Дмитрий Быков (лекция) // лекторий "Прямая речь", 19 января 2012 года
СССР - СТРАНА, КОТОРУЮ ПРИДУМАЛ ГАЙДАР
стенограмма лекции Дмитрия Быкова
окончание, начало здесь
Примерно та же история сопровождает биографию Гайдаров во всей советской традиции.
Почему я говорю о том, что СССР - это страна, придуманная Гайдаром? Потому что он придумал три её основных составляющих, три основных составляющих советской мифологии, которые мы впитывали с молоком матери. Первое: у нас очень большая и очень добрая страна, которая непрерывно о нас заботится. Разумеется, она подбрасывает нам разные испытания, но она всё время зорким отеческим глазом за нами следит и в критическую минуту спасёт.
В «Судьбе барабанщика» мы понимаем, что если отца взяли, то его выпустят, если отвратительный дядя провинился, то его непременно накажут, если мальчик почувствовал себя одиноким, его спасут, накормят, напоят. Всё время есть эта спасительная плёнка, которая в критический момент всё время кто-то появится, кто-то всегда на страже, кто-то, кто бдит. Кстати говоря, одним из таких стражников «над пропастью во ржи», если угодно, потому что Холден Колфилд - совершенно гайдаровский персонаж, одним из таких странников, который бдит в ночи, себя всё время ощущает Гайдар. Человек, который стоит и никогда не позволит ребёнку свалиться в пропасть.
Испытаний множество: смотрите, какая страшная повесть «Чук и Гек», сколько в ней происходит ужасных вещей для четырёхлетнего ребёнка. Если сейчас перечитать её глазами ребёнка, который открывает свою первую книжку: телеграмму потеряли, коробочку выбросили, приехали - отца нет, волки кругом, мать стреляет из ружья, Гек пропал (но Гек-то спал в сундуке, потому что всегда же Гайдар мощной рукой спасает), отец приехал только через две недели, за это время съели всю зайчатину, и даже - страшная фраза - и даже «сороки разнесли её кости».
Конечно, здесь эта эпическая традиция, восходящая к русской летописи. Ужасный мир, но всегда на страже кто-то прекрасный. Вот эта мерещившаяся в ней всем в детстве почему-то ночная огромная страна, в которой башнями одинокими сторожевыми высятся караульные вышки, но это не зэков охраняют, что вы, это охраняют границы. Это то, что Евгений Марголит так точно назвал тотальным психологическим прессингом 30-х, тотальным неврозом, который мог разрешиться только войной. Да, это было, но есть и какое-то ощущение надёжности от самолётов, летающих над этой ледяной равниной, отважных лётчиков, которые летят на полюс, всех этих поездов с красными звёздами, которые куда-то мчатся. И как хорошо чувствовать, что мы все оплетены этой сетью!
Вы помните, как Женя в конце «Тимура и его команды» - конечно, самой неудачной гайдаровской вещи, в которой он возвращается к романтике своего детства, и поэтому она стала так насаждаться, - но там есть образ девочки Жени, наверное, самой симпатичной из гайдаровских героинь. И вот эта девочка Женя говорит папе: папа, ты уезжаешь далеко-далеко, как бы я хотела поехать с тобой! Ну кто из нас, провожая далеко-далеко какого-нибудь родственника, пахнущего тревогой и дымом, не думал о том, как бы хорошо было поехать в это таинственное далёкое пространство, где проходят какие-то бесконечные военные учения? А для меня это было потому особенно родственно и сладостно, что дача, этот крошечный советский восьмисоточный садовый участок, наш общий суррогат русского поместья, русской усадьбы, когда там таскаешь ненавистный песок, чтобы поднять никому не нужную грядку, которая всё равно зарастёт, очень радостно вдруг услышать, как рядом учения идут - это у нас рядом бабахает воинская часть.
