи Лиссадел,
Душа его была полна мирских забот и страхов,
И прежде чем он под холмом истлел могильным прахом,
В трудах и счетах много лет истратить он успел.
Но как-то раз он проходил вдоль кромки синих вод,
И жирный червь прошелестел вдогонку ртом землистым,
Что есть под небом золотым, под небом серебристым
Счастливый, нежный, как цветы, восторженный народ,
Где не иссякнет никогда танцора алчный пыл:
Луна и солнце на ладонь к нему с небес ложатся,
И стопы легче ветерка без устали кружатся;
И он, услышав эту речь, о мудрости забыл.
Когда сидел он над водой колодца Сканавин,
Душа его рвалась от мук, мечтая об отмщенье,
И прежде чем в земной ночи он растворился тенью,
Успел отмыть он грязь обид во вражеской крови.
Но как-то раз в недобрый час у тихого пруда
Жестокосердно вслед ему шепнул спорыш ползучий
О том, как тишина веков бессмертных счастью учит,
Пока без умолку шумит и плещется вода
На север, запад иль на юг от бренных берегов
В сиянье серебристых бурь и полдней золоченых,
Где полночь, как лебяжий пух, окутает влюбленных;
И он, услышав те слова, забыл своих врагов.
Когда уснул он под холмом в лощине Лугнагалл,
Он мог познать бы наконец спокойствие могилы -
Теперь, когда земля его навеки поглотила,
Над мертвой плотью вознеся сырой, холодный вал, -
Когда б не черви, что вились вокруг его костей,
Без умолку твердя одно с неутолимым стоном:
О том, что Бог Свои персты простер над небосклоном,
Струя с высот полдневный зной томлений и страстей
Туда, где кружится танцор у неусыпных вод
И спят влюбленные во мгле, не зная расставанья,
Покуда Бог не опалит вселенную лобзаньем…
И под землею он вовек покоя не найдет.
И заодно оригинал:
The Man Who Dreamed of Faeryland
He stood among a crowd at Dromahair;
His heart hung all upon a silken dress,
And he had known at last some tenderness,
Before earth took him to her stony care;
But when a man poured fish into a pile,
It seemed they raised their little silver heads,
And sang what gold morning or evening sheds
Upon a woven world-forgotten isle
Where people love beside the ravelled seas;
That Time can never mar a lover's vows
Under that woven changeless roof of boughs:
The singing shook him out of his new ease.
He wandered by the sands of Lissadell;
His mind ran all on money cares and fears,
And he had known at last some prudent years
Before they heaped his grave under the hill;
But while he passed before a plashy place,
A lug-worm with its grey and muddy mouth
Sang that somewhere to north or west or south
There dwelt a gay, exulting, gentle race
Under the golden or the silver skies;
That if a dancer stayed his hungry foot
It seemed the sun and moon were in the fruit:
And at that singing he was no more wise.
He mused beside the well of Scanavin,
He mused upon his mockers: without fail
His sudden vengeance were a country tale,
When earthy night had drunk his body in;
But one small knot-grass growing by the pool
Sang where - unnecessary cruel voice -
Old silence bids its chosen race rejoice,
Whatever ravelled waters rise and fall
Or stormy silver fret the gold of day,
And midnight there enfold them like a fleece
And lover there by lover be at peace.
The tale drove his fine angry mood away.
He slept under the hill of Lugnagall;
And might have known at last unhaunted sleep
Under that cold and vapour-turbaned steep,
Now that the earth had taken man and all:
Did not the worms that spired about his bones
Proclaim with that unwearied, reedy cry
That God has laid His fingers on the sky,
That from those fingers glittering summer runs
Upon the dancer by the dreamless wave.
Why should those lovers that no lovers miss
Dream, until God burn Nature with a kiss?
The man has found no comfort in the grave.
Теперь можно обсудить. Скажу сразу, что топонимы здесь реальные места, но это совершенно не важно, они не несут аллюзий.
