Абрам Торпусман о Киевском письме - часть 3
Большое место в исследовании Цукермана занимает полемика автора с известной книгой Шломо Занда «Кто и когда придумал еврейский народ?» Эта полемика сама по себе интересна и верна, но я ее пропущу, ибо к Киевскому письму она отношения не имеет. Разве что небольшой отрывок косвенно затрагивает тему, близкую письму: «Хазары-иудеи не имели демографического потенциала, чтобы обеспечить миграционную волну в… [западном] направлении, куда их посылает Занд на исходе XIII века. После того как их страна в 960-е гг. была разрушена, иные из них, как сообщается, приняли ислам, а те, кто остались иудеями, вероятно, внесли демографический вклад в немногочисленные славяноязычные общины Восточной Европы, однако эта скудная еврейская популяция после удара, нанесенного монгольским вторжением, в основном исчезла до того, как пришли мигранты-ашкеназы» [Zuckerman, 2011, p. 17].
Мне очень близко все, что утверждает здесь Цукерман, кроме мнения о исчезновении общины евреев-кенаанитов после монгольского нашествия. На самом деле эта эда только к XVII в. окончательно растворилась в среде ашкеназов (значительную часть которых, если не большинство, в Восточной Европе составляли ашкенизированные западные кенааниты [Chlenov, 2014, p. 13-51]). Помимо того, остатки евреев Хазарии и некоторые восточные кенааниты могли после монгольского нашествия положить начало татароязычной еврейской общине в Крыму (разделившейся на крымчаков и караимов) - ведь самые ранние захоронения на иудейских кладбищах в Мангупе и Чуфут-Кале относятся к ХІV-XV в., после татарского завоевания [Федорчук, 2006, с. 85; Кашовская, 2017, с. 255]. (Возможно, какая-то часть этих евреев попала в Крым как пленники в обозах завоевателей.) Ну, и некоторая доля хазарских иудеев, видимо, вошла в эду горских евреев, сохранившую до ХХІ в. личное имя Ханука, зафиксированное, помимо Киевского письма, также в письме царя Иосифа как имя хазарских царей.
Один из самых впечатляющих разделов работы Цукермана посвящен детальнейшему разбору содержания термина закук (мн. ч. зекуким) - обозначение денежной единицы.
Цукерман отвергает отождествление Голбом закука с золотым византийским триенсом: нет свидетельств, что эта монета (по стоимости - треть полновесного солида/номисмы) когда-либо была в ходу на Руси, да и в самой Византии она не была расчетной единицей [Zuckerman, 2011, p. 19]. Более того, Цукерман вообще не соглашается с переводом термина на английский, который дал Голб, - a coin («монета»). Термин закук первоначально означал «очищенный» (металл) и в ХІІ в. означал определенное количество (фунт или полфунта) чистого серебра, чаще в слитках, чем в монетах. Только с XIV в. это слово стало упоминаться применительно к монете, и то лишь в теоретических комментариях по поводу суммы в брачном контракте, которую муж должен выплатить жене в случае развода. И то, и другое - исключительно в Европе, примерно в пределах Каролингской империи [Zuckerman, 2011, p. 19-20]. Самое раннее (но позже Киевского письма) упоминание слова закук относится к концу Х - началу ХІ в. и принадлежит рабби Гершому из Майнца, прозванному Светочем изгнания. В его высказывании закук определен как слиток серебра весом в 12 унций [Zuckerman, 2011, p. 20-21].
К. Цукерман скрупулезно разбирает изменение значения термина и колебания весовых параметров закука. Попутно выявляются детали реформаторской активности духовных вождей ашкеназских евреев, семейного быта этих евреев и уровня их материального благополучия. Если верить материалам респонсов [8], до Крестовых походов этот уровень был очень высок, что может служить основанием для предположения: авторы Киевского письма именно в общинах германских земель видели доноров для пострадавшего Яакова. Цукерман утверждает, что термин закук, не известный вообще еврейским общинам Азии и Африки, позволяет уверенно предположить, что именно Рейн, а не Нил, был конечным пунктом письма [Zuckerman, 2011, p. 23-24].
В связи с этим утверждением Цукерман выдвигает свою датировку Киевского письма. Очень мало известно о торговых связях Киевской Руси с государством Каролингов, да и политические связи между христианским Западом и языческой Русью отсутствовали, за исключением одного, очень краткого, периода после принятия христианства княгиней Ольгой.
