Меланхолия в басовом ключе.
Я никогда не был в Бристоле, но этот город мне дважды родной. Мне по-особому близки два его порождения - Бэнкси и музыка трип-хоп. Последняя и есть предмет моей речи сегодня.
Эту музыку я иногда называю бристольским депрессняком, можно услышать и другие именования - Bristol sound, Bristol wave, chemical beats и т.д. Мне не очень нравится название «трип-хоп», потому что там нет ни «трип», ни «хоп», там есть атмосфера мрачных и тяжелых мыслей, но другие изобретать уже поздно. К этому стилю я отношу в первую очередь бристольскую плеяду: Massive Attack, Portishead, Tricky и частично Kosheen. Во-вторых, это еще несколько британцев и скандинавов (Lamb, Recoil, Blue Foundation, Flunk, Morcheeba, Worm Is Green, а также бельгийцы из Hooverphonic), многие из которых выпустили всего по одному альбому в духе Bristol sound и затем ушли в других направлениях. Также очень близки по настроению (но чуть мягче в звучании) несколько легенд дрим-попа: Cocteau Twins, Blonde Redhead, Laika.
Трип-хоп часто описывают как депрессивную музыку из-за сочетания минора с электронным звуком. Но на самом деле, чтобы описать эту музыку необходимо забыть ущербное слово «депрессия» и вернуться в классическую эпоху, где первые психиатры жадно исследовали феномен меланхолии. В каждой душе есть свой Сент-Полз, Уайтчепел или Сохо - район, в котором переплетаются отчаяние и кирпичная нищета бедняков 17 века, похоть притонов и паранойя ночных переулков, где рыщет Джек Потрошители, агрессия и дисфория подворотен, где толкают крэк и сбывают ворованное. Многие никогда не заходят в эту точку внутренней империи, но другие либо живут прямо там, либо обретаются по соседству.
Наши душевные качества, наши раны и изъяны заслуживают мифопоэтического языка, а не сухой и по-викториански стыдливой терминологии естественных наук. В конечном счете в обладании психикой не так уж много естественного. Чтобы жить нужна речь, которая оправдывает и обвиняет, лечит и бередит, а описания - удел тех, у кого «уже прошло». Изображение меланхолии 17-18 века, родившееся на стыке поисков научного пытливого глаза и еще филологически чуткого уха - вот то, что способно описать истинный дух музыки, родившейся в Бристоле. Конечно, можно еще раз повторить все очевидности о том, что Бристоль - город бедный на солнечные дни, но богатый различными проявлениями человеческой фауны. Однако на мой взгляд весь этот географический и культурный детерминизм способен объяснить лишь откуда взялись кубики, из которых однажды было собрано веское слово. Все-таки ни один из музыкальных предшественников трип-хопа даже рядом не стоял по настроению с той концентрированной хандрой, что воплощена в нем.
Депрессивные люди живут повсюду, но впавший в это состояние ямаец или электронщик вряд ли станут записывать трип-хоп композиции, вряд ли они окажутся вообще хоть сколько-нибудь продуктивными. Это одна из причин, почему я продолжаю настаивать на том, что депрессия и меланхолия не одно и то же. Депрессия - это физиология и гормоны; ее симптоматика - ангедония и апатия. Меланхолия же - сложнейшая организация, затрагивающая едва ли не все черты характера. Меланхолия не только сопровождается усилением чувствительности и рефлексии, но и создает свой особенный тон мировосприятия. Меланхолик настолько «не от мира сего», что способен вынести реализацию своих фантазий и кошмаров. Ждать от психологов, запихнувших меланхолию в депрессию, помощи в столь сложных материях не приходится. Секта свидетелей МКБ-10 мечтает скорее о том, чтобы депрессия однажды растворилась в бессвязных статистических признаках. Поэтому обычный психолог о депрессии знает столько же, сколько мальчик из интеллигентской семьи о свинчатке - это либо сведения, подчерпнутые из книг, либо стремительная и травматичная встреча в реальности, которая тоже не добавляет особого понимания.