Если сравнить эти переводы, то можно заметить, что перевод Сергеева намного лучше как русские стихи, в которых, вроде бы, немного сбитая рифма "головки - прилавки", но это не ошибка, а прием - в других строфах встречаем аналогичные "глоткой - сладкой" и "кольца - пальцы". Наверное, такая перемена ударной гласной в русском стихе имеет свое название, мож кто знает?
Зато перевод Анны Блейз гораздо понятнее. Это вообще свойство ее переводов - она пытается сделать темное ясным. При всех достоинствах перевода Сергеева он все же довольно туманен. Хотя образы гораздо более яркие: сравните "болотной серой глоткой" и "ртом землистым".
Теперь другое стихотворение, тоже начнем с перевода Андрея Сергеева:
ОСТРОВ ИННИСФРИ
Встану я, и пойду, и направлюсь на Иннисфри,
И дом построю из веток, и стены обмажу глиной;
Бобы посажу на лужайке, грядку, две или три,
И в улье рой поселю пчелиный.
И там я найду покой, ибо медленно, как туман,
Сходит покой к сверчкам утренней росной пылью;
Там полночь ярко искриста, полдень жарко багрян,
А вечер - сплошные вьюрковые крылья.
Встану я и пойду, ибо в час дневной и ночной
Слышу, как шепчется берег с тихой озерной волною;
И хотя я стою на сером булыжнике мостовой,
Этот шепот со мною.
И продолжим переводом Анны Блейз.
Озерный остров Иннисфри
Я встану и отправлюсь в путь на остров Иннисфри,
Из красной глины и лозы поставлю дом и стол,
Бобами грядки засажу по счету трижды три,
И стану жить один и слушать пчел.
И там придет ко мне покой, медлительным дождем
Сочась сквозь занавес зари на гладь озерных вод;
Там полдень пурпуром горит, а полночь - серебром,
И коноплянка вечером поет.
Я встану и отправлюсь в путь, куда меня зовет
И днем и ночью тихий плеск у дальних берегов.
На сером камне площадей, на тропке средь болот -
Я всюду слышу сердцем этот зов.
А вот у этого стихотворение нашелся еще один перевод, Григория Кружкова.
ОСТРОВ ИННИШФРИ
Я стряхну этот сон - и уйду в свой озерный приют,
Где за тихой волною лежит островок Иннишфри;
Там до вечера в травах, жужжа, медуницы снуют
И сверчки гомонят до зари.
Там из веток и глины я выстрою маленький кров,
Девять грядок бобов посажу на делянке своей;
Там закат - мельтешение крыльев и крики вьюрков,
Ночь - головокруженье огней.
Я стряхну этот сон - ибо в сердце моем навсегда,
Где б я ни был, средь пыльных холмов или каменных сот,
Слышу: в глинистый берег озерная плещет вода,
Чую: будит меня и зовет.
И оригинал:
The Lake Isle of Innisfree
I will arise and go now, and go to Innisfree,
And a small cabin build there, of clay and wattles made:
Nine bean-rows will I have there, a hive for the honey-bee,
And live alone in the bee-loud glade.
And I shall have some peace there, for peace comes dropping slow,
Dropping from the veils of the mourning to where the cricket sings;
There midnight's all a glimmer, and noon a purple glow,
And evening full of the linnet's wings.
I will arise and go now, for always night and day
I hear lake water lapping with low sounds by the shore;
While I stand on the roadway, or on the pavements grey,
I hear it in the deep heart's core.
Смысл тут передан всюду примерно одинаково, только насколько крута сергеевская последняя строка - да, он отступил от оригинала, оставив только город, но за счет этого и за счет того, что последняя строка существенно короче последних строк предыдущих четверостиший, финал получился ударным. Как русские стихи это круто.
Перевод Блейз более точен, в том числе и по структуре - последние строки во всех четверостишьях короче, как и в оригинале. Но образы, образы! Сравните "И в улье рой поселю пчелиный" и "И стану жить один и слушать пчел" - насколько у Сергеева более энергично и пассивно у Блейз.
