Экологический кризис как проблема контроля (часть 4)

[rimehora]

В этой, заключительной части статьи я делаю выводы об основных тенденциях в истории взаимоотношений человека и природы и предлагаю радикальное, но надёжное средство разрешения современного экологического кризиса.

Предыдущие части:
первая
вторая
третья

Нынешний кризис в отношениях человечества и природы свидетельствует о том, что какой-то из трёх выявленных типов роста продолжается количественно, но не испытал качественного перехода, в результате чего вся система выходит из состояния равновесия. Рассмотрим с этой точки зрения каждый тип роста.

Абсолютный рост человечества впервые достиг «потолка» ещё в мезолите, когда древние охотники, истребив большую часть мегафауны были вынуждены ограничивать свою численность или искать принципиально новые источники пропитания. С тех пор имело место несколько качественных переходов, последний из которых - появление промышленности, благодаря которой человечество стало широко использовать ресурсы, в принципе не потребляемые биосферой. В результате оно во многих видах деятельности вышло из прямой конкуренции с природными сообществами.

Относительный рост по определению подразумевает качественные переходы в развитии человечества. Однако эти переходы, как правило, не затрагивают взаимоотношений цивилизации и природы. Редкими исключениями являлись появление культуры, рождение государства, формирование «экологической этики» у первобытных охотников и т.п. Нынешняя озабоченность общества экологической проблематикой, возможно, приведёт к очередному качественному переходу, но пока что её результаты представляются неустойчивыми и обратимыми.

Рост контроля, пожалуй, единственная тенденция которая не испытывала качественных переходов по мере прогресса человечества. Какие бы новшества не появлялись в промышленной или гуманитарной сфере, все они подразумевали сохранение или увеличение контроля над природными взаимодействиями. Даже сейчас природоохранные мероприятия, как правило, подразумевает создание очередных контрольных процедур или институтов [1]. Более того, эффективность таких мероприятий имеет ограничения, связанные с самой человеческой природой. Поскольку проблема представляется недостаточно осознанной, мы рассмотрим её подробнее.

***
В природных сообществах все организмы по своей экологической роли делятся на продуцентов, связывающих энергию солнечного света или (гораздо реже) химических реакций, консументов, потребляющих органику и энергию, созданную и запасённую продуцентами, и деструкторов, разлагающих мёртвую органику до простых легкоусвояемых соединений. Человек, создавая агроценозы, брал контроль над нужными ему функциями: в роли продуцентов в новых экосистемах выступали культурные растения, консументов - домашние животные, а на верхушку пищевой пирамиды становился сам человек. Обратный же ход: разложение этажей пищевой пирамиды до уровня «земли», осуществлялся природными деструкторами, не подвергавшимися сознательной селекции. Такая система работала, пока отходы цивилизации оставались, главным образом, органическими. С появлением же промышленности в окружающую среду стала попадать масса веществ и соединений, ранее никогда в ней не встречавшихся, и поэтому не поддающихся разложению или же, напротив, ядовитых. Вместе с этим повышенное энергопотребление цивилизации, использующей ископаемые источники энергии, привело к нарушению теплового баланса среды: поначалу в локальном, а теперь, возможно, и в глобальном масштабе.

Человек начинал как всеядный вид-собиратель. По мере развития технологий и роста знаний, он смог освоить охоту, в том числе на крупных животных, и рыболовство. Физиологически человек приспособлен именно к этим типам питания. Создавая новые экосистемы, зависящие от его постоянного контроля и руководства, человек стал играть в них самые разные роли. Роль растительноядного вида, консумента первого порядка, далась ему сравнительно легко, так как она естественным образом выводится из роли собирателя. Для этого потребовалось создать специальные растительные сообщества, участники которых направляют значительную часть производимой органики на образование плодов, семян и корнеплодов, усваиваемых человеческим организмом. Гораздо сложнее для людей играть роль деструкторов. Эта роль для нас противоестественна. Вид пищевых отходов и иного мусора, особенно лежалого и разлагающегося, инстинктивно неприятен для человека. Смысл этого понятен: отвращение побуждало наших предков оставлять собственные отходы подальше от себя и своего дома, тем самым предотвращая пищевые отравления и распространение инфекций. Но такое поведение предполагает, что людей должно окружать достаточно обширное пространство, где обитают специализированные деструкторы.

На протяжении тысячелетий это условие выполнялось. Однако с появлением промышленности и массового производства наступил перелом. Во-первых, объёмы отходов нашей цивилизации выросли так резко, что природные деструкторы уже не успевают с ними справляться. В результате сбор, вывоз, хранение и утилизация мусора стали серьёзной проблемой и вызвали к жизни целые отрасли хозяйства. Во-вторых, человечество стало производить массу веществ и соединений, которые отсутствуют в дикой природе, а значит, отсутствуют и деструкторы, способные усвоить их.

Разумеется, люди осознают эти проблемы и, по возможности, стараются их решать. Однако экосистемам, претендующим на тысячи лет стабильного существования, требуется не просто наличие «актёров» на все роли. Необходим тончайший баланс между видами, не позволяющий одним получать кратковременное и неустойчивое преимущество над другими. Человек, берущий в союзники самые разные организмы, может быть куда более эффективным деструктором, чем каждый из этих или любых других организмов сам по себе. Но потреблять органику, произведённую живыми или недавно погибшими организмами, у него всё равно получается лучше. В теории международной торговли известен принцип сравнительных преимуществ: даже если некоторая страна опережает другие по эффективности любого производства, ей следует сосредоточиться лишь на изготовлении товаров, для которых это преимущество выражено сильнее всего, а остальные закупать за границей. Аналогичный принцип действует и в экологии: организмы способны реализовать многие стратегии выживания, но в нормальных условиях используют только наиболее эффективные из них, и постепенно они становится для них специализацией, определяющей уже их инстинктивное поведение и строение тела. Для человека спектр таких эффективных стратегий весьма широк, но всё-таки ограничен.

