Из обзоров Юрия Терапиано номеров Нового журнала с прозой Шаламова, 1967-1972
Юрий Терапиано (1892 - 1980) - плодовитый литератор, постоянный автор газет Новое русское слово и Русская мысль, в последней вел критический отдел с 1955 по 1978 годы. Ниже - фрагменты его рецензий на книжки Нового журнала с публикациями "Колымских рассказов". Трудно сказать, насколько это можно назвать литературной критикой, такая критика скорее компрометирует текст, но другого в то время не было, во всяком случае, на русском.
Любопытно, что к 1972 году читатели Нового журнала воспринимают Шаламова как "дежурное блюдо", он "им наскучил и больше не волнует их". А Шаламов и не просил печатать свои рассказы в Новом журнале.
Электронные версии материалов - на сайте Tamizdat Project.
«Новый журнал», №86. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 27 мая 1967
«Колымские рассказы» В.Т. Шаламова (в прошлой книге «Нового Журнала» было помещено три рассказа из его рукописи, полученной с оказией из СССР, - без ведома автора) с большой силой и подлинностью передают эпизоды из лагерной жизни.
В главе «На представку» мы видим барак «коногонов» из «блатных»: - «лошадей же, как правило, контрреволюционерам не доверяли; …у коногонов было всего безопасней, и каждую ночь там собирались блатные для игры в карты».
Игра шла всерьез, игроки иногда проигрывались в пух и прах, а порой дело доходило до поножовщины.
Но еще страшнее были специальные лагеря, например, прииск Джанхара [Джелгала], где уголовники составляли все лагерное население, а «ка-эр» из интеллигентных, попавший туда, становился рабом уголовного, - впрочем и там некоторые люди умели примениться к обстоятельствам («Заклинатель змей»).
Третий рассказ «Сука Тамара», - быть может, самый человечный и пронзительный из всего цикла.
Случайно приведенная из тайги собака становится любимицей всего лагеря.
Она - символ воли, она - друг, она утешение и развлечение.
Но «в поселок пришел лыжный отряд “оперативки”, рыскавшей по тайге в поисках беглецов», а «Тамара» «молча бросилась на ближайшего охранника и прокусила ему валенок».
Через несколько дней собака попалась на глаза уходившему, после хмельной ночи, начальнику «опергруппы» Назарову и тот застрелил ее.
Гибель собаки вызвала целую бурю среди заключенных: - «На выстрел уже бежали из палаток люди, хватая топоры, ломы».
Назаров, с помощью местного «прораба», скрылся в лесу, но там его настигло возмездие:
- «Иногда исполняются желания, а, может быть, ненависть всех пятидесяти человек к этому “начальнику” была так страстна и велика, что стала той силой и нагнала Назарова».
Он погиб при спуске с горы на лыжах, в лесу, напоровшись на длинный, тонкий пень лиственницы.
*
«Новый журнал», №91. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль
В кругах, близких к Осипу Мандельштаму, известны подробности его гибели, не соответствующие многим ходящим за рубежом рассказам. Нужно все-таки надеяться, что когда-нибудь мы узнаем всю правду о последних месяцах жизни поэта.
Мне кажется, особенно сейчас, когда о том, что было с О. Мандельштамом в пересыльном лагере, известно лишь понаслышке, не следовало бы превращать его смерть в сюжет литературного произведения.
Мы всегда с большим интересом читали «Колымские рассказы» В. Т. Шаламова и главное в них для нас была их подлинность, хотя и по форме Шаламов талантливый рассказчик.
Именно поэтому первый эпизод в «Колымских рассказах», помещенных в этом выпуске «Нового Журнала», «Шерри-бренди», с эпиграфом из стихотворения О. Мандельштама нас несколько неприятно задевает.
Прямо Осип Мандельштам в рассказе не назван, но любой читатель, слышавший о его гибели, сразу же поймет, что «Поэт», о котором идет речь у Шаламова, - Мандельштам.