«Посольство княгини Ольги в 959 г. попросило короля (будущего императора) Оттона І направить епископа и священников для распространения христианства на Руси… Епископ Адальберт был послан в Киев ранней весной 961 г., но он поспешно возвратился в следующем же году, потеряв нескольких своих спутников, и сам еле спасся. Большинство исследователей объясняют такое драматическое поворотное событие переменой власти в Киеве» [Zuckerman, 2011, p. 24]: княжеский престол вместо Ольги занял воинствующий язычник Святослав.
«Вряд ли будет смелым предположение, что дипломатическое сближение между Русью и Германией сопровождалось - а возможно, и предварялось - установлением связей между еврейскими общинами обеих стран. В этот период обращение евреев Киева за помощью к богатым единоверцам на Рейне было бы естественным. И наоборот, после фиаско Адальберта в 961-м или 962-м ни один еврей из Киева не рискнул бы сунуться в империю Каролингов. В это время, до хазарских походов Святослава, состоявшихся позднее в том же десятилетии, путь на восток был еще открыт. Потому, я думаю, Мар Яаков, - который не мог оставаться в Киеве и продолжать встречаться со своими неудовлетворенными кредиторами, - и предпринял свое более дорогостоящее и рискованное путешествие» [Zuckerman, 2011, p. 24].
По Цукерману, Яаков отправился за помощью к еврейским общинам Хазарии, и там - в Саркеле или Итиле - письмо было помечено визой хазарского чиновника. Здесь позволю себе решительно не согласиться. При княжении Святослава путь в Хазарию (вплоть до войны с ней и ее разгрома) был перекрыт точно так же, как в Германию, если не строже. (Ср. приведенное выше высказывание проф. А. А. Тортики.) Открыт был путь «из варяг в греки», который контролировала Русь; Яаков отправился этим путем - только потому письмо, написанное в Киеве в начале 960‑х гг. и ориентированное, по первому замыслу, на запад, в Эрец-Немец (так именуется Германия в письме царя Иосифа), оказалось в Каирской генизе.
Так или иначе, тщательно проведенный Цукерманом анализ термина закук показывает, что весовая мера чистого серебра в ашкеназской общине Х в. составляла приблизительно 12 унций, и, учитывая это обстоятельство, долг Яакова иноверцам был представлен в письме, адресованном евреям-ашкеназам, более чем внушительной суммой - 30 кг серебра [Zuckerman, 2011, p. 25]. Однако отправители Киевского письма термином закук, вероятнее всего, обозначили местную весовую единицу серебра - гривну, и Цукерман столь же добросовестно и подробно рассматривает историю гривны и ее количественных параметров в Новгородском и Киевском (попутно и в Черниговском) княжествах. Помимо того, тщательно исследуются обменные курсы принятых на Руси денежных единиц соседних государств - Арабского халифата, Византии, скандинавских королевств, рассматриваются взаимоотношения гривны и других денежных единиц Руси - ногаты и куны. Исследование К. Цукермана основательно выходит за рамки поставленной им темы, однако относительно долга Яакова - 100 закуков - он дает четкое определение: «Приравнивая его (закук. - А. Т.) к гривне, приходим к стоимости долга примерно в 4 кг серебра, что эквивалентно примерно 1400 дирхемам или, особенно в период, столь близкий к договорам [Руси] с Византией, 100 солидам» [Zuckerman, 2011, p. 44].
Таким образом, опираясь на хорошую доказательную базу, исследователь подтверждает высказывавшееся и ранее мнение, что Яакову надлежало возместить кредиторам брата не скромные 100 серебряных дирхемов, а серьезную сумму в 100 полновесных золотых монет. Такая сумма вполне оправдывает тревогу авторов письма - сограждан Яакова - и их призыв к зарубежным единоверцам о помощи…
3) Семен Якерсон о Киевском письме
Мне выпала честь быть одним из трех редакторов сборника «Кенааниты: Евреи в средневековом славянском мире» (24-й т. «Jews and Slavs»), в котором опубликована статья С. Якерсона под скромным названием «Несколько палеографических ремарок к датировке “Киевского письма”».
