Иэн Бэнкс. Переход. Перевод. Эпилог
Пациент 8262
Вот и все: он входит в мою палату. Он одет в черное и в перчатки. Тьму нарушает лишь свет ночника, однако он способен опознать меня, лежащего на приподнятой под небольшим углом больничной койке в окружении нескольких оставшихся трубок и проводов, которые соединяют меня с различными частями больничного оборудования. Он игнорирует их; медбрат, который мог бы услышать тревожные звуки, лежит связанный скотчем в коридоре, монитор перед ним выключен. Человек закрывает дверь, и в комнате становится еще темнее. Он подходит к моей постели бесшумно, хотя в этом нет необходимости: я вряд ли проснусь, так как нахожусь под действием успокоительного с небольшой дозой лекарства для того, чтобы крепче спалось. Он смотрит на мою кровать. Даже в полумраке он может разглядеть, что та выглядит довольно крепкой, а я спеленат конвертом из одеяла и простыней. Ободренный этим, он берет вторую подушку, лежащую в изголовье, и размещает ее - для начала деликатно - у меня на лице, а затем резко наваливается на меня всем телом, сдавливая голову, блокируя локтями мои руки и перенеся большую часть веса на собственные руки и грудь, пока его ноги не отрываются от пола, так, что, в конце концов, продолжают касаться его лишь носками ботинок.
Поначалу я даже не сопротивляюсь. Когда я пытаюсь сделать это, он просто улыбается. Мои слабые попытки поднять руки и воспользоваться ногами, чтобы высвободиться, ни к чему не приводят. В этих простынях даже у здорового человека было бы немного шансов спастись из-под такого удушающего веса. Наконец, в последней безнадежной судороге, я пытаюсь выгнуть спину. Он легко преодолевает мою агонию, через несколько мгновений я падаю и больше не двигаюсь.
Он не глуп; он ожидал, что я могу лишь притвориться мертвым.
Поэтому он довольно спокойно и столь же неподвижно, как и я, лежит на мне какое-то время, и периодически поглядывает на часы, минута за минутой, дабы убедиться в том, что я действительно покинул этот мир.
…Но от аппаратуры, ведущей наблюдение за моим сердечным ритмом, не поступило никакого звукового сигнала, который должен был участиться, если бы я угасал. Звука нет вообще. Он предвидел такой поворот событий, так что это почти не тревожит его. Я жду, когда он снова взглянет на часы. Тогда он увидит, что лежит на мне уже свыше двух минут с момента, когда я в последний раз двигался. Он хмурится (полагаю). Он наваливается на меня еще сильнее, его ноги с визгом отрываются от полированного винилового пола. Как и я, он имеет понятие о физиологических пределах организма и знает, что полная смерть мозга наступает через четыре минуты. Он ждет, пока не истечет это время.
Он ослабляет хватку, а затем неуверенно выпускает меня из объятий подушки. Он снимает подушку полностью, смотрит на меня, а потом бросает любопытный, заинтересованный, но не особенно обеспокоенный взгляд на аппаратуру для мониторинга у дальней стороны койки. Слегка нахмурившись, он снова глядит на меня.
Вероятно, теперь его глаза чуть лучше приспособились к сумраку, или, может, он выискивает что-нибудь, что могло бы объяснить отсутствие сигнализации. Наконец он замечает маленькую, прозрачную и - при таком освещении - почти невидимую трубочку, которая ведет от кислородного баллона, стоящего среди другого оборудования, к моему носу. (Я вижу его; я приспособился к темноте гораздо лучше, и приподнял веки ровно настолько, чтобы заметить, как его глаза в тревоге расширились.)
Моя правая рука выскальзывает из-под простыней. Когда я услышал подозрительный шум в коридоре, то сразу же нащупал позади тумбочки нож для чистки овощей. Кроме того, я отключил кардиомонитор. Я поднимаю руку с ножом, размахиваюсь и врезаюсь в подушку, которой он пытается парировать удар. Чувствую, как нож натыкается на что-то твердое. Подушка рвется в мелкие клочья белого наполнителя, которые взмывают ввысь, разлетаются и опадают, пока он, пошатываясь и придерживая одну руку, ковыляет к двери. Вконец выдохшись, я оседаю на пол, волоча за собой постельное белье, ноги у меня все еще наполовину запутались в простынях. Падая, я обрываю провода и кабели, и ближайшая ко мне аппаратура начинает, наконец, издавать звуки тревоги.
Если бы мой нападающий рассуждал здраво и не был ранен и шокирован случившимся, то, воспользовавшись моей беспомощностью, мог бы довершить начатое, однако он врезается в дверь, распахивает ее и уносится прочь, все еще придерживая руку. Пол запятнала кровь, черная, как чернила. Я выскальзываю из плена простыней, будто заново рождаюсь, и лежу, глотая воздух, на залитом кровью полу в окружении мягких частичек наполнителя, которые продолжают опадать вокруг, точно снег.