Как многие знают, это именование означает «черную желчь», но его можно перевести и как «мрачный/темный гнев» (второе значение древнегреческого «холэ»). Слово «меланхолия» я использую в двух смыслах. Во-первых, в смысле хандра, мрачная форма грусти, нечто весьма чувственное и одновременно подавленное. И в этом случае ее можно назвать и «депрессняком». Во-вторых, меланхолия - это особый тип характера, непохожий на чушь о темпераментах и слабом типе нервной системы. Меланхолик - это натура, которая может скрываться за разными масками: от гедониста, сладострастника и либертена до аскета-теоретика, отчужденного ироника или даже анахорета. Я предпочитаю дистанцию к термину «депрессия», потому что он либо беден, либо наоборот чрезвычайно широк. Поэтому трип-хоп нельзя описать через производные от «депрессии». Главный аффект этой музыки - нечто далекое от апатичной или отупляющей до полной ангедонии депрессии. Меланхолику известны гнев и агрессия (хотя чаще всего сублимируемые), он по-своему романтичен, но не чужд соблазна, и конечно же его грусть только и делает что выражает себя (в то время как феноменология депрессии чрезвычайно бедна).
В чем же особенность этого стиля музыки? К основным элементам стиля трип-хоп обычно относят три составляющих.
Во-первых, это сэмплы и скретчи. Причем по звучанию это простейший луп (ритмически зацикленный сэмпл), отсылающий скорее к хип-хопу, нежели электронной музыке 80-90х. Первые альбомы Massive Attack - это набор элементарных бит-сэмплов (барабаны, перкуссии) плюс клавиши, а Portishead активно использовали нарезки сэмплов из шпионских фильмов 50-60х годов.
Во-вторых, медленная и густая ритм-линия, во многом заимствованная из ямайского даба. Наверное, данная деталь более всего отличала трип-хоп от других стилей, т.к. в 90-е в моде был бодрый и агрессивный ритм для шевеления телом (хоть в попсе, хоть в роке и хип-хопе). Маниакальный тон идеально совпадал и с официальной квази-идеологией конкурирующих яппи, и с контркультурным протестом. Меланхолии остались маргиналии.
В-третьих, совершенно непривычный для двух предыдущих элементов вокал. Трип-хоп сочетал блюзовый вокал (женский) с необычной манерой речитатива. Tricky и Massive Attack превратили речитатив в глухой, напоминающий шепот на ухо, почти лишенный выраженной ритмики и артикуляции звук. Также широко использовался кантиленный стиль пения, вплетающий в себя различные этнические напевы и ритмы.
При тщательном анализе можно найти десятки других заимствований: джаз, рок, дрим-поп, соул, меланхоличный фолк, рэгги, кантри, разного рода эмбиенты и психоделики. Но в общем это не так уж важно. Более значимо то, что бристольцы оказались очень хороши в монтаже, главной целью которого стало создание эмоций и атмосферы. Так что любые средства оказались подходящими - хоть прямолинейно-первобытные как голос и даб, хоть сложнейшие коктейли из сэмплов и заимствований. Поэтому можно сказать, что внешние элементы стиля оказываются ценны лишь для закрепления модного лейбла «трип-хоп», что отражается в основном на продажах. Настоящие пионеры стиля доходчиво показали, что любая фича годится до тех пор, пока не исчерпает себя или надоест. Например, скретчи: да, они действительно, добавляли обаяния ранним альбомам Portishead, но впоследствии их легко выкинули без всяких издержек и потерь. Осталось главное - атмосфера, влажная и холодная как нос кота.