Особенно неприятны рассуждения «поэта»:
…«Его называли первым русским поэтом, и он части верил, что это действительно так. Он верил в бессмертие своих стихов. У него не было учеников, но разве они нужны поэту? Он писал прозу - плохую»…
На каком основании В. Шаламов заставляет Мандельштама так отзываться о своей прозе и считает, что Мандельштам не оказал влияния ни на кого из современных поэтов?
В других эпизодах - «Сгущенное молоко», «Плотники» и «Хлеб» столько «человеческого», столько трагичного, что хотелось бы верить в их подлинность.
*
«Новый журнал», №96. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 11 декабря 1969
Читатели «Нового Журнала» хорошо знают «Колымские рассказы» В.Т. Шаламова, ярко и подлинно рисующие лагерную жизнь заключенных и административные порядки.
Три новых рассказа В. Шаламова «Начальник политуправления», «Рябоконь» и «Марсель Пруст» - три истории разных по положению и по характеру людей, начиная от бездушно-исполнительного администратора и кончая грустной карьерой красавицы Нины Богатыревой.
*
«Новый журнал», №98. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 11 июня 1970
Среди трех рассказов В. Шаламонова [sic!] из лагерного быта, «Хлеб» самый короткий, наиболее задевает своей страшной правдой. Сюжет его несложный.
Товарищ по заключению доверил свой хлеб другому заключенному, уходя на работу. - Хлеб! Чужой - хлеб… Для всегда голодного человека это самое большое искушение.
В рассказе двадцать девять строк. И всего-навсего, одна проблема: «выдержу» или «не выдержу»? Для голодного - искушение - огромное, мы понимаем его и разделяем его гордость в конце рассказа, когда он выходит победителем: «Я перевернул коробку и высыпал на ладонь несколько хлебных крошек. Я слизнул их языком, сейчас же рот наполнился слюной и крошки растаяли. Я больше не колебался. Я отщипнул три маленьких кусочка хлеба, с ноготь мизинца, положил в баул и лег. Я отщипывал и сосал крошки хлеба. И я заснул, гордый тем, что не украл хлеба».
Инженер Кипреев, арестованный в 1938 году («Житие инженера Кипреева»), когда «специальные методы допроса» получили широкое применение, не только выдержал битье, но даже кинулся раз на следователя, за что, конечно, был избит и посажен в карцер.
Зная себе цену, он был уверен, что благодаря своим техническим знаниям и умению изобретать он найдет путь к досрочному освобождению. Находясь в лагере, Кипреев сумел сделать важное изобретение, которое сейчас же нашло применение. Во время отправок его принуждены были «делать больным», т.е. спасать, а он, человек на редкость мужественный и независимый позволял себе иногда поступки, безумные в его положении, отказываясь от награды или даже от диэтического питания.
В конце концов, он все-таки остался в живых и даже, после освобождения, не захотел покинуть Севера.
Эпизод с ссыльным священником («Литургия» ["Вечерняя молитва"]) тоже глубоко человечен и трагичен.
*
«Новый журнал», №100. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 24 декабря 1970
«Надгробное слово» В. Шаламова, с обычной для него выразительностью и внутренней напряженностью в кратких абзацах, посвященных то одному, то другому из его товарищей по лагерю, опять и опять вводит нас в страшный мир, сейчас уже почти совсем отошедший в историю. О нем до сих пор нельзя читать без волнения, хотя «лагерная тема» для всех читателей - с 1946 года, повторялась уже столько раз.
*
«Новый журнал», №101. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 1 апреля 1971
Прозаический отдел, как не раз бывало в «Новом Журнале», открывается двумя рассказами В.Т. Шаламова, из лагерного быта.
«Графит» - с большой силой касается, казалось бы, самой незначительной мелочи - не карандаша даже, а графита, вставляемого в обыкновенный карандаш, - но на каторге этот графит имеет огромное значение.