Нас, редакцию сборника, смущало брошенное вскользь замечание акад. П. П. Толочко, что в подлинности Киевского письма «нет полной уверенности» (см. выше). Хоть академик не является ни в коей мере специалистом в области еврейской палеографии, и его «сомнение» - просто отражениe общей предвзятости к памятнику (более никто подделку не заподозрил; ср. выше мнение проф. В. В. Пузанова), мы решили предложить проф. С. Якерсону, одному из ведущих в мире палеографов-гебраистов, заново исследовать, верно ли идентифицировал Н. Голб подлинность и древность письма. Работу С. Якерсона финансировал Евроазиатский еврейский конгресс.
Проведенное исследование петербургский ученый согласовал с шестью компетентными коллегами в Оксфорде, Кембридже, Париже и Иерусалиме. Участие в «палеографических ремарках» столь мощной экспертной группы создает новый, более достоверный, фон для истолкования данных Киевского письма. Сам автор «ремарок» не ограничился чистой палеографией и представил собственные, очень интересные, соображения вокруг истории создания памятника. (См. выше раздел «Общее замечание».) Они не столь бесспорны, как заключения палеографической группы, которые тоже, как принято в науке, подлежат обсуждению. Чем и займемся.
а) Локализация памятника
Эпиграфом к «Палеографическим ремаркам» С. Якерсон избрал еврейскую поговорку, которая на русский переводится: «Приучи свой язык говорить “не знаю”» [Якерсон, 2014, с. 204]. В эпиграфе содержится упрек толкователям Киевского письма (не только Н. Голбу и О. Прицаку), приходящим к безапелляционным выводам без достаточно твердых оснований. Одним из таких выводов является обозначение памятника как «Киевское письмо». На самом ли деле оно Киевское?
«Прочтение самого географического названия требует определенного “предвзятого желания”, т.к. первая буква в нем сегодня (как и в период обнаружения документа) не читается (она попадает на изгиб и пятно на пергамене и практически не видна). Корректнее передавать это слово транслитерацией - [ ]yyvb’ (ивр. ייוב'[ ])» [Якерсон, 2014, с. 205, 208-209].
Замечание уважаемых палеографов, хотя в принципе и справедливо, отнюдь не вовсе бесспорно. Первую букву слова действительно прочесть в рукописи невозможно. Н. Голб предположил, что апостроф левее последней буквы бет означал спирантность ее произношения («в», а не «б»), стало быть, слово без первой буквы было прочитано «…ийов» (или «…ийув»). Попытавшись подставить какую-либо букву на первое место в слове, Голб легко убедился, что нечитаемой буквой была куф, и слово читается «Кийов» (с чем согласились оппоненты). В данной статье С. Якерсон показал: апостроф не обозначает в письме спирантность, а указывает, что предшествующее слово - географическое название [Якерсон, 2014, с. 208-209]; значит, слово без первой буквы (географическое название!) может читаться и «…ийов», и «…ийоб»; - многое ли это меняет? Осторожное примечание автора: «Я не утверждаю, что прочтение данного топонима как Киев невозможно, но хочу подчеркнуть, что оно неочевидно» [Якерсон, 2014, с. 211], - меня не убедило. Никакой средневековый европейский (см. ниже) город, кроме Киева, вписывающийся в представленную - хоть Н. Голбом, хоть С. Якерсоном - лексическую модель, мне не известен [1]. Но главное - еврейский антропонимикон документа очень точно привязывает письмо если не к Киеву, то уж наверняка к Киевской Руси. Например, крайне редкие в Средние века личные имена «подписантов» Киевского письма Шимшон (שמשון) и Синай (סיני) (с. 28) присутствуют также в документе ХІІ в. из Владимира (Владимир-Волынский; Парижская рукопись 380 из Национальной библиотеки в Иерусалиме [Кулик, 2008, c. 58]); кроме того, имя Синай упоминает также р. Ашер бен Иехиэль Рош из Толедо (1250-1327) в качестве патронима его ученика (Ашер бен Синай), который приехал к нему учиться из страны Русия (там же).
Убежден - нет никаких оснований ревизовать локализацию Киевского письма. Никто ведь не предписывает историкам: непременно указывайте - вероятность того, что «географическое название» обозначает именно Киев, составляет не 100, а всего лишь 99%...