С этой музыкой у меня связан незабываемый эпизод в жизни. Мне было, наверное, 21-22 года. В тот день я окончательно рассорился со своей пассией. Как воздух нужно было одиночество и время пережить это без посторонних взглядов. Единственное место для этого было у друга, в комнате которого можно было зависать даже если его нет дома. Почти случайным образом на его компьютере я запустил музыку из безымянной папки со скопированным граббером аудиодиском. Это был второй альбом Portishead. Причем из-за автоматического именования первыми я услышал треки 10 и 11 (Elysium и Western Eyes). Это нельзя назвать музыкой в тему. Я был в тему музыке. Первая фраза была как выстрел навылет. Фраза и поныне звучит как откровение для той части меня, что продолжает цепляться за наивные верования: No one has said what the truth should be. And no one decided that I'd feel this way («Никто не сказал в чем заключается правда. И никто не решал, что я буду чувствовать себя именно так»). Напоминание о том, что никакой всесильный Другой не стоит за происходящим в моей жизни, потому что он тоже обладает нехваткой. Еще минуту назад я был растерян, опечален, несчастлив. И вдруг плюс ко всему этому я почувствовал сильнейшее наслаждение. Я лежал в темной комнате и хотел, чтобы мое кристально чистое страдание под голос Бет Гиббонс длилось и длилось. Я с трудом вспомню имя и чувства к той девушке, но этот эпизод я помню, как самого себя. Потому что это собственно и была встреча с собой. Это не музыка одиночества, это музыка исключения, в котором есть место не только пустоте, но и торжеству быть исключительным.
Возможно поэтому Bristol sound для меня не какое-то нытье, в котором депрессивный обнаруживает себя неуслышанным другими. Для меня это музыка запредельной амбивалентности страдания/наслаждения, музыка человека, способного выстраивать собственные смыслы и дистанции к творящейся вокруг херне. Чтобы любить этот стиль нужно где-то внутри себя носить вечную осень, ведь мир меланхолии влажен, тяжел и холоден.
В свое время между учеными развернулась целая дискуссия о качествах, что передаются от гуморов телесным флюидам и умным духам. По поводу черноты, тяжести и холода было достигнуто согласие, а вот вопрос о сухости/влажности оказался чрезвычайно спорным. Как отмечает Кен Перлоу вплоть о 16 века представления о меланхолии находятся под безраздельным влиянием системы Гиппократа-Галена, приписывавшего черной желчи качества холода и сухости (поскольку холод + влага дают водянистый гумор - флегму). Согласно Фернелю меланхолический гумор родствен Земле и Осени и представляет собой сок, «плотный по консистенции, по составу же своему холодный и сухой». Как повествует Апология от монсеньора Дюнкана, «своей холодностью он сокращает количество духов; своей сухостью он придает им способность долго сохранять сильное, упорное воображение; а своей чернотой он лишает их природной светозарности и тонкости». С этим категорически не согласны Вилизий и Роберт Бёртон (автор 900-страничной «Анатомии меланхолии»). Для Вилизия сухость - качество, способствующее быстрому воспламенению, а это характерно бреду и мании, в то время как меланхолия - суть «безумие, протекающее без горячки и приступов буйства и сопровождаемое страхом и грустью». Именно поэтому он считает, что духи при меланхолии набухают от влаги, тяжелеют и уподобляются не столько чистому свету, сколько темному химическому пару. Природа этого пара скорее кислотная, нежели сернистая или спиртовая. Постепенно именно эта точка зрения восторжествует, но ненадолго. Новейшее время спишет меланхолию в ящик устаревших понятий, чтобы лукаво мириться с некоторыми ее симптомами (сиротливо избегая прочих).
Этот экскурс мне понадобился лишь для того, чтобы констатировать простую вещь: как бы мы ни пытались описывать трип-хоп, мы рано или поздно придем к перечислению всех тех качеств, что уже приписаны меланхолии. Посудите сами, метафора кислотного темного пара - едва ли не лучшая находка для схватывания даб-темы в трип-хопе. Точно также обстоит дело и с голосами, ставшими визитной карточкой стиля. Голос Бет Гиббонс (или, например, Лиз Фрейзер в альбоме Mezzanine) - холодный и плотный, словно переполнен тоской. Голоса Трики и Мартины Топли-Бёрд - то спокойно-меланхоличные, то агрессивно-напуганные, темные и влажные настолько, словно ты слышишь каждое мельчайшее причмокивание и скольжение языка во рту при артикуляции сонантов и фрикативов. Голоса Гранта Маршалла и Хораса Энди - сложно-консистентные, сдавленные, слегка безумные, сбивающиеся на высокие ноты, словно грусть наконец разъедает их сдержанность.