«Чем подписывают смертные приговоры: химическими чернилами, паспортной тушью, чернилами шариковых ручек, ализарином? Можно ручаться, что ни один смертный приговор не подписан простым карандашом.
«В тайге нам не нужны чернила. Дождь, слезы, кровь растворят любые чернила, любой химический карандаш.
Химические карандаши нельзя посылать в посылках. Этому две причины. Заключенный может подделать документ. Такой карандаш - типографская краска для изготовления воровских карт, «Стирок», а стало быть…
Допущен только черный карандаш, простой графит. Ответственность графита на Колыме необычайна…».
Мы узнаем все, что делают графитным карандашом на Колыме, от номеров на деревьях для ориентации в тайге, вплоть до пометок на мертвых телах людей, скончавшихся в лагере.
«На левую голень мертвеца должна быть привязана бирка, фанерная бирка с номером личного дела. Номер личного дела должен быть написан простым графитным карандашом - не химическим».
Графит, таким образом, в лагерном быту служит и живым, и мертвым.
«Утка» - почти юмористический эпизод, но, конечно, вместе с тем и трагический.
Увидев, как осенью, одна отставшая от стаи утка шлепнулась в воду ручья, заключенный подкрадывается к ней, чтобы поймать ее, но это ему никак не удается, несмотря на все хитрости.
Он не намерен съесть утку, хотя и голоден, он хочет отнести ее, в случае удачи, десятнику.
Тогда десятник вычеркнет его из зловещего списка для отправки «на этап».
Десятник видел, как заключенный гонялся за уткой, но у него была своя мысль: он рассчитывал щедрым подарком - уткой - умилостивить прораба, чтобы тот вычеркнул из списка не заключенного, а его.
А прораб, который тоже видел начало охоты, хотел отвезти утку жене «большого начальника, Агнии Петровне».
*
«Новый журнал», №102. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 10 июня 1971
В. Шаламов, произведения которого из лагерного быта сталинский эпохи печатаются почти из номера в номер в «Новом Журнале», несмотря на повторение все той же темы, до сих пор не наскучил читателю - настолько сильное впечатление оставляет каждая его зарисовка.
«Берды Онже», случай, когда, подобно подпоручику Киже во времена Павла Первого, из-за ошибки писаря возник и проходил по всем инстанциям на деле не существующий человек, несмотря на свою анекдотичность, подлинно трагичен.
Столько же сильное впечатление оставляет и «Экзамен», повесть о том, как автор рассказа «выжил, вышел из Колымского ада только потому, что стал медиком, кончил фельдшерские курсы в лагере, сдал государственный экзамен».
*
«Новый журнал», №103. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 19 августа 1971
«Две встречи» и «Безымянная кошка», рассказы В. Шаламова, как всегда у него из лагерного быта сталинской эпохи, по-прежнему трудно читать без волнения, настолько в них выявлено трагическое положение заключенных - не только человека, но даже животного, «безымянной кошки», которая тоже переносит и голод, и побои и в конце концов погибает.
*
«Новый журнал», №104. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 25 ноября 1971
В рассказе «За письмом» из лагерного быта, В. Шаламов изображает все мытарства, которые связаны с получением письма даже для заключенного, уже отбывшего свой срок.
Единственным оправданием всех усилий явилось то, что «это было письмо от Пастернака».
Второй рассказ «Огонь и вода» ["Укрощая огонь"] - очень своеобразно рассказанные разные небольшие события из быта заключенных - пожар в бараке, таежный пожар «на воле», сбор грибов, и ночью - неизвестно чей светящийся костер в тайге, - оказалось свои же заключенные, сенокосчики из больницы, той самой, для которой автор был послан собирать грибы.
*
«Новый журнал», №106. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 15 июня 1972
«Заговор юристов», рассказ из лагерной жизни В. Шаламова, как всегда очень образно и талантливо передает историю воображаемого «заговора юристов» в среде заключенных, который, в своих целях, старался сфабриковать один из лагерных начальников, но неудачно, он сам в конце концов был арестован.