Разумеется, 6-летнему ребёнку не приходит в голову мысль, что он живёт в полностью несвободной милитаризованной стране, которая вдобавок мучает своих солдат на полигонах. Это мысль нормального либерала, которого всегда очень мало, который вообще привык ненавидеть всё своё, а целью жизни полагает корыто. Корыто - хорошая вещь, но, к сожалению, не все ещё таковы. Поэтому ребёнку хорошо: рядом Красная Армия стреляет в невидимого вероятного противника, какой восторг, а завтра можно будет пойти посмотреть, поискать гильзы. Поэтому есть какое-то очарование. Поэтому мы понимаем Гека, который хватает радостно карандаш, подаренный ему военным - а мы помним, что Гек не очень любит вещи, это идёт рефреном по повести, что Гек вообще раззява и растеря, но Гек умеет петь песни.
И вот это вторая очень важная составляющая гайдаровская: Гайдар любит не просто войну, Гайдар любит творческого, книжного, задумчивого, романтического ребёнка. Ребёнка, который совершенно не приспособлен к жизни, который приспособлен к войне, а на войне умеет только одно - очень быстро погибнуть за правое дело. Так вот, этот книжный, романтический ребёнок и есть настоящий герой Гайдара, потому что он в Гайдаре сидит очень глубоко. Когда мы читаем «Чука и Гека» - я с наслаждением перечёл весь рассказ, не в силах оторваться - то он, конечно, актуализирует классические, чуть ли не корольартуровские летописи:
«Как раз в то время, когда почтальон с письмом поднимался по лестнице, у Чука с Геком был бой. Короче говоря, они просто выли и дрались. Из-за чего началась эта драка, я уже позабыл. (Ну конечно, это был великий повод, потому что происходит великое событие)Но помнится мне, что или Чук стащил у Гека пустую спичечную коробку, или, наоборот, Гек стянул у Чука жестянку из-под ваксы.
Только что оба эти брата, стукнув по разу друг друга кулаками, собирались стукнуть по второму, как загремел звонок, и они с тревогой переглянулись».
Вот этот весьма высокий штиль описания всего, что происходит с Чуком и Геком, выдаёт именно книжного подростка. А уж сколько книжности в мероприятиях Тимура, который, строго говоря, всю эту странную военизированную бригаду построил по исключительно романтическому, какому-то стивенсовскому образцу. И это, кстати, очень плохо написано, потому что действительно отдаёт подростковыми писаниями в школьным тетрадках. Но ничего не поделаешь, потому что этот книжный подросток и есть настоящий гайдаровский герой. Это не тот, кто любит лупить другого кулаком по шее, этот тот, кто больше любит забраться на старый чердак и там читать найденные подшивки «Вокруг света». Вот эта матрица для меня очень жива.
И третья вещь, которая и привнесена Гайдаром в советский миф, которая и сделала так, что мы Гайдара до сих пор любим. Гайдаровский мир полон добра, как это ни странно, причём абсолютно щедрого. Вот идут эти несчастные отец с дочерью, которых, по сути, выжила из дома противная Маруся в «Голубой чашке»: во-первых, она обвинила их в разбитии голубой чашки, а во-вторых, у неё любовь с полярным лётчиком, а автор - явный аутсайдер. Что же они делают? Они собирают букеты и бросают их кому-нибудь. Вот едет старуха на подводе, она сначала думает, что в неё бросили что-то плохое, но потом, увидев, что это букет полевых цветов, она улыбнулась и бросила им три больших огурца, которые они обтёрли и положили в полевую сумку. Вот это наслаждение внезапной щедростью, сторож в «Чуке и Геке», который приносит зайца, или постоянно возникающие в школе крошечные чудеса, какие-то добрые и внезапные подарки суровых людей или просто перемигивание и улыбки людей, которые чувствуют свою обречённость, но в последний момент пытаются подать друг другу руку, - это очень у Гайдара живо. Я понимаю, что всё это детские дела, но, на самом деле, всё детское только и хорошо, потому что, когда мы взрослеем, мы безнадёжно утрачиваем всё сколько-нибудь в себе привлекательное.