б) Датировка
В книге О. Прицака и Н. Голба время написания Киевского письма определено «около 930 г.». Эту дату обозначил О. Прицак на основании своих очень спорных исторических построений при молчаливом согласии соавтора, хорошего знатока еврейской палеографии. Поэтому те, кто отверг исторические посылы О. Прицака, приняли для себя «более широкую датировку - Х в.» [Петрухин, 2003, с. 215]. Когда в текстах исторических сочинений С. Якерсон видит ссылки на «Киевское письмо, по данным палеографии датирующееся Х веком», это вызывает его активный протест [Якерсон, 2014, с. 211]. Профессора можно понять, так как никаких ссылок именно на палеографические данные, позволяющие отнести памятник к Х в., у историков нет.
Тщательный анализ, проведенный ведущими мировыми специалистами, выявил основы для определения возможного времени написания Киевского письма.
Во-первых, физический носитель, на котором оно написано. «Использование пергамена и запись текста на мясной стороне косвенно свидетельствуют с достаточно большой долей вероятности о том, что перед нами документ раннего периода генизы (т.е. по XII век включительно)» [Якерсон, 2014, с. 208]. Уместно напомнить, что самые ранние документы Каирской генизы относятся к ІХ в.
Во-вторых, графика и почерк. «Данное письмо, вероятно, можно охарактеризовать как письмо стадии формирования европейского (выделено мной. - А. Т.) квадратного письма и назвать “протоквадратным” письмом» [Якерсон, 2014, с. 208].
В-третьих, дополнительные графические элементы: апостроф, надстрочные точки и разделитель имен собственных. Последний оказался важным определителем времени и места создания памятника. «Графические разделители имен свидетелей не встретились мне ни в одном из многочисленных фрагментов генизы, с которыми я сличал наше письмо. Подобные значки в качестве элементов графического заполнения строк можно встретить в европейских (выделено мной. - А. Т.) рукописях позднее, начиная с XI-XII вв. и далее.
Таким образом, можно отметить, что, с одной стороны, архаичность письма и невозможность его однозначной идентификации («протоквадратное письмо», возможно, византийского типа) говорят о древности документа, но, с другой стороны, употребление графических элементов, характерных для более поздних рукописей (ХI-XII вв.), взывает к двойной осторожности в определении периода его создания» [Якерсон, 2014, с. 209].
«Общий вывод: На современном этапе развития еврейской палеографии и кодикологии у нас нет ни малейшего основания датировать документ из Каирской генизы, хранящийся в библиотеке Кембриджа под шифром Т-S (Glass) 12.122, именно X веком, локализовать его городом Киев и рассматривать его как косвенно датированное по палеографическим признакам историческое свидетельство. Тем не менее нет сомнения в том, что перед нами достаточно ранний документ европейского происхождения (sic! - A. T.), относящийся к первому этапу формирования Каирской генизы (по XII в. включительно)» [Якерсон, 2014, с. 210].
Мое мнение относительно локализации письма см. выше. Что же касается датировки Киевского письма, - уверен, что историки с должным уважением отнесутся к аргументации и выводам С. Якерсона и сообщества палеографов и примут положение: Киевское письмо - по палеографическим данным - написано в пределах Х-ХІІ вв.
Однако и по части датировки памятника экспертами нельзя обойтись вовсе без замечаний. Как видим, автор «ремарок» несколько раз старательно указывает самый поздний предел возможного времени написания письма - «по ХІІ в. включительно», но очень тщательно избегает указать его раннюю границу. И только поскольку в анализе имеется словосочетание «более поздние рукописи (ХІ-ХІІ вв.)», можно понять, что существование «более ранних» предполагается в Х в. (или, может быть, даже в ІХ?). Во всяком случае, историки школы П. П. Толочко отныне никак не могут оперировать аргументом, что Киевское письмо, возможно, является поздней подделкой.
X век как время написания письма, хотя четко не подтвержден сообществом экспертов, но вовсе и не опровергнут. Более того, один из экспертов (д‑р Эдна Энгель из Иерусалима) «считает, что с определенной долей осторожности документ можно датировать первой половиной Х века» [Якерсон, 2014, с. 214]. Остальные, включая самого Якерсона, по-видимому, полагают более вероятным периодом ХІ-ХІІ вв. Время покажет, кто из них прав. Отчетливые следы хазарского культурного влияния на еврейскую общину Киева (например, совпадение антропонимикона общины с еврейскими именами хазарских царей), по-моему, указывают на более ранний период: Хазария пала под натиском Руси с запада и огузов с востока в 60‑е гг. Х в.