Экономика это сфера деятельности, призванная удовлетворять человеческие потребности, и как таковая она является продолжением нашей биологии. В условиях рыночного хозяйства компании, перерабатывающие отходы, должны бороться за финансирование на общих основаниях и часто оказываются менее эффективными. В результате дисбаланс общественного производства по обмену веществами с окружающей средой растёт, но на экономическое поведение людей это не влияет и не будет влиять, пока ситуация не станет критической.

Самый очевидный выход из положения - государственная политика - здесь не работает. Государство ничуть не лучше (а, скорее всего, гораздо хуже), чем рынок, приспособлено для тонкой настройки общественных и природных процессов. Более того, для принятия сколь-нибудь осмысленных решений, чиновникам и политическим деятелям необходима обширная статистическая информация. Получение и анализ такой информации обходится дорого, а, следовательно, любые регулирующие усилия государства потребуют существенных вменённых издержек при неочевидном результате.

Отношения в естественных экосистемах подсказывают другое решение, проверенное миллионами лет эволюции и тысячами лет существования человеческого общества до того, как рыночная экономика поставила под его контроль всю биосферу. В природных сообществах продукты и отходы жизнедеятельности одних видов становятся питанием и средой обитания для других.  Превращения веществ на этом пути формируют замкнутые или практически замкнутые циклы. Стремясь обеспечить собственное воспроизводство, организмы настолько эффективно и дробно распределяют экологические ниши, что конкуренция становится явлением редким и преходящим [2]. Бесконечно разнообразные, они образуют удивительно гармоничную систему, в которой каждому уготована своя небольшая роль.

До начала эры массового промышленного производства - каких-то сто-сто пятьдесят лет назад - на Земле в рамках человеческой цивилизации также сосуществовали самые разные хозяйственные уклады и образы жизни. Но даже при максимальном разнообразии хозяйственных укладов человек в силу биологических ограничений не может с должной эффективностью выполнять ряд важнейших экологических функций. Чтобы избежать необратимого разрушения окружающей среды, человечеству необходимо отказаться от постоянного контроля над некоторыми биосферными процессами. С одной стороны, это требует «оставлять место природе», но с другой, современная промышленность порождает такое количество синтетических веществ и соединений, а общественное производство подчас так не похоже на отношения между организмами в природе, что часть деструкторов неизбежно должны быть искусственными. Это могут быть роботизированные заводы, нанороботы или живые организмы, модифицированные методами генной инженерии.

На первый взгляд кажется, что таким образом человек добровольно, в ущерб себе откажется от роли «царя природы». В некотором смысле это действительно так. Нынешнее положение человека в биосфере является аномально благоприятным, и любое его изменение, несомненно, окажется кому-то во вред. Однако сегодня нам угрожает необратимое упрощение окружающей среды, после которого она уже не сможет поддерживать ни современной численности населения, ни нынешнего уровня жизни. В таких условиях создание искусственных деструкторов, а в перспективе - и самоподдерживающейся техносферы, кажется не худшим решением. Во-первых, оно позволит сохранить достижения технической цивилизации. Во-вторых, человек, сознательно контролируя рождение будущего мира и конструируя его черты, сможет отвести в нём место для живой природы и себя как одного из господствующих видов. Возвращение межвидовой конкуренции в наш мир не обязательно должно стать катастрофой для Homo sapiens, особенно если он сам будет устанавливать правила игры.

Иллюстрация в начале поста: источник.

© Килячков Николай

__________

Кто хочет поддержать меня рублём, вот реквизиты для перечисления:

Сбербанк 2202 2007 1559 9278
Тинькофф 5536 9140 5992 2843
Список литературы

1.     {C}Даймонд, Дж. Ружья, микробы и сталь: История человеческих сообществ. - М.: АСТ, 2009, стр. 56.

2.     Baz Edmeades. Megafauna - First victims of the human-caused extinction. - http://www.megafauna.com

3. Уитни-Смит, Э. Конец Эдема. Новая теория вымираний в конце ледникового периода. - http://www.well.com/user/elin/eden.htm

4.    Переслегин, С. Б. Опасная бритва Оккама. - М.: АСТ: Астрель, СПб.: Terra Fantastica, 2011.

5.     Переслегин, С. Б. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2005.

6.    Фернандес-Арместо, Ф.  Цивилизации. - М.:АСТ: АСТ МОСКВА, 2009.

7.     Турчин, А. Война и ещё 25 сценариев конца света. - М.: Издательство «Европа», 2008

[1] Автор не случайно смешивает «контроль над природными взаимодействиями» и «контрольные процедуры и институты». В нашей цивилизации создание любого контролирующего органа или функции требует выделения ресурсов (в виде расходов на связь, помещения, расходные материалы, зарплату сотрудников), что в конечном итоге означает отведение дополнительных площадей земной поверхности под агроценозы или промышленные объекты.

[2] Популярное представление о суровой борьбе за существование, в ходе которой выживают только сильнейшие, и которая постоянно приводит к появлению новых видов, семейств, отрядов, классов, смешивает два разных явления. Борьба за существование действительно сурова, но значительное число особей, необязательно самых сильных и приспособленных, добиваются в ней успеха и получают возможность продолжить свой род. Конкуренция и давление факторов среды иногда, если сложатся на то благоприятные обстоятельства, действительно могут вызвать появление нового вида, но чаще консервируют существующее положение вещей. Эволюция может показаться нам постоянным и непрерывным процессом, только если мы абстрагируемся от поистине чудовищных промежутков времени, которые она требует.