Наверное, единственным другом Гайдара и единственным настоящим его читателем была Зоя Космодемьянская, с которой он познакомился в 1940 году. Сколько всего наворочено вокруг этой дружбы больного писателя с больным ребёнком: и то, что Зоя Космодемьянская болела шизофренией и от этого лечилась, что он страдал шизофренией и запоями и под это дело лечился. Всего этого не было, потому что они просто оба оказались в санатории: она очень тяжело перенесла менингит и после этого не скоро вернулась в школу, а у него случилось очередное обострение вот этих посттравматических болей. Оба были вполне дееспособны и адекватны. Познакомились они, по свидетельствам друзей, когда Гайдар устроил там взятие снежного городка. Он соорудил там семь снежных баб, каждая со своим характером. Одна была маркитантка Сигаретка, как он её называл, которая торговала чем-то; он соорудил ей прилавочек, набил его мороженым, и дети, которые до него добирались, могли этим мороженым лакомиться. Там был свой пороховой склад и снежная баба, караулившая его. Там был комендант крепости, который стоял выше всех, был из трёх шаров, а остальные - из двух. В общем, он очень изобретательно там резвился. И вот когда Космодемьянская пришла посмотреть на всё это удивительно пиршество фантазии, он начал очень серьёзно ей рассказывать биографии этих снежных баб, их прошлые боевые подвиги, подробно разбираться, что она читает, потому что она читала все его сочинения.
Разумеется, от гибели Зои Космодемьянской ничего в тактическом характере войны не изменилось, да и вообще бессмысленным было то, что она там делала в деревне Петрищево. Да и то, что она поджигала дома крестьян, вызвало патологическую ненависть к ней самой, потому что её били не только немцы, её били и свои, что было опубликовано уже в 90е годы. Но самое удивительное, что для победы в Великой Отечественной войне этот пример партизанки Тани сделал побольше, чем любые стратегические соображения. И как бы ни было ужасно всё советское прошлое, ничего не поделаешь, с подвигом этого ребёнка надо считаться, потому что подвиг есть подвиг, и это подвиг читателя Гайдара. И вот этот ребёнок, погибший после пыток, потому стал таким, что вовремя прочёл «Дальние страны», «Чука и Гека» и «Военную тайну».
«Военная тайна» вообще самая странная из повестей Гайдара, потому что многие читатели, в том числе и в Артеке, где он её сочинял, бомбардировали его письмами с целью непременно спасти маленького Альку, которого убивают вредители. И он отвечал, что сам очень не хотел писать, что Альку убили. А вместе с тем так получилось, что его убивают в конце, и ничего поделать с этим невозможно. Его не потому убивают, что он с помощью этой жестокой сцены он, как Шолохов в «Поднятой целине» агитирующий комсомолец, надеется кого-то разагитировать. Он понимает, что без этого постоянного фона смерти, который так силён не будет того невероятно острого чувства счастья, которое эта проза даёт, острого чувства счастья от моря, от гор, от чувства близости товарищей, от того, что, в конце концов, ты живёшь в лучшей на свете стране. Можно, конечно, сказать, что Гайдар таким образом оправдывает совершенно фашистскую по духу страну. Но в том-то и дело, что она не фашистская, в том-то и дело, что она изначально замешена, построена на очень сильном антифашистской посыле, конечно, модернистском по своей сути, на этой жажде будущего, тогда как фашизм опирается в основном на архаику.
Самый страшный враг у Гайдара - фашист. Именно фашистом зовут мальчика Саньку в «Голубой чашке» за то, что он немецкую девочку Берту обозвал «жидовкой». Посмотрите, как все сразу на него окрысились, окрысились так, что несчастная Светлана даже решила его защитить и сказала: папа, может быть, он не фашист, может быть, он просто дурак? Кстати, с таким же чувством смотрю я сегодня на большинство российских националистов: подойди к ним по-человечески, дай им огурец, и, может быть, что-то и спасётся. Но, кстати, со многими из них мне бывает интереснее разговаривать, чем с друзьями из либерального лагеря, для которых я уже однозначный гулаговец, ренегат и разве что не чоновец.
Так вот, самое интересное в Гайдаре, в его антифашизме, в его чувстве, что ты живёшь в самой правильной стране, это мифологическая, детская, добрая, внезапная ласка, которая очень в его прозе сильна. Поэтому его так любили одинокие дети. Кстати, Зоя Космодемьянская тоже была одиноким ребёнком: её из класса в класс, из школы в школу гоняли, терпеть не могли И, как написала ей одна подруга по окончании 11 класса, «Зоечка, ты слишком требовательно относишься к людям». Действительно, слишком требовательно. Гайдар - писатель для одиноких детей. Одиноких потому, что в забавах сверстников, забавах циничных и грязноватых, они участия принимать не будут. Они не Квакины, вот в чём вся проблема. Столичный ребёнок - это Квакин: у него всё хорошо, ему прекрасно со своей бандой. Гайдар - писатель для тех детей, для которых единственная защита - это та большая и добрая страна, которая не даст совершиться несправедливости. И не важно, что в действительности эта страна была другой, важно, что он создал такой её образ, в котором хорошо было жить и не так страшно умирать.