[1] Сомнение в том, что географическое название относится к Киеву, высказал, помимо С. Якерсона, также А. Бейдер [Beider, 2015, p. 353]. Причиной его скепсиса является, помимо стертости первой буквы, также наличие в названии города предпоследней буквы «вав», придающей якобы названию польский, а не восточнославянский облик (Киёв, или Киюв, вм. Киев). Наблюдение верное, но стоит учесть, что название города автор письма воспроизвел согласно этнолекту славяноязычных евреев - кнааниту, не вполне совпадающему с говором местных славян.
Мне очень близко все, что утверждает здесь Цукерман, кроме мнения о исчезновении общины евреев-кенаанитов после монгольского нашествия. На самом деле эта эда только к XVII в. окончательно растворилась в среде ашкеназов (значительную часть которых, если не большинство, в Восточной Европе составляли ашкенизированные западные кенааниты [Chlenov, 2014, p. 13-51]). Помимо того, остатки евреев Хазарии и некоторые восточные кенааниты могли после монгольского нашествия положить начало татароязычной еврейской общине в Крыму (разделившейся на крымчаков и караимов) - ведь самые ранние захоронения на иудейских кладбищах в Мангупе и Чуфут-Кале относятся к ХІV-XV в., после татарского завоевания [Федорчук, 2006, с. 85; Кашовская, 2017, с. 255]. (Возможно, какая-то часть этих евреев попала в Крым как пленники в обозах завоевателей.) Ну, и некоторая доля хазарских иудеев, видимо, вошла в эду горских евреев, сохранившую до ХХІ в. личное имя Ханука, зафиксированное, помимо Киевского письма, также в письме царя Иосифа как имя хазарских царей.
Один из самых впечатляющих разделов работы Цукермана посвящен детальнейшему разбору содержания термина закук (мн. ч. зекуким) - обозначение денежной единицы.
Цукерман отвергает отождествление Голбом закука с золотым византийским триенсом: нет свидетельств, что эта монета (по стоимости - треть полновесного солида/номисмы) когда-либо была в ходу на Руси, да и в самой Византии она не была расчетной единицей [Zuckerman, 2011, p. 19]. Более того, Цукерман вообще не соглашается с переводом термина на английский, который дал Голб, - a coin («монета»). Термин закук первоначально означал «очищенный» (металл) и в ХІІ в. означал определенное количество (фунт или полфунта) чистого серебра, чаще в слитках, чем в монетах. Только с XIV в. это слово стало упоминаться применительно к монете, и то лишь в теоретических комментариях по поводу суммы в брачном контракте, которую муж должен выплатить жене в случае развода. И то, и другое - исключительно в Европе, примерно в пределах Каролингской империи [Zuckerman, 2011, p. 19-20]. Самое раннее (но позже Киевского письма) упоминание слова закук относится к концу Х - началу ХІ в. и принадлежит рабби Гершому из Майнца, прозванному Светочем изгнания. В его высказывании закук определен как слиток серебра весом в 12 унций [Zuckerman, 2011, p. 20-21].
К. Цукерман скрупулезно разбирает изменение значения термина и колебания весовых параметров закука. Попутно выявляются детали реформаторской активности духовных вождей ашкеназских евреев, семейного быта этих евреев и уровня их материального благополучия. Если верить материалам респонсов [8], до Крестовых походов этот уровень был очень высок, что может служить основанием для предположения: авторы Киевского письма именно в общинах германских земель видели доноров для пострадавшего Яакова. Цукерман утверждает, что термин закук, не известный вообще еврейским общинам Азии и Африки, позволяет уверенно предположить, что именно Рейн, а не Нил, был конечным пунктом письма [Zuckerman, 2011, p. 23-24].
В связи с этим утверждением Цукерман выдвигает свою датировку Киевского письма. Очень мало известно о торговых связях Киевской Руси с государством Каролингов, да и политические связи между христианским Западом и языческой Русью отсутствовали, за исключением одного, очень краткого, периода после принятия христианства княгиней Ольгой.
«Посольство княгини Ольги в 959 г. попросило короля (будущего императора) Оттона І направить епископа и священников для распространения христианства на Руси… Епископ Адальберт был послан в Киев ранней весной 961 г., но он поспешно возвратился в следующем же году, потеряв нескольких своих спутников, и сам еле спасся. Большинство исследователей объясняют такое драматическое поворотное событие переменой власти в Киеве» [Zuckerman, 2011, p. 24]: княжеский престол вместо Ольги занял воинствующий язычник Святослав.