*
«Новый журнал», №107. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 7 сентября 1972
Не раз уже приходилось слышать от читателей «Нового Журнала» в Париже, что В. Шаламов, из номера в номер появляющийся «как дежурное блюдо», своим повествованием все об одном и том же им наскучил и больше не волнует их.
«Город на горе», новый рассказ В. Шаламова, полученный из Самиздата, посвящен все той же лагерной теме. Наряду с ужасами и зверством лагерных начальников и охраны, в нем присутствует еще и после-лагерная канитель, т.е. кроме как в тех же лагерях, устроиться на работу не могут.
«Да, подумал я, читая этот рассказ Шаламова, - «все» об одном и том же!»
А вечером пришел один знакомый, в 20-х и 30-х годах на собственном опыте прошедший через «лагерную тему» во всех ее фазах.
Разговор случайно зашел об этом и в живом рассказе было все то же, о чем я утром читал у Шаламова. И я почувствовал, что лагерная тема - не только прошлое, что она и посейчас жива.
*
«Новый журнал», №108. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 7 декабря 1972
Два коротких рассказа В. Шаламова «Причал ада», - выгрузка новоприбывших лагерников, и «Храбрые глаза», как всегда у Шаламова, производят сильное впечатление.
Но настоящим героем второго рассказа является не человек, а ласка.
В тайге, по глухим местам, пробирается «разведка» - трое заключенных и «договорник, вольнонаемный геолог Махмутов», вооруженный мелкокалиберной винтовкой, заряженной «жаканом», - куском свинца для встречи с медведем.
Но не медведь, когда Махмутов ударил геологическим молотком по стволу дерева, а ласка выскочила из дупла - и геолог, не замечая того, что ласка была беременна, выстрелил в нее - и раненая ласка поползла на него.
«Я видел, как ползла ласка к Махмутову, видел смелость, злобу, месть, отчаяние в ее глазах. Видел, что там не было страха», говорит один из участников партии.
Ласка умерла.
«Подошел Пикулев, нагнулся над мертвым зверьком и сказал: - У нее были храбрые глаза».
Любопытно, что к 1972 году читатели Нового журнала воспринимают Шаламова как "дежурное блюдо", он "им наскучил и больше не волнует их". А Шаламов и не просил печатать свои рассказы в Новом журнале.
Электронные версии материалов - на сайте Tamizdat Project.
«Новый журнал», №86. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 27 мая 1967
«Колымские рассказы» В.Т. Шаламова (в прошлой книге «Нового Журнала» было помещено три рассказа из его рукописи, полученной с оказией из СССР, - без ведома автора) с большой силой и подлинностью передают эпизоды из лагерной жизни.
В главе «На представку» мы видим барак «коногонов» из «блатных»: - «лошадей же, как правило, контрреволюционерам не доверяли; …у коногонов было всего безопасней, и каждую ночь там собирались блатные для игры в карты».
Игра шла всерьез, игроки иногда проигрывались в пух и прах, а порой дело доходило до поножовщины.
Но еще страшнее были специальные лагеря, например, прииск Джанхара [Джелгала], где уголовники составляли все лагерное население, а «ка-эр» из интеллигентных, попавший туда, становился рабом уголовного, - впрочем и там некоторые люди умели примениться к обстоятельствам («Заклинатель змей»).
Третий рассказ «Сука Тамара», - быть может, самый человечный и пронзительный из всего цикла.
Случайно приведенная из тайги собака становится любимицей всего лагеря.
Она - символ воли, она - друг, она утешение и развлечение.
Но «в поселок пришел лыжный отряд “оперативки”, рыскавшей по тайге в поисках беглецов», а «Тамара» «молча бросилась на ближайшего охранника и прокусила ему валенок».