Никто не идет, и в конце концов именно мне приходится кое-как встать, пойти и освободить примотанного к стулу дежурного медбрата, чтобы тот вызвал полицию.
В изнеможении я усаживаюсь на пол.
На следующий день они находят нападавшего мертвым в разбившейся машине. Его автомобиль врезался в дерево на тихой дороге в нескольких километрах от клиники. Рана у него на руке не представляла угрозы для жизни, но обильно кровоточила, а он не стал задерживаться, чтобы должным образом остановить кровотечение. Полиция полагает, что какое-нибудь животное - скорее всего, олень или лиса - заставило его повернуть, и залитая кровью рука соскользнула с руля. Свою лепту внес и не пристегнутый ремень безопасности.
Я постепенно восстанавливаюсь в течение следующих двух месяцев, после чего без лишних церемоний покидаю клинику, в которой провел почти полтора года.
И? И я признаю, что все, что было - было, и признаю свое в этом участие. И кроме того, признаю, что все закончилось, а наиболее рациональное объяснение всему заключается в том, что ничего не было, а я все выдумал; я никогда не был человеком по имени Тэмуджин Ох.
Разумеется, это по-прежнему оставляет открытым вопрос, отчего кому-то понадобилось вторгаться в клинику, связывать медбрата и пытаться задушить меня в собственной постели, но, вне зависимости от того, как на это смотреть и пытаться объяснить, всегда можно отыскать по меньшей мере один свободный конец и, взявшись за него, добраться до конкретного объяснения, которое станет и наиболее удовлетворительным, и наименее настораживающим.
Короче говоря; впредь я смирился с тихой и обычной жизнью, и буду доволен ею. Я подыщу себе место для жилья и, признаюсь, если смогу, конструктивно поработаю. Я оставлю свои грезы о Концерне, миссис Малверхилл и мадам д’Ортолан - о том, что был когда-то мистером Ох - в прошлом.
Посмотрим. Предполагаю, что могу заблуждаться, в том числе и в делах вполне разумных.
Думаю, мне есть над чем поразмыслить.
Философ
Когда мистер Кляйст приходит в себя, то чувствует боль. Его голова раскалывается. Он ощущает себя пьяным, а может, у него похмелье, или и то и другое разом. Ему ужасно хочется пить. Ему трудно дышать. Это от того, что у него заклеен рот скотчем. В панике он озирается. Он в подвале, знакомом ему с давних времен. Он крепко привязан к батарее центрального отопления.
Юношеская фигура в шерстяной лыжной маске осторожно спускается по лестнице, держа в руке дымящийся чайник.
Мистер Кляйст пытается кричать.
Мадам д’Ортолан
Мадам д’Ортолан - насильно удаленная, прилично угнетенная, весьма позабытая - направляется в Лхасу, чтобы увидеть затмение, зрелище которого, как она уверена, окажется очередной пустой тратой времени. Она смотрит в окно на проплывающие мимо смятые серые, коричневые и зеленые лоскуты земель Тибета и скучает по мистеру Кляйсту. Хотя между ними никогда не возникало сексуальных чувств, она все равно по нему скучает.
Ее нынешний помощник и телохранитель похрапывает на сиденье напротив. У него отличное спортивное телосложение, вот только его прекрасная голова на толстой шее напрочь лишена оригинальных мыслей или хотя бы наблюдений.
Она скучает по Кристофу, ее шоферу из другого Парижа. Вот с кем было подлинное сексуальное чувство. Она делает глубокий вдох, затягиваясь кислородом из маленькой маски, соединенной с источником в поезде.
Она все еще думает о Кристофе, когда дверь внезапно распахивается. В купе появляется человек, он поворачивается к ней лицом - руки сложены в треугольник, сжимают длинный пистолет. Глаза у нее округляются, рот раскрывается.
Телохранитель продолжает спать. Только прекращает храпеть. Во сне он немного хмурится. Это последнее выражение, задерживающееся на его лице - его мозги разлетаются по мускулистому плечу и серо-красным веером оседают на стекло вагона, голова бьется о внутреннее стекло двойного стеклопакета, по которому, точно по треснутому льду, разбегаются трещины.
Когда на мадам д’Ортолан брызгают кровь и мозги, она в ужасе отдергивается и кричит. Убийца ногой захлопывает дверь и окидывает взором купе.
Она обрывает крик, повернувшись к нему лицом, и поднимает руку.
- Просто подожди! Тэмуджин, если это ты, то у меня все еще есть значительные ресурсы, которые я готова тебе предложить. Я…
Человек не произносит ни слова. Человек ждал, чтобы она подтвердила себя, и она только что сделала это.