Трип-хоп часто сравнивают с блюзом, повторяя наивную чушь о «когда хорошему человеку плохо». Нужно быть очень тугим на ухо, чтобы поверить в такую связь. Начать хотя бы с того, сколь смехотворной звучит в мире трип-хопа мысль о «хороших людях». Блюз - это музыка разбитого сердца, но для слушающего Bristol sound сердце - это просто насос, который гонит по венам густую и черную от меланхолии кровь, отравляя себя капля за каплей. Это музыка разбитого ума, заставляющего страдать сердце.
Это не музыка борьбы, победы или поражения, это музыка особой тональности - бессмысленной борьбы, пустой победы, ничем не окончившегося поражения. Как будто ты осознал, что ничего не изменится - соврать, промолчать, сказать правду - все едино. Такой взгляд чем-то сродни нуару, поскольку строится не на изображении, а на эффекте переворачивания смысла увиденного. Речь идет о предельно субъективном, а не о мире вокруг, но и о нем вы узнаете многое. Когда вы прикладываете морскую раковину к уху, вы представляете себе, что слышите звук прибоя. Но на деле вы слышите шум собственной крови, которая, однако, действительно родственна прибою своей ритмикой, а по своему происхождению и составу является частицей океана. Тоже самое и в бристольском трип-хопе: вы почти не встретите здесь текстов о социальных проблемах, но, слушая эти субъективные отчеты собственного бытия, мысли о том, что окружающий мир основательно прогнил, появятся сами собой.
Стиль трип-хоп относится к нетипичным проявлениям современной музыки, поскольку весьма далек от демонстративности. Любая эстрада по сути истерична и рассчитана на внешний эффект. Но есть музыка, которая напоминает скорее обсессивный невроз с параноидальными, доходящими до бреда навязчивыми мыслями. Общий настрой - трагизм без трагедии. Накал драм и страстей стёрт и замылен. Лирический герой страдает не от конфликта, а от «невероятной естественности вещей». Японцы это состояние называют ваби. Ролан Барт однажды написал, что Дзен выделяет четыре вида чувственной нехватки, вызывающей грусть: одиночество (саби), ностальгия (аваре), чувство странности (юген) и печаль, что охватывает меня из-за невероятной естественности вещей (ваби). Бристольская меланхолия - это скорее последние два, в то время как большинство других минорных стилей обращены на первые. То, что переживается тут - содержится во взгляде, а не в мире. Сознание покрывает мир сепией. Подлинная тема трип-хопа неуловима как мгновение, которое пытается ухватить вдохновленная идеями Дзен поэзия хокку.
Это музыка обрубков и спиленных деревьев. Это музыка рук, хватающих в холодной воде палые листья, словно звезды. Это музыка задолбанного стрессом опасных подворотен белого, живущего в черном районе. Это музыка желания купить пистолет, не отдавая себе полного отчета в том, против кого он будет направлен - может против себя, может других. Это музыка заброшенных увеселительных заведений, где когда-то клубилась жизнь. Это музыка грязного и притягательного борделя, сочетающего старинный стиль и неон.
Эта музыка - воплощенный анти-дзен. Потому что ни за что она не откажется от своих схваченных наобум дефективных и бесполезных образов и смыслов.
Собственно, именно таковой представляется жизнь, если позволить себе роскошь отказа от некоторых общественных условностей и индивидуальных упований. Это гребанная жизнь, которая не только радость, но и бремя. Причем, никому не нужное. Все мы ограничены и кастрированы. Ни один человек не составит счастья и полного удовлетворения другого одним фактом своего существования. Даже сам для себя. Каждый человек - хромая обезьяна. И вспоминая об этом, мы переживаем тревогу и ужас, от которых привычно сбегаем кто во что. Однако иногда нам удается взглянуть на это чуть более отстраненно и тогда приходит меланхолия. В конечном счете, меланхолия - это то чувство, которое испытывает человек, когда понимает, что даже звезды на ночном небе существуют лишь для того, чтобы кануть в черноту небытия. И если кто и сберег их, дабы мы могли их увидеть, так это та самая бесконечная тьма, что позволяет им светить. Никто не зарезервировал для нас места на небе, и все же иногда мы вспоминаем, что, как говорил Саган, мы сами и есть звездная пыль.