«Вряд ли будет смелым предположение, что дипломатическое сближение между Русью и Германией сопровождалось - а возможно, и предварялось - установлением связей между еврейскими общинами обеих стран. В этот период обращение евреев Киева за помощью к богатым единоверцам на Рейне было бы естественным. И наоборот, после фиаско Адальберта в 961-м или 962-м ни один еврей из Киева не рискнул бы сунуться в империю Каролингов. В это время, до хазарских походов Святослава, состоявшихся позднее в том же десятилетии, путь на восток был еще открыт. Потому, я думаю, Мар Яаков, - который не мог оставаться в Киеве и продолжать встречаться со своими неудовлетворенными кредиторами, - и предпринял свое более дорогостоящее и рискованное путешествие» [Zuckerman, 2011, p. 24].
По Цукерману, Яаков отправился за помощью к еврейским общинам Хазарии, и там - в Саркеле или Итиле - письмо было помечено визой хазарского чиновника. Здесь позволю себе решительно не согласиться. При княжении Святослава путь в Хазарию (вплоть до войны с ней и ее разгрома) был перекрыт точно так же, как в Германию, если не строже. (Ср. приведенное выше высказывание проф. А. А. Тортики.) Открыт был путь «из варяг в греки», который контролировала Русь; Яаков отправился этим путем - только потому письмо, написанное в Киеве в начале 960‑х гг. и ориентированное, по первому замыслу, на запад, в Эрец-Немец (так именуется Германия в письме царя Иосифа), оказалось в Каирской генизе.
Так или иначе, тщательно проведенный Цукерманом анализ термина закук показывает, что весовая мера чистого серебра в ашкеназской общине Х в. составляла приблизительно 12 унций, и, учитывая это обстоятельство, долг Яакова иноверцам был представлен в письме, адресованном евреям-ашкеназам, более чем внушительной суммой - 30 кг серебра [Zuckerman, 2011, p. 25]. Однако отправители Киевского письма термином закук, вероятнее всего, обозначили местную весовую единицу серебра - гривну, и Цукерман столь же добросовестно и подробно рассматривает историю гривны и ее количественных параметров в Новгородском и Киевском (попутно и в Черниговском) княжествах. Помимо того, тщательно исследуются обменные курсы принятых на Руси денежных единиц соседних государств - Арабского халифата, Византии, скандинавских королевств, рассматриваются взаимоотношения гривны и других денежных единиц Руси - ногаты и куны. Исследование К. Цукермана основательно выходит за рамки поставленной им темы, однако относительно долга Яакова - 100 закуков - он дает четкое определение: «Приравнивая его (закук. - А. Т.) к гривне, приходим к стоимости долга примерно в 4 кг серебра, что эквивалентно примерно 1400 дирхемам или, особенно в период, столь близкий к договорам [Руси] с Византией, 100 солидам» [Zuckerman, 2011, p. 44].
Таким образом, опираясь на хорошую доказательную базу, исследователь подтверждает высказывавшееся и ранее мнение, что Яакову надлежало возместить кредиторам брата не скромные 100 серебряных дирхемов, а серьезную сумму в 100 полновесных золотых монет. Такая сумма вполне оправдывает тревогу авторов письма - сограждан Яакова - и их призыв к зарубежным единоверцам о помощи…
3) Семен Якерсон о Киевском письме
Мне выпала честь быть одним из трех редакторов сборника «Кенааниты: Евреи в средневековом славянском мире» (24-й т. «Jews and Slavs»), в котором опубликована статья С. Якерсона под скромным названием «Несколько палеографических ремарок к датировке “Киевского письма”».
Нас, редакцию сборника, смущало брошенное вскользь замечание акад. П. П. Толочко, что в подлинности Киевского письма «нет полной уверенности» (см. выше). Хоть академик не является ни в коей мере специалистом в области еврейской палеографии, и его «сомнение» - просто отражениe общей предвзятости к памятнику (более никто подделку не заподозрил; ср. выше мнение проф. В. В. Пузанова), мы решили предложить проф. С. Якерсону, одному из ведущих в мире палеографов-гебраистов, заново исследовать, верно ли идентифицировал Н. Голб подлинность и древность письма. Работу С. Якерсона финансировал Евроазиатский еврейский конгресс.