В последнее мгновение перед смертью мадам д’Ортолан осознает, что сейчас будет, и умолкает, ограничиваясь всего лишь одним тщательно выверенным словом:
- Предатель.
- Только для тебя, Теодора, - бормочет в ответ ее незваная гостья в промежутке между двумя выстрелами в голову.
Питчер
Майк Эстерос сидит в баре отеля «Коммодоре», Венис-Бич, после очередного безуспешного питча. Формально он еще не знает о поражении, но у него есть нюх на такие вещи, так что он готов ставить на очередной отказ. Это начинает угнетать. Он по-прежнему верит в свою идею и все еще убежден, что однажды она воплотится в жизнь, и кроме того, знает, что твоя позиция в этом деле - все, поэтому должен продолжать мыслить в позитивном ключе - если он не верит в себя, то почему должен поверить кто-то другой? - а, в общем, ладно.
В баре тихо. Обычно он не выпивал в это время дня. Может, следует подкорректировать сюжет, сделать его больше ориентированным на семью. Сконцентрируйся на мальчике, на отношениях отца с сыном. Приукрась немного. Добавь сентиментальности. Это никогда не вредило. Не то, чтобы очень. Может быть, он слишком верил в основную идею, полагая, что раз для него очевидно, насколько та прекрасна, изысканна, то будет очевидно и для других, и они слетятся на него, чтобы дать зеленый свет и осыпать деньгами.
И не забывай о правиле Голдмана: никто ничего не знает. Никто не знает, что в итоге сработает. Вот почему они делают так много ремейков и сиквелов: то, что выглядит как недостаток воображения, в действительности связано с его переизбытком, поскольку боссы в самых ярких красках представляют себе все, что может пойти не так с новейшей, неопробованной идеей. Возврат к чему-то, что содержит элементы, которые определенно срабатывали в прошлом, отчасти устраняет их пугающую неуверенность в проекте.
У него есть радикальная, левая идея. Центральная концепция слишком оригинальна сама по себе. Вот почему она нуждается в размазанной поверх нее щедрой порции условностей. Он еще раз все переработает. Признаться, перспектива этого его не вдохновляет, но он считает, что не должен опускать руки - он должен бороться. Идея того стоит. Он все еще верит в нее. Это всего лишь мечта, но мечта, которую можно воплотить в реальность, а именно тут все это и происходит. Твои мечты - об идее, о твоем будущем, о твоей судьбе - становятся реальностью прямо здесь. Он все еще любит это место, все еще верит в него.
Заходит женщина и присаживается через два места от него. Она гибкая и темноволосая, одета в джинсы и рубашку. Она замечает на себе его взгляд, и он здоровается с ней и предлагает угостить ее выпивкой. Она задумывается, неприкрыто оценивающе изучает его и соглашается. Пиво. Он спрашивает разрешения присоединиться к ней, и она соглашается снова. Она симпатична, дружелюбна и умна, у нее приятный смех. Как раз его тип. Адвокат, выходной день, просто отдыхает. Конни. Они увлекаются беседой, берут еще по пиву, а потом решают не тратить понапрасну солнечный день и отправляются на прогулку по дощатому настилу под высокими пальмами, наблюдая, как на роликах катят роллеры, на скейтах - скейтеры, на велосипедах - велосипедисты, ходоки ходят, а серферы - в отдалении - серфят. Они сидят в маленьком кафе, по-прежнему в пределах видимости пляжа, а потом отправляются поужинать в небольшое вьетнамское местечко неподалеку. Он рассказывает ей о фильме, потому что она искренне им заинтересована. Она считает, что у него отличная идея. Похоже, она действительно над ней задумалась.
Позднее они гуляют по пляжу в свете полумесяца, немного сидят, немного целуются и немного дурачатся, хотя она уже сказала ему, что на первом свидании дальше не пойдет. Он тоже, говорит он ей, хотя это, строго говоря, ерунда, и он догадывается, что она догадывается об этом, но какая разница?
Она берет его руки в свои и произносит:
- Майкл, а что, если я скажу тебе, что у меня есть доступ к большим деньгам? Деньгам, которые наверняка тебе пригодятся. Деньгам, которыми, я хотела бы, чтобы ты воспользовался.
Он смеется.
- Я бы… решил, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ты заходишь в бар, и мы покидаем его вместе, потом целуемся при свете луны, а теперь ты говоришь о том, что богата? - Он качает головой. - Я бы не написал такого. Я бы не посмел. Ты серьезно?
- Правда, деньги пойдут не на то, чтобы превратить твой сценарий в фильм.
- Вот как? Жестоко. А на что они пойдут?
- Ты должен будешь стать охотником за тенью. Ты будешь путешествовать по миру по следам затмений в поисках определенных мест и людей, которые кажутся чересчур разодетыми, автофургонов с задымленными стеклами, арендованных вилл без постояльцев, яхт, на палубах которых никогда никого нет.