Эту музыку я иногда называю бристольским депрессняком, можно услышать и другие именования - Bristol sound, Bristol wave, chemical beats и т.д. Мне не очень нравится название «трип-хоп», потому что там нет ни «трип», ни «хоп», там есть атмосфера мрачных и тяжелых мыслей, но другие изобретать уже поздно. К этому стилю я отношу в первую очередь бристольскую плеяду: Massive Attack, Portishead, Tricky и частично Kosheen. Во-вторых, это еще несколько британцев и скандинавов (Lamb, Recoil, Blue Foundation, Flunk, Morcheeba, Worm Is Green, а также бельгийцы из Hooverphonic), многие из которых выпустили всего по одному альбому в духе Bristol sound и затем ушли в других направлениях. Также очень близки по настроению (но чуть мягче в звучании) несколько легенд дрим-попа: Cocteau Twins, Blonde Redhead, Laika.
Трип-хоп часто описывают как депрессивную музыку из-за сочетания минора с электронным звуком. Но на самом деле, чтобы описать эту музыку необходимо забыть ущербное слово «депрессия» и вернуться в классическую эпоху, где первые психиатры жадно исследовали феномен меланхолии. В каждой душе есть свой Сент-Полз, Уайтчепел или Сохо - район, в котором переплетаются отчаяние и кирпичная нищета бедняков 17 века, похоть притонов и паранойя ночных переулков, где рыщет Джек Потрошители, агрессия и дисфория подворотен, где толкают крэк и сбывают ворованное. Многие никогда не заходят в эту точку внутренней империи, но другие либо живут прямо там, либо обретаются по соседству.
Наши душевные качества, наши раны и изъяны заслуживают мифопоэтического языка, а не сухой и по-викториански стыдливой терминологии естественных наук. В конечном счете в обладании психикой не так уж много естественного. Чтобы жить нужна речь, которая оправдывает и обвиняет, лечит и бередит, а описания - удел тех, у кого «уже прошло». Изображение меланхолии 17-18 века, родившееся на стыке поисков научного пытливого глаза и еще филологически чуткого уха - вот то, что способно описать истинный дух музыки, родившейся в Бристоле. Конечно, можно еще раз повторить все очевидности о том, что Бристоль - город бедный на солнечные дни, но богатый различными проявлениями человеческой фауны. Однако на мой взгляд весь этот географический и культурный детерминизм способен объяснить лишь откуда взялись кубики, из которых однажды было собрано веское слово. Все-таки ни один из музыкальных предшественников трип-хопа даже рядом не стоял по настроению с той концентрированной хандрой, что воплощена в нем.
Депрессивные люди живут повсюду, но впавший в это состояние ямаец или электронщик вряд ли станут записывать трип-хоп композиции, вряд ли они окажутся вообще хоть сколько-нибудь продуктивными. Это одна из причин, почему я продолжаю настаивать на том, что депрессия и меланхолия не одно и то же. Депрессия - это физиология и гормоны; ее симптоматика - ангедония и апатия. Меланхолия же - сложнейшая организация, затрагивающая едва ли не все черты характера. Меланхолия не только сопровождается усилением чувствительности и рефлексии, но и создает свой особенный тон мировосприятия. Меланхолик настолько «не от мира сего», что способен вынести реализацию своих фантазий и кошмаров. Ждать от психологов, запихнувших меланхолию в депрессию, помощи в столь сложных материях не приходится. Секта свидетелей МКБ-10 мечтает скорее о том, чтобы депрессия однажды растворилась в бессвязных статистических признаках. Поэтому обычный психолог о депрессии знает столько же, сколько мальчик из интеллигентской семьи о свинчатке - это либо сведения, подчерпнутые из книг, либо стремительная и травматичная встреча в реальности, которая тоже не добавляет особого понимания.