Через несколько дней собака попалась на глаза уходившему, после хмельной ночи, начальнику «опергруппы» Назарову и тот застрелил ее.
Гибель собаки вызвала целую бурю среди заключенных: - «На выстрел уже бежали из палаток люди, хватая топоры, ломы».
Назаров, с помощью местного «прораба», скрылся в лесу, но там его настигло возмездие:
- «Иногда исполняются желания, а, может быть, ненависть всех пятидесяти человек к этому “начальнику” была так страстна и велика, что стала той силой и нагнала Назарова».
Он погиб при спуске с горы на лыжах, в лесу, напоровшись на длинный, тонкий пень лиственницы.
*
«Новый журнал», №91. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль
В кругах, близких к Осипу Мандельштаму, известны подробности его гибели, не соответствующие многим ходящим за рубежом рассказам. Нужно все-таки надеяться, что когда-нибудь мы узнаем всю правду о последних месяцах жизни поэта.
Мне кажется, особенно сейчас, когда о том, что было с О. Мандельштамом в пересыльном лагере, известно лишь понаслышке, не следовало бы превращать его смерть в сюжет литературного произведения.
Мы всегда с большим интересом читали «Колымские рассказы» В. Т. Шаламова и главное в них для нас была их подлинность, хотя и по форме Шаламов талантливый рассказчик.
Именно поэтому первый эпизод в «Колымских рассказах», помещенных в этом выпуске «Нового Журнала», «Шерри-бренди», с эпиграфом из стихотворения О. Мандельштама нас несколько неприятно задевает.
Прямо Осип Мандельштам в рассказе не назван, но любой читатель, слышавший о его гибели, сразу же поймет, что «Поэт», о котором идет речь у Шаламова, - Мандельштам.
Особенно неприятны рассуждения «поэта»:
…«Его называли первым русским поэтом, и он части верил, что это действительно так. Он верил в бессмертие своих стихов. У него не было учеников, но разве они нужны поэту? Он писал прозу - плохую»…
На каком основании В. Шаламов заставляет Мандельштама так отзываться о своей прозе и считает, что Мандельштам не оказал влияния ни на кого из современных поэтов?
В других эпизодах - «Сгущенное молоко», «Плотники» и «Хлеб» столько «человеческого», столько трагичного, что хотелось бы верить в их подлинность.
*
«Новый журнал», №96. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 11 декабря 1969
Читатели «Нового Журнала» хорошо знают «Колымские рассказы» В.Т. Шаламова, ярко и подлинно рисующие лагерную жизнь заключенных и административные порядки.
Три новых рассказа В. Шаламова «Начальник политуправления», «Рябоконь» и «Марсель Пруст» - три истории разных по положению и по характеру людей, начиная от бездушно-исполнительного администратора и кончая грустной карьерой красавицы Нины Богатыревой.
*
«Новый журнал», №98. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 11 июня 1970
Среди трех рассказов В. Шаламонова [sic!] из лагерного быта, «Хлеб» самый короткий, наиболее задевает своей страшной правдой. Сюжет его несложный.
Товарищ по заключению доверил свой хлеб другому заключенному, уходя на работу. - Хлеб! Чужой - хлеб… Для всегда голодного человека это самое большое искушение.
В рассказе двадцать девять строк. И всего-навсего, одна проблема: «выдержу» или «не выдержу»? Для голодного - искушение - огромное, мы понимаем его и разделяем его гордость в конце рассказа, когда он выходит победителем: «Я перевернул коробку и высыпал на ладонь несколько хлебных крошек. Я слизнул их языком, сейчас же рот наполнился слюной и крошки растаяли. Я больше не колебался. Я отщипнул три маленьких кусочка хлеба, с ноготь мизинца, положил в баул и лег. Я отщипывал и сосал крошки хлеба. И я заснул, гордый тем, что не украл хлеба».