Проведенное исследование петербургский ученый согласовал с шестью компетентными коллегами в Оксфорде, Кембридже, Париже и Иерусалиме. Участие в «палеографических ремарках» столь мощной экспертной группы создает новый, более достоверный, фон для истолкования данных Киевского письма. Сам автор «ремарок» не ограничился чистой палеографией и представил собственные, очень интересные, соображения вокруг истории создания памятника. (См. выше раздел «Общее замечание».) Они не столь бесспорны, как заключения палеографической группы, которые тоже, как принято в науке, подлежат обсуждению. Чем и займемся.
а) Локализация памятника
Эпиграфом к «Палеографическим ремаркам» С. Якерсон избрал еврейскую поговорку, которая на русский переводится: «Приучи свой язык говорить “не знаю”» [Якерсон, 2014, с. 204]. В эпиграфе содержится упрек толкователям Киевского письма (не только Н. Голбу и О. Прицаку), приходящим к безапелляционным выводам без достаточно твердых оснований. Одним из таких выводов является обозначение памятника как «Киевское письмо». На самом ли деле оно Киевское?
«Прочтение самого географического названия требует определенного “предвзятого желания”, т.к. первая буква в нем сегодня (как и в период обнаружения документа) не читается (она попадает на изгиб и пятно на пергамене и практически не видна). Корректнее передавать это слово транслитерацией - [ ]yyvb’ (ивр. ייוב'[ ])» [Якерсон, 2014, с. 205, 208-209].
Замечание уважаемых палеографов, хотя в принципе и справедливо, отнюдь не вовсе бесспорно. Первую букву слова действительно прочесть в рукописи невозможно. Н. Голб предположил, что апостроф левее последней буквы бет означал спирантность ее произношения («в», а не «б»), стало быть, слово без первой буквы было прочитано «…ийов» (или «…ийув»). Попытавшись подставить какую-либо букву на первое место в слове, Голб легко убедился, что нечитаемой буквой была куф, и слово читается «Кийов» (с чем согласились оппоненты). В данной статье С. Якерсон показал: апостроф не обозначает в письме спирантность, а указывает, что предшествующее слово - географическое название [Якерсон, 2014, с. 208-209]; значит, слово без первой буквы (географическое название!) может читаться и «…ийов», и «…ийоб»; - многое ли это меняет? Осторожное примечание автора: «Я не утверждаю, что прочтение данного топонима как Киев невозможно, но хочу подчеркнуть, что оно неочевидно» [Якерсон, 2014, с. 211], - меня не убедило. Никакой средневековый европейский (см. ниже) город, кроме Киева, вписывающийся в представленную - хоть Н. Голбом, хоть С. Якерсоном - лексическую модель, мне не известен [1]. Но главное - еврейский антропонимикон документа очень точно привязывает письмо если не к Киеву, то уж наверняка к Киевской Руси. Например, крайне редкие в Средние века личные имена «подписантов» Киевского письма Шимшон (שמשון) и Синай (סיני) (с. 28) присутствуют также в документе ХІІ в. из Владимира (Владимир-Волынский; Парижская рукопись 380 из Национальной библиотеки в Иерусалиме [Кулик, 2008, c. 58]); кроме того, имя Синай упоминает также р. Ашер бен Иехиэль Рош из Толедо (1250-1327) в качестве патронима его ученика (Ашер бен Синай), который приехал к нему учиться из страны Русия (там же).
Убежден - нет никаких оснований ревизовать локализацию Киевского письма. Никто ведь не предписывает историкам: непременно указывайте - вероятность того, что «географическое название» обозначает именно Киев, составляет не 100, а всего лишь 99%...
б) Датировка
В книге О. Прицака и Н. Голба время написания Киевского письма определено «около 930 г.». Эту дату обозначил О. Прицак на основании своих очень спорных исторических построений при молчаливом согласии соавтора, хорошего знатока еврейской палеографии. Поэтому те, кто отверг исторические посылы О. Прицака, приняли для себя «более широкую датировку - Х в.» [Петрухин, 2003, с. 215]. Когда в текстах исторических сочинений С. Якерсон видит ссылки на «Киевское письмо, по данным палеографии датирующееся Х веком», это вызывает его активный протест [Якерсон, 2014, с. 211]. Профессора можно понять, так как никаких ссылок именно на палеографические данные, позволяющие отнести памятник к Х в., у историков нет.