Как многие знают, это именование означает «черную желчь», но его можно перевести и как «мрачный/темный гнев» (второе значение древнегреческого «холэ»). Слово «меланхолия» я использую в двух смыслах. Во-первых, в смысле хандра, мрачная форма грусти, нечто весьма чувственное и одновременно подавленное. И в этом случае ее можно назвать и «депрессняком». Во-вторых, меланхолия - это особый тип характера, непохожий на чушь о темпераментах и слабом типе нервной системы. Меланхолик - это натура, которая может скрываться за разными масками: от гедониста, сладострастника и либертена до аскета-теоретика, отчужденного ироника или даже анахорета. Я предпочитаю дистанцию к термину «депрессия», потому что он либо беден, либо наоборот чрезвычайно широк. Поэтому трип-хоп нельзя описать через производные от «депрессии». Главный аффект этой музыки - нечто далекое от апатичной или отупляющей до полной ангедонии депрессии. Меланхолику известны гнев и агрессия (хотя чаще всего сублимируемые), он по-своему романтичен, но не чужд соблазна, и конечно же его грусть только и делает что выражает себя (в то время как феноменология депрессии чрезвычайно бедна).
В чем же особенность этого стиля музыки? К основным элементам стиля трип-хоп обычно относят три составляющих.
Во-первых, это сэмплы и скретчи. Причем по звучанию это простейший луп (ритмически зацикленный сэмпл), отсылающий скорее к хип-хопу, нежели электронной музыке 80-90х. Первые альбомы Massive Attack - это набор элементарных бит-сэмплов (барабаны, перкуссии) плюс клавиши, а Portishead активно использовали нарезки сэмплов из шпионских фильмов 50-60х годов.
Во-вторых, медленная и густая ритм-линия, во многом заимствованная из ямайского даба. Наверное, данная деталь более всего отличала трип-хоп от других стилей, т.к. в 90-е в моде был бодрый и агрессивный ритм для шевеления телом (хоть в попсе, хоть в роке и хип-хопе). Маниакальный тон идеально совпадал и с официальной квази-идеологией конкурирующих яппи, и с контркультурным протестом. Меланхолии остались маргиналии.
В-третьих, совершенно непривычный для двух предыдущих элементов вокал. Трип-хоп сочетал блюзовый вокал (женский) с необычной манерой речитатива. Tricky и Massive Attack превратили речитатив в глухой, напоминающий шепот на ухо, почти лишенный выраженной ритмики и артикуляции звук. Также широко использовался кантиленный стиль пения, вплетающий в себя различные этнические напевы и ритмы.
При тщательном анализе можно найти десятки других заимствований: джаз, рок, дрим-поп, соул, меланхоличный фолк, рэгги, кантри, разного рода эмбиенты и психоделики. Но в общем это не так уж важно. Более значимо то, что бристольцы оказались очень хороши в монтаже, главной целью которого стало создание эмоций и атмосферы. Так что любые средства оказались подходящими - хоть прямолинейно-первобытные как голос и даб, хоть сложнейшие коктейли из сэмплов и заимствований. Поэтому можно сказать, что внешние элементы стиля оказываются ценны лишь для закрепления модного лейбла «трип-хоп», что отражается в основном на продажах. Настоящие пионеры стиля доходчиво показали, что любая фича годится до тех пор, пока не исчерпает себя или надоест. Например, скретчи: да, они действительно, добавляли обаяния ранним альбомам Portishead, но впоследствии их легко выкинули без всяких издержек и потерь. Осталось главное - атмосфера, влажная и холодная как нос кота.