Некоторое время он таращится на нее.
- Черт, слушай. Ты что, всерьез об этом?
- Кроме того, тебе понадобится новая личность. Есть люди, которым хотелось бы заставить тебя исчезнуть. Одна из них уже пыталась сделать это сегодня. Мы проходили мимо нее по настилу на пляже.
Он озирается по сторонам.
- Это что, какая-то шутка? Где камера?
- Никаких шуток, Майкл. - Она кладет руки ему на запястья, обхватывая их так крепко, как только может. - Я верну тебя обратно, но вначале позволь показать, как они заставят тебя исчезнуть...
- …Срань Господня!
Адриан
Произошедшее сбивает Адриана с толку и малость вводит в паранойю. Он возвращается к старому доброму Блайти и, охваченный паникой, принимается распродавать активы. Ему играючи удается избавиться практически от всего за считанные дни до краха «Леман Бразерс» и начала падения всей международной финансовой системы. Он незамедлительно решает, что это знак его непобедимого превосходства и безупречной удачи. Заодно он решает переселиться поближе к своим деньгам - в «Форф Интернэшнл Банк» - и покупает виллу к югу от Кубы на Большом Каймане на Каймановых островах.
Каймановы острова - это настоящий тропический рай с кристально чистой аквамариновой водой, пальмами, золотыми песчаными пляжами и прочими чудесами, однако их нередко накрывает ураганами. Летом 2009 года до Адриана доносятся слухи, что на подходе один большой. Большинство богатых людей просто улетают на такие дни в иное более подходящее место, однако он решает, что это его шанс испытать себя в настоящем урагане, ведь, в конце концов, он непобедим.
Все складывается как нельзя лучше; он узнает, что его виллу затопило во время последнего урагана пятой категории, так что после некоторых проблем, связанных с поиском поблизости хоть кого-нибудь, кто сделает для него работу, за которую, блядь, вообще-то деньги платят, берет у приятеля в прокат древнющий фургон для доставки и нагружает его всем, что только может вывезти с виллы: телевизорами, компьютерами, хай-фаем, аквалангами, коврами, дизайнерской мебелью, несколькими предметами бенинской бронзы, парочкой реплик терракотовых воинов в натуральную величину, всяческими картинами и так далее. Это выматывает, но он уверен, что дело того стоит. Она паркуется на возвышенности, позади крепкой на вид водонапорной башни недалеко от Джорджтауна, и торчит там целую ночь, ветер вокруг него завывает, и грузовик, хотя он и забит до отказа, трясется и подпрыгивает на своих обветшалых перегруженных рессорах.
Лик одного из терракотовых воинов, стоящего прямо за его сиденьем, непроницаемо взирает у него из-за плеча всю ночь; ангел это смерти или ангел-хранитель - Адриан так и не решил. Тревожит его то, что компания, производящая реплики, разрешает выбрать для них лица, и Адриан выбрал свое собственное для обеих, так что позади сиденья торчит именно его каменная версия.
На протяжении ночи водонапорная башня издает ужасающие стоны и пугает его до полусмерти, однако не падает, и он оказывается невредим.
Во второй половине следующего дня, когда ураган стихает, он катит на разбитом фургоне обратно по усеянной листьями и многочисленными обломками дороге, и обнаруживает, что его вилла цела и не затоплена; практически нетронута. Он снова на коне и по-прежнему непобедим. Усмехнувшись, он протягивает руку за спину и похлопывает по щеке терракотового воина - значит, то был его ангел-хранитель. Однако по пути к вилле, крича и улюлюкая, он теряет управление, и грузовик опрокидывается в канаву.
Вся одержимость Адриана, собранная у него за спиной, выскальзывает и давит его насмерть.
Бисквитин
Бисквитин по-прежнему остается извечной Императрицей всего, что она исследует.
Транзиционарный
Ладно, я немножко приврал о тихой и обычной жизни. Что ж, как уже говорилось, я ненадежен. И не было ни оленей, ни лис, ни какой-либо другой дикой живности. Был только я; возник в голове ублюдка, пока тот сматывался. Ненадолго, но достаточно для того, чтобы расстегнуть ремень безопасности и с силой выкрутить руль, после чего вновь покинуть его голову за мгновение до аварии.
Я пробыл в нем столько, сколько мог выдержать; это было болезненно, и на несколько дней выбило меня из колеи.
Но я только начал.
Прим.:
* "Леман Бразерс" - «Lehman Brothers Holdings, Inc.», инвестиционный банк, банкротство которого в 2008 году послужило отправной точкой мирового финансового кризиса.
* Большой Кайман - крупнейший остров, входящий в состав Каймановых островов.
* Пятая категория урагана - по шкале Саффира-Симпсона наивысшая, скорость ветра при таком урагане составляет свыше 70 м/с.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(Конец)