Инженер Кипреев, арестованный в 1938 году («Житие инженера Кипреева»), когда «специальные методы допроса» получили широкое применение, не только выдержал битье, но даже кинулся раз на следователя, за что, конечно, был избит и посажен в карцер.
Зная себе цену, он был уверен, что благодаря своим техническим знаниям и умению изобретать он найдет путь к досрочному освобождению. Находясь в лагере, Кипреев сумел сделать важное изобретение, которое сейчас же нашло применение. Во время отправок его принуждены были «делать больным», т.е. спасать, а он, человек на редкость мужественный и независимый позволял себе иногда поступки, безумные в его положении, отказываясь от награды или даже от диэтического питания.
В конце концов, он все-таки остался в живых и даже, после освобождения, не захотел покинуть Севера.
Эпизод с ссыльным священником («Литургия» ["Вечерняя молитва"]) тоже глубоко человечен и трагичен.
*
«Новый журнал», №100. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 24 декабря 1970
«Надгробное слово» В. Шаламова, с обычной для него выразительностью и внутренней напряженностью в кратких абзацах, посвященных то одному, то другому из его товарищей по лагерю, опять и опять вводит нас в страшный мир, сейчас уже почти совсем отошедший в историю. О нем до сих пор нельзя читать без волнения, хотя «лагерная тема» для всех читателей - с 1946 года, повторялась уже столько раз.
*
«Новый журнал», №101. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 1 апреля 1971
Прозаический отдел, как не раз бывало в «Новом Журнале», открывается двумя рассказами В.Т. Шаламова, из лагерного быта.
«Графит» - с большой силой касается, казалось бы, самой незначительной мелочи - не карандаша даже, а графита, вставляемого в обыкновенный карандаш, - но на каторге этот графит имеет огромное значение.
«Чем подписывают смертные приговоры: химическими чернилами, паспортной тушью, чернилами шариковых ручек, ализарином? Можно ручаться, что ни один смертный приговор не подписан простым карандашом.
«В тайге нам не нужны чернила. Дождь, слезы, кровь растворят любые чернила, любой химический карандаш.
Химические карандаши нельзя посылать в посылках. Этому две причины. Заключенный может подделать документ. Такой карандаш - типографская краска для изготовления воровских карт, «Стирок», а стало быть…
Допущен только черный карандаш, простой графит. Ответственность графита на Колыме необычайна…».
Мы узнаем все, что делают графитным карандашом на Колыме, от номеров на деревьях для ориентации в тайге, вплоть до пометок на мертвых телах людей, скончавшихся в лагере.
«На левую голень мертвеца должна быть привязана бирка, фанерная бирка с номером личного дела. Номер личного дела должен быть написан простым графитным карандашом - не химическим».
Графит, таким образом, в лагерном быту служит и живым, и мертвым.
«Утка» - почти юмористический эпизод, но, конечно, вместе с тем и трагический.
Увидев, как осенью, одна отставшая от стаи утка шлепнулась в воду ручья, заключенный подкрадывается к ней, чтобы поймать ее, но это ему никак не удается, несмотря на все хитрости.
Он не намерен съесть утку, хотя и голоден, он хочет отнести ее, в случае удачи, десятнику.
Тогда десятник вычеркнет его из зловещего списка для отправки «на этап».
Десятник видел, как заключенный гонялся за уткой, но у него была своя мысль: он рассчитывал щедрым подарком - уткой - умилостивить прораба, чтобы тот вычеркнул из списка не заключенного, а его.
А прораб, который тоже видел начало охоты, хотел отвезти утку жене «большого начальника, Агнии Петровне».
*
«Новый журнал», №102. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 10 июня 1971
В. Шаламов, произведения которого из лагерного быта сталинский эпохи печатаются почти из номера в номер в «Новом Журнале», несмотря на повторение все той же темы, до сих пор не наскучил читателю - настолько сильное впечатление оставляет каждая его зарисовка.
«Берды Онже», случай, когда, подобно подпоручику Киже во времена Павла Первого, из-за ошибки писаря возник и проходил по всем инстанциям на деле не существующий человек, несмотря на свою анекдотичность, подлинно трагичен.
Столько же сильное впечатление оставляет и «Экзамен», повесть о том, как автор рассказа «выжил, вышел из Колымского ада только потому, что стал медиком, кончил фельдшерские курсы в лагере, сдал государственный экзамен».
*
«Новый журнал», №103. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 19 августа 1971
«Две встречи» и «Безымянная кошка», рассказы В. Шаламова, как всегда у него из лагерного быта сталинской эпохи, по-прежнему трудно читать без волнения, настолько в них выявлено трагическое положение заключенных - не только человека, но даже животного, «безымянной кошки», которая тоже переносит и голод, и побои и в конце концов погибает.
*
«Новый журнал», №104. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 25 ноября 1971
В рассказе «За письмом» из лагерного быта, В. Шаламов изображает все мытарства, которые связаны с получением письма даже для заключенного, уже отбывшего свой срок.
Единственным оправданием всех усилий явилось то, что «это было письмо от Пастернака».
Второй рассказ «Огонь и вода» ["Укрощая огонь"] - очень своеобразно рассказанные разные небольшие события из быта заключенных - пожар в бараке, таежный пожар «на воле», сбор грибов, и ночью - неизвестно чей светящийся костер в тайге, - оказалось свои же заключенные, сенокосчики из больницы, той самой, для которой автор был послан собирать грибы.
*
«Новый журнал», №106. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 15 июня 1972
«Заговор юристов», рассказ из лагерной жизни В. Шаламова, как всегда очень образно и талантливо передает историю воображаемого «заговора юристов» в среде заключенных, который, в своих целях, старался сфабриковать один из лагерных начальников, но неудачно, он сам в конце концов был арестован.
*
«Новый журнал», №107. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 7 сентября 1972
Не раз уже приходилось слышать от читателей «Нового Журнала» в Париже, что В. Шаламов, из номера в номер появляющийся «как дежурное блюдо», своим повествованием все об одном и том же им наскучил и больше не волнует их.
«Город на горе», новый рассказ В. Шаламова, полученный из Самиздата, посвящен все той же лагерной теме. Наряду с ужасами и зверством лагерных начальников и охраны, в нем присутствует еще и после-лагерная канитель, т.е. кроме как в тех же лагерях, устроиться на работу не могут.
«Да, подумал я, читая этот рассказ Шаламова, - «все» об одном и том же!»
А вечером пришел один знакомый, в 20-х и 30-х годах на собственном опыте прошедший через «лагерную тему» во всех ее фазах.
Разговор случайно зашел об этом и в живом рассказе было все то же, о чем я утром читал у Шаламова. И я почувствовал, что лагерная тема - не только прошлое, что она и посейчас жива.
*
«Новый журнал», №108. Литературная часть, опубликовано в газете Русская мысль, 7 декабря 1972
Два коротких рассказа В. Шаламова «Причал ада», - выгрузка новоприбывших лагерников, и «Храбрые глаза», как всегда у Шаламова, производят сильное впечатление.
Но настоящим героем второго рассказа является не человек, а ласка.
В тайге, по глухим местам, пробирается «разведка» - трое заключенных и «договорник, вольнонаемный геолог Махмутов», вооруженный мелкокалиберной винтовкой, заряженной «жаканом», - куском свинца для встречи с медведем.
Но не медведь, когда Махмутов ударил геологическим молотком по стволу дерева, а ласка выскочила из дупла - и геолог, не замечая того, что ласка была беременна, выстрелил в нее - и раненая ласка поползла на него.
«Я видел, как ползла ласка к Махмутову, видел смелость, злобу, месть, отчаяние в ее глазах. Видел, что там не было страха», говорит один из участников партии.
Ласка умерла.
«Подошел Пикулев, нагнулся над мертвым зверьком и сказал: - У нее были храбрые глаза».