С этой музыкой у меня связан незабываемый эпизод в жизни. Мне было, наверное, 21-22 года. В тот день я окончательно рассорился со своей пассией. Как воздух нужно было одиночество и время пережить это без посторонних взглядов. Единственное место для этого было у друга, в комнате которого можно было зависать даже если его нет дома. Почти случайным образом на его компьютере я запустил музыку из безымянной папки со скопированным граббером аудиодиском. Это был второй альбом Portishead. Причем из-за автоматического именования первыми я услышал треки 10 и 11 (Elysium и Western Eyes). Это нельзя назвать музыкой в тему. Я был в тему музыке. Первая фраза была как выстрел навылет. Фраза и поныне звучит как откровение для той части меня, что продолжает цепляться за наивные верования: No one has said what the truth should be. And no one decided that I'd feel this way («Никто не сказал в чем заключается правда. И никто не решал, что я буду чувствовать себя именно так»). Напоминание о том, что никакой всесильный Другой не стоит за происходящим в моей жизни, потому что он тоже обладает нехваткой. Еще минуту назад я был растерян, опечален, несчастлив. И вдруг плюс ко всему этому я почувствовал сильнейшее наслаждение. Я лежал в темной комнате и хотел, чтобы мое кристально чистое страдание под голос Бет Гиббонс длилось и длилось. Я с трудом вспомню имя и чувства к той девушке, но этот эпизод я помню, как самого себя. Потому что это собственно и была встреча с собой. Это не музыка одиночества, это музыка исключения, в котором есть место не только пустоте, но и торжеству быть исключительным.
Возможно поэтому Bristol sound для меня не какое-то нытье, в котором депрессивный обнаруживает себя неуслышанным другими. Для меня это музыка запредельной амбивалентности страдания/наслаждения, музыка человека, способного выстраивать собственные смыслы и дистанции к творящейся вокруг херне. Чтобы любить этот стиль нужно где-то внутри себя носить вечную осень, ведь мир меланхолии влажен, тяжел и холоден.
В свое время между учеными развернулась целая дискуссия о качествах, что передаются от гуморов телесным флюидам и умным духам. По поводу черноты, тяжести и холода было достигнуто согласие, а вот вопрос о сухости/влажности оказался чрезвычайно спорным. Как отмечает Кен Перлоу вплоть о 16 века представления о меланхолии находятся под безраздельным влиянием системы Гиппократа-Галена, приписывавшего черной желчи качества холода и сухости (поскольку холод + влага дают водянистый гумор - флегму). Согласно Фернелю меланхолический гумор родствен Земле и Осени и представляет собой сок, «плотный по консистенции, по составу же своему холодный и сухой». Как повествует Апология от монсеньора Дюнкана, «своей холодностью он сокращает количество духов; своей сухостью он придает им способность долго сохранять сильное, упорное воображение; а своей чернотой он лишает их природной светозарности и тонкости». С этим категорически не согласны Вилизий и Роберт Бёртон (автор 900-страничной «Анатомии меланхолии»). Для Вилизия сухость - качество, способствующее быстрому воспламенению, а это характерно бреду и мании, в то время как меланхолия - суть «безумие, протекающее без горячки и приступов буйства и сопровождаемое страхом и грустью». Именно поэтому он считает, что духи при меланхолии набухают от влаги, тяжелеют и уподобляются не столько чистому свету, сколько темному химическому пару. Природа этого пара скорее кислотная, нежели сернистая или спиртовая. Постепенно именно эта точка зрения восторжествует, но ненадолго. Новейшее время спишет меланхолию в ящик устаревших понятий, чтобы лукаво мириться с некоторыми ее симптомами (сиротливо избегая прочих).
Этот экскурс мне понадобился лишь для того, чтобы констатировать простую вещь: как бы мы ни пытались описывать трип-хоп, мы рано или поздно придем к перечислению всех тех качеств, что уже приписаны меланхолии. Посудите сами, метафора кислотного темного пара - едва ли не лучшая находка для схватывания даб-темы в трип-хопе. Точно также обстоит дело и с голосами, ставшими визитной карточкой стиля. Голос Бет Гиббонс (или, например, Лиз Фрейзер в альбоме Mezzanine) - холодный и плотный, словно переполнен тоской. Голоса Трики и Мартины Топли-Бёрд - то спокойно-меланхоличные, то агрессивно-напуганные, темные и влажные настолько, словно ты слышишь каждое мельчайшее причмокивание и скольжение языка во рту при артикуляции сонантов и фрикативов. Голоса Гранта Маршалла и Хораса Энди - сложно-консистентные, сдавленные, слегка безумные, сбивающиеся на высокие ноты, словно грусть наконец разъедает их сдержанность.