Последнее, что я хотел бы сказать о позднем Гайдаре, прежде всего - о «Тимуре и его команде». «Тимур и его команда», а первоначально эта вещь называлась «Дункан и его команда», это не слишком удачная попытка Гайдара вернуться к раннему себе. Я думаю, что он взрослел вместе со своей прозой, я думаю, что он пытался с помощью детских своих сочинений, прежде всего, с помощью «Судьбы барабанщика», каким-то образом адаптировать ребёнка к взрослому миру. Безусловно, в отдалённой перспективе он бы за взрослую прозу взялся. Конечно, то, что он писал о войне, его предсмертные очерки, опубликованные в «Красной Звезде», его планы, «Клятва Тимура» - это уже литература юношеская. И в перспективе, в50е-60е годы, доживи он, Гайдар стал бы настоящим взрослым писателем, говорящим настоящую правду о Гражданской войне, прикасающимся к собственным травмам и тайнам. Но «Тимур и его команда» - это уже сочинение, написанное на грани перехода к юношеской прозе, на базе ранних его сочинений: «В дни поражений и побед», «Бумбараш», который весь ещё под Гоголя стилизован, «Угловой дом» и так далее. Это попытка создать - как правильно поняла советская власть, страшно на повесть обрушившаяся, - попытка создать романтическую альтернативу страшно заформализованному пионерству. Конечно, всё, что делает Тимур, ужасно глупо. Ужасно глупы рисования звёзд на домах, откуда ушли люди в армию, и звёзды получаются по большей части кривые, ещё глупее это штурвальное колесо, верёвочки и связи, хотя кто из нас, положа руку на сердце, в таких же дачных посёлках не выстраивал этот самодельный телефон и верёвочный телеграф. Приятно же вместо того, чтобы идти к другу на другой конец посёлка к товарищу «рассказать, что солнце встало», дёрнуть три раза за верёвочку - и прозвенел колокольчик. Разумеется, все тимуровские идеи ужасно нейтральны в лучшем случае, глупы - в худшем, и не заслуживают серьёзного разговора. Но в Тимуре есть другое, что по-настоящему только и привлекательно. Тимур у Гайдара - герой нового типа. Тимур - это герой-жертва, жертва с самого начала. Ясно, что он вечный одиночка, ясно, что у него никогда не будет счастья. То, что он сделан Тимуром в честь великого - это говорит девочка Оля - в честь великого и «очень неприятного» полководца, это, конечно, уступка. Потому что мало кто понимает, кто такой Дункан, а кто такой Тимур, особенно когда вскрывают могилу Тамерлана, знают все. Вот Дункан, этот король, убитый Макбетом, образец благородного шекспировского шотландского короля, мученик, жертва, одиночка, это, конечно, гораздо больше соответствует натуре Тимура и натуре Гайдара. При всей романтической квадратности, неудобности, стилистической невыверенности, при всех абсолютно смешных и неловких частностях «Тимура и его команды», при всей этой помощи старикам, инвалидам, родственникам красноармейцев, в нём есть поразительный образ рыцаря, рыцаря-одиночки и рыцаря-чужака, у которого всё равно нет практически никакого выхода. Он обязательно закончит либо одиночеством, либо предательством всей своей команды, либо гибелью на войне, и это совершенно нормальный путь. Надо сказать, что мир, который окружает Тимура, это мир гротескный, довольно странный. Все нормальные люди там заняты какими-то совершенно идиотскими вещами. Вот посмотрим на монолог молочницы, который по стилю своему, я думаю, достоин пера Зощенко:
«- Это ребятишки по чужим садам озоруют, - объяснила Ольге молочница.
