О. Седакова: слово к Гильдии переводчиков
как уже рассказал ранее, в конце декабря (кажется, в день своего рождения, 26-го), Ольга Александровна была удостоена премии «Мастер» за поэтические переводы.
текст своего слова на церемонии вручения О.С. предложила прислать мне в ответ на мои ей печали о современном состоянии церковнославянской филологии. стоит ли говорить, что этот знак солидарности я принимаю с великой благодарностью!
вот этот текст:
«
Премия «МАСТЕР»
С радостью и благодарностью я узнала о том, что Гильдия переводчиков удостоила меня этой высокой награды. Никакое признание не дорого так, как признание коллег, мастеров своего дела. Спасибо вам.
Премия присвоена мне за перевод поэзии, и поэтому я позволю себе сказать несколько слов об этом драматичном и странном занятии - переводе стихов, вещи по многим причинам практически невозможной: и при этом почти такой же древней, как сама европейская поэзия. Во всяком случае, начиная с римских авторов (греки без этого обошлись) все поэтические традиции омывались морем переводов, переложений, подражаний иноязычным образцам. Из этого моря выходили на сушу нового языка не только темы и жанры, но и ритмы, строфы, - все навыки работы со звуком и словом.
Образ моря и суши пришел мне в голову не для метафоры - слишком незатейливой в таком случае. Дело в том, что переводчик стихов переводит (воссоздает) не языковой текст, то есть, вовсе не текст, состоящий из слов, организованных по каким-то внешним формальным принципам. Статистический переводчик, вероятно, именно такой текст и переводит. Но дело состоит в том, что слова стиха, слова стихотворения - это другие слова. В них не только «суша» языкового смысла, но еще и вольная стихия ритма смысла, смысловой музыки, которая и делает поэзию поэзией. Франсуа Федье, французский философ, тридцать лет переводивший 12 стихотворений Гельдерлина, нашел прекрасное определение для этой не совсем языковой природы поэтического слова. Он говорит: в поэтическом слове есть вираж, поворот: только таким образом делается шаг через цезуру. А цезура встречает нас на каждом шаге. Поэтическая речь, как и музыкальная речь, переживает время, и, в отличие от обыденной речи, знает, как драматично время, как отнюдь не само собой разумеется, что за чем-то последует еще что-то. Между каждым прошлым и каждым будущим располагается эта цезура, своего рода невозможность продолжения, которая преодолевается только таким, виражным способом. Стихотворное слово относится не к соседнему слову, а к целому. К целому стиха, целому стихотворения - и, наконец, к целому поэзии как таковой. И речь идет не о каком-то особом, редком или новом слове, а о самом простом, таком, как «дерево» или «свет», которые в смысловом ритме Рильке - одно, а в смысловой музыке Элиота - совсем другое. Они появятся у каждого в разных местах, совершая разные виражи. Вот в верности этой смысловой музыке я и вижу задачу переводчика стихов. Тогда мы услышим не «переводной текст», не имитацию, удачную или не очень, а живое открытое высказывание, то, что называют голосом автора.
Мне всегда хотелось переводить тех поэтов (независимо от языка, на котором они писали, и времени, когда они жили), у которых переживание поэтической природы поэзии самое напряженное. Таких я люблю - и мне хочется передать мою любовь к ним русскому читателю. Мне хотелось переводить поэзию, а не пересказывать ее своими словами, соблюдая размер и рифму (или их отсутствие): то есть дать поэзии сказать свое по-русски, а не заменять ее взволнованную речь чем-то более знакомым и привычным.
Вот совсем вкратце моя переводческая задача.»
текст своего слова на церемонии вручения О.С. предложила прислать мне в ответ на мои ей печали о современном состоянии церковнославянской филологии. стоит ли говорить, что этот знак солидарности я принимаю с великой благодарностью!
вот этот текст:
«
Премия «МАСТЕР»
С радостью и благодарностью я узнала о том, что Гильдия переводчиков удостоила меня этой высокой награды. Никакое признание не дорого так, как признание коллег, мастеров своего дела. Спасибо вам.
Премия присвоена мне за перевод поэзии, и поэтому я позволю себе сказать несколько слов об этом драматичном и странном занятии - переводе стихов, вещи по многим причинам практически невозможной: и при этом почти такой же древней, как сама европейская поэзия. Во всяком случае, начиная с римских авторов (греки без этого обошлись) все поэтические традиции омывались морем переводов, переложений, подражаний иноязычным образцам. Из этого моря выходили на сушу нового языка не только темы и жанры, но и ритмы, строфы, - все навыки работы со звуком и словом.
Образ моря и суши пришел мне в голову не для метафоры - слишком незатейливой в таком случае. Дело в том, что переводчик стихов переводит (воссоздает) не языковой текст, то есть, вовсе не текст, состоящий из слов, организованных по каким-то внешним формальным принципам. Статистический переводчик, вероятно, именно такой текст и переводит. Но дело состоит в том, что слова стиха, слова стихотворения - это другие слова. В них не только «суша» языкового смысла, но еще и вольная стихия ритма смысла, смысловой музыки, которая и делает поэзию поэзией. Франсуа Федье, французский философ, тридцать лет переводивший 12 стихотворений Гельдерлина, нашел прекрасное определение для этой не совсем языковой природы поэтического слова. Он говорит: в поэтическом слове есть вираж, поворот: только таким образом делается шаг через цезуру. А цезура встречает нас на каждом шаге. Поэтическая речь, как и музыкальная речь, переживает время, и, в отличие от обыденной речи, знает, как драматично время, как отнюдь не само собой разумеется, что за чем-то последует еще что-то. Между каждым прошлым и каждым будущим располагается эта цезура, своего рода невозможность продолжения, которая преодолевается только таким, виражным способом. Стихотворное слово относится не к соседнему слову, а к целому. К целому стиха, целому стихотворения - и, наконец, к целому поэзии как таковой. И речь идет не о каком-то особом, редком или новом слове, а о самом простом, таком, как «дерево» или «свет», которые в смысловом ритме Рильке - одно, а в смысловой музыке Элиота - совсем другое. Они появятся у каждого в разных местах, совершая разные виражи. Вот в верности этой смысловой музыке я и вижу задачу переводчика стихов. Тогда мы услышим не «переводной текст», не имитацию, удачную или не очень, а живое открытое высказывание, то, что называют голосом автора.
Мне всегда хотелось переводить тех поэтов (независимо от языка, на котором они писали, и времени, когда они жили), у которых переживание поэтической природы поэзии самое напряженное. Таких я люблю - и мне хочется передать мою любовь к ним русскому читателю. Мне хотелось переводить поэзию, а не пересказывать ее своими словами, соблюдая размер и рифму (или их отсутствие): то есть дать поэзии сказать свое по-русски, а не заменять ее взволнованную речь чем-то более знакомым и привычным.
Вот совсем вкратце моя переводческая задача.»