Перевод же Кружкова и менее точен (куда делись пчелы?), и менее энергичен (что он сделал с финалом?). Будем считать, что это просто его неудача - "Водомерку" он перевел очень хорошо, да и "Фергус и друид" у него вполне достоин (тоже хотел сравнить три перевода от Сергеева, Блейз и Кружкова, но решил, что перебор).
На этом с Йейтсом закончим, перейдем к другим стихотворениям сборника, оставшись при этом в поэзии XX века (вообще-то сборник начинает со средневековой поэзии, есть что выбрать, попалось несколько хороших баллад - я вообще люблю баллады).
Стихи Джойса не заинтересовали, попробовал прочесть Шеймаса Хини, на момент выхода сборника еще не нобелиата. Прочел, но того не стоит - это нерифмованные и лишенные внятного размера стихи, так что перевод неотличим от подстрочника. А сюжетно эти стихи не примечательны - в общем, даже и не знаю, зачем читать такой перевод-подстрочник. Надеюсь, в оригинале они звучат лучше.
Если же откатиться ближе к началу-середине XX века, когда в английской поэзии еще котировались рифмы и размер, то нашлись пара весьма достойных стихотворений:
ПАДРЕЙК КОЛУМ, перевод Д. Веденяпина
В СТИВЕНС-ГРИН
Меж голых веток в хмурой вышине
Чернеет одинокое гнездо,
Сберегшее всем вихрям вопреки
Частицу неприютного уюта.
Вокруг порхают новые жильцы.
Сегодня это парочка сорок.
Все их сорочьи помыслы сейчас
Ремонту без остатка отданы.
Все заново! Подобно остальным.
Они по праву ждут такого дня.
Который им подарит наконец
Жилье, надежду, верных компаньонов.
То с веточками, то с пучком травы
Они кружатся над своим гнездом
И в упоенье что-то там скребут,
Латают стены, подновляют пол...
А на земле уже не двое, трое!
Три бронзовые женщины: одна.
Немного наклонясь, передает
Стоящей ниже ссученную нить,
А та, отмерив, подает ее
Той, что сидит
И держит на коленях
Безжалостные ножницы... Едва ль
Отыщется на свете кто-нибудь
Бесстрастнее и занятее их.
Взирающих на беззащитный мир,
В котором мы латаем свой уют.
ЭНТОНИ КРОНИН, перевод И. Кутика
НАРЦИСС
Разве себя он увидел? Ясно, что нет. Но какой-то
Образ, придуманный ею, дабы, по-новому светел,
Он удивился, внимая лести и шелесту листьев,
И наконец ее чувство, преображенный, заметил.
Это ее ведь мерцали угли под пепельной прядью,
Это ее были губы, терпкие от нетерпенья.
Дрожыо одною их било, а в его ищущем взгляде
Трепет ее отражался, воду прозрачную пеня.
Разве ее восхищенье не обострялось восторгом
Юноши, разве их взоры не трепетали на глади
Водной - во взгляде едином, так что и он становился
Ей, а она растворялась в нем, сотворенном во взгляде?
Да, это было как в мифе: кудри склоняя все ниже,
В нем она вся растворилась, он же, упав на колени,
Собственным взорам не верил и - о, взгляни же, взгляни же!
В раже молил исступленном у своего отраженья.
О, погубитель! - все больше он себя видит героем
Собственного романа. Горе, о, горе ей, ибо,
Лбом наклонясь и целуя воду в холодные губы,
Как распрямиться он сможет после такого изгиба!
Он от любви погибает, с ним она мучится тоже.
В воду себя он бросает с силой, завидной в гимнасте.
Вновь их обоих колотит соединительной дрожыо
Холода, страха, бессилья и безысходности страсти.
И утонул он, конечно. Ибо единственный выход
В случае, как у Нарцисса,- это терпеть пораженье,
Если, подобно Нарциссу, ты принимаешь, безумец.
Взгляд отраженного чувства лишь за свое отраженье.