Трип-хоп часто сравнивают с блюзом, повторяя наивную чушь о «когда хорошему человеку плохо». Нужно быть очень тугим на ухо, чтобы поверить в такую связь. Начать хотя бы с того, сколь смехотворной звучит в мире трип-хопа мысль о «хороших людях». Блюз - это музыка разбитого сердца, но для слушающего Bristol sound сердце - это просто насос, который гонит по венам густую и черную от меланхолии кровь, отравляя себя капля за каплей. Это музыка разбитого ума, заставляющего страдать сердце.
Это не музыка борьбы, победы или поражения, это музыка особой тональности - бессмысленной борьбы, пустой победы, ничем не окончившегося поражения. Как будто ты осознал, что ничего не изменится - соврать, промолчать, сказать правду - все едино. Такой взгляд чем-то сродни нуару, поскольку строится не на изображении, а на эффекте переворачивания смысла увиденного. Речь идет о предельно субъективном, а не о мире вокруг, но и о нем вы узнаете многое. Когда вы прикладываете морскую раковину к уху, вы представляете себе, что слышите звук прибоя. Но на деле вы слышите шум собственной крови, которая, однако, действительно родственна прибою своей ритмикой, а по своему происхождению и составу является частицей океана. Тоже самое и в бристольском трип-хопе: вы почти не встретите здесь текстов о социальных проблемах, но, слушая эти субъективные отчеты собственного бытия, мысли о том, что окружающий мир основательно прогнил, появятся сами собой.
Стиль трип-хоп относится к нетипичным проявлениям современной музыки, поскольку весьма далек от демонстративности. Любая эстрада по сути истерична и рассчитана на внешний эффект. Но есть музыка, которая напоминает скорее обсессивный невроз с параноидальными, доходящими до бреда навязчивыми мыслями. Общий настрой - трагизм без трагедии. Накал драм и страстей стёрт и замылен. Лирический герой страдает не от конфликта, а от «невероятной естественности вещей». Японцы это состояние называют ваби. Ролан Барт однажды написал, что Дзен выделяет четыре вида чувственной нехватки, вызывающей грусть: одиночество (саби), ностальгия (аваре), чувство странности (юген) и печаль, что охватывает меня из-за невероятной естественности вещей (ваби). Бристольская меланхолия - это скорее последние два, в то время как большинство других минорных стилей обращены на первые. То, что переживается тут - содержится во взгляде, а не в мире. Сознание покрывает мир сепией. Подлинная тема трип-хопа неуловима как мгновение, которое пытается ухватить вдохновленная идеями Дзен поэзия хокку.
Это музыка обрубков и спиленных деревьев. Это музыка рук, хватающих в холодной воде палые листья, словно звезды. Это музыка задолбанного стрессом опасных подворотен белого, живущего в черном районе. Это музыка желания купить пистолет, не отдавая себе полного отчета в том, против кого он будет направлен - может против себя, может других. Это музыка заброшенных увеселительных заведений, где когда-то клубилась жизнь. Это музыка грязного и притягательного борделя, сочетающего старинный стиль и неон.
Эта музыка - воплощенный анти-дзен. Потому что ни за что она не откажется от своих схваченных наобум дефективных и бесполезных образов и смыслов.
Собственно, именно таковой представляется жизнь, если позволить себе роскошь отказа от некоторых общественных условностей и индивидуальных упований. Это гребанная жизнь, которая не только радость, но и бремя. Причем, никому не нужное. Все мы ограничены и кастрированы. Ни один человек не составит счастья и полного удовлетворения другого одним фактом своего существования. Даже сам для себя. Каждый человек - хромая обезьяна. И вспоминая об этом, мы переживаем тревогу и ужас, от которых привычно сбегаем кто во что. Однако иногда нам удается взглянуть на это чуть более отстраненно и тогда приходит меланхолия. В конечном счете, меланхолия - это то чувство, которое испытывает человек, когда понимает, что даже звезды на ночном небе существуют лишь для того, чтобы кануть в черноту небытия. И если кто и сберег их, дабы мы могли их увидеть, так это та самая бесконечная тьма, что позволяет им светить. Никто не зарезервировал для нас места на небе, и все же иногда мы вспоминаем, что, как говорил Саган, мы сами и есть звездная пыль.