Тщательный анализ, проведенный ведущими мировыми специалистами, выявил основы для определения возможного времени написания Киевского письма.
Во-первых, физический носитель, на котором оно написано. «Использование пергамена и запись текста на мясной стороне косвенно свидетельствуют с достаточно большой долей вероятности о том, что перед нами документ раннего периода генизы (т.е. по XII век включительно)» [Якерсон, 2014, с. 208]. Уместно напомнить, что самые ранние документы Каирской генизы относятся к ІХ в.
Во-вторых, графика и почерк. «Данное письмо, вероятно, можно охарактеризовать как письмо стадии формирования европейского (выделено мной. - А. Т.) квадратного письма и назвать “протоквадратным” письмом» [Якерсон, 2014, с. 208].
В-третьих, дополнительные графические элементы: апостроф, надстрочные точки и разделитель имен собственных. Последний оказался важным определителем времени и места создания памятника. «Графические разделители имен свидетелей не встретились мне ни в одном из многочисленных фрагментов генизы, с которыми я сличал наше письмо. Подобные значки в качестве элементов графического заполнения строк можно встретить в европейских (выделено мной. - А. Т.) рукописях позднее, начиная с XI-XII вв. и далее.
Таким образом, можно отметить, что, с одной стороны, архаичность письма и невозможность его однозначной идентификации («протоквадратное письмо», возможно, византийского типа) говорят о древности документа, но, с другой стороны, употребление графических элементов, характерных для более поздних рукописей (ХI-XII вв.), взывает к двойной осторожности в определении периода его создания» [Якерсон, 2014, с. 209].
«Общий вывод: На современном этапе развития еврейской палеографии и кодикологии у нас нет ни малейшего основания датировать документ из Каирской генизы, хранящийся в библиотеке Кембриджа под шифром Т-S (Glass) 12.122, именно X веком, локализовать его городом Киев и рассматривать его как косвенно датированное по палеографическим признакам историческое свидетельство. Тем не менее нет сомнения в том, что перед нами достаточно ранний документ европейского происхождения (sic! - A. T.), относящийся к первому этапу формирования Каирской генизы (по XII в. включительно)» [Якерсон, 2014, с. 210].
Мое мнение относительно локализации письма см. выше. Что же касается датировки Киевского письма, - уверен, что историки с должным уважением отнесутся к аргументации и выводам С. Якерсона и сообщества палеографов и примут положение: Киевское письмо - по палеографическим данным - написано в пределах Х-ХІІ вв.
Однако и по части датировки памятника экспертами нельзя обойтись вовсе без замечаний. Как видим, автор «ремарок» несколько раз старательно указывает самый поздний предел возможного времени написания письма - «по ХІІ в. включительно», но очень тщательно избегает указать его раннюю границу. И только поскольку в анализе имеется словосочетание «более поздние рукописи (ХІ-ХІІ вв.)», можно понять, что существование «более ранних» предполагается в Х в. (или, может быть, даже в ІХ?). Во всяком случае, историки школы П. П. Толочко отныне никак не могут оперировать аргументом, что Киевское письмо, возможно, является поздней подделкой.
X век как время написания письма, хотя четко не подтвержден сообществом экспертов, но вовсе и не опровергнут. Более того, один из экспертов (д‑р Эдна Энгель из Иерусалима) «считает, что с определенной долей осторожности документ можно датировать первой половиной Х века» [Якерсон, 2014, с. 214]. Остальные, включая самого Якерсона, по-видимому, полагают более вероятным периодом ХІ-ХІІ вв. Время покажет, кто из них прав. Отчетливые следы хазарского культурного влияния на еврейскую общину Киева (например, совпадение антропонимикона общины с еврейскими именами хазарских царей), по-моему, указывают на более ранний период: Хазария пала под натиском Руси с запада и огузов с востока в 60‑е гг. Х в.
[1] Сомнение в том, что географическое название относится к Киеву, высказал, помимо С. Якерсона, также А. Бейдер [Beider, 2015, p. 353]. Причиной его скепсиса является, помимо стертости первой буквы, также наличие в названии города предпоследней буквы «вав», придающей якобы названию польский, а не восточнославянский облик (Киёв, или Киюв, вм. Киев). Наблюдение верное, но стоит учесть, что название города автор письма воспроизвел согласно этнолекту славяноязычных евреев - кнааниту, не вполне совпадающему с говором местных славян.