- Вчера у соседей две яблони обтрясли, сломали грушу. Такой народ пошел… хулиганы. Я, дорогая, сына в Красную Армию служить проводила. И как пошел, вина не пил. «Прощай, - говорит, - мама». И пошел и засвистел, милый. Ну, к вечеру, как положено, взгрустнулось, всплакнула. А ночью просыпаюсь, и чудится мне, что по двору шныряет кто-то, шмыгает. Ну, думаю, человек я теперь одинокий, заступиться некому… А много ли мне, старой, надо? Кирпичом по голове стукни - вот я и готова. Однако бог миловал - ничего не украли. Пошмыгали, пошмыгали и ушли. Кадка у меня во дворе стояла - дубовая, вдвоем не своротишь, - так ее шагов на двадцать к воротам подкатили. Вот и все. А что был за народ, что за люди - дело темное».
Вот этот удивительный по своей абсурдности монолог, в который Тимур не впишется никогда. Мир нормальных людей: мир молочницы, мир проводов в армию, мир Квакина, который обдирает чужие яблони. Тимур, он же Дункан, это абсолютно чужеродное здесь явление. Ничего, кроме этой вечной романтической гайдаровской игры, ему не остаётся. Может быть, поэтому другая такая одиночка - девочка Женя - страстно полюбила Тимура, только не может себе пока в этом признаться.
Пара слов под занавес о том, почему я всё время называю Гайдаром превосходным стилистом. То, что это детская проза, пусть нас не обманывает. Гайдар, как и Житков, обладает удивительной способностью к остранению. Этот термин Шкловского, который родился у него применительно к «Войне и миру», к толстовскому методу, у детских писателей 30х годов, да и впоследствии - у Бианки, у Драгунского - этот приём был доведён до невероятной отточенности. Я помню до сих пор, каким праздником была для меня в детстве книга Житкова «Что я видел». Одно описание коричневого твёрдого плацкартного билета на поезд, билета, который сулит эти гайдаровские дальние страны, это такое счастье. То, как там описано медленное выбегание поезда к Каспийскому морю и первая буровая вышка, это какое-то инопланетное, уэллсовское чудо. Вот этого очень много у Гайдара, остранения.
Но главное, что самое ценное в Гайдаре, это, конечно, нащупанные им удивительные интонации. «Отчего ты, Гейка, ко мне не бежишь», «отчего я, Гейка, весь день тебя ищу» - интонации, которые сочетают былинную заплачку, народный заговор, при этом - какую-то тонкую насмешку над всем этим. «Вот, - думала ворона, - вот идёт опасный человек Санька с рогаткой в кармане», читаем мы в начале «Синих звёзд». «И не знала того ворона, что рогатку он давно сломал, а резинку съела ненасытная хромая собака, которую он тоже уже простил». Вот этот мир, полных огромных эпических событий, чудовищно преувеличенных предметов, «опасный человек Санька с рогаткой», этот мир в гайдаровской страшно укрупнённой оптике дан с удивительной точностью - с точностью ребёнка, для которого весь мир ещё - великанское непостижимое пространство. Я не говорю уже о мелодике гайдаровской фразы, той прелестной фразы, которая начинает любое его повествование даже не с детской, а с какой-то именно былинной величественностью: «Жил человек в лесу возле Синих гор. Он много работал, а работа не убавлялась, и ему никак нельзя было уехать домой в отпуск». После этого очень естественно звучало бы платоновское «и он утратил в себе вещество существования». Но мы должны понимать, что это, по сути дела, одна и та же эпическая стилистика, стилистика перекроя того мира, который начинается с начала. Мира «Горячего камня», в котором действительно есть этот горячий камень, ударь по нему - и можно начать мир с начала, и мы все этот горячий камень перед собой видим.
И вот что самое удивительное. Немного пройдёт ещё лет, я думаю, и изгладится, испарится благодарное потомство, то, что такое советская власть, что она наделала, что такое были мы все, её несчастные последыши. Но многие ещё поколения детей, я думаю, будут ощущать что-то такое необычное, перечитывая вот эти слова:
И тогда все люди встали, поздравили друг друга с Новым годом и пожелали всем счастья.
Что такое счастье - это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной».
Кто-то над этим заплачет, кто-то над этим посмеётся, но все они испытают сильные чувства, ради которых, собственно, человек